Заложники

— Спорим, они все специально подстроили? — бухтит Гэвин, и уровень стресса у него идеально отражает настроение самого Девять, — нихрена это не может быть случайностью! Девять рассеянно подсчитывает вероятность такой случайности — по всему выходит, что она немаленькая, да только вряд ли Гэвин сейчас хочет слышать математические выкладки. Вряд ли Девять хочет их говорить. Субъективно он чувствует, что Гэвин прав, и дело тут нечисто, но никаких доказательств у него нет. Так что приходится стоять и смотреть, как спецназовцы хлопают улыбающегося Коннора по спине, и он явно наслаждается моментом. И похлопываниями наслаждается, и своими приятелями-спецназовцами. И тем, что единственный из всего полицейского участка оказался в группе штурмовиков. Девять — в точно такой же черной форме, да вот только на груди у него красуется возмутительная наклейка «заложница, 87 лет, 250 фунтов, перелом голени», — может только кипеть. Гэвин рядом — «ребенок» — кипением не ограничивается. — Я тебе говорю, они спят и видят его переманить, — цедит он, подогревая все разом тревоги и мрачные мысли Девять, — играют на контрасте, засранцы! — Контрасте? — Ну… — Гэвин откашливается, словно внезапно смущенный, — типа они его так хорошо приняли, не то что в участке, такие все толерантные, я не могу… За этим стоит мрачная история, но предполагаемая «толерантность» хорошо принявших Коннора спецназовцев сейчас вызывает у Девять куда более мрачные мысли. Есть у него всякие разные — вполне обоснованные — предположения. Уж больно у Коннора радостный вид. Ну еще бы, ведь он будет штурмовать со своими дорогими приятелями, а Девять вместе с Гэвином и другими полицейскими будут сидеть на месте и изображать бедных испуганных заложников, ждущих спасения. И если наедине Девять, может, и не против поиграть в спасение строгим и жестким Коннором, то сейчас перспектива такого веселья выглядит блекло. И черта с два (говоря языком Гэвина) Девять устраивает такое положение вещей. — Я собираюсь протестовать, — выдает Гэвин и ковыряет ногтем край наклейки, вид у него решительный и непреклонный, и он даже делает шаг вперед, по направлению к группе этих счастливых друзей Коннора, но Девять вовремя успевает схватить его за рукав. — Не надо протестовать, — говорит он спокойно, — у меня есть отличный план. ㅤ Идея этих учений пришла в голову полицейскому начальству на прошлой неделе, и с тех пор в участке поселилось нездоровое возбуждение. В среду учения анонсировал Фаулер, собрав личный состав в конференц-зале, и лицо у него при этом было мрачное и не обнадеживающее. — Возникла идея, — заявил он без долгих предисловий, — провести мероприятия по подготовке личного состава к непредвиденным ситуациям. Часть из вас состоит в подразделении капитана Аллена, так сказать, факультативно, — он неопределенно взмахнул рукой. Капитан Аллен рядом нехорошо улыбался и сверлил «факультативных спецназовцев» таким взглядом, словно считал их всех дерьмом на палке. Или, может, без палки. Девять машинально выпрямился — он-то был в идеальной форме, и поэтому едва не пропустил улыбочку — вовсе не язвительную, — адресованную Коннору. Тот сидел рядом и изображал невинность и серьезность, но в душе у Девять зашевелились подозрения. Капитан Аллен взял слово. — Обычно мое подразделение справляется своими силами, — зычно сказал он, — но в ряде случаев приходится привлекать сотрудников участка, — судя по тону, он к таким случаям относился без восторга, — и зачастую эти сотрудники, формально числящиеся в запасе, не демонстрируют необходимых в критической ситуации качеств. Гэвин, сидящий с другой стороны от Девять, втянул живот, хотя со своего места Аллен все равно ничего лишнего бы не увидел. Да и не было у Гэвина лишнего, вот еще. — В связи с этим мы запланировали учения по захвату заложников, — сказал Аллен. Судя по дружным вздохам, рады оказались не все. — Жеребьевкой мы разделим сотрудников на заложников и освободителей, — в адрес Коннора отправилась еще одна улыбочка, и подозрения в душе Девять начали усердно превращаться в уверенность, — мероприятие проведем на нашем полигоне, готовьтесь! И с этим милым напутствием он снова уступил место за кафедрой Фаулеру, который принялся долго и нудно объяснять технические подробности, привычно перекрикивая гул недовольных голосов. — Мы точно будем штурмовиками, — сказал Гэвин, поворачиваясь к Девять. Он, судя по всему, тоже улыбок не пропустил мимо. — Вряд ли даже самая честная жеребьевка заставит Коллинза бегать. — Да, — сказал Девять. А Коннор промолчал. И тогда бы им сообразить, что это неспроста, но они не сообразили. ㅤ — Да какого хрена, Кон! — возмущается Гэвин теперь. — Что такое? — Коннор даже не пытается выглядит виноватым, словно совсем не понимает, в чем причина возмущения, и определить, что это: искреннее непонимание или искусное притворство, у Девять нет никаких возможностей. Но план оформляется в голове, и он разглаживает наклейку на груди, чтобы висела ровнее. — Идем, Гэвин, — говорит он, — не будем терять времени. — И, улыбнувшись, он касается руки Коннора, передавая короткий поцелуй, — удачи. — Что это ты задумал? — бормочет Гэвин, когда Девять увлекает его в сторону полуразрушенного здания, служащего «логовом террористов и бандитов». Пара спецназовцев, которым жребием выпало быть, собственно, террористами, ухмыляются самодовольно. Но хорошо смеется тот, кто смеется последним, как гласит человеческая поговорка, так что Девять только сильнее обнимает Гэвина за плечи и старательно не оглядывается на Коннора с приятелями, чтобы не начать ревновать. Ему для этого и оглядываться не надо. — Увидишь, — говорит он. ㅤ Ему не приходится долго ждать. Их загоняют в полную строительного мусора каморку, снаружи гремит, орет (Девять по слуху определяет развитие штурма), Гэвин бесится рядом, откашливаясь от пыли — а потом дверь распахивается, и в дверном проеме вырастает затянутый в черное спецназовец, эффектно подсвеченный со спины лучами солнца. На груди у него нашивка — Дэвис, — и Девять он никогда не нравился. — Мэм, — говорит он зычно, даже не пытаясь скрыть насмешку в голосе, — малыш! Я пришел забрать вас отсюда! Вот как, значит. И — когда он хватает Девять за руку и пытается тянуть к себе, тот падает на задницу, обхватывает мешок с мусором (весом семьдесят пять фунтов, Девять все рассчитал) и начинает орать. Самым противным из всех возможных голосом пожилой (восемьдесят семь лет!) леди. Голос Девять выбирает из обширного каталога и еще подкручивает настройки, чтобы добиться максимально отталкивающего звучания. Спецназовец отшатывается от неожиданности. Гэвин тоже отшатывается, и в его глазах Девять на мгновение видит отражение собственного триумфа. — Мать твою! — ругается Дэвис. Девять орет громче. Именно так, как и должна напуганная пенсионерка, спаситель которой ведет себя неподобающе. — Я умираю, — орет он, и не думая выпускать мешок, — пока Дэвис дергает его за руку. — У меня болит нога! Этой самой ногой он успевает чувствительно пнуть спецназовца, тот отшатывается за дверной проем, едва не теряя равновесие. Раздаются выстрелы, на шлеме Дэвиса расцветают голографические пятна, и тот стонет с досадой, бросая пистолет на пол. — Вы должны лечь, — напоминает Девять своим нормальным голосом, — чтобы труп внушал бедным заложникам ужас и душевную травму. — Ой, да пошел ты, — не выдерживает Дэвис. Ну и идиот — Девять все записывает. Если эти друзья Коннора воображают себя профессионалами, то и вести себя должны профессионально, верно? Уж Девять им может мастер-классы давать по штурму с заложниками, тут он в себе уверен. Закрадывается мысль, как здорово было бы сейчас поштурмовать вместе с Коннором, но в момент сладкой фантазии Гэвин толкает его в бок. — Смотри, — шепчет он. Испуганного ребенка он изображает не очень убедительно, но Девять и нужно только, чтобы он подыграл. Это, можно сказать, даже благородная задача — в своем роде. Дать подчиненным Аллена возможность проверить свои навыки, раскрыть свой потенциал, усовершенствовать, в конце концов, свою технику. Они еще спасибо скажут — как и тот спецназовец, который в этот самый момент выползает из-за угла и щупает пульс у поверженного Дэвиса. Заприметив Девять и Гэвина, он подносит палец к шлему. — Вы нас спасете? — тут же вслух выдает Гэвин. Девять его недооценил, явно. Он тоже полон благородных порывов помочь спецназовцам стать лучше. — Тихо! — шипит Брукс. Теперь Девять видит нашивку и обнимает свой мешок с мусором покрепче — никто их не разлучит. — Я помогу вам выбраться. Девять начинает рыдать — у него, в конце концов, болит нога, пока настойчивый Брукс подползает ближе и протягивает руку Гэвину. — Идем, малыш. Это неплохая попытка, признает Девять, за нее он готов накинуть очков в своем итоговом отчете. Но… — Мой мишка! — паникует Гэвин. — Мы забыли моего мишку! — Что? — не понимает Брукс. Да, учения определенно нужны не только кабинетным копам — в этот момент Девять со всей ответственностью осознает важность своей миссии. То есть в этот момент Девять рыдает. Но в то же время осознает. Изо всех сил. Брукс укладывается рядом с Дэвисом, а ситуация по их спасению ничуточки не улучшается. Пожалуй, бедная старушка и испуганный мальчик могут погибнуть, пока полиция бегает туда-сюда и перестреливается с «террористами». ㅤ Третий спецназовец просто вваливается внутрь, хватает Гэвина и пытается его поднять, пока тот сопротивляется и пыхтит. — Мой мишка! — мишкой назначен облезлый кирпич, и внутренне Девять иронизирует над тем, кто притащил сюда всю эту гору мусора. — Мой мишка! — Дети не бывают такие жирные! — не выдерживает Бутман, так его зовут — и такими темпами весь личный состав ляжет прямо тут. Девять ахает. — Полицейские не имеют право оскорблять детей! — Я никуда не пойду без моего мишки! — Да перестань же ты!.. Бах! Девять кричит, когда очередной спаситель получает пулю, Гэвин тоже кричит — вот уж кто наслаждается, — и после смерти уже третьего спецназовца штурм немного захлебывается, ведь освобождение заложников — основная цель учений. — Я же не жирный? — спрашивает Гэвин серьезно. На его лице — разводы пыли, в руках кирпич, а в глазах — веселье, и никто не обозначал, какого возраста ребенок, так что весить он может сколько угодно. — Конечно нет, малыш, — уверенно отвечает «бабушка», игнорируя раздосадованный вздох Бутмана. Вот еще, слушать покойников. — Может, нам устроить баррикаду из мертвых дяденек? — предлагает Гэвин. — На случай, если злые люди будут стрелять? И Девять это кажется отличной идеей — несмотря даже на стоны «мертвых дяденек». ㅤ Час спустя штурм заканчивается победой штурмовиков. Вот только лицо у капитана Аллена не радостное — он угрюмо следит, как Коннор покидает здание, неся на руках Гэвина Рида — тот прижимает к груди кирпич, — а на мужественное и затянутое в броню плечо Коннора опирается бедная пожилая женщина Девять. Шина на сломанной ноге изготовлена из винтовки одного из павших. За их спинами горит козырек над входом в полигон и разбредаются унылые покойники, и Девять дорого заплатил бы, чтобы заснять это великолепное зрелище со стороны. Для личной коллекции. Фаулер, вытянувшийся рядом с Алленом, следит за их эффектным приближением, не скрывая триумфа. — Ну, что я могу сказать, — говорит он самодовольно — его лицо буквально сияет, — мои парни неплохо подготовлены, как оказалось. Молодцы! Коннор ставит Гэвина на землю, и тот роняет кирпич. Только каким-то чудом не на ногу капитану Аллену. — Мы просто делаем нашу работу, сэр, — скромно говорит Девять и разглаживает немного помявшуюся наклейку на груди, — просто делаем нашу работу.