Галлюцинация

      — Глюкозу сюда, быстро!       Уилсон стоял на коленях рядом с Хаусом и держал его за голову, чтобы та не билась об пол во время припадка. Пальцы дрожали в такт, и сложнее всего сейчас было заставить себя успокоиться и мыслить здраво. Совесть говорила о том, что Джеймс должен был находиться рядом с Хаусом всё время, пока тот галлюцинирует, но голос разума противостоял ей, сообщая, что у него, Уилсона, вообще-то есть личная жизнь. Он не должен носиться за сумасшедшим другом, чтобы заставить того избежать очередной выходки, пусть даже возможно повлёкшей за собой необратимое состояние, именуемое…       Это слово Уилсон произносить не хотел, ведь именно оно могло случиться с Хаусом, если отход от инсулинового шока окажется неудачным.       Сейчас же Джеймс, шедший, а вернее бежавший за каталкой, представлял себе самый плохой сценарий, несмотря на то, что Хаус звал его вечным оптимистом. Немного странно для врача-онколога, не так ли?       Потом, когда они были в многоместной палате, он мерил шагами пространство, бессмысленно ходя, а точнее мечась из стороны в сторону, словно зверь, который провёл в замкнутом пространстве несколько лет и успел обезуметь.       Когда за спиной послышалось кряхтение, Уилсон резко обернулся и увидел, что Хаус поднял голову с подушки. Он явно был дезориентирован и не понимал, где находится. Джеймс злился — злился бесконечно сильно, но, когда он подошёл к кушетке, голос был абсолютно спокойным. Даже странно для него, вечно эмоционального и совсем не рационального в ситуациях, связанных с Грегори Хаусом.       — Ты мог умереть.       Никакой горечи в его словах не было — не было вообще ничего, будто все эмоции высосали через трубочку, опустошая их владельца.       Хаус же, явно не обращая на него внимание, опёрся на стальные поручни и попытался приподняться, затем свободной рукой резко дёрнул шторку и огляделся.       — Сработало, — задумчиво нахмурившись, произнёс он.       Уилсону захотелось зарядить кулаком в лицо то ли себе, то ли Хаусу — неясно. Но он лишь с недоверием спросил:       — Точно?       — Она неделю за мной таскалась. Теперь её нет, значит…       — Были другие разумные варианты, — перебил его Джеймс.       — И кто теперь предвзят? Ты хотел, чтобы я лечился, так же как я хотел. И… — Хаус привстал, — я здоров!       Уилсону снова захотелось дать кулаком в морду, и на этот раз он определился, кому. Но вместо этого он схватил Грега за плечи и заставил опуститься на кушетку. Он проверил, реагирует ли зрачок на свет, а Хаус уже нетерпеливо заёрзал.       — Ну что, выписываюсь?       Джеймс отошёл на полшага назад и развёл руками. По-хорошему, Хаусу нужно было пробыть под наблюдением персонала ещё час, а лучше и день, но это же, чёрт возьми, Грегори Хаус! Ему бессмысленно об этом говорить — он не умеет ждать, а ещё совершенно наплевательски относится к собственному здоровью.       Хаусу пришёл звонок на пейджер, тот взял его, опустил в карман джинсов, затем схватил трость и зашагал в сторону выхода, чтобы присоединиться к своей команде и снова спасти чью-то жизнь.       Уилсону оставалось лишь смотреть ему вслед.

***

      Они с Хаусом ехали в одной машине. Тот смотрел в окно, поджав губы, и угрюмо молчал.       — Знаю хорошую клинику под Филадельфией… Один из членов правления — мой бывший сокурсник.       — Спасибо, — в голосе снова послышалась горечь.       Джеймс был настолько погружён в себя, что даже не заметил слов благодарности, которые из уст Хауса срывались дай Бог раз в год.       Хаус обернулся на заднее сидение и задержал на нём взгляд. Уилсон знал, кого тот видит, и оттого было только больнее. Почему Эмбер? Почему именно она? Вопросов было куда больше, чем ответов, но оставалось ограничиваться единственным: «Это же Хаус».       Даже если тот совсем не устраивал.

***

      Они поговорили. Хаус отказался от реабилитации, хотя уже собрал чемодан, сославшись на то, что это не сработает — он всё равно найдёт способ добыть заветную таблетку, которая рваной полосой перекроет всё полотно смысла.       Хаус практически выгнал его из квартиры, пожелав спокойной ночи, а Джеймс ещё долго стоял на крыльце и думал о том, как же он устал.       Как же он хотел бы, чтобы об этом знал кто-то ещё, чтобы не спасать жизнь лучшего — чёрт бы его побрал — друга в одиночку.       В очередной раз.

***

      Уилсон перебирал бумаги — карточки своих пациентов, — когда Хаус вошёл в его кабинет. Без спроса — как и всегда — заняв кресло напротив. Лицо его выражало странные эмоции, но вместо того, чтобы спрашивать, Уилсон решил просто подождать.       — Я спал с Кадди, — наконец произнёс он. Джеймс медленно поднял голову. — Сначала она помогла мне с детоксикацией. Я держусь уже почти двадцать четыре часа.       Уилсон смотрел на него с полнейшим непониманием ситуации — вернее сказать, понимание-то самой ситуации было, а вот с осознанием — проблемы. Он ещё раз вдохнул и выдохнул, пытаясь собрать себя в кучу, чтобы ответить хоть что-то, но Хаус продолжил:       — Ладно, — он встал, — чисто для информации, — и собрался уходить, как вдруг Джеймс выдохнул:       — Ничего себе, — лицо его всё ещё выражало помесь сложных эмоций. — Ничего себе, — повторил он.       Это вызывало действительно разностронние эмоции. Однако Уилсон продолжал спокойно — ну, как спокойно — обсуждать эту тему с Хаусом. Значит, они оба были трезвы, и, раз оно случилось, оба этого хотели…       Уилсон покачал головой, которая отчего-то начала болеть где-то в висках, отдавая пульсацией в шею. «Думай, Джеймс, думай!» — вопило его подсознание. Нужно же продолжить этот диалог и при этом никак не показать свои настоящие эмоции.       Но Хаус ничего не заметил и, пообещав поговорить с Лизой, удалился из его кабинета.

***

      Хаус без стука зашёл в его кабинет и уронил на стол снимки. Снимки, сделанные на тепловизор.       — Доказательства, — самоуверенно произнёс он, складывая руки на груди.       Джеймсу не оставалось ничего, кроме как взять их в руки и начать просматривать.       — Ты с ней не поговорил, так ведь? — это странно, что спустя столько лет дружбы с Грегом он ещё способен удивляться его поступкам, но всё же…       — Если бы поговорил, она бы врала, я бы врал… И хотя два минуса дают плюс, я подумал, проще сделать термические снимки.       Уилсон поджал губы и слабо кивнул. Ему проще согласиться с Хаусом, ровно как тому проще проделать эту чушь, нежели просто поговорить с Кадди.       И всё же согласиться, вопреки собственным планам, не получилось.       Они с Хаусом спорят, тот наказал не разговаривать на этот счёт с Кадди, а напоследок и вовсе назвал манипулятором.       Уилсон усмехнулся. Он ещё раз попросил Хауса поговорить с Лизой, но тот лишь ушёл, оставляя Джеймса один на один со своими эмоциями.       Как же ему всё надоело.

***

      Джеймс действительно намеревался поговорить с Кадди, но, стоило ему зайти в её кабинет, как язык сам начал нести чушь. Лиза посмотрела на него с подозрением, и это самое подозрение выкатило, спрашивая — нет, утверждая, — что он, Джеймс, хотел поговорить про неё, Кадди, с Хаусом, и Уилсон уже практически сдался, как дверь открылась, и в неё вошёл… конечно же, Хаус.       Они с Кадди пособачились, Джеймс чувствовал себя третьим лишним, смотрел на них двоих с явным непониманием и пониманием одновременно, а потом, когда Хаус ушёл, захватив с собой стаканчик с кофе, принадлежащий Кадди, понял, что тот снова затеял невесть что.       Лиза, вопреки своему недавнему заверению в том, что она не злится, смотрела на Уилсона так, словно хотела убить его, и последнему не оставалось ничего, кроме как ретироваться, чтобы не навлечь на себя её гнев, который, вообще-то, должен был быть направлен на Хауса.

***

      — Мне кажется, отношениями с Кадди ты заменяешь свои таблетки, — сказал Уилсон, нагнав хромающего Хауса в коридоре. — Ты должен испытывать невыносимую боль от детоксикации, но твоё тело полно эндорфинов из-за романтики. Более того, ты себя отвлекаешь поисками доказательств…       Грег спорил с ним, явно чем-то недовольный, и Уилсон вновь ушёл и попытался выкинуть из головы всю эту чушь с кофейным стаканчиком, окситоцином, гранью между злостью и любовью…       Почему с этими двумя так сложно?       И почему так больно в груди?

***

      Джеймс прокладывал дорогу к себе в кабинет, как вдруг наткнулся на Хауса. И почему он всегда где-то рядом?       — Ты не ответил на мой вопрос.       — Расслабься. Нашей дружбе ничего не угрожает.       Стало ясно, что Грег не хочет говорить о Кадди, но Джеймс ведь хороший друг, а значит, он должен направить Хауса на путь истинный. Даже если сам Джеймс сомневался, что так будет правильно.       — Слава Богу, но я спрашивал, нужна ли тебе Кадди или это просто ещё одна загадка?       — Ты беспокоишься, что эти отношения разрушат нашу дружбу.       Иногда Хаус бывает до безумия проницателен.       Уилсон сказал, что он «за», но попытался убедить Хауса, что с его отношением будет больно либо ему, либо ей.       Почему-то о том, что может быть больно Уилсону, никто из них не подумал.

***

      Уилсон был в своём кабинете, когда Хаус прокричал на весь холл, что спал с Лизой Кадди. Джеймс сполз по стулу и спрятал лицо в ладонях — вот же идиот!       А уже через полчаса Кадди завела Хауса в его кабинет. Её глаза были красными, как будто она только что плакала, а Хаус… он просто был совсем не похож на Хауса, скорее на щенка — бездомного и побитого.       Уилсон всё понял.

***

      Джеймс стоял в коридоре квартиры Хауса, пока тот собирал вещи. От помощи он отказался. Когда небольшой чемоданчик оказался собран, они вместе сели в машину Уилсона и молча ехали по пустым дорогам.       В пути они также молчали. Каждый думал о своём.       Затормозив около высокого старинного здания, Уилсон тихо выдохнул. Он и представить себе не мог, какой будет больница без него. Какой будет жизнь Уилсона… Обеды в одиночестве, отсутствие выходок и просто постоянная тишина в кабинете.       Пока все находились на свадьбе Чейза и Кэмерон, Джеймс совершил подвиг, отпуская Хауса в психиатрическую больницу.       И сердце болело.       — Хаус, — тихо позвал его Уилсон, когда тот положил ладонь на ручку двери, чтобы открыть её и выйти из машины. — Подожди.       Было всего несколько секунд, чтобы решиться.       Раз…       Рука накрыла руку, некрепко сжимая.       Два…       Ладонь легла на небритую щёку.       Три…       Он наклонился вперёд, губами прикоснулся к губам и ощутил вкус мятного леденца. Прикрыв глаза и замерев на несколько секунд, Уилсон чувствовал, как собственное сердце выпрыгивало из груди, а затем отстранился.       Хаус поднёс пальцы к губам и… улыбнулся.       Они оба вышли из машины, ничего друг другу не говоря. Хаус отдал ему бумажник, часы и прочие ценные вещи, которые явно не понадобятся ему в ближайшее время. Дни? Недели?       — Это было лучшей галлюцинацией из всех, — Хаус грустно усмехнулся и пошёл в сторону психиатрической больницы.       Остановившись в дверях, он обернулся и взглянул на Уилсона. Тот в ответ лишь кивнул.       А когда дверь закрылась, Джеймс крикнул, пнул колесо своего автомобиля и, злясь то ли на пульсирующую ногу, то ли на самого себя, залез внутрь. Он ещё долго смотрел на закрытую дверь, которой не суждено было отвориться, и думал обо всём на свете. О работе. О Хаусе. О них.       О том, что Хаус так никогда и не узнает, что за последние дни было вымыслом его воспалённого сознания, а что — правдой.