Не для тебя

Светало. В сухой высокой траве еще стоял вязкий белесый туман, в по-осеннему сером небе реял ворон, патрулируя окрестности. Сталкер шел по узкой тропке, бросая впереди себя болт. Бросал, поднимал и снова шел, одними губами бормоча про себя глупую песенку, подхваченную вчера у костра в Озёрном. С собой у Сталкера был рюкзак защитной расцветки, АК-47, несколько лент с патронами, пять банок тушенки, галеты, крекеры, пакетики с кашей, шпроты, газовая горелка, фильтр для воды, тонкий спальник и задание. Хабар он продал еще в Озёрном, чтобы не гремел в рюкзаке, там же взял задание. Не у кого-нибудь, а у заезжих ученых. Платили мало, конечно — бюджет им что ли не выделили? — поэтому парни из группировок воротили носы, но Сталкера устраивало. Заняться нечем было, да и в ту сторону он ходил не раз. Вот и взял. А чего б не взять? Все равно тухляк. Вдруг в кустах, что были по правую руку, раздался треск. Среди тумана, голых прутьев и раскидистых, покореженных яблонь, было ничего не разобрать. Сталкер вскинул свой АК, прицелился на звук, ожидая увидеть кабана-мутанта или еще что похуже. Кусты затрещали ближе, сильнее — если кабан, то здоровый, сволочь. — Не стреляй, сталкер! Помоги! — раздалось звонкое, отчаянное. И когда мутанты говорить научились? Сталкер замер, но палец с курка не снял. Сквозь брешь в кустах наконец прорвался силуэт: мелкий, перемазанный землей и листьями. Человек. — Стой, где стоишь, — Сталкер дернул дулом автомата, наставив чужаку в грудь. Поискал глазами: ни нашивки какой, даже броника нет. Черные штаны карго с карманами заправлены в сапоги, куртка тоже темная, нараспашку, запыхался, видать. Черт его разберет, сталкер, как сталкер, не вояка, не мутант, да и не из группировки… — Не стреляй, — парень вскинул руки. — Я… заблудился я. Мне память отшибло. Волосы светлые, кудрявые, глаза серые, прозрачные, как небо над Зоной, губы обветренные. Малой еще, дай Бог лет двадцать — и чего в Зоне забыл? Без шапки. То ли дурачок, то ли новичок. — Чей будешь? — хмуро спросил Сталкер. На груди парня болталась импортная штурмовая винтовка; неприкаянно так болталась, через шею, будто надел в спешке. С наемника снял, что ли? Ни рюкзака за плечами, ни сумки поясной, ни коммуникатора на запястье, хорошо хоть респиратор с собой да детектор аномалий к вороту прицеплен. Чудеса, да и только. Парень шмыгнул носом: — Я с новичками сидел. У костра. Стало быть, новичок. — А потом что? — Я отошел поссать, а меня Леший убаюкал в то-о-м леске, — он указал на темневший вдалеке редкий коричневатый перелесок. — Очнулся под утро, когда убегал от него. Как удрал — не знаю, помню только вой, протя-я-жный такой. Вернуться пытался, да не могу вспомнить ничего. Бродил, бродил, потом тебя увидел — еле догнал. Про Леших Сталкер слышал, но не видел. И слава Богу. Если парень правду говорил, то повезло ему конкретно — целый и невредимый ушел, плохо только, что мозги там оставил. Ну ничего. Сталкер подумал, покусал губу. Стрелять не хотелось, нехорошо это получалось: считай, парня сама Зона от Лешего спасла, а какой-то Сталкер-одиночка в упор пристрелит. Неправильно. Зона хотела, чтоб жил он — пусть так и будет. — А зовут-то как? — смягчился Сталкер. — Славный, — коротко ответил парень. — И кроме клички толком ничего не помнишь? — Стало быть, так, — будто извиняясь, криво улыбнулся он. — Ну смотри, Славный, если пойму, что дуришь меня — голову тебе отрежу да поставлю у бара «100 Рентген». Авось опознает кто, — ответил Сталкер, опустив дуло автомата. — Не дурю, честное слово, — Славный мотнул головой. — Спасибо… — Пить, есть хочешь? Парень закивал. Сталкер устало выдохнул, стряхнул с плеч тяжелый рюкзак. Протянул алюминиевую фляжку, потом пачку крекеров — не жалко, ему и так хватит, идти-то всего ничего, туда-обратно. Бросил: — Я Муха. Будем знакомы. Точно ничего больше не помнишь? Славный надорвал пачку и закинул крекеры в рот горстью. Голодный. Едва прожевав, выдавил: — Нижние Грязи помню. Деревня такая. — И что там? Тебе туда надо? — с сомнением спросил Сталкер. — Стало быть, так, — пожал плечами он. Муха посмотрел на Славного, прикинул. В самих Грязях он не был, но слышал и как раз в ту сторону шел — чего б и не захватить пацана с собой? Пустить его вперед себя: все равно недавно выброс был, если угодит в аномалию, сам виноват, а если нет, действительно везучий, значит. Или тут бросить, ну его, от греха? Нет, жалко дурака, пропадет. Нехорошо оставлять, и убивать незачем. Вряд ли наемник, может, бандит? Штурмовка сильно хорошая, и детектор не старый. Долговец, что ли? Ладно, так и быть, пускай, вдруг по пути кто узнает да заберет. Славный облизывал соленые от крекеров пальцы и глядел своими серыми глазищами в упор, мол, прими уже какое-нибудь решение, Муха. И он принял. — Идем, — кивнул Сталкер. — Давай, ты первый. И тот пошел, на ходу жуя крекеры и бряцая своей штурмовой винтовкой о молнию на куртке. При взгляде на короткостриженный затылок Славного, в душе Сталкера отчего-то шевельнулось теплое, нежное чувство, забытое со смертью Маришки. «Это ошибка, — неожиданно подумал Муха. — А Зона ошибок не прощает.» Разговаривать со Славным было тяжело; он то ли хорошо играл, то ли и правда память ему отшибло. Короче, ничего, кроме «я забыл» и «стало быть, так», Муха из него не вытащил. Только когда на них после полудня налетела стая псевдособак, залегших в заболоченной низине вдоль тропинки, Славный вдруг довольно проворно вскинул винтовку и, экономно расходуя патроны, перестрелял половину. Остальных порешил Муха, щедро полив из АК, и даже прирезал одного особо резвого псевдопса ножом. Отдышался, стер кровь с лезвия тряпицей и бросил там же, к мертвым мутантам. Посвежело, и от трупов шел пар, а желтая трава окрасилась кровью. — Хорошо стреляешь, — бросил Сталкер. Славный дернул плечом. Он уже повесил штурмовку как положено, через тело, натянул маску, видно, чтоб собаками не воняло. Он многое интуитивно делал правильно, как тертый сталкер, а не новичок или чья-нибудь отмычка, хоть и с видимой беспечностью. — Сокол научил, — вдруг коротко ответил он. — Сокол? Ты его помнишь? — оживился Муха. — Не-а, — грустно отозвался тот. — Сокол и Сокол. Знаю, что научил меня всему. Муха задержал на нем взгляд. В блеклом свете осеннего дня светлые глаза Славного над черной маской-респиратором казались прозрачными. Брови нахмурены озадаченно, будто и правда силится вспомнить, да не может. Сокол — кличка не редкая. Муха лично знал одного из Свободы и одного одиночку. И вот пойми-разбери. — А не помнишь, какой он, твой Сокол? Из какой группировки? Из Долга, может? — Муха теперь сам зашагал вперед. Ночи нынче были ранние и долгие, стоило поторопиться. Славного он уже не боялся; с его-то умениями, пацан хотел бы, давно бы застрелил, как тех псевдособак. — Не-а, — разочарованно повторил Славный за спиной. — Не помню ничего. Остаток пути до привала они прошли в густых тревожных сумерках, прокидывая путь болтом. Впереди, между заброшенных осевших хат, слышалось пение и треск костра. Сталкеров собралось негусто, и то в основном тертые. Муха на то и рассчитывал: кто-нибудь Славного да признает. Но нет. Пялились на него с любопытством, но без узнавания, кто-то присвистнул, рассмотрев на груди парня штурмовую винтовку, потом вернулись обратно к обсуждению недавнего выброса и дележке хабара. — Эй, Муха! — окликнул Бурый, матерый сталкер с красным лицом. Пьяницей Бурый не был; ходил так с тех пор, как пухом обожгло. — Ты где пацана откопал? Набрал бы отряд из толковых мужиков кого, я же говорил, если одному топтать Зону опостылело. — Не опостылело, — хмуро отозвался Муха и предупредительно тронул Славного за рукав, видя, что тот разомкнул губы. Нечего им было знать, что парень память потерял. Сталкер на то и сталкер, что тоже человек, а намерения у людей не всегда добрые. — Новичок это. Взял на задание с собой, учу понемногу. — Как знаешь, — примирительно протянул Бурый. Бросил своим: — Ну-ка, мужики, подвиньтесь. Пустите гостей на огонек. Им освободили место у костра. Муха сел на бревно, Славный рядом, втиснулся между сталкерами, прижавшись к нему бедром. Погрели руки и ноги у огня, никак поздняя осень, потом Муха достал банку тушенки. Съели, пока Бурый травил байки про какого-то ловкого сталкера, который заманил нескольких псевдогигантов в птичью карусель и тем самым спас весь отряд. — Он мало того, что псевдогигантов положил, так еще и артефакт получил — стреляную гильзу, которая светилась. Эта гильза, считай, карманный фонарик, так она еще и пулевые лечила, — подытожил Бурый. — Во-от. — Мне бы такую… — промямлил сидевший рядом Стольник, мусоля губами самокрутку. Муха сунул Славному открытую консерву с тушенкой и ложку. Тот кивнул, принялся жадно есть, поглядывая на сталкеров — любопытно ему было, что ли? Муха историю про псевдогигантов и артефакт-пулю слышал третий раз. «Поест, так хоть может память вернется», — подумал. Ободряюще, украдкой, тронул Славного за плечо. Захотелось притянуть ближе, приобнять, укрыть от холода ночи, подкрадывающегося со спины. Странное желание, да только хрен отделаешься. — Ага, всем бы такую. Ты еще вот что слушай, про карусель-то, — продолжил Бурый. — Недавно наемников размотало, тут, недалеко, в Нижних Грязях. Я поверить не мог. Наемники, и на тебе, в такую простую аномалию угодить. — А что по хабару? — спросил кто-то. Лицо скрыл отблеск огня. — Так их свои же мигом и разобрали. У них принцип — никому, ничего. Спасибо хоть, что как мутанты трупы своих не жрут. «Вот те на, — подумал Муха и хлебнул крепкого сладкого чая из помятой алюминиевой кружки. — Это ж мне туда и надо. Ну ученые, ну удружили, дали задачу: поискать артефакт на месте гибели сталкеров. А то, что это не сталкеры никакие, а наемники, не сказали.» Бросил взгляд на Славного. Тот, согревшись от еды и костра, сонно моргал глазами и клевал носом. Устал. Муха незаметно пододвинулся ближе, позволяя ему прислониться к своему плечу. Славный выдохнул и расслабиться. «Какого оно, когда вместо воспоминаний — каша?» — невольно задался вопросом Муха. После смерти Маришки он сам хотел вляпаться в какую-нибудь аномалию, заработать сотряс мозга и все забыть. Теперь понимал, нет, так только хуже. Когда силишься, силишься уцепиться в голове хоть за какую-то ниточку, размотать клубок — и ничего. От одной мысли жуть берет. Они пробыли у костра почти до утра. Славный задремал у него за плече, Муха доспал свои несколько часов уже потом, завернувшись в спальник, пока изрядно поредевшая компания сталкеров вновь разжигала костер. Вышли с холодным рассветом, зябко ежась от налетевшего с севера сырого ветра. Полпути кидали болт, боясь угодить в аномалию: один раз болт отскочил и едва не попал Мухе в лоб. Все в Зоне шло своим чередом. К ночи расположились в поросли кривых березок, натянули брезентовый тент вместо навеса, развели костер. Славному поручил сообразить каши с тушенкой, тот взялся без колебаний — как готовить, а уж тем более есть, он помнил еще как. Слово за слово, Муха сам не заметил, как бросил пытаться вытянуть из Славного хоть что-то и заговорил сам. Упомянул Маришку, запнулся, скривился, как от боли. Потом нехотя продолжил: — Четверо нас было. Я, Мариша, Кузя и новичок Митяй. Мы попали в выброс, не успели вернуться, всего-то две ночи ходу оставалось. Спрятались в погребе старой хаты, что около болота. Потом чуем — химией запахло так, что еще немного, и отравимся все. Стали выбираться, а ночь, темнотища, ничего не видно, сирены воют, туман еще такой, что фонарик еле пробивает. Мои все в жарку угодили. — А ты? — А я на трамплине в сторону улетел, меня даже не обожгло. Сломал ногу и ребра. Полз обратно, к своим, да какой там… Очнулся уже в больнице, — Муха опустил голову. — Шахматист и его ребята помогли. Хорошие парни. — Ты не виноват, — помолчав, произнес Славный и пошевелил палкой угли в костре. — Это чудо, что ты выжил. Значит, так хотела Зона. Кто мы, чтобы спорить с ней? Муха вздохнул, подбросил еще дровишек и поднялся. На душе после разговора даже как-то полегчало; ночь была по-особенному холодная, но тихая. Детектор аномалий молчал, интуиция тоже — Муха такие спокойные вечера в Зоне по-особенному любил. — Ложись, — бросил он Славному, кивнув на спальник под натянутым тентом. Тот кивнул послушно, потом сгреб пустые миски, помыл. Муха поймал себя на мысли, что с самой смерти Маришки ни с кем так долго по Зоне не ходил — ночевки в деревне или у привалов не считались. И, что удивительно, возня Славного не раздражала. Наоборот, умиротворяла; один он уходил в себя и тосковал, а с пацаном вроде как-то веселее было. — Эй, замерзнешь же, — позвал Славный, когда Муха закончил ставить растяжки и вновь примостился у костра. — Айда сюда. Муха посмотрел хмуро. Спальник остался с тех времен, когда они с Маришкой вдвоем ходили, да и парень сам по себе стройный, хоть и крепкий. Только лишнее это, неправильное. Муха боялся сам себя. Впервые, спустя два года, образ любимой не вставал перед глазами, когда он думал о ком-то, и надо же, думалось ему именно о Славном. Неправильно думалось, ой как неправильно. — Айда, ну, — повторил Славный и поманил рукой, высунув нос из спальника. — Третий раз звать не стану, будешь до рассвета задницу морозить. «Шапку ему купить надо у кого-нибудь из сталкеров, — подумал Муха. — Зима скоро.» Потом пошарудил веткой костер и поднялся. В спальник он втиснулся еле-еле, с треском, как кабан-мутант в старую баню. Отвернулся от Славного спиной — ну его, к черту. Тот поворочался, прижался, уткнулся ледяным носом Мухе сзади в шею над воротником и заснул мгновенно, умиротворенно засопел. Муха же расслабиться не мог. Да и как тут сможешь, когда он тебе в затылок дышит. В голову лезло дурное, сердце было не на месте. Муха Славного хотел. Утвердился он в этой мысли только сейчас, хотя звоночки были: когда не пристрелил на месте, поверил, накормил, с собой взял, когда охранял его сон на привале. Было в нем что-то цепляющее; не симпатичное юное лицо, еще не тронутое невзгодами Зоны, а скорее ловкость отточенных движений в сочетании с обескураживающей беззащитностью. Славный мог постоять за себя, и немало мутантов отравил обратно в ту преисподнею, из которой они вылезли; тем не менее, его хотелось защищать. «Нельзя, — думал про себя Муха, старательно вслушиваясь в треск остывающего костра и шорохи ночи. — Нельзя. Он чей-то сын, брат, боевой товарищ. Не твой. Не надейся даже». Потом перевернулся, притянул спящего Славного ближе, ткнулся губами в его теплый лоб. Тот слабо шевельнулся, но не проснулся, будто объятия были привычкой; наоборот, удобно устроился у Мухи на плече. Сталкер погладил его по волосам, прикрыл глаза. С ним под боком было хорошо. Задремал. Очнулся Муха резко, от теплого поцелуя в щеку. Распахнул глаза, обнаруживая у себя в объятиях спящего Славного. — Вадик… Сокол, — шепнул тот с улыбкой, а потом влажно и коротко коснулся губами его шеи. — Сокол… Муха обмер, сердце гулко забилось в груди. Даже спросонья все понял — всего лишь сон. Правильно было оттолкнуть, не поддаваться его чарам, не обманывать ни его, ни себя. — Сокола здесь нет, — мягко проговорил Сталкер, не спеша его отпускать. В голосе проступила предательская хрипотца. Славный вздрогнул. Выражение его лица сменилось с растерянно-сонного на испуганное. Отпрянул, рванув молнию спальника, сел, стараясь отодвинуться как можно дальше. Муху мигом пробрало холодом поздней осени. — Я звал его? — спросил он. — Прости… — Бормотал во сне, не парься, — успокоил Муха. — Пойду… дровишек в костер подкину. Ты спи. Он выбрался из спальника, застегнул куртку, борясь с пробирающей тело дрожью. Костер почти потух, слабые отблески едва ли развеивали мрак обступавшего их со всех сторон жидкого перелеска, небо высоко вверху было затянуто плотной серо-черной мглой. — Так кто такой Сокол? — спросил Муха, заметив, что Славный пристально следит за ним из тени тента. Конечно, какой уж тут сон после такого пробуждения. — Не говори, что не знаешь. — Я… я не могу вспомнить, — он разочарованно покачал головой. Признался, понимая, что Муха уже догадался: — Я просто знаю, что Сокол любит меня и найдет. Вот и все. «Кто-то любит его и ищет, — убеждал себя Муха, бросая припасенный с вечера хворост в костер и глядя, как жарко разгораются яркие языки пламени. — Ты тут не причем. Отведи его в Нижние Грязи, да сдай, кому бы он не принадлежал, хоть бандитам, хоть воякам, хоть Монолиту… Только потом ноги унеси, спасатель хренов…» Мысль цеплялась за мысль, выстраиваясь в причудливую цепочку. Сталкер уселся на бревно, лицом к костру, спиной к Славному — если хочет, пусть на поражение стреляет, лишь бы не все эти мысли дурацкие… И так обидно и горько знать, что ластился он не к нему, а к этому Вадику Соколу, чтоб его. Осознание пришло так же внезапно, как, бывало, химеры обрушивались на головы незадачливых сталкеров с покореженных аномалией деревьев. Соколов — много, а Вадик-то один, и видел он такого не иначе как в задании, которое шел выполнять. «Долетался твой Сокол, маленький, — подумал Муха, бросив короткий взгляд на Славного. — Ох и долетался.» Пошарил в кармане, достал обернутую в целлофан аккуратно сложенную распечатку. Глянул, с трудом разбирая буквы в сумраке и пляшущем свете пламени. И точно, Вадим «Сокол» Соколов, Константин «Кот» Панфилов, Вячеслав «Славный» Фадеев, Илья «Байкал» Гришин. Задание: опознать (по возможности), собрать хабар, определить, какой артефакт возник на месте смерти наемников, забрать и доставить (по возможности). Муха-то и забыл, что в бумажке было — проглядел еще в деревне, когда один из ученых ему это задание сунул, убрал под куртку да забил, решил, когда до места доберется, там и посмотрит, что белым халатам от простого сталкера надо. Вот оно значит как. Ни с какими новичками Славный у костра не сидел; вернее, костер-то был, но не с отмычками, а с наемниками. Потом они каким-то образом вляпались в аномалию, Славный убежал, заблудился, наткнулся на Лешего… Муха бросил взгляд через плечо на Славного. Пацан был живее всех живых, только печальный очень. Смотрел мимо огня, в лес, не отрываясь, кусал губы, думал о чем-то своем. Это ж сколько он по Зоне плутал-то? Немудрено, что память отшибло: у него товарищи на глазах умерли… Муха подавил в себе желание окликнуть. Не сейчас, нет, не мог он вот так просто Славному в лицо сказать, «погиб твой Сокол, малыш, не плачь», когда Славный его только что во сне по имени звал. Чуть позже, как до Грязей дойдут… Хотя, там может и сам вспомнит. — Эй, парень, — все же тихо позвал Сталкер. Славный перевел на него взгляд, медленно, словно тьма леса не сразу его отпустила. Серые глаза в ночной мгле потемнели, опустились вниз уголки губ. О чем или о ком бы он не грустил, Мухе, по-хорошему, не должно было быть никакого дела. «Меня убьют, если увидят рядом с ним, — подумал Муха. Потом поправил себя: — Не «если», а «когда». Они меня убьют. Такие у них порядки.» — Я пройдусь по окрестностям, — бросил он, кивнув в непроглядный мрак между деревьями. — Неспокойно мне. Жди здесь, ладно? Костер не туши, а то замерзнешь, да и псевдособаки огонь не любят. Славный лишь кивнул. Потом, помявшись, произнес: — На, возьми. Мне Сокол сказал, эта штука в Зоне от опасностей помогает, — в его руке блеснула какая-то железка, привязанная к шнурку. — Ты вроде как меня выручил, накормил… Он неловко улыбнулся. Вышло как-то тоскливо. Муха шагнул к нему и быстро, не нарочно коснувшись его пальцев, взял артефакт. Как током ударило — отчаянно захотелось продлить прикосновение, рвануть Славного за руку на себя, обнять… «Отдам обратно, как только вернусь, — подумал Муха, поспешно пряча железку в карман на груди. — Не надо мне ничего твоего… Знал бы ты, что у меня в голове, бежал бы без оглядки.» Ответил: — Скоро буду. И шагнул в лес. Идти было недалеко. Муха переодически сверялся с картой, подсвечивая фонариком и иногда кидая болт. Путь был чистым и, в целом, легким. До карусели он дошел уже когда ночная темнота начала превращаться в мутную предрассветную дымку. Заметить аномалию было несложно, даже болт кидать не пришлось: буйный поток воздуха крутил землю, ветки и жухлые листья, поднимаясь высоко вверх над пустырем, покрытым полегшей желтой травой, влажной от росы. Как опытные наемники могли туда угодить — загадка. Разве что ночью, один случайно влез, а другие пытались спасти… Ни вещей, ни следов артефактов рядом тоже не нашлось. Подчистили свои, значит — если бы растащили мутанты или сталкеры, остались бы тела. Муха выдохнул. На душе стало легче. Почему-то ему совсем не хотелось, чтобы Славный увидел изуродованные трупы товарищей. В Зоне и так много некрасивого. Еще успеет насмотреться. С другой стороны, это все усложняло. «Найти бы хоть какую вещицу, — он заозирался по сторонам. — Может, пацан признает да вспомнит друзей. И ученым ведь тоже надо принести что-то, не на словах же им описывать: карусель, как карусель…» Зацепился взглядом за почерневший старый мазок крови — как будто кого-то тащили. След обрывался тут же, в куцем леске, из которого сталкер и вышел. Без толку. Надо было уходить. Завести Славного в Нижние Грязи, сказать, чтобы прибился к кому-то из наемников — его узнают. И возвращаться топтать Зону, забыв поехавшего головой от испуга бедолагу как чудной сон. Муха оглядел пустырь еще раз, прищурился, пересчитал воронов на затянутом тучами небе, потом ссутулился и торопливо зашагал обратно. Без рюкзака, налегке, с одним лишь бряцающим по спине АК, закинутым на плечо, идтись должно было бодрее, но он запинался на каждом шагу, груженый мыслями и страхом. «Твои друзья погибли. Мне очень жаль… — Муха покусал губы, перебирая в уме нужные слова. — Мне правда жаль, малыш. Я не могу взять тебя с собой. Ты должен вернуться к своим. Может быть, ты что-то вспомнишь…». «К черту,» — зло решил он наконец. Вспомнил себя самого: ему никакие слова после смерти Маришки были не нужны. Он и не слушал даже, хотя мужики искренне пытались поддержать. Свалил один в ночь, и с тех пор так и ходил. Как будто боялся, что стоит ему собрать группу, все повторится вновь. До их скромного лагеря оставалось всего ничего. Муха ускорил шаг, избавившись от тягостного груза размышлений, спрятал руки в карманы, нос — в воротник. Стало зябко. Как там Славный? Распалил костер посильнее? Нашел в рюкзаке тушенку? Консервы бы горячей… С кашей… И вздремнуть часок. Вместе с запахом дыма долетели чужие голоса. Муха различил силуэты подле их тента и затормозил. Было, однако, поздно — обнаженный опавший лес оказался плохим товарищем для того, кто хотел спрятаться. Четыре наемника, одетых все, как один, в черные куртки, стояли кучкой. Рядом, у потухшего костра, были свалены их рюкзаки. Славного он признал быстро — тот был мельче всех и единственный без капюшона. Муха смутно различил на его лице улыбку. Нашел своих, значит, ну хорошо. Муха осторожно снял с плеча АК и начал медленно отступать. Пересидеть бы поблизости, пока эти не свалят, потом забрать остатки вещичек и обратно, в Озерный. Халявную тушенку точно с собой прихватят, сволочи… Под пяткой хрустнула ветка. Муха чертыхнулся сквозь зубы и инстинктивно надавил на курок — и не выстрелил. Не смог. Не убивать же новых друзей Славного у него него на глазах. Вернее, убить бы, да екнуло что-то. Наемники вскинулись все как один, подняв штурмовки. Единый отлаженный механизм, синхронный и беспощадный. «Ну вот и все, — заторможенно подумал Муха. — Зона, помоги…» — Сюда, медленно, — холодно приказал один из наемников. — Дуло опусти. Муха опускать не стал. Медленно шагнул вперед, целясь в того, который говорил. Глазами поискал Славного, но его загородили спинами. — Дуло. Опусти, — по словам проговорил наемник, зло прищурившись. Потом бросил в сторону: — Байкал, Кот, уведите его. Вот оно как. Муха криво улыбнулся. Чудесное воскрешение трех товарищей: поэтому-то трупов никто в глаза и не видел. А разнесли-то по Зоне, будто все в упор смотрели, как зазевавшихся наемников каруселью разматывает. Вот и верь байкам… — Не надо, — негромко попросил Муха. Страшно не было. Просто безысходно как-то и… пусто в груди. Автомат больше не придавал уверенности. — Незачем это. Я рюкзак возьму и уйду, как будто меня тут и не было. Славного потянули в сторону. Он обернулся лишь на миг, когда те, кого звали Котом и Байкалом, взваливали на плечи рюкзаки. Муха ничего от него не ждал. Муха вообще никогда ничего ни от кого не ждал: ни от других сталкеров, ни от Зоны, ни от судьбы. Было обидно отпускать Славного. Немного жаль прощаться с Зоной. Грустно от того, что больше нельзя будет вечером слушать байки сталкеров у костра… — Незачем, говоришь? — Сокол оскалился. Шагнул ближе, едва сам не уперевшись грудью в дуло Мухиного автомата. Протянул руку, дернул за шнур из кармашка на куртке, вытаскивая железку-артефакт. — А это что? Светловолосая макушка Славного скрылась за деревьями, где-то вдалеке тоскливо завыла псевдособака. Муха молчал. Глаза у Сокола были холодные, голубые и злые. Весь он был колючий и резкий, как отколовшийся по весне кусок льда. Объяснять ему что-то было бесполезно и бессмысленно. Муха знал, что не успеет первым нажать на курок. Поэтому резко взмахнул автоматом, целясь ударить в голову, и тут же дернулся влево. Покрытая мягкой подгнившей листвой земля под ногами взорвалась от очереди, во все стороны брызнула грязь. Сокол вскрикнул, зарычал, как та собака, ловко рванул за куртку на себя и поддал коленом. Муха согнулся, закашлявшись, и тут же получил еще один удар, на этот раз прикладом. Челюсть обожгло болью. Он завалился на спину, не удержавшись на предательски скользком ковре палых листьев. Уцепился за АК, как увязший в болоте за палку, но Сокол выбил оружие из рук. — Ты уж извини, — сказал он, криво улыбнувшись. — Это Зона. И выстрелил, не целясь. Муха на миг задохнулся, хотел закричать, но из груди вырвался только всхлип. Сокол быстро зашагал прочь и вскоре пропал из поля зрения. Отступили на второй план звуки: далекий вой, игра холодного ветра в ветвях колючего кустарника, стихающие отрывистые фразы. Муха запрокинул голову, чувствуя, как изо рта по щеке побежала теплая струйка крови. В голове становилось пусто, мысли успокаивались, слипались в один большой тяжело ворочавшийся ком. Он подумал о Маришке, вспомнил, как весело она улыбалась и как танцевала у костра, подумал о Славном, о том, как он прижимался во сне ища тепла и защиты. Подумал о Зоне, о нехоженых тропах, несобранных артефактах и не спетых под гитару песнях. Светало. Сталкер лежал на спине, раскинув руки и глядя широко раскрытыми глазами в сереющее небо. Но этот рассвет был уже не для него.