Чаепитие

Жидкость в стеклянном пузырьке — бесцветная. Мэй выкручивает пробку и принюхивается: запаха тоже нет. Все как обещала Тай Ли. Идеальное средство. Мэй тщательно закрывает пузырек и кладет его на стол, а сама садится в кресло — спинка у него слишком жесткая, но Зуко оно почему-то нравится. За двадцать с лишним лет брака Мэй так и не сумела понять своего мужа до конца — немного жаль, но кто сказал, что для любви нужно полное понимание? Может, как раз наоборот. Думать тяжело — мысли вязкие, тягучие, за каждой — столько боли, сомнений и страха. Мэй прижимает руки к раскалывающейся голове и пытается сделать глубокий вдох. Тай Ли твердит, что если овладеть своим дыханием, то можно достичь полного контроля над телом. Чем чаще Мэй повторяет слова подруги про себя, тем более бессмысленными они ей кажутся. В жизни вообще полно бессмысленности, скуки и тоски. Мэй знала об этом уже в пятнадцать лет — хотя ей кажется, что намного раньше, — и теперь, в свои сорок два, считает странным, что кто-то действительно думает иначе, что кто-то наслаждается жизнью. «Наслаждаться жизнью», — протягивает она про себя. Вот нелепость. Под хорошее вино жизнь становится сносной, но не более того. В свои пятнадцать лет она, правда, сказала бы, что жизнь вполне хороша, если рядом Зуко… Но чего только ни скажешь в пятнадцать лет. Когда она в него влюбилась? Мэй уже не может припомнить. Наверное, на этот свет она появилась под руку с двумя бесспорными истинами: жизнь скучна, и в любви к Зуко — смысл всего. Жаль, вторая истина уже давно не приносит ей той радости, которую Мэй чувствовала когда-то. Она смотрит на потрескивающие в огне поленья. Есть что-то глубоко нечестное в том, чтобы родиться в мире, где люди могут управлять стихиями, и не быть способной к магии. В юности это ее не слишком заботило — при Мэй всегда были дротики и стилеты, но однажды Зуко заметил, что жене Хозяина Огня не стоит расхаживать по дворцу с оружием. И она послушалась его. Она вообще всегда слушалась его. Всегда прощала, хотя, если подумать, он редко просил прощения. Губы Мэй кривит несчастная улыбка — других не осталось. Выпить бы сейчас вина, но на часах только десять утра, и Зуко будет недоволен тем, что она сегодня начала так рано. И дочь, конечно, тоже презрительно надует губы, подражая любимому папочке… Да и у Мэй есть дело. Дело. Мэй смотрит на прозрачный пузырек: неужели она действительно пустит его в ход? Ох, как же болит голова… В первый раз виски так заломило, когда Мэй узнала тайну своего мужа. Тогда он был ее мужем считанные часы. Пышная свадьба, вереница поздравлений, реки вина — она была глупа и не уделяла прекрасному напитку должного внимания, — а потом первая брачная ночь, столь желанная, долгожданная… И шрам на его груди — странная отметина, о которой Мэй не подозревала. Он даже не попытался сочинить какую-нибудь успокоительную ложь! Так и сказал… «Да, это случилось несколько лет назад… во время моего последнего поединка с Азулой. Она метнула молнию в Катару, и я закрыл ее собой». Мэй помнит, как ее сердце пропустило удар, как в их безупречной, заполненной алым и золотым спальне стало нестерпимо холодно. Он. Закрыл. Катару. Собой. И пока Зуко, то ли действительно ничего не понимающий, то ли умело притворяющийся, распутывал шнуровку на свадебном платье Мэй, в ее голове снова и снова звучали его ужасные в своей правдивости слова. Его признание потянуло за собой воспоминания — все те моменты, когда Зуко рассказывал о днях, проведенных с командой Аватара, и, упоминая Катару, вдруг менял тон на более нежный или прятал расцветающую на губах улыбку, или отводил взгляд… И почему Мэй не замечала этого раньше? Слепая и глупая. «Но в своей слепоте я была счастлива», — думает Мэй сейчас. Пожалуй, стоило оставаться слепой подольше — в идеале вообще вырвать себе глаза, чтобы не видеть, как во время визитов Аанга и Катары в Страну Огня ее муж, забыв всякий стыд, смотрит на жену Аватара — то с вожделением, то с восхищением или нежностью… О, как Зуко любит эту женщину. Как искренне смеется над ее шутками, как при каждой возможности норовит пригласить на танец, сесть рядом с ней за очередным обедом, подарить ей что-нибудь необычное, памятное. «Катара, этот свиток с редкими практиками водной магии, я случайно нашел в библиотеке. Может, заберешь?» Да, конечно, все было именно так, и вовсе он не обращался к охотнику за артефактами, чтобы добыть этот дурацкий пыльный пергамент! Мэй вздыхает. Она помнит столько подобных сцен, что могла бы написать огромную книгу под названием «Хозяин Огня делает вид, что не влюблен в жену своего лучшего друга вот уже много лет». Прекрасное бы вышло произведение — увлекательное, местами поучительное, в целом весьма грустное, но моментами смешное. Жаль, Мэй в этом романе — героиня второго плана. Когда-то она думала, что как только родит Зуко наследника, все изменится: он забудет ту другую и по-настоящему полюбит Мэй. Это ведь должно быть мечтой каждого мужчины — тем более монарха — сын, который получит трон и продолжит славное дело отца… Но духи, судьба или кто-то другой там наверху — к нему у Мэй полно претензий — распорядились иначе. После долгих лет, полных безуспешных попыток зачать, Мэй выносила и родила на свет здоровую девочку — Зуко был счастлив, из него вышел отличный отец… И вот с тех пор в его сердце — две женщины. Мэй не в их числе. Стук в дверь отвлекает Мэй от однообразных, иссушающих душу мыслей. Она прячет прозрачный пузырек в широкий рукав своего черного платья и приказывает: — Войдите. На пороге появляется одна из служанок. В руках у девушки — поднос с двумя чашками чая и пузатым чайником. — Простите, госпожа, я могу… — начинает она. Мэй, не дослушав, кивает на стол перед собой: — Поставь здесь. Служанка выполняет распоряжение, но вместо того, чтобы уйти, смеет обратиться к Мэй: — Может, все же принести что-то к чаю? Хозяин Огня любит… Мэй сердито обрывает зарвавшуюся девчонку: — Я прекрасно знаю, что любит Хозяин Огня. Не забывайся. Вон! По некрасивому лицу девушки — слишком грубые черты, слишком мясистый нос — расплываются алые пятна. Она кланяется, бормочет что-то и поспешно выходит из комнаты. Наверняка будет жаловаться другим служанкам на сошедшую с ума жену Хозяина. И ладно. Возможно, Мэй действительно сошла с ума, раз попросила Тай Ли о таком одолжении… Мэй разливает горячий чай по чашкам, а затем извлекает стеклянный пузырек из рукава. Для мгновенной безболезненной смерти нужна лишь пара капель, но Мэй боится ошибиться, боится, что просчитается, и на всякий случай выливает в одну из чашек всю жидкость. Смотрит на всполохи пламени, украшающие белый фарфор, и ждет. Ждет своего мужа Зуко — единственного человека, которого она любит так долго и так верно. Единственного, кого искренне, от души, ненавидит за каждый день, когда он думал о другой. Ненавидит еще сильнее из-за того, что он не нашел в себе сил по-настоящему изменить ей — своей жене. О, Мэй знает это наверняка, сомнений нет: он даже поцелуя с губ обожаемой Катары не сорвал. И — еще одна истина — все дело не в его нежелании предавать старую дружбу с Аангом, не в пресловутой чести… Просто ее любимый Зуко — трус. Душа у него — нежная, хрупкая. Возможно, Мэй и влюбилась в него из-за того, что он был таким милым юным принцем, не отходящим от материнской юбки — о нем очень хотелось заботиться, и это придавало жизни смысл. Сейчас он Хозяин Огня — величественный, могущественный… И он ненавидит, когда Мэй, выпив чуть больше вина, чем следовало, называет его трусом. Потому что это правда. Вот только и сама Мэй долгие годы была такой же трусихой… Уставшей, измученной трусихой. Но сегодня… сегодня, в день двадцать пятой годовщины их брака, Мэй будет храброй. Все закончится, и она обретет свободу от него — так или иначе. Осталось решить… Дверь открывается — Зуко всегда приходит к жене без стука. Ему кажется, что это подчеркивает его статус. Мэй кивает ему: — Будешь чай? Зуко соглашается и садится в кресло напротив Мэй. Она смотрит в его прекрасные медовые глаза, в которых для нее никогда не будет ни трепетного обожания, ни особой нежности… И все же… Все же Мэй еще не знает, какую чашку ему предложит.