как рыть могилу.

Энджел наклонился над раковиной. Ему нездоровилось: потемнело в глазах, подкашивались ноги. Он умылся ледяной водой в надежде, что прохлада немного взбодрит. Но после он заплакал. Это произошло случайно, Энджел не позволял себе подобную слабость. И когда заплакал, тут же плотно прикрыл рот рукой, не позволяя отвратительным жалобным всхлипам вырваться наружу. И сам же прикусил кожу ладони, заплакал сильнее. Он присел у раковины на кафельный пол, произнес в никуда, ни для кого: «Блять» и заплакал пуще прежнего от того, насколько жалобно-глупо звучал его голос. Как у новорожденного ягненка. И это заставило юношу ненавидеть себя еще больше. Энджел придвинул колени к груди. Он открыл глаза, их застилали горячие слезы, которые остановить не получалось. Как и контролировать голос не получалось почему-то тоже, хотя он, казалось, отшлифовал свой навык плакать абсолютно беззвучно. В глазах всё расплывалось, но он различил потертости на коленях, которые до сих не замечал. И тут вдруг они заболели, заныли и даже немного нарывали, пульсируя под кожей. И заплакал сильнее, вспомнив о вчерашнем. Ковёр натер его колени и оказалось, что даже ноги раздвигать и вытягивать теперь было больно. Он вдруг понял, что по крайней мере неделю не чувствовал вообще ничего. Голода, дуновения холодного ветра, теплоты пледа, обжигающего вкуса абсента на языке. И ему показалось, что прямо сейчас, в этот момент, он находится в самом настоящем Аду, а теперь вдруг очнулся, осознав и ощущая всё в сто крат сильнее. Энджел Даст поднялся, умылся еще раз, приложив затем ладони к закрытым глазам, понимая со страхом, что теперь веки распухнут, и он не будет красивым. Быть немного некрасивым, неуклюжим и неряшливым — роскошь, ему недоступная. Потому что у Энджела Даста было всё, чего не было у большинства проституток. Жаловаться и плакать — тоже непозволительная роскошь. Вытерев лицо, он покопался в косметичке и нашел в ней почти законченный блистер с таблетками, на нем было написано «Реланиум», он выпил две в надежде, что лекарство справится через десять минут. Больше десяти минут он терпеть не мог, не получалось. Перед приемом Реланиума ему всегда казалось, что мир рушился под ногами, и становилось страшно. В дверь постучались: — Долго ты еще? — послышался женский голос. — Выхожу, — проговорил он, проглатывая острый ком в горле. У Энджела Даста было всё, чего не было у большинства проституток: своя комната, возможность ухаживать за собой, самая большая ставка, премия по итогам месяца и выделенный день на посещение врача и сдачи крови. Парфюм Lost Cherry, подаренный постояльцем и не отобранный Валентино. Два часа свободного времени в день, которые он мог потратить по своему усмотрению. И жизнь его была не так уж плоха. Энджел даст затер консилером синяки под глазами и два маленьких прыщика на щеке. И начал новый день. Все не так уж плохо, сказал себе Энджел Даст. «Поторапливайся, — написал Валентино. — Леон уже ждет тебя в комнате», — прочитал он на экране телефона. Все не так уж плохо, снова сказал себе он. Леон только лишь постоянно просил пописать на него, любил трахать его, засовывая свой член и силиконовый фаллос вместе. Однажды Энджел пошутил, предлагая пригласить какого-нибудь его друга, если Леона так возбуждает двойное проникновение, и тогда Леон впервые ударил его по щеке и пихнул лицом в подушку. Энджел подметил, что, похоже, Леон считал его только своим. После этого он больше не решался шутить. Но все не так уж было и плохо. Реланиум заставил его прожить этот день. Со следующим клиентом Энджелу пришлось выпить пару шотов, он настаивал. От принятого вместе с Реланиумом алкоголя ему делалось еще хуже, но Энджел умело маскировал это состояние, и гости принимали его поведение как комплимент, мол, он был настолько умело вытрахан, что корячился от удовольствия на кровати, и его сердце стучало громко в тишине комнаты. Энджел Даст стонал громче всех. Работоспособность Энджела Даста заставляла Валентино вложиться в его собственную комнату с зеркалом и шкафом для многочисленной сексуальной одежды. А, впрочем, все не так уж плохо было. Вечером у Энджела было два часа отдыха. Час он провел в своей комнате, улегшись в постель и завернувшись в большое одеяло, ему почему-то было холодно. Он подумал: «Заболел, наверное» и ужаснулся, представив последствия. Пролежав под одеялом и отогревшись, он рассудил, что стоило бы подлечить себя спиртом. По крайней мере горло перестанет болеть. В голове было еще туманно от выпитого вместе с таблетками алкоголя, но это состояние медленно рассеивалось, потому что уже прекращалось действие препарата. А значит, скоро придется выпить еще и выпросить у Валентино достать новые. Он спустился на первый этаж, в бар, и пристроился у барной стойки, попросив у друга немного виски, тот налил, впрочем, с неохотой. Энджел хмыкнул, замечая, что Хаск параллельно за работой прихлебывает сам, а затем крутанулся на стуле изящно и огляделся. С удовольствием заметил, что он снова был здесь. Этот мистер никогда не смотрел на Энджела. Пару раз они перекинулись приветствиями. Энджел всегда рассматривал его среди завсегдатаев и гостей бара, юноше по какой-то причине становилось лучше, когда он различал ярко-красные волосы мистера среди остальных. Энджел пытался разобраться в этом чувстве, в какой-то момент поняв, что ощущает себя в безопасности, впрочем, мнимой, когда находится с ним в одном помещении. И все же это легко объяснялось. Этот мужчина был единственным, кто ни разу не обратил на него внимания. Энджел воображал, что, вероятнее всего, у мистера есть семья с любимой женой и маленьким ребенком, и порой он просто проводит здесь время с друзьями, чтобы расслабиться после тяжелого рабочего дня, и это всё, что ему было нужно. Наверное, он любит свою жену, и хоть любой из здесь находящихся точно знал, что на втором этаже бара находился бордель, и он вероятнее всего знал тоже, никогда ей не изменял, ни разу не заказывал проститутку. Энджел, на самом деле, пытался разузнать у девчонок и немногочисленных парней их борделя, и все они говорили, что не обслуживали его. Мистера окружал флёр загадочности и доброты. Он всегда улыбался и был с ним дружелюбным, никогда не трогал Энджела и действительно не испытывал к юноше интерес. Энджелу было даже немного жаль. Не обращал он внимание на черный чокер, облегающий шею, стройные юные ноги, напоминающие ножки непоседливого мальчугана, такие беленькие и тонкие, на волосы светленькие, такие мягкие. Мистеру не хотелось их трогать. И Энджел чувствовал себя пустым. И в то же время радовался, что хотя бы в компании этого мужчины он мог чувствовать себя хорошо и безопасно. Странное это чувство, подумал Энджел, двойственное. Мистер был один. У Энджела оставался час, и туман от принятых таблеток седативного прошел. Ему даже сталось весело, и он подошел к столику, где мистер сидел один, и запрыгнул легко на стул. — Снова у нас отдыхаете, — заворковал Энджел. В тот же момент ему показалось это неправильным, пугающе лживым, он даже почувствовал стыд перед его, впрочем, выдуманной эфемерной женой, которая ждет дорогого мужа с ребенком дома. — Вам нравится сегодняшняя музыка? Из динамиков негромко раздавалась «Have a nice life». Надрывный голос обрывал музыку, затем забились в неистовом сумасшествии две гитары. — Замечательная музыка. Словно бы посвятили этот день в вашем баре для меня, — улыбнулся он. Энджел всегда дивился его манере говорить, столь официальной и ёмкой речи он не слышал никогда. Энджела это смешило, и ему поскорее хотелось послушать, что же еще интересного скажет мужчина. — Мистер, — сказал он, протянул свою руку к руке мужчины, задев легонько, играючи тыльную сторону, затем продолжил ласково: — вы постоянно приходите к нам, и я всегда замечаю вас в нашем баре, но все еще не знаю имя. Как же так? — Меня зовут Аластор. Приятно познакомиться, — проговорил он. — Взаимно. А хотите знать моё имя? — проворковал Энджел. Он никак не мог избавиться от этой флиртующей манеры говорить, пусть даже ему было немного стыдно за свое поведение перед его, возможно, несуществующей женой. — У вас нет имени. — С чего вы решили? — Ваша личность стерта, у вас нет имени, есть только прозвище, ведь так? Энджела это немного обидело. Впрочем, он, уже давно привыкший к издевательствам и унижениям, быстро забыл. — Моё прозвище Энджел. А вам интересно почему? — Я догадываюсь. У вас привлекательная внешность, и выглядите вы в точности, как людские представления об ангелах. — Так вам нравится, как я выгляжу? — Я всегда замечаю вас среди остальных в этом баре. Меня привлекает ваша внешность. Энджел улыбнулся. Он тут же позабыл о том, что Аластор был прав. Каким был Энджел Даст раньше, он уже не помнил. Был ли он счастливым ребенком, радовался ли он вообще хоть чему-то, было ли в его детстве, отрочестве и юности хоть что-то хорошее? Он постоянно принимал синтетику, и она сожгла все воспоминания в его голове и те, что по счастливой случайности остались, перемешались так, что Энджел почти не помнил теперь             самого себя. — Мне очень приятно, — проговорил он, вновь проведя кончиками тонких беленьких пальцев по коже Аластора. — Угостите меня чем-нибудь? — Это не комплимент, дорогой Энджел, а всего лишь констатация факта, — улыбнулся он. Это вновь заставило Энджела Даста обидеться. — Подают ли здесь у вас что-нибудь сытное? — Ох, да! У нас есть несколько горячих блюд с мясом на выбор. Проголодались? — Нет-нет. Я хочу, чтобы вы поели. Подали ароматный стейк из свинины с маринованным луком и веточкой розмарина. Энджел опешил еще когда Аластор предложил ему еду вместо выпивки, а затем опешил во второй раз, когда стейк все же подали, искренне считая, будто бы все это до сих было шуткой. — Спасибо. Вы считаете, что мне нужно поесть? Должно быть, в ваших глазах я выгляжу неважно. — Совсем нет, вы очень красивый молодой человек, — проговорил Аластор, но в голосе его то ли от избытка официоза, то ли от самовнушения Энджела совсем не звучало искренности. — Но, пожалуйста, поешьте. Выпить всегда успеете. Телефон Энджела завибрировал в кармане брюк. Он с неудовольствием прочитал на экране: «Пока прохлаждаешься без дела, разведи этого мужика на дорогую выпивку из нашего бара». Энджел совсем не хотел этого делать, пусть даже был уверен, что у него это обязательно получится. У него всегда получалось. Для Валентино он был рабочей лошадкой, которая приносила самое большое количество денег. — А, может, все-таки закажете наш абсент из бара? Я его обожаю. — Одну порцию? — Нет, — улыбнулся Энджел. — Одну бутылку. Аластор захохотал, но все же заказал напиток. Хаск заставил его оплатить сразу же. Аластор без промедления расплатился. — Тогда я разделю с вами этот напиток? Энджел засмеялся: — Почему вы говорите так официально? Я начинаю вам подражать. — Я работаю на радио, — улыбнулся он. — Мне нужно контролировать речь, обычно я не допускаю мата и сленга в своем эфирном времени, а теперь и в жизни. — Так интересно, — проворковал он. — Расскажите еще что-нибудь про радио? Этот вечер показался Энджелу самым приятным и спокойным за последнее время. Он совсем забыл о том, что утром сложился пополам на кафеле и почти умер от боли внутри. В конце концов жить одним днем — самое лучшее решение в моем случае, заметил он, грустно улыбнувшись. До пяти утра клиенты ожидали его, он только лишь успевал помыться. А потом заснул беспробудным глубоким сном. Ближе к утру Энджелу почудилось, что кто-то трогает его лицо и гладит по волосам. В полусне он думал почему-то: «Вот бы это было правдой, вот бы это был он», но, открыв глаза, никого не обнаружил. Уже смеркалось. Вечером Энджел вышел в бар, но, не обнаружив ярко-красной макушки и безупречной улыбки, с грустью поднялся на второй этаж и проспал два часа. Ему приснилась темнота. В ней Энджел чувствовал постороннее присутствие и убегал в никуда. А потом кто-то все же взял его за плечо цепкой хваткой и повернул к себе. Энджел совсем не запомнил, кто это был. А может, оно к лучшему. Энджел грустил, когда мистер Аластор не появлялся в баре. Непонятная тоска пробивалась через плотный туман его сознания, даже под таблетками это чувствовалось, пусть и неостро. Ты такой смешной, Энджел Даст, думал он сам про себя, этот мужчина лишь один раз позаботился о тебе, купив теплый ужин,             как чертовой бездомной собаке, а ты уже сделался ему преданным. Это заставляло Энджела стыдится самого себя, своей слабости, мягкосердечности и наивности. Утром нового дня он решил больше не думать о мистере Аласторе. Энджел встретился с Валентино в его кабинете. С самого утра Энджел чувствовал себя странно: тревога пробивалась через седацию от принятых препаратов, словно в прочной бетонной дамбе появились трещины, и вот-вот вода хлынет с неистовой силой, затопив город. — Сегодня будет необычный клиент, — проговорил он. — Не смей облажаться, понял? Тревога усиливалась в течение дня. Невыносимо было ее чувствовать. Энджел выпил еще одну таблетку. Он боялся заигрываться с препаратом и принимать больше, в конце концов он становился заторможенным, сонным и отвечал невпопад, отчего клиент был недоволен. И все же он не мог выдержать этого чувства. Энджел Даст помылся, надел короткие шорты, чулки в сеточку, высокие ботильоны и подвел глаза. Вскоре чулки Энджела Даста будут порваны, а подводка размажется и польется черными ручейками по щекам. Это был большой мужчина, похожий на военного. Энджел подумал так по его несменному суровому взгляду. Он сказал: «Вставай раком, сучка», и, когда Энджел встал, тот ударил его по голой заднице и вошел сразу же. Это часто случалось, и он, конечно, привык к шлепкам, но эта тяжелая крупная рука била его по-настоящему, вовсе не для возбуждения, а крупный член вошел резко, отчего, даже несмотря на проработанную ранее задницу, Энджел почувствовал жгучую боль. Он со страхом подумал, что мужчина попросту разорвет его на две части и все же не хотел «облажаться», как ему сказал Валентино, и послушно принял все шлепки и пихания его ошеломленного лица в подушку. Мужчина перевернул юношу, его крупные волосатые руки замкнулись на тонюсенькой шее, он принялся душить Энджела. Большие пальцы рук надавили на кадык, Энджел выбежал из тумана своего сознания и попытался закричать, но ничего не вышло, а затем ударил его коленом в спину и вырвался. Но не успел выбежать из комнаты, как мужчина схватил его за беленькие волосы и принялся бить о деревянную конструкцию кровати, Энджел закричал. Он почувствовал себя единственным человеком на планете Земля. Единственным человеком, почему-то оказавшимся в клетке с медведем. Никто не шел ему на помощь, Энджел схватился за его мясистую руку, держащую за волосы, и впился ногтями в кожу, а затем ударил по животу. Лихорадочно ища шорты, поднял их и закрылся в шкафу, вытаскивая из кармана телефон. «Аластор» было первым именем в его списке контактов. Одной рукой он удерживал двери шкафа за гвозди, крепящие ручки шкафа изнутри, другой писал сообщение: «Спасите меня. Я наверху. Прошу вас». И ему казалось, что он отправил это сообщение в никуда. Такого человека не существовало, как и не существовало других людей, он был совсем один и, только теперь вырвавшись из многолетнего тумана, будет вынужден закончить жизнь здесь, на полу. Он не попадет в рай. И бог ему не поможет, бог не помогал ему никогда. У него нет ангела-хранителя. У него нет никого. Громила открыл шкаф, вытащил юношу и ударив его головой об пол, стал бить по животу. Энджел ничего не чувствовал, он лежал, надеясь, что это окажется плохой сон. Послышались громкие шаги по полу, и в следующий момент тело мужчины упало на Энджела. Опомнившись, он вылез из-под тяжелого крупного тела и уставился на бога. Бог замахнулся ножкой табуретки и ударил громилу по затылку еще раз. А потом еще и еще, ножка треснула, отломилась часть, и ее заостренный конец он воткнул прямо в шею громилы. Энджел отполз, встал на дрожащие ноги. Почему-то первое, что пришло ему в голову — одеться. Юноша напялил шорты, футболку, ему показалось постыдным предстать в таком виде перед Аластором. — Вы его убили, — произнес он запоздало. Все вокруг было заторможенным, замедленным, как от принятой дорожки стимулятора в клубе. Конечно, он его убил, придурок, подумал Энджел. Кровь растекалась по деревянному полу. — Да, убил, — произнес он, впрочем, без своей обыкновенной улыбки. — Открывай окно, Энджел. Энджел Даст отворил окно дрожащими руками, затем они завернули мужчину, истекающего кровью, в ковёр. Энджел действовал согласно указаниям Аластора, они подняли мужчину и, поднеся к окну, выбросили со второго этажа. Тело глухо ударилось об асфальт. — Жди здесь, у окна, и закрой за мной дверь на замок. Когда я подъеду и погружу тело, дам тебе знак, чтобы ты прыгал ко мне. — Понял, — кивнул он. Эти несколько минут показались ему вечностью. Энджел думал, что Валентино или кто-либо еще зайдет в и обнаружит его с лужей крови в комнате, избитого, но без чертового клиента. Блять, блять, блять. Окна комнаты выходили на задний двор, на крыльце двора люди появлялись редко, лишь иногда Хаск выходил покурить, а девчонки-официантки выбрасывали мусор. Только бы этого не произошло сейчас, раз за разом шептал Энджел. Послышался звук мотора. Под окнами появилась машина, Аластор вышел с водительской стороны и твердым шагом направился к трупу, лежащему в ковре. Он подтащил тело к открытому багажнику, в это время Энджел подумал, что ему стоит спрыгнуть, но вспомнил, что должен дождаться сигнала Аластора. Не без труда погрузив тело в багажник, он провозился некоторое время в попытках уместить громилу. Затем, закрыв, подошел близко к окнам и махнул рукой. Энджел встал на подоконник. Ему было страшно. Но Энджелу было страшно от всего, что до сих было его жизнью, обычными буднями, и теперь ему было по какой-то причине страшно спрыгнуть со второго этажа в руки Аластора? Вздор. — Не бойся, я поймаю, — улыбнулся он, впрочем, не без труда. — Расправь крылья, ангелочек. Энджел постарался не зажмуривать глаза и прыгнул. Аластор пошатнулся, но ему удалось удержать Энджела в руках, он лишь больно ударился пяткой об асфальт. — Быстро в машину, — скомандовал он. Они ехали ночью с трупом в багажнике, и Энджел не верил, что все это происходило с ним. Только сейчас он заметил, что из носа капала кровь, и верхняя губа распухла. Аластор нашел в кармане чехла сиденья салфетки и подал Энджелу. — Простите меня, Аластор. Простите меня. Аластор лишь покачал головой, он ничего не стал говорить. Улыбнулся не к месту. — Что теперь нам делать? — Будем рыть могилу. В этот чертов день Энджелу приходили на ум только глупые вопросы и фразы. — А как рыть могилу? Они ехали по проторенной лесной дорожке, пока не остановились у озера там, где дорожка кончалась. Оба осмотрелись — вокруг никого не было, не горело ни единого огонька, и никакой, самый фанатичный рыбак не решился составить им компанию. — Идем, малыш, — проговорил Аластор. Он открыл багажник, Энджел почему-то вздрогнул, будто вновь вспомнив, что в машине все это время с ними был труп, но на этот раз Аластор вытащил лишь лопату и закрыл его вновь. — Найдем, местечко. Они нашли место неподалеку у дерева, расчистили листья, и Аластор принялся копать. — Почему вы так спокойны? — проговорил шепотом Энджел. Хотелось заплакать, но он держался, он не хотел вновь стать для мистера Аластора проблемой. Мужчина снял пиджачок и отдал Энджелу: — Накинь, холодно уже, — улыбнулся он, вновь принявшись копать. Этот час был растянут во времени до бесконечности. Энджел укутался в пиджак, Аластор сказал ему пойти в машину и погреться там, но Энджел отказался — не хотел находиться рядом с трупом. И даже сейчас Энджелу Дасту было страшно. Страшно было, что труп оживет и вновь станет бить его головой теперь уже о дерево. Вся его жизнь отныне и навсегда оборвалась именно в этом лесу, во втором часу ночи, рядом с мистером Аластором и трупом. Он теперь был другим, он чувствовал это. Энджелу казалось, что с него сходит кожа. Аластор выкопал неглубокую могилу — всё, что возможно было сделать за столь короткое время и с одной лопатой. — Вероятно, вы не думали, что сегодня будете копать могилу, и не прихватили с собой вторую лопату? — попытался пошутить Энджел. Аластор, казалось, дежурно улыбнулся, произнес: — Да, не подумал, что выдастся такой чудной денёк. А теперь, Энджел, пойдем за телом. Энджел уже ничего не чувствовал. Он не чувствовал даже тяжести грузного тела, они взяли ковёр с противоположных сторон и дошли до могилы, сбросили тело. Аластор стал закапывать его, а Энджел сел и попросту загребал землю руками, кидая в могилу. Ему хотелось бежать, закончить с этим делом поскорее и покончить с собой. Он думал: «Может быть, попросить Аластора убить меня тоже и отправить под воду?», но тут же думал: «Какой вздор, ты и так доставил ему много проблем». Они закопали могилу и закидали листьями. Они сели в машину, Энджел был покрыт землей, на его лице засохла корочкой кровь, под ногтями теперь скопились вперемешку кровь с грязью. Он глянул на свои руки: почему это все происходило с ним? И почему его прозвали Энджелом? Ведь он никогда не окажется в Раю. — Что теперь, Аластор? — Поедем домой. Ты помоешься, а я помою машину, хорошо? Энджел кивнул. Он боялся спрашивать, но решился: — А что потом? — Придумаем, — улыбнулся он и завел мотор. — Ну что, теперь нам нужно ехать очень осторожно и не наткнуться на патрульных, правда? В машине играло радио. «Have a nice life», это была песня «Burial society», мужчина надрывно повторял: «It isn't real, but it feels real. It isn′t real, but it feels real». Энджелу хотелось кричать точно также. Они подобрались к небольшому дому и въехали в гараж, вокруг была кромешная темнота. Энджел подумал, что даже если Аластор выпотрошит его здесь, в этом доме, Энджел всё равно хотел умереть, и теперь это всё не имело значения. Аластор вышел и нащупал выключатель в гараже. — Сходи и помойся, душевая по коридору и направо. Энджел послушался, он нашел ванную и включил свет. Взглянул в зеркало и не поверил, что теперь это был он: нос был разбит, под ним засохла кровь; лоб вымазан в грязи, а губа распухла. Он выглядел отвратительно, залез в ванную и долго-долго мылся горячей водой, так долго, что вскоре его колени стали красными. Он тер себя мочалкой неистово, пока кровавая корочка от ковра на его коленках не сошла, а ранка пошла кровью вновь. Энджел вытерся единственным полотенцем, полотенцем Аластора, и понял, что у него не было никакой жены и никакого милого сыночка, ждущего папу с работы. Энджел нашел в гардеробе рубашку Аластора и накинул ее. Его прежняя одежда была вымазана в крови и грязи; им стоило бы сложить ее в пакет и отправить по реке или же сжечь, поэтому он лишь выкинул ее в мусорное ведро в ванной. Вскоре появился Аластор и тоже помылся. Все это время Энджел сидел на кухне, на стульчике. Он даже боялся включать свет, что, если полицейские взяли их след и обнаружат их вскоре. В любом случае, выдохнул Энджел, это уже не имело значение. Это действительно стало неважным. Он вышел из ванной, надел чистую рубашку. Энджел глянул на мужчину украдкой, пытаясь понять эмоции на его лице, но лицо Аластора оказалось на самом деле совершенно невыразительным. Словно бы каждую чертову субботу он буднично отправляется убивать, а потом копать могилы. — Сейчас я что-нибудь приготовлю, — он включил свет. — Если честно, я не могу есть, спасибо, — проговорил он, Аластор кивнул. — Тогда попей воды, — Аластор протянул ему большую кружку. Как оказалось, рот Энджела пересох так, что он попросил еще кружку воды. — Пойдем спать. Утром будем думать. Они легли в кровать. Энджел почувствовал ее мягкость всем телом, это было странное чувство, словно бы всю свою жизнь он спал на полу, и мягкость матраса под ним показалась ему такой незнакомой, такой приятной. Энджел повернулся к Аластору, тот оказался повернут к нему спиной. Юноша протянул руку, коснулся спины мужчины. — Что такое? Хочешь все-таки есть? — повернулся он. — Нет, — замотал головой Энджел. — Аластор, скажите, как я должен отплатить вам за помощь? — В каком смысле? Он придвинулся ближе к телу мужчины и прильнул к его груди, упершись щекой в мягкую тёплую плоть. Аластор осторожно обнял его, положив крупную руку на тоненькую узкую спину. — Я могу доставить вам удовольствие после тяжелого дня? — проговорил Энджел. Все это время у него так легко получалось флиртовать, бросаться двусмысленными фразочками, предлагать провести ночь с ним, но прямо сейчас он произносил это с дрожью в голосе. — А, вот ты о чем, — нисколько не смутившись, проговорил Аластор. — Мне не нужен секс. Я не нуждаюсь в твоих услугах, и платить мне ничем не надо. Энджел оторопел, затем стыдливо спрятал лицо, уткнувшись в шею Аластора. Ему стало так совестливо, что он посмел предложить оплатить помощь в убийстве сексом. Он был себе отвратителен. — Простите, Аластор. Что-то я сглупил. — Ничего, — проговорил мужчина. Его рука двинулась вверх к плечу, затем к голове, он погладил юношу по пушистой макушке. И продолжал гладить, пока Энджел не провалился в глубокий беспробудный сон. Энджел проснулся, открыл глаза. Пятнадцать секунд его жизни прошли безмятежно, а затем вернулась память. Он перекатился на бок, но не обнаружил мужчину рядом. Проведя рукой по простынке, понял, что она была прохладной. И испугался, что его больной, прожжённый снотворным, вперемешку с алкоголем и синтетическими наркотиками мозг попросту придумал этого мужчину. Энджел нашел кухню. В дневном свете дом Аластора предстал перед ним в совершенно другом виде, юноша рассматривал каждый уголок, каждую частичку мира Аластора. Мужчина готовил завтрак, орудуя на кухне. Кипел чайник, жарилась на сковороде яичница. Рубашка Аластора была великовата Энджелу, но ему было в ней уютно. Он давно это не чувствовал. — Ты проснулся? Сейчас я приготовлю завтрак, всего пять минут. Энджел кивнул. Они поели, каждый глоток Энджелу давался с трудом, но Аластор заставил его поесть. Неизбежно вставал вопрос: что им делать дальше? Энджел решил отложить его до конца завтрака и не портить им утро. — Аластор, — произнес Энджел. Он пил чай, Энджел поднялся и подошел к нему, обогнув круглый стол. — Аластор, простите, но я не могу по-другому выражать мою любовь и благодарность. Простите. Он обнял мужчину за шею, сев на его колени, и поцеловал в губы совсем легонько. Ему было стыдно прикасаться к мужчине губами, которые отсосали по крайней мере сотню членов. — Ничего страшного, мальчик, — проговорил он, заставляя положить голову на его плечо. — Аластор. — Что такое? — произнес он в своей привычной манере. — Что нам делать? Валентино наверняка устроит за мной охоту, ведь поиски этого военного начнут с его борделя, а дальше он прознает, что пропал вместе с телом и я тоже. Аластор промолчал. Он хлопал юношу по лопаткам легонько, как хлопает мама, когда укладывает ребенка спать. Энджел понял, что Аластор не чувствует к нему ничего, эти любовные нежные поглаживания напомнили ему вовсе не о любви, а о матери. — Тогда мы убьем и его, - проговорил непроницаемо Аластор.