Освобождение

      По внешнему виду Калеба легко можно было понять, что он не спал много ночей подряд. После сообщения он настолько не мог найти себе себе места, что в какой-то момент ушел из объятий Винса и сидел на полу, облокотившись о кровать. Мысли не давали спать, тревога и страх не давала сердцебиению угомониться. Иногда он оглядывался на Винса, но тот, кажется, спал спокойно, даже не пошевелившись с тех пор, как другая часть небольшой кровати опустела.       Тревога, успевшая притупиться за пару часов, вернулась с новой силой, когда прозвенел будильник. Опять надо жить, идти на алгоритм, делать вид, будто он в порядке, держать лицо и остальное бесящее дерьмо.       — Калеб, тебе помочь дойти до умывальника или что? Я тебе, кстати, зубную щетку купил, еще в тот день, когда ты впервые у меня переночевал. Падай мне в ноги в благодарностях.       Кавински, который уже оделся, нависал над сидящим на полу Калебом. Секретарю было приятно, что Винс никогда не придавал большого значения его слабостям, как бы жалко он не выглядел, каким бы убитым не приходил, Кавински никогда не считал его слабым, продолжал подкалывать как и раньше, будто ничего не произошло. Это помогало не сходить с ума, помогало вспомнить, что Калеб все такой же человек, что и раньше, в какое бы дерьмо он не вляпывался. Тупые подколы Кавински напоминали Калебу, что он не какая-то сраная фарфоровая ваза, которая может разбиться от любого дуновения ветра. Он чувствовал себя сильнее. Все еще покрытым трещинами, пыльным и вялым, но держал свою форму.       Калеб протягивает руку, Винс привычно помогает тому подняться на ноги и провожает взглядом до ванной, ну, хоть не буквально под ручку.       Кавински без вопросов посадил секретаря в свою машину и добросердечно повез его на другой конец города на алгоритм. Не то чтобы ему в прикол туда-сюда кататься, скорее, Винс уже выработал у себя привычку куда-то возить вечно недовольного Калеба.       — Ты можешь ехать быстрее? — Калеб ворчит, Винс в ответ зевает, после чего мямлит очевидные вещи.       — Если ты раньше приедешь на алгоритм, это не значит, что я смогу раньше тебя забрать. С каких, вообще, пор я твой личный водитель? Не жалуйся и сиди молча, пока машина не учуяла наглость в салоне и не катапультировала тебя.       Калеб не понимал как он вообще сможет спокойно работать. Хотя встреча с Дейвом и была назначена на вечер, он все равно бесился из-за обязанности появляться на алгоритме. У него мертва сестра, неужели у него не может быть выходных?       Кавински высаживает его у входа и едет обратно в свой район, Калеб мысленно благодарит создателя лифта, благодаря которому он может без проблем подняться на этаж своего офиса. Иногда он останавливается по пути наверх, но каждый лишь отмахивался и говорил, что поедет на следующем, отказываясь находиться в одном помещении к Калебом. Кроме, конечно, инспектора, которому существование Калеба не было в тягость.       — Доброе утро, — сухо здоровается Войд. Собранный, выспавшийся, деловито держит руки за спиной, хотя другим запрещает держать их так же.       — Доброе утро, инспектор, — если раньше Калебу было в основном плевать, как бы Войд себя не вел, сейчас он, почему-то, чувствовал искреннюю ненависть к этому человеку. Из-за недавней перепалки он чувствовал себя немного неловко, хотя раньше подобного у него не возникало. Войд, в прочем, никак не изменился. И почему вокруг Калеба крутятся одни психопаты?       Лифт бесшумно и быстро поднимал их наверх, Калебу, слава Свету, нужно было выйти пораньше. И хотя он торопился спрятаться в своем офисе, инспектору не хотелось расставаться с ним так скоро, потому рукой он задерживает дверь лифта.       — Надеюсь, на этот раз до меня дойдут все отчеты? — Калеб и бровью не повел, отвечая четко и уверенно.       — Можете в этом не сомневаться.       — Я вам доверяю. Возьмите, компенсация, — Калеб берет из рук инспектора новый коммуникатор и дверь лифта закрывается, оставляя Калеба одного в целом коридоре. В новом черном коммуникаторе, что пришел на замену старому сломанному, уже был записан номер Войда и еще пару важных шишек, с которыми Калебу приходится иногда разговаривать. Кто бы сомневался.       «Доверяет он, как же!» — прошипел Калеб, ударяя кулаком по своему рабочему столу. Он не мог понять, откуда столько злости, до этого он мог грустить, быть в замешательстве или уйти в самообвинение, но такая ненависть к Войду у него впервые. Однако, эта вспышка агрессии вернула его в прежнее русло. Все таки, во всем происходящем есть только вина Калеба и ничьей-либо еще. К чему бы он не притронулся, о чем бы он только на секунду посмел подумать, это сразу разрушалось. Какое он имеет право злиться на инспектора, просто выполняющего свою работу? Калеб смотрел на монитор пустым взглядом, столько писем, которые нужно отфильтровать, столько тех, на которые нужно ответить и те, которые нужно привести в надлежащий вид и передать начальнику и абсолютно никакого желания работать. Просторный офис вводил в тоску, хотя раньше он тут даже ночевал, погруженный в работу с головой. А теперь зачем это все? Кого ему покрывать теперь? Для чего ему выполнять этот алгоритм?       Бездумно Калеб проводил свое время за документами. Все сегодняшние встречи были заменены на видеозвонки, а сам он выглядел настолько мрачно, что ему никто даже не предлагал чай. То, что главный секретарь не в настроении теперь знает весь отдел, поэтому никто не рисковал к нему сунуться — мало кому нравится, когда на нем срываются, а Калеб, порой, мог этим злоупотреблять.       Конец рабочего дня, казалось, был так далеко, но секретарю удалось до него добраться на своих троих конечностях. Он с нетерпением вышел на улицу, ожидая скорее сесть в машину Винса, но там никого не оказалось. Хотя, он точно говорил Кавински точное время, когда он заканчивает алгоритм.       — Да где его черти носят? — выругался вслух, пугая прохожих, коим не повезло проходить мимо.       Как же он скучал по своевольному передвижению на своем мотоцикле, так он бы уже давно доехал куда надо. Калеб стоял и ждал очень долго, нервно кусая губы. Его сердце каждый раз подскакивало, когда он слышал быстроедущую машину поблизости, но каждый раз это оказывался не тот, кого он ждал. Когда прошло уже достаточно большое количество времени и его ноги и руки уже болели от перенапряжения, Калеб решился просто написать Винсу. Тот, правда, мало того, что отвечал долго, так еще и послал домой, ссылаясь на занятость. Калебу стало обидно, что его так легко кинули, еще и не предупредив. Идти домой не хотелось, а вот встретиться с Кавински — очень.       — Сукин сын, мог, ведь, предупредить, — устало пробубнил Калеб.       — С кем вы разговариваете? — Калеб оборачивается к источнику низкого безэмоционального голоса, быстро пряча коммуникатор подаренный Винсом в карман, и встречается взглядом с Войдом.       «Поболтать захотелось?» — пронеслось в голове секретаря, но предположение было тут же откинуто: «Какой бред».       — Ни с кем.       Твердой походкой инспектор подходит мимо, садится в свою машину, но не двигается с места. Калеб прекрасно понимает его намек, поэтому почти сразу он присоединяется.       — Для чего я вам нужен? — но инспектор не обращает на вопрос никакого внимания.       У Войда поистине роскошная машина, просторная, тихая, вылизанный салон, мягкие сидения, а главное — много места для ног. Правда, такие богатые условия только наоборот образовывали ком в горле, место оставалось не самым приятным.       Обычно, инспектор никого в свой салон не пускает: ненавидит посторонних в своем личном пространстве. Тем более, у каждого из его сотрудников есть свой транспорт, поэтому им не приходится терпеть компанию этой ходячей конституции Алотерры. Но, что сказать? Калеб всегда был особенным для него.       Машина начинает тихо гудеть и они выезжают с парковки, абсолютно в противоположную сторону от квартиры секретаря, от чего тот еле сдерживает разочарованный вздох и продолжает смотреть строго прямо. Раз сам Войд устроился его водителем, конечно, ни о каком доме речи идти не может. Он ведь специально ушел с алгоритма пораньше, чтобы подхватить Калеба для какой-то своей личной цели. Знал, что Калеб все еще у входа в офисное здание. Очевидно, отследил его по импланту.       Значит, если бы Кавински все-таки приехал за ним, то Войд бы поперся следом. У Калеба от такого осознания даже мурашки пробежались, вот это повезло так повезло.       Они останавливаются у Эмпориума и Войд первым заходит внутрь, Калебу приходится медленно следовать чуть позади него. Хирургическое отделение пропахло лекарственными препаратами и спиртом, белые потолок и стены, а также яркий холодный свет, вызывали головную боль. Ни одного покупателя или просто посетителя других отделов не было, что, несомненно, радовало. И, все-таки, Калеб печально вспоминает, как долго он отбивал свое право на съемные глазные импланты, вместо тех, что остались бы с ним навсегда — внутри его тела. Он устроил тогда ебаный цирк перед всеми сотрудниками и инспектором в частности. Это, конечно, сработало, но тогда он был подростком, которому многое сходило с рук.       — Все будет сделано в лучшем виде, как и любая другая моя работа, во славу Империи! — взрослый и наполовину седой мужчина в медицинском халате, явно довольный огромному заработку с такого богача, с воодушевлением раскинул руками.       Калеб не стоял рядом, но у него были и ушные импланты, поэтому он без проблем мог слышать их разговор.       Войд хмыкнул в ответ, после чего тихо подозвал секретаря поближе, тот, напрягшись, повинуется.       — Объясните процедуру повторно, — скомандовал инспектор и хирург сразу же взялся за объяснение, которое, кажется, уже выучил наизусть за годы своей славной работы. Горделиво он рассказывал о том, что он лучший хирург во всей Алотерре, у него самые опытные и умные ассистенты (которых ему подобрала Империя! слава Империи!), у них оборудование лучшего качества, имплант сделан из самого лучшего материала нового поколения и отлично приживется и срастется с тканями любого человека, ведь шанс отторжения практически равен нулю.       — Другие способы ускорить процесс сращивания кости есть? — выслушав всю тираду задается вопросом Калеб, не имея ни малейшего желания пихать внутрь себя металлолом.       Хирург потупился и бросил быстрый нервный взгляд на Войда, после чего принялся торопливо объяснять.       — Есть, но исследования показали, что это не эффективно, понимаете, главный секретарь, замена кости гарантирует вам, что подобное больше не повторится так просто, — хирург оказался ужасным лжецом, но разговор с ним не так важен, как с автором идеи этого театра бреда.       Калеб смотрит в глаза инспектора, настойчивые и холодные — он явно все еще зол за прошлую выходку. Даже если тот абсолютно не в состоянии выслушивать недовольства, пытаться договориться со злым инспектором и попытать удачу все равно стоит. Куда лучше, чем просто терпеть и молчать. Тем более, что с шансом пятьдесят процентов это работает и его мнение даже может учитывается.       — Вы знаете, как я отношусь к заменам чего-угодно на импланты. Ускорьте процесс сращивания кости и на этом остановимся, — Калеб пытается диктовать свои правила, но Войд лишь недовольно поднимает бровь.       — Укол уже давно сделан, еще в день наложения гипса, и на вас это все равно работает слишком медленно, а вы нужны мне через несколько дней ходящим. Поэтому не упирайтесь.       Войд разворачивается и направляется на выход, но Калеб не хотел этого. Правда не хотел. Так сильно, что ему проще было отпилить себе ногу и навсегда остаться инвалидом, лишь бы не носить внутри себя груду металла. В отчаянии, в страхе, что вот-вот его единственная надежда на отмену запланированной операции уйдет, он даже позволяет себе повысить голос и ругаться матом. Делать эмоциональные вещи, которые так презирает в нем его опекун.       — Я, блять, не хочу этого!       Войд останавливается. Секунду стоит, молчит, но даже одного этого действия хватало, что бы прочувствовать все разочарование и недовольство исходящее от него. Сердце Калеба ускоряет ритм и пульсирует в висках. У него еле выходит не делать жалкое лицо и сохранять достойный вид. Вместо этого он хмурится, показывает всем видом, как он не доволен таким раскладом. Отвратительно, когда за тебя принимаются такие важные решения.       — Тогда выучите из этого урок, Калеб, и в следующий раз будьте осторожнее и не ломайте свои конечности. Вы не ребенок, так и ведите себя соответствующе.       Дверь громко хлопнула, единственное действие, которое выдавало насколько, на самом деле, сейчас зол инспектор, от чего хирург, стоящий рядом и наблюдавший за этой невероятной драмой вздрогнул. Он испугался, что из-за этого Калеб будет упираться и не даст провести операцию, хотя на руках врача имелась подпись о согласии на проведение хирургической процедуры и куча рабочих часов. Но Калеб не стал упираться, спокойно последовал за ним и, в конце концов, через силу, в который раз переступив через себя и свои принципы, переодевшись в тупой больничный халатик, лег на операционный стол.       Когда Калеб очнулся его тошнило. Это была его первая операция, никогда ранее он не был под наркозом, но состояние очень напомнило ему похмелье, которое он ощутил пару месяцев назад. Он осмотрел свое тело и заметил, что гипс сменился на бинт, от осознания произошедшего, от ужаса, внезапно накатившегося на него, голова закружилась сильнее. Рядом с его кушеткой очень удобно стояло ведро, в которое Калеб и проблевался желчью. «Все, чего ты больше всего боишься, рано или поздно с тобой произойдет», — сказал ему однажды Войд и оказался прав. Он всегда оказывался прав, когда речь шла о плате по заслугам. Врач позже зашел к нему и заметив, что его пациент очнулся, рассказал об успехах, сроках заживления и бла-бла-бла. Калеб не услышал ничего полезного, кроме того, что ему лучше полежать в больнице до завтрашнего утра и не напрягать ногу и того, что он проспал десять часов. Это шокировало Калеба, целых десять часов выброшены из жизни.       Он должен был встретиться с Кавински шесть часов назад. Как же не вовремя он решил подпортить свои отношения с начальником.       Когда врач уходит, Калеб, заприметив свою одежду неподалеку на тумбочке, решительно намеревается до нее доползти. Эта операция только усилила боль в ноге и ужасную слабость, но, судя по всему, врачей предупредили, что у секретаря шило в одном месте, поэтому вместо бесящих костылей, на полу у кровати Калеб увидел чуть менее, но все такую же бесящую трость.       — Поверить не могу, что жизнь заставляет меня учиться пользоваться подобными инструментами, — вслух выругался Калеб.       И да, пришлось учиться. От трости хотя бы не уставали руки и так намного легче и быстрее передвигаться, поэтому быстро он дошел до своей одежды и нашел там свою пару коммуникаторов. В том, что от Войда, он увидел лишь уведомление о больничном на один сегодняшний день. А вот на втором коммуникаторе висело два сообщения с промежутком в два часа.       «Уснул, да? Интересно, где, потому что дома я тебя не нашел. Прошу, скажи мне, что ты не уснул на улице с костылями в заднице :D если это так, в следующий раз не просись ночевать у меня, если ты, блин, не можешь нормально спать в чужих кроватях».       «Я буду ржать как сука, если увижу тебя в этот раз с двумя переломанными ногами, я тебя на руках к Дейву не понесу».       Калеб долго всматривался в два символа посреди первого сообщения, пытаясь разгадать их значение, пока через целых пять минут раздумий до него не дошло.       — Смайлик? Серьезно? Этому мужику реально за тридцатник? — Калеб закатил глаза и принялся торопливо переодеваться. Хрен он останется в этом месте еще хоть на одну минуту.       Все-таки, получается, что Кавински знал, что он полночи просидел на полу, а не просто встал раньше него. А Калеб-то был уверен, что тот крепко спит и наслаждается сотым приятнейшим сном и зашибенно отдыхает.       Через три часа Винс уйдет на алгоритм, поэтому будить его и написывать бессмысленно — мешать ему спать как-то подло.       Выйти из здания Калебу никто не мешал, несмотря на комендантский час. Охранники и медсестра сделали вид, будто не заметили как секретарь просто открывает дверь и выходит на улицу, хотя он буквально прошел мимо них.       Дойти до своей квартиры пешком теперь не кажется большим делом. Нога болела, голова кружилась и тошнота периодически накатывала волной, но он все еще может идти. Он решил идти теми же путями, какими они ходили с Винсом: тропинками и переулками. Теперь он более-менее может ходить тихо и в разы быстрее, чем раньше.       Местонахождение его импланта должно было обновиться в системе час назад, точно по расписанию, а значит, у него есть лишь час, чтобы дойти до дома и пытаться не спалиться в общественном месте.       Бродя дворами, Калеб случайно вышел к мосту. Должно быть, в прошлый раз они так и пришли сюда, хотя не должны были. Можно было бы развернуться и найти другой путь, но Калебу стало интересно, что в ту ночь написал Винс. Он посмотрел по сторонам и никого не увидел. Абсолютно пустая улица, вокруг ни души. Калеб побрел по тротуару, смотрел на речку и подрагивал от прохладного ветра. Он тогда действительно без раздумий просто пошел плавать? Просто, блять, невероятно, сейчас он бы не смог повторить подобное. Калеб пошел дальше и поднялся на мост, молясь, чтобы надпись не оказалась закрашена или стерта, он медленно шел вдоль перил и искал тот самый нарисованный цветочек.       Нашел. Такой неаккуратный, сейчас напоминал ему не о Кейт, а о тех временах, когда он был каким-то другим. Такое ощущение, будто его жизнь разделилась на до и после, будто спустя всего несколько месяцев Калеб кардинально изменился, хотя, ту самую точку разлома отыскать в своей памяти он так и не смог. Пальцами он прикоснулся к криво нарисованным лепесткам и рядом увидел надпись, которую не мог прочесть, когда был тут в прошлый раз.       «Я буду свободным».       Рядом больше не было ни единого слова, поэтому, несомненно, эта надпись сделана руками Кавински. Калеба очень интересовала смысловая нагрузка этой фразы, но он не мог понять, что подразумевал под свободой Кавински.       Почти не прикасаясь пальцами Калеб обводил каждую написанную буковку, пока где-то вдалеке он не услышал, как кто-то разговаривает, и, не желая нарваться на неприятности, поспешно вернулся к гулянию в переулках, чтобы безопасно добраться до дома.       Почти ни в одной из квартир домов, мимо которых медленно брел Калеб, не горел свет, ни одного признака присутствия людей на улице, ни разговоров (кроме тех дежурных полицейских), ни шума машин. Город будто вымер. Это было похоже на затишье перед бурей. Интересно, людей действительно все еще устраивает такое положение вещей?       У своего подъезда Калеб выдыхает: наконец-то, дотопал. Внезапно его выводит из раздумий звук сообщения и Калеб молится, чтобы это не был штраф, он был уверен, что успел.       Это сообщение от Винса, что удивительно. Калеб-то думал, что тот отсыпается перед алгоритмом.       «Да ладно, не пропадай только снова. Понесу на руках, понесу, только напиши мне, когда прочитаешь сообщение».       Калеб моргает, всматриваясь в буквы. Неохотно он все-таки набирает ответное сообщение, ведь Винс обещал Калебу доказать, что его сестра жива. Тяжело игнорировать кого-то слишком полезного.       «Только вернулся домой».       Ответ приходит даже слишком быстро.       «Не могу, блять, поверить, ты, сука, живой. Раз ответил — значит руки целы. Вот только я сейчас сижу под твоей дверью и уверен, что мимо меня никакая псина не пробегала. Я тут сижу внимательно смотрю по сторонам и даже в твой глазок. Ага, тебя тут точно и близко не было. Так, где тебя там мотает на самом деле, пиздабол несчастный?»       Калеб удивляется еще больше и, не отвечая на сообщение, торопливо добирается до квартиры, где под дверью прямо на полу и вправду сидит Кавински и курит прямо в подъезде, сучоныш. Когда тот заметил приближающуюся фигуру, быстро потушил сигарету об пол, но оставил бычок в руке. Кавински выглядит шокированным, будто и не надеялся, что Калеб вернется домой.       — Я просто в ахуе, ты мало того, что не в инвалидной коляске, так и наоборот, даже без костылей ходишь, — Винс поднимается и еще раз осматривает Калеба с головы до ног, — с тростью, правда, как старый дед, но все равно лучше, чем было, — он стебался, но куда меньше, чем обычно, даже без тени улыбки на лице. Кажется, таким образом он намекал на желание выслушать объяснения, а не просто хотел подшутить и задеть.       Калеб не здоровается, не имея сил говорить. Открывает дверь и они входят внутрь, где Винс первым делом в темноте отыскал мусорку, чтобы как законопослушный гражданин выбросить в нее свой бычок. Правда, пепел-то остался там, на полу.       — Зачем ты приперся? — не узнав собственный сиплый голос, Калеб крепче сжимает рукоять трости.       — Оу, ну знаешь, — Винс садится на диван, раскидывая руки на спинке, — с каждой нашей встречей ты выглядел все хуже и, когда я тебе сказал, что вот сегодня я докажу, что твоя сестра, из-за которой ты так долго мучался, жива, ты просто, блять, пропадаешь, — Кавински ухмыляется, выглядит расслабленно, только саркастический тон помогает Калебу понять, что эта напыщенная расслабленность — лишь прикрытие, — пришлось идти выведывать обстановку.       — Волновался что ли? — скептически уточняет Калеб, на что получает весьма укоризненный ответ.       — Бля, я до этого момента не знал, что тебя не только пиздить могут, но и лечить, — Калеб вздыхает и садится рядом, предполагая, что разговор будет долгим.       Повисло молчание. Они даже не смотрели в сторону друг друга. Винс смотрел на единственный тусклый источник света — окно, а Калеб смотрел в противоположную от него сторону — тупо в стену. В конце концов, именно Кавински захотел продолжение диалога, который сам и начал. На этот раз он пришел за ответами.       — Твоя история с ногой не сходится по таймингам, — спокойно озвучивает он факт.       Калеб внутренне напрягается, но не шевелится, также спокойно спрашивая, что он имеет в виду.       — Я сотню раз прокручивал в голове твою ебейшую историю и понял, что ты оказался в квартире Войда еще до смерти Кейт, а сбежал только когда тот сломал твой коммуникатор, то есть на следующий день после ее смерти. Нам еще тогда оборвали линию. Получается, все те сообщения, что я тебе настрочил, может, были прочитаны, но точно не тобой. Теперь, блять, ты понимаешь, что я имею в виду? Сам хоть помнишь, что ляпнул мне тогда? Пытался, хоть, заранее продумать свою легенду? Тем более, я не верю, что человек, напрограммировавший своими руками такую кучу удобных инструментов для Империи, не смог подключиться к имплантам со своего компа, — Винс оборачивается на Калеба и тот, почувствовав на своем затылке чужой взгляд, смотрит в ответ.       Он ожидал увидеть неприязнь, отвращение, обиду или злость, но не увидел ничего. Все-таки, были плюсы того, что Кавински не умеет в эмоции, но не факт, что он не ощущает это внутри себя. Тем более учитывая, сколько ненормативной лексики он использует. Гнуть свою линию Калеб мог до конца, но оно того не стоило.       — Ты прав, — легко соглашается секретарь и продолжает молчать. Ведь умалчивание информации не является ложью, лишь недосказанной правдой.       Правда такой исход не устраивал Кавински, поэтому он продолжил вытягивать из своего друга информацию.       — Так, с хуя ты солгал о своих собачьих лапках?       — Знаешь, Кавински, ты ведь тоже в какой-то степени служебная псина, — Калеб решает пойти в наступление, недовольный очередным сравнением с собакой, — так же по команде бежишь выполнять получения инспектора, — но Винс лишь усмехается, мотая головой, не согласившись с ответным обвинением.       — Я, скорее, бегал за световой точкой и веселился, царапая бедную мебель, на которую инспектор показал лазерной указкой. Я развлекался и чувствовал себя ахуенно, а потом, когда дошло, что это не мое, просто сменил алгоритм. А ты как выполнял поручения, так и выполняешь, нравится тебе это или нет, — выкручивается из ситуации Винс и сразу торопится вернуться к теме, — рассказывай давай, что за нахуй с тобой там приключился, я уже попкорн приготовил. Хватит бегать вокруг да около.       — Пиздец, — кратко комментирует секретарь и вздыхает, настраиваясь на объяснение. Ясно, что его ложь терпеть не собираются, — я так запутанно все рассказывал тогда, какого хрена ты так зацепился за мои слова?       — Потому что я не по приколу задаю вопросы, Калеб, я тебя реально слушаю, — Кавински вздыхает, не понимая, почему ему нужно постоянно разжевывать очевидные вещи.       Калеб закрывает лицо рукой, то ли смущенный признанием, то ли от нервов, что еще больше расшалились от раскрытия его лжи.       — Из-за моего доноса убили всех участников той музыкальной группы, — признается секретарь.       Кавински предполагал это с самого начала, поэтому особо удивлен не был.       — Ага, а нога тут при чем?       Калеб угрюмо смотрит на бывшего наблюдателя, который хладнокровно принимает смерть своих знакомых друзей. Калебу стыдно: по сути, из-за его глупости одни знакомые Кавински убили других его знакомых, но Винс даже не сменился в лице, видимо, давно понял и принял.       — Тебе все расскажи да покажи, блять. Пришел донос от какого-то пацана на мою почту, мое дело — исправить ошибки, нормально организовать письмо, оставив лишь суть без лишней воды и передать. Там были наши имена и я просто стер их и отослал. Потом пожалел и сразу побежал в кабинет инспектора, которого там не оказалось. Я знал, что он на обеде, но не успел, — секретарь внимательно следит за изменениями в настроении Винса, но ничего подобного не происходило, — он увидел, что я что-то удалил, оттолкнул меня, зашел через свой ПК на мою почту, чтобы увидеть изначальное письмо. А я не мог допустить, чтобы он увидел там твое имя, поэтому психанул и разнес ему кабинет, конец, — если бы Калеб просто проигнорировал донос, было бы куда меньше проблем, он массирует виски, чтобы уменьшить боль, — это вообще все зря было: тебя никто не сотрет за такое — ты слишком удобный, а группе и так и сяк пришел конец, как и многим слушателям.       — Ну и натворил же ты хуйни, конечно, мужик, — заключает бывший наблюдатель, — все это время ты пытался поймать меня на лжи, не верил моим словам, а по итогу: ты единственный, кто пытался где-то напиздеть.       Калеб молчит, приняв справедливое обвинение, но Кавински только начал свой допрос и до его завершения совсем далеко. Он выглядел таким же невыспавшимся и благодаря имплантам это не проходит мимо внимания Калеба. Слишком много вины за один день, кого он сегодня еще не разочаровал? Даже сам себе он был отвратителен. Еще этот Кавински, который подпортил свой образ, за который Калеб хвалил его утром. Почему хотя бы не ругается? Почему хоть немного не покажет как он зол и разочарован?       Наблюдатель читать мысли не умел и падать в эмоциональную яму также не был намерен, лишь заинтересованно продолжал по порядку кидаться вопросами.       — Так, чего ты убитый такой? Тебе сняли гипс, разве не должен уже прыгать от радости как только взлетевший птенчик или типа того? — Калеб про себя забавляется глупыми метафорами, пока ему не приходится отвечать на вопрос.       У Винса, должно быть, талант задавать неожиданные вопросы. Калеб думал, что ему придется пересказывать свое нахождение в больнице, не привязываясь к этому эмоционально или просто сказать, почему до него не могли дозвониться: коротко и по факту. Но этот чертила в очках спрашивал не это. Почему вообще эмоциональный инвалид спрашивает об эмоциях других людей?       — А ты долго меня ждал? — но Винс не отвечает, не позволяя перевести тему вновь.       — Твоя нога еще ведь не зажила, да? Утром ты не мог на нее наступать, так, с какими чудо-технологиями тебя сегодня познакомили?       — Кавински, — строго, но не громко зовет Калеб, взбешенный игнором.       — Калеб, — в ответ зовет гость.       — Отъебись от меня, я не хочу отвечать.       — О, конечно, как скажешь, давай посидим молча, — с сарказмом соглашается автомеханик, — до конца комендантского часа еще дохуя времени, просто посидим, почему бы и нет, ага, я же не хочу быть в курсе, почему ты ведешь себя как будто тебя предал целый мир и совсем не волнуюсь, конечно, — Кавински встает с дивана и уходит на кухню, оставляя Калеба одного.       На кухне загорелся свет и послышалось кипение чайника. Теперь, когда Калеба не донимают расспросами, он закапывает себя самостоятельно. Он боится встать с дивана. Просто не может принять реальность произошедшего. Снова тошнило. Хотелось и дальше мучаться с этими костылями, лишь бы не все это. Тот страх, что он почувствовал в больнице уже после операции, была лишь демоверсия ужасной паники, что догнала его сейчас, когда он уже дома и в безопасности. Шоковое состояние, которое защищало его, пока он шагал по улице, прошло. Теперь больше не было отвлекающего фактора в виде донимающего незваного гостя, не было ничего, чтобы он мог сконцентрироваться, вместо своей ноги. Она кажется чужой, тяжелее и короче обычного, другой формы, будто оторванная у другого вида и пришита к нему. Он боится так сильно, что хочет убежать, но он не мог спрятаться от своей же части тела. Трясущимися руками Калеб поднимает штанину и осматривает забинтованную ногу. Воняло лекарственными препаратами, голова закружилась с такой силой, что в глазах потемнело. Калеб бессильно укладывается на бок, поняв, что держать себя в сидячем положении больше не способен. Чуть не упав на пол, он со всей силы сжимает обивку дивана и зажимает свой рот, чтобы заглушить свое быстрое и чересчур громкое дыхание. Калеб даже не заметил, что его кто-то трясет за плечо и что-то говорит, пока обладатель этого голоса не приближается к самому его уху.       — Так, почему тебя сейчас так хуярит? — слышится спокойный голос, но вспоминая причину и сконцентрировавшись на том, чтобы собрать все силы и сказать слова вслух, тряска Калеба усиливается.       — Он пытается… — Калеб выдыхает, пытается сделать голос менее дрожащим, но у него ничего не получается, — …сделать меня собой, — заканчивает он на выдохе. Кавински не совсем понимает, что тот имеет в виду и бросает попытки выяснить, когда понимает, что подобное делает только хуже.       Винс садится на подлокотник над головой Калеба, в абсолютно неудобную для него позу, чтобы одной рукой гладить того по волосам, а в другой держать коммуникатор.       — Я тут книжку нашел, закачаешься, почитаю вслух, надеюсь, ты там не против и я не мешаю тебе выполнять госзаказ на количество вдохов, — как бы там не шутил Кавински, он говорил специально громко, привлекая к себе внимание, чтобы Калеб его услышал и сконцентрировался на его голосе.       Правда, из всего, что читал автомеханик, Калеб понимал буквально ничего, хотя прекрасно слышал. Он и чужую руку на своей голове не чувствовал, только саму щекотку у виска. Мысли были пустыми, только чужой бубнеж напоминал ему, что он не оглох. Хотя, из-за того, что он не мог сфокусировать взгляд хоть на чем-то, был уверен, что его глаза лопнули от внутреннего давления и он ослеп. Калеб вообще валялся, думая, что умирает, поэтому и не позволял себя разжать руку, убежденный, что если в ней кончатся силы, значит и он сам уже прекратил свое существование. А умирать ему не хотелось никогда. В какой-то момент Калеб моргает и переворачивается на спину. Он ожидает увидеть потолок, но вместо этого встречает взглядом оранжевые круглые очки. Кавински прекратил читать и улыбнулся Калебу, который, пришел в себя.       — Чего ты такого принимал, что тебя так колбасило? Поделишься? — шутит Кавински. Калеб прочищает горло и отвечает, более собрано, хотя все еще шепотом.       — Десять с лишним лет жизни с отбитым наглухо психопатом, — отвечает Калеб, а потом быстро поправляет, — речь даже не о тебе.       Кавински хихикает, убирает коммуникатор обратно в карман и подает Калебу кружку с кофе, которая, оказывается, все это время стояла на полу. Кофе — определенно то, чего так не хватало Калебу. Чай, который все время предлагали ему на алгоритме был просто конской ссаниной, а не напитком. Калеб со всей искренностью благодарит Кавински и выпивает уже давно остывший напиток, который все равно оставался потрясающим. Он даже не представляет, сколько валялся в панике, такое ощущение, будто несколько часов. Впрочем, это не первый и, наверняка, не последний раз. Привык уже. Кавински, как ни в чем не бывало, рассказывает, что место, где находится его сестра сейчас закрыто, и им придется надеяться на то, что будет хоть кто-то, караулящий вход. Калебу не терпится. Если до этого он думал понаблюдать за сестрой со стороны, сейчас он очень хотел обнять ее как можно крепче, показать, что жив, увидеть, что жива и она. Кавински не собирался тянуть с этим, не пытался отвертеться, даже наоборот, готов пропустить несколько часов своего алгоритма ради работы проводником. Потому, Калеб верит ему. Теперь действительно верит. Может, потому что сам больше не врет?       Когда ограничения подошли к концу, секретарь уже полностью пришел в себя, тогда они оба подорвались с места, и вышли на улицу. На этот раз у Винса другая машина, но такая же убогая, с малым количеством места для ног. На тот раз Калеб не жалуется, наоборот, внутренне радуется, что находится в одной машине с Кавински, а что это за конкретная машина — его не интересует. Номера прошлой машины, на которой гений-автомеханик гнал от полицейских, внесли в базу, потому, было принято решение эти номера сменить, а тачку перекрасить и срочно продать.       — Ты, кстати, бубнил что-то, когда на диване валялся, — напоминает Кавински. Секретарь непонимающе смотрит, ожидая подробностей, сам-то он ничего не помнит, — что-то вроде «пытается сделать меня собой»? — неуверенно повторяет услышанное, — Что ты имел в виду?       — Ой, блять, — секретарь бьет себя ладонью по лбу, внезапно осознав, как много глупых личных мыслей он мог рассказать в таком состоянии, — Войд уже много лет пытается заменить мои части тела на механические, — вынужденно объясняет, жестикулируя руками, чтоб хоть как-то уменьшить свою неловкость, — потому что он сам себе практически все заменил. Он считает, что только так можно стать идеальным работником и от меня он ждет того же, — он прокашливается, прочищая горло, — вот так вот.       Кавински не сводит глаз с дороги, пока не придумывает свой ответ.       — Хоть каждую клетку своего тела замени на импланты, тебе все равно не стать таким же великим и могучим как Войд, даже не мечтай, — насмехается наблюдатель и глушит двигатель, — приехали, высаживай свою задницу из моей тачки.       Кавински ведет его в смутно знакомую, плохо освещенную канализацию, что не особо нравилось секретарю, но выбора не было. Стояло ужасное зловоние, слышны были лишь звуки капающей воды вдалеке и стуки трости вперемешку с шагами по мокрому полу, а для полноты картины и иногда пищали крысы, встречу с которыми хотелось бы и избежать. По пути Кавински рассказывал, что тут водились нихуевые такие крысы-переростки, но Дейв все зачистил, поэтому теперь здесь безопасно. Остались лишь мелкие, но не менее мерзкие. Когда они вышли в весьма просторную комнату, секретарь вспомнил это место: то самое, где он однажды повязал преступную шайку, торгующих документами. Они остановились наверху, чтобы Калеб осмотрел помещение повнимательнее и настроился. Снизу у круглой непонятной платформы разговаривают несколько людей, не обращающие на них никакого внимания. Кавински этому обрадовался: говорит, только благодаря их присутствию, они смогут попасть куда им надо. Калеб вздыхает, спустя столько лет, он, наконец, перестанет играть роль мертвого родственника. Наверняка, его сестра будет на него злиться.       Его ладонь оказывается в чужой, теплой и шершавой. Нежно ее поглаживают большим пальцем и секретарь поворачивает голову, опуская взгляд на своего низкого спутника.       — Не ссы, погнали, — его тянут вниз по лестнице и он поддается, сам не желая надолго задерживаться на одном месте.       Когда они попадают в поле зрения людей, те, шокированные появлением незнакомого человека, попытались их остановить. Кавински удалось их успокоить и убедить, что секретарь на их стороне и спустя уговоры парень все же жмет на кнопку и они оказываются в совсем другом месте. Привыкший к запаху канализации Калеб полной грудью дышит свежим воздухом. Он даже не успевает осмотреться, как автомеханик тянет его дальше по незнакомым коридорам. У Калеба совсем нет идей, где они оказались и как тут может быть его сестра, но он молча идет за ним. По дороге они встретили лишь парочку людей и те оказались бездомными, судя по их внешнему виду. Неопрятные люди молча проводили их испуганным взглядом, но не сказали ни слова. Калеб не совсем понимал причину их широко раскрытых глаз: из-за того что наблюдатель шел за руку с секретарем или из-за того, что тут сам секретарь. Наверняка и то и другое одинаково удивляет.       Дверь открывается и сердце Калеба пропускает удар. Кейт стоит спиной к нему и что-то быстро и громко печатает на клавиатуре, еще и успевая разговаривать с тем самым своим дружком Раданом. Калеб не может сделать и шагу, впервые за долгое время имея возможность рассмотреть фигуру Кейт, поэтому Кавински перевернул ситуацию, выкрикнув приветствие, чем привлек на себя все внимание. Если гора не идет к Магомету, Магомет придет к горе.       Пока Радан непонимающе смотрел то на Кавински, то на его руку, Кейт и Калеб осматривали лишь друг друга. Как бы не хотелось подбежать и обняться и сделать все эти штуки как в драматических фильмах, разве жизнь это драматический фильм?       — Калеб? — неуверенно спрашивает она. У Калеба же от одного только ее голоса щиплет нос и глаза, — ты что, главный секретарь? — она присматривается и испуганно задает другой вопрос, — почему ты с тростью?       «Чертов комбинезон», — думает Калеб. Он уже прокручивает у голове оправдания, но Винс отпускает его руку и толкает в спину, заставляя идти вперед.       — Я пришел сюда, чтобы наблюдать за воссоединением брата и сестры, так заткнитесь уже и обнимитесь как нормальные люди, всему вас, блин, учить, — Калеб только открывает рот, чтобы в грубом тоне объяснить Кавински, что это так не работает, как его вдруг прерывают.       Чужие женские руки обнимают его за шею, почти повиснув на нем, и прижимают к себе, утыкаясь носом в плечо. Калеб чувствует, как оно намокает и плечи его родной сестры вздрагивают в беззвучном плаче. Он не упускает шанса обнять ее так крепко, как только может одной лишь рукой, вспоминая родной запах, родной голос. У нее все такие же длинные волосы в хвостике как и много лет назад, такие же гладкие и шелковистые. Он роняет трость и держится крепче за ее талию, шепча ей, как же он скучал и выслушивая подобное в ответ. Иронично, оба однажды пережили смерть другого, слава Свету, никакой смерти на самом деле не было. Калебу было до ужаса интересно послушать, как им удалось найти место, где импланты не работают, услышать, как далеко зашла его сестра, но пока что он просто хочет быть в ее объятиях. Тихонечко насладиться хоть одним счастливым моментом за этот бесконечно трудный день. Он заслужил быть счастливым хоть немного. Если ради этого ему пришлось заменить какую-то там кость на биоимплант, ему плевать. Оно абсолютно точно того стоило.       Кейт немного отстраняется, и держит Калеба за щеки, всматриваясь в его лицо. Она перестала плакать, лишь пара непролитых слезинок оставалось в ее глазах.       — Ты так подрос, — улыбается Кейт и Калеб не может сдержать ответной улыбки.       — Себя видела? Так подросла, мне прям жаль, что я пропустил твой прыщавый подростковый период, — он смеется и Кейт толкает его в плечо.       — Я бы тоже посмотрела на твое прыщавую мордаху, жаль, все самое веселое пропустила, — они тихо хихикают друг над другом, пока Калеб, пошатнувшись, чуть не падает. Кейт удается его подхватить и вернуть в стоячее положение. Она сначала смотрит ему в глаза, потом на трость на полу, которую поднимает и возвращает своему брату.       — Ты старше меня только на пару минут, а уже так постарел, — шутит она, наблюдая, как Калеб опирается на эту палку, а потом и всматривается в его лицо. Он отводит взгляд и этого хватает, чтобы понять, что он не хотел поднимать эту тему. Поэтому она берет его под руку и ведет вперед — к компьютерам, за которыми работала до их обнимательного джема чувств.       — Готовься, сейчас я буду хвастаться, как я переплюнула тебя в разгадках Имперских тайн. Тут такое произошло, тебе понравится, — Кейт заинтриговала ни на шутку и Калебу захотелось позвать Винса присоединиться к просвещению.       Он оборачивается, но ни Кавински, ни его друга Радана в комнате не было. И когда они успели уйти?       Она вводит пароль на компьютере и начинает рассказывать и показывать целую презентацию. От такого количества информации у Калеба глаза на лоб лезут.