Малая вулканская энциклопедия доктора МакКоя

— Перестань, Боунс. Он нормальный, просто к нему надо приглядеться. Эти слова капитана Кирка, сказанные другу на третью неделю пребывания Леонарда на «Энтерпрайз» в качестве старшего медицинского офицера, и послужили отправной точкой. До того момента Маккой приживался на новом месте, проводил инвентаризацию, знакомился с персоналом. Осматривался. Со старшим помощником они схлестнулись на третий день пребывания Маккоя в должности: Леонард как раз знакомился со своими подчиненными более обширно — читай: «устроил после смены в комнате отдыха второй небольшой междусобойчик с освободившимися коллегами с выпивкой и играми», когда в комнату вошли капитан и его зеленоватый старпом. Джим скользнул любопытным взглядом по их компании, понял, что творится — он методы однокашника познал ещё в академии — но присоединяться не стал, сразу пройдя к столику с шахматами, а вот Спок остановился, чтобы заметить, что «старший офицер не должен употреблять алкоголь в присутствии своих подчиненных, дабы не уронить свой имидж...». Леонард, чей имидж в собственных глазах был уронен ещё задолго до учебы, сперва ответил благодушно — мол, здесь происходит знакомство с коллегами, и небольшая доза алкоголя при таких мероприятиях — то, что доктор прописал. На этом бы Маккой и закончил общение с остроухим «коллегой», знакомство с которым он совсем не планировал, но Спок обосновал свои возражения, приведя в пример Устав Звездного Флота, пункт номер какой-то-очередной-очень-важный, и Леонард, раздраженный вмешательством в его управление своим отделом, заявил, что у них смена кончилась, они имеют право отдохнуть и выпить, и вообще, «каждый человек имеет право на лево», а все остроухие нелюди этого просто не поймут. Спок и не понял, и очередную лекцию на тему «Уважение к вышестоящим офицерам» прервал только умница Джим, отвлекший коммандера на игру в шахматы и, видимо, поговоривший с ним о ситуации в процессе. Тем не менее, как сама ситуация, так и настроение доброго доктора были безнадежно испорчены: коллеги допили алкоголь и разошлись. Потом Леонард, конечно, нашел подход к сердцу каждого из них, стал хорошим начальником, способным разрулить в своем отделе если не все, то многое, и запомнившим накрепко, что остроухий — зануда. Занудствовал Спок на разные темы, и если в социальное взаимодействие членов корабля он вмешивался редко — Маккой стал исключением, хоть и не единственным — зато к нему шли все официальные бумаги, и уж тут от дискуссий старпома и начмеда кипела обшивка. Маккой запрашивал вакцину — Спок урезал количество до соответствующей стандартным формулам расчета на члена экипажа, и формулы эти не предусматривали страхи и изворотливость прививаемых. Маккой запрашивал медикаменты, необходимые для корабля-исследователя — Спок уменьшал количество единиц в запросе до рекомендуемых Уставом, не беря в расчет умение капитана Джеймса Кирка попадать в полную задницу приключений чуть не на каждой планете ввиду своего неравнодушия к окружающему. Леонард заявил устный протест против действий «этого остроухого зануды» капитану — и услышал мнение друга. Что ж, этот друг сам достаточно часто и мило общался со Споком, так что Леонард принял его совет близко к сердцу, а потому и к исполнению. И начал приглядываться. О вулканцах было написано чертовски мало: раса была замкнутая, о себе рассказывала лишь необходимое, и мнения путешественников и исследователей не спасали: многие из них видели вулканцев очень издалека — ровно с такого расстояния, на какое те подпускали чужаков. А этот конкретный полувулканец вообще был один во всем известном пространстве Вселенной — хоть малую энциклопедию про него, такого уникального, пиши. Когда Леонард узнал этот факт, в душе его поневоле шевельнулось сочувствие: он и так не любил огромный черный космос, но у Маккоя друзья хотя бы были рядом, он не был один. А Спок... Как закрытая от чужаков раса могла относиться к мальчику, наполовину чужаку по крови? Леонард догадывался. А потому начал приглядываться ещё тщательней. Все заявления Спока «Вулканцы не испытывают того-то-сего-то» Маккой решил брать под сомнение, несмотря на то, что категоричностью эти заявления бесили доктора всего и сразу: человек — а остроухий все же являлся наполовину человеком, несмотря на форму ушей — мог не испытывать эмоций и чувств, только если был нездоров — а их старпом был здоровее всей команды, вместе взятой. Кроме того, остроухий отчетливо тянулся душой к Джиму, к его теплу. Это, конечно, не было заметно так уж явно, но тот, кто смотрел на них двоих внимательно — видел четко и ясно. За капитана Кирка Спок лез в каждое приключение, охотно закрывал Джима собой и даже занимался с разными существами мелдингом, о котором заявил Маккою, что «это для вулканца — интимное действие». Для Джима вулканец совершал любые интимные и неинтимные действия, и это использование Джимом друга как универсального средства очень не нравилось доктору. Но что он мог? Только наблюдать, это ведь был не его вулканец. За Джимом Маккой наблюдал ещё с академии, не менее пристально, чем за малышкой дочкой, когда теперь уже бывшая жена доверяла ему Джоанну — и видел не только необычные виды аллергии и ночные кошмары, но и тепло характера и временами — очень усталые глаза. Стоило приглядеться к Споку — и Леонард почти пожалел, что это сделал. Темные глаза полукровки были выразительней его слов. Маккой даже не сразу понял, что почти не гадает в очередной раз, что испытывает его непосредственное начальство и коллега-партнер по спорам. Внимательные блестящие глаза — оживление, любопытство. Прямая, как кол спина и заложенные за спину руки — напряжение, попытка сдержаться. Поднятая бровь — удивление (если высоко поднята — ошеломление или почти шок), простое вздрагивание губ на пару миллиметров — имеющий очи да увидит! — улыбка.... Чуть дрогнувшая щека, на миллиметр опущенное веко, но полмиллиметра опустившийся или поднявшийся уголок губ, морщинка над бровью, чуть склоненная голова — не самые заметные признаки для тех, кто не вглядывается. Когда они обдурили вулканца в пон-фарре, и Джим вернулся живым — Спок улыбнулся почти-по человечески, сдержав себя всего за три сантиметра до полноценной счастливой человеческой улыбки, и это было почти счастьем и для Маккоя. Тогда он и понял, что следил слишком уж пристально, как за Джимом. Поневоле впустил Спока под кожу, едва ли не ближе, чем Кирка... Доктору стало страшно. Теперь он и хотел бы отвести глаза от вулканца, не наблюдать, не спрашивать — но не мог. Мог только язвить и подкалывать старшего помощника «Энтерпрайза» в попытке заставить его признать хоть что-нибудь человеческое в себе, кроме крови. Получалось очень редко.