Хранительница

      Пушистые снежинки медленно падали с тёмно-серого неба. Сильный ветер покачивал верхушки хвойных деревьев, их старые стволы глухо скрипели. Погода с каждой минутой становилась хуже и хуже: поднялась страшная метель, и если бы на улице оказался человек, то он не увидел бы ничего дальше кончика носа. Красивый зимний пейзаж мигом скрылся за полупрозрачной пеленой.       Хранительница с неким разочарованием глядела на происходящее в окно. Смотреть стало не на что. Обычно она любила такую погоду — можно спокойно посидеть у камина, почитать какие-нибудь книги или вновь пытаться браться за написание новых историй. Однако сегодня ей захотелось прогуляться по заднему двору, зайти в садик и полюбоваться на красногрудых снегирей, которые уютно устроились на ветках рябины. Увы, поднявшаяся буря испортила все планы.       Она тяжело выдохнула и, смахнув упавшую прядь тёмно-русых волос с лица, пошла в мастерскую, где занималась творчеством. Тиканье старых часов слышалось по всему коридору. Хранительница постоянно осматривалась вокруг, всё больше убеждаясь, что такой интерьер поместья ей определённо нравился. С одной стороны находились французские окна с убранными портьерами, а с другой — столики, на которых стояли фарфоровые фигурки или вазы с цветами; висевшие на стене алмазные картины различных размеров; беломраморные колонны, тянущиеся куда-то в бесконечность.       За колоннами любил прятаться Инспир. Он мог выскочить из угла с якобы угрожающим оскалом, уговаривал постоянно садится за написание новых историй. Поначалу Хранительница находила выходки забавными, после чего брала его под руки и они вместе шли в мастерскую, однако с каждым разом ей стало немного надоедать. На душу неожиданно свалилась апатия, неприязнь ко всему, что происходило во Внешнем мире. К сожалению, это отразилось на её настроении в поместье.       Дверь отворилась, и Хранительница вошла в мастерскую. Здесь — вся её жизнь, все несбывшиеся в реальности мечты. Сбегая от Внешнего мира, она часами, а то и днями могла находиться в поместье, зная, что никто не посмеет тревожить. Творила, вкладывая частичку себя в собственные работы. Душа просила свободы хотя бы на несколько секунд, и Хранительница с радостью предоставляла её, попутно отдыхая от людской суеты.       — Жизнь прекрасна, говоришь? — с ухмылкой произнесла Хранительница, случайно вспомнив фразу одного близкого человека.       Хранительница рассматривала правую руку, украшенную свежими царапинами. Сколько раз с ней это происходило? Почти постоянно. И только сейчас она поняла, насколько красивы полученные ссадины. Конечно, в глубине души прекрасно понимала, что это ненормально — считать увечья чем-то чудесным и очаровательным. Однако ничего не могла поделать! Когда её тело приобретало иной облик — а именно становилось подозрительно похожим на твёрдый фарфор — Хранительница долгое время не отходила от зеркала, рассматривая себя. Она полюбила необычную холодность, равнодушие и отстранённость этой души заместо ранимости, сентиментальности или что-то подобного рода настоящего себя, живущей во Внешнем мире.       Ей очень нравился этот «фарфоровый» облик души. Что стоили только шелковистые волосы, чей цвет схож со снегом! Она влюбилась в небесно-голубые глаза, отражающие только глубокую бездну, в которой запросто можно утонуть. Готова целовать зияющие трещины, распространившиеся по всему телу и особенно лицу. К счастью или к сожалению, они хранили воспоминания о той боли, которую ей часто причиняли во Внешнем мире. Поначалу Хранительница стеснялась немного «мёртвого» облика, однако со временем привыкла и даже радовалась ему. Правда, никогда не показывалась в таком виде, когда кто-то гостил у неё. Это относилось и к Музе, и к Вдохновению, нередко посещавшие её.       Рука покрылась фарфоровой корочкой. На тонких пальцах появились маленькие, едва заметные трещинки. Хранительница, стиснув зубы, взяла маленький молоточек, нарочно ударила им по преобразовавшейся коже. Звук разбитого фарфора тотчас разлетелся по комнате, рассеявшись ближе к потолку, и долгое время оставался в голове. Приятное покалывание растеклось по онемевшей руке, совсем скоро дошло до локтя. Хранительница облегчённо выдохнула. Душевная боль начала утихать, а физическая — возрастать с каждой секундой. Однако это совсем не тревожило. Вскоре она утихнет.       Ноющая боль вскоре исчезла. Хранительница облегчённо выдохнула, встав с кресла и спрятав молоточек в потайной шкафчик. Она слышала чьи-то быстрые шаги, однако не понимала, кто идёт: Инспир или Муса. Однако считала более полезным делом скрыть поскорее руку в карман брюк, чтобы фарфоровая корка кусками слезала с её кожи. Процесс этот не причинял никакой боли, правда, приносил много хлопот.       В комнату вошёл Инспир — немного ленивый юноша с пылким характером. Хранительница не раз благодарила его за неожиданное участие в её творчестве. Он смахнул прядь иссиня-чёрных волос, кончики которых окрашены в оранжевый цвет, и подошёл к ней почти вплотную. На его лице снова появилась эта нахальная улыбка.       — И ты снова здесь, — произнёс он бархатным голосом.       — Всегда! — с прежней улыбкой ответила Хранительница.