— помни, что где-то там,
на одинокой пустой планете,
есть человек, что роднее всех остальных.
человек, на плече которого можешь согреться,
человек, которого любишь больше всех.
— хантем.
Отдаленное, что-то похожее на счастье — даже этого ей не дано почувствовать. Мико Фукусима не сказала бы, что гонится за чем-то, что ищет в чем-то смысл. Нет. Она просто существует в этом бренном мире. Мико совершенно потерялась в ощущениях. Каким образом — непонятно. И она может сказать только одно: ей не нравится. Постоянное отрешенное состояние во всем, везде, где бы она ни находилась. Люди кажутся одним большим серым пятном. Хочется до боли зарыться в чьи-то объятия и поплакать до утра. Выжечь на чьих-то запястьях своими слезами раны, а потом, наглухо закрыв дверцу гармонии в душе, завыть от отчаянья. У Мико все хорошо, наверное. Хотя, если вспомнить те дни, когда она безудержно ревела, после того, как мать и отец дали понять, что Фукусима обуза, кусок простого и ненужного мусора, ей давно стало понятно, что у них она больше ничего не попросит. Ребенок, отвергнутый собственными родителями. Весьма трагично. В мыслях осталась каша — непонятная, густая, словно смешали в одну кастрюлю все самое противоречащее. А Мико, если так взглянуть, плывет в этой каше, старается не утонуть, ибо по итогу ей ведь удастся доплыть до суши? Смешно смотреть со стороны на то, как день изо дня, не различая чужих лиц, она ведет себя так, будто бы в самом деле счастлива. А мир внутри нее давно рухнул, сыплется кусочками по стенам, грозясь из раза в раз увесистым кирпичиком упасть ей на голову. Да даже если и упадет, какая уже, к черту, разница? Ничто уже не подлежит изменению: ни ее жизнь, ни она сама. К слову, возможно ли спасти того, кто не хочет быть спасенным? Это как спасать тонущего в болоте — ты хочешь достать человека из него, но со временем понимаешь, что и сам погряз в нем с ног до головы. И становится противно лишь от одной мысли, что вот именно до этого состояния ты довел себя, после того, как хотел помочь. Чертовски сложно быть добрым человеком и стараться помочь тем, кто нуждается в твоей поддержке, при этом пытаясь выкарабкаться из паутины собственных проблем. Ты тянешь, тянешь, и доходит до того, что весь этот груз на плечах невыносимо давит и тяжелит настолько, что состояние, из которого ты хотел вытащить человека, становится твоим постоянным спутником. Вот только Мико никто об этом не предупреждал — она не ожидала, что все так перевернется. Ей в принципе не хотелось быть той, кто сам будет нуждаться в помощи, ведь спасательным кругом для всех была именно она. На нее вешались, не удосужившись спросить, нужно ли ей это самой. Обошлись, проще говоря, как с вещью. Поиграли, вылили на нее свои проблемы, вышли сухими, и живи теперь с этим. Но Мико не может! Ей не хочется участвовать в этом бреде. Голова превратилась в тяжелый шар, напиханный ватой и камнями, думать рационально не получается, да и самой девушке уже не хочется. Ничего. Мико надоело ходить по одному кругу каждый раз. Новые люди. Новые ощущения. Сначала, вроде бы, и хорошо — радуешься, что наконец-то вышел из зоны комфорта и начал общение с кем-то новым. Ведь это лучше, чем гнить в пустой и прохладной квартире? Эмоции. Всплеск негатива. Умолчание проблем. Мико не хочет говорить и, тем более, разъяснять, что произошло. Она чувствует себя глупой и импульсивной истеричкой, до которой докопались. Слезы сдержать бывает крайне трудно, когда на тебя нагнетает группа людей, а защитить никто не может. Точнее не хочет. Она не играет в чьей-либо жизни огромной роли, так зачем тратить свое время и силы на какую-то невзрачную девчонку? Мико, будто лань, впадает в оцепенение при виде разгоряченных споров. И именно на этом этапе девушка чувствует себя брошенной. И она молчит. Привязанность. Страх потери близкого. Слезы и опустошение. Если сначала Мико было хорошо — она умело отделяла что-то, что могло принести ей вред в дальнейшим, — то затем девушка будто бы терялась в своих ощущениях и забывала про главное правило, установленное ею же. Не привязываться. Мико жаль, что она не умеет по-другому. Ей важно быть рядом с человеком, иметь иллюзию, что она нужна и важна ему, хотя бы на долю секунды. Кто бы это ни был, с кем бы она ни начинала любого рода отношения, она опять привязывалась. Всеми силами пытаться помочь человеку, оказать поддержку, казаться сильной, чтобы не огорчать людей вокруг себя, а потом остаться без ничего — это в приоритете. Ведь для всех Мико — расходный материал, то, чем можно с легкостью воспользоваться и выкинуть, как ненужный мусор. Ничего не менялось. Пустая квартира, шелест бумаги на полу — откуда она вообще там? — и Мико, что лежит на кровати, не подавая признаков жизни. Мертвенно-бледная кожа и худоба придает девушке крайне болезненный вид. Да, она, по всей видимости, реально больна. Крутится как белка в колесе, а затем не получает взамен ничего. А чего она, впрочем, ожидала? По правде говоря, практически ничего — сердца людей давно очерствели. Слезы безудержно текут по щекам, скатываясь на одежду и оставляя мокрые кляксы. Мико вновь одна. Мико молит, чтобы эта боль прекратилась побыстрее. И она прекращается — на утро Фукусима уже не чувствует ничего. Будто бы все молитвы Мико исполняются разом. Она больше не ощущает себя частью этого мира, абсолютно. Будто тряпичная кукла, без лица, она превращается в ту же серую массу с наполнителем. И вновь все по кругу. Мико не учится на ошибках: находит новых людей, тонет в своем мимолетном счастье, а потом давится своей наивностью. «Простите меня за мое сердце, что с каждым разом черствеет и не бьется как тогда.»***
Но вот Ран Хайтани не был добрым человеком. Ему было плевать на всех вокруг, возможно, дорог был лишь один-единственный брат. Его сердце никогда не разрывалось между выбором: помочь или остаться в стороне? Рану было слишком не интересно, его это не трогало, не волновало и не давало абсолютно ничего. Нытиков он не любил никогда. Как и наивных людей. Оба этих качества давно пылились в «черном списке», и любой, кто обладал хотя бы одним из них, находился в опасном диапазоне быть скинутым с крыши. С двумя косичками, откинутыми за спину, наглой улыбкой и вальяжной походкой он шел, чтобы закупиться продуктами по своему небольшому списку. Парень был одет просто: голубоватая футболка, черные брюки и сверху накинута легкая куртка. Было не настолько холодно, что приходилось кутаться в тоннах одежды, но прохладно, причем прилично. Особенно ближе к ночи, когда он разъезжает по ночному Токио на своем байке. Единственное, что двигало им в тот момент, — банальное любопытство. Девушка — да и еще одна — около продуктового магазина, облокотившаяся на бетонную стену. Прикинуть так, школьница на вид. Он мог бы проигнорировать это желание и отойти на другую сторону, но девчонка его непонятным образом веселила. Ран разглядывал её, пока Мико рассматривала птиц на полотне вечернего неба. Странная, с чуть вздернутым носом и смешно сдвинутыми бровями. Хмурая. Или все же задумчивая? С такого ракурса сложно было разглядеть. Она сверлила взглядом свои развязанные шнурки на помятых кроссовках и в упор молчала. Так, будто бы боялась случайно порезать своими словами молодого человека, находящегося по левую руку от нее. — Сигареты не найдется? Она молчаливо достает из кармана рюкзака портсигар и отдает парню последнюю оставшуюся сигарету. Тот, не обращая внимания на эту незначительную мелочь, берет ее, почти не касаясь пальцев девушки, и щелкает колесиком зажигалки. Огонек опаляет край сигареты. Почти бесшумно вдыхая дым, парень разглядывает девушку. «Худая и кости слегка выпирают, дома не кормят, что ли?» На ней хорошо сидят черные спортивные брюки, а из-под них выглядывают носки: один — со спанч бобом, другой — с кусками пиццы. Разноцветные, совсем не подходящие друг другу. «Разные надела? Оригинально. Хотя я тоже так делал, когда у одной пары в носке появлялась дырка на пальце» Такая же, как и брюки, черная майка, легкая жилетка, а на плечах висит, как осиновый лист, серый рюкзак. Длинные волосы собраны в невысокий пучок, из-за чего можно хорошо разглядеть лицо девушки. Кожа бледная, как у мертвеца. Ран задумчиво хмыкает и в голове прикидывает, сколько раз за жизнь ей могли указывать на её болезненный окрас. Хотя какая разница — главное, чтобы она прямо сейчас не грохнулась рядом с ним в обморок, такой возможностью она явно не была обделена. По правде говоря, она хороша собою, но Ран все никак не мог разглядеть её глаза — Мико в упор не хотела смотреть на него, будто он маньяк, что пришел по её душу. Хайтани выдыхает дым прямо в лицо девушки, не ожидавшей такой подставы, и наивная Мико враз теряет бдительность. Судорожно откашливаясь, она пытается выдавить из себя хоть слово: — Ты… Ты! — Ну, что я? — Ран с ухмылкой сытого кота разглядывает девушку вблизи и только сейчас понимает, что она не доходит ему даже до подбородка. А он почему-то думал, что она будет ему по плечо. Да и глаза у нее самые обычные. Карие. Он таких видел сотни, а может и тысячу, точной цифры нет. Небольшие веснушки издевательски расстелились по её лицу россыпью беспорядочных точек. Над ней будто бы поиздевалась сама природа, а, может быть, и люди. Такая нелепая: темные волосы держатся в пучке на честном слове, а одежда на ней — теперь видно наверняка — висит едва ли не мешками из-за того, что подобрана не по размеру. — Ну нельзя ведь так пугать, — Мико хмуро оглядывает Рана и втайне борется с желанием бежать от него подальше. — А кто запрещает? Такой вопрос вводит Фукусиму в замешательство. Вроде бы простой, но ей кажется, что он очень глупый. А еще кажется, что парень рядом с ней слишком наглый. Девушка прижимает к себе свой рюкзак и думает, как бы отступить, чтобы это выглядело не как побег. Хотя какая уже разница, не станет ведь он преследовать ее? Теперь настала очередь Мико разглядывать его: наглый, с двумя косичками, перекинутыми за спину, легкой ухмылкой и глупым прищуром. Вот так Мико видит Рана, и прищур его, ей кажется, от того, что он слепой крот, а не крутой пацан. Ладно уж, ведь не ей людей судить. Она все-таки решает, что надо прервать затянувшуюся тишину, и делает первый шаг сама: — Мико Фукусима, — девушка глупо выпаливает свое имя, и до нее доходит, что собеседник, возможно, и не понял, чего она хотела от него таким образом, — меня зовут Мико Фукусима, а вас как? Ран явно удивлен тем, что это особа первая решила продолжить диалог. А ведь он уже давно погряз в свои мысли и собирался прогуляться по ночному Роппонги. — Ран Хайтани, — сухо выпаливает парень, даже не удосужившись взглянуть на девушку. Диалог никак не завязался. Они оба так же стояли у той стены около продуктового магазина, и никто из них не нашел больше тем, чтобы продолжить общение. Но, возможно, это к лучшему? Главное, что они не в одиночестве обдумывают всем в этом мире: Мико размышляет о том, было бы ей лучше, если она умела бы управлять своими чувствами? А Ран думает о том, большая ли беда случится, если он закинет черные носки с белыми вещами. А впрочем, плевать. Стиралка давно крутит не первый круг, возможно, даже уже остановилась. Главное, чтобы братец не удосужился достать белье раньше него. А то шуму-то наведет.