Цветок в его сердце

Жители деревни называли особняк заброшенным, но вблизи становилось очевидно, что он обитаем: чисто подметённая дорожка, грядки с зеленеющими овощами, новенькая, хоть и грубо сколоченная, дверь и фигура в белом, занятая починкой крыши. — Даочжан, не приютите ли на ночь уставшего путника? — крикнул Хуа Чэн. Человек на крыше повернул к нему голову, сделал шаг вперёд и запнулся об один из собственных инструментов. Впрочем, даос — если это действительно был даос, в чём Хуа Чэн сомневался, — оказался тренированным: сумел приземлиться так, чтобы не пострадать. — Прошу прощения, что напугал вас, — натянув на лицо озабоченность, Хуа Чэн подал ему руку, но даос поднялся сам. Отлично. Хуа Чэн отнюдь не горел желанием к нему прикасаться. — Что вы, я сам проявил неосмотрительность, — трудно было разобрать тон его голоса: всё лицо даоса закрывала маска, и слова звучали гулко, немного нечеловечески. Как у гадалки, изображающей, что в неё вселился дух. Правда, базарных шарлатанок крайне редко окутывала столь гнилостная тёмная ци. Фальшивый даос учтиво предложил пройти в дом и представился как Бай Хуа. — Хуа Чэн, — назвал тот своё имя. — Какое красивое имя! — восхитился Бай Хуа. Не видя выражения его лица, сложно было судить: неужели он правда не узнал Князя демонов? Что же, неважно. Хуа Чэн ведь именно этим в последние годы и занимался: создавал себе славу. Достаточную, чтобы высокомерные божества не отмели его вызов, а приняли и сразились с ним публично. В конце концов, нельзя, чтобы эти скользкие гады отвертелись после неминуемого поражения. Он растопчет тридцать пять жалких слизняков, не ведавших подлинного величия, и тогда о нём заговорят все. Тогда его слава непременно дойдёт до ушей единственного, кто имел значение. Но сначала нужна репутация, для которой придётся победить толпу ещё более мелких сошек. Захват Призрачного казино был неплохим началом. И Хуа Чэн посчитал хорошей идеей построить резиденцию рядом с ним: там уже стоял рынок, где свои услуги предлагали демоны, и даже кучка домов, где кое-кто из них обосновался. Не бегать же Князю по всей Поднебесной в поисках подчинённых и строителей? Вот так Хуа Чэна стали звать ещё и «градоначальником». Хотя на деле «город» тянул разве что на деревушку. Зато о молодом Непревзойдённом говорили всё чаще. Правда, по всей видимости, не настолько, чтобы новости достигли ушей демона, занявшего проклятый лес у границы Сяньлэ и Юнъани. Интересно, что это за демон? Шея замотана бинтами, на руках перчатки, на лице маска, ци особенно мерзкая — похоже, один из тех, кто заменяет сгнившие части своего тела чужими. Вероятно, кожу. Не довёл же он разом всё тело до кошмарного состояния? Хотя местные вроде утверждали, что предыдущий господин заклинатель, отправившийся в проклятый особняк совсем недавно, пропал. В этом случае кожа у демона должна быть ещё свежая. Может, заклинатель был морщинистый или рябой? Такие демоны обычно обращали особое внимание на внешность. Что же, Хуа Чэн пришёл в облике, близком к настоящему, и его упругая, белоснежная кожа устроила бы самый взыскательный вкус. Впрочем, блестящие глаза Бай Хуа не задерживались на лице гостя дольше, чем позволяли приличия. Он предложил разделить трапезу, извинившись за её скромность. В глубокой миске на столе лежала замаринованная в лесных травах тушка кролика. Непритязательная, но сытная пища. И ни следа зловещей энергии. Может, Бай Хуа всё-таки был совершенствующимся, павшим жертвой проклятия? А потом тот попытался мясо приготовить. Нет, у живого человека не мог настолько отсутствовать вкус. Хуа Чэну пришлось потрудиться, чтобы спасти свой ужин от попыток Бай Хуа его «улучшить». Так что Хуа Чэн постарался его спровоцировать: расстегнул пуговицы на шее, ослабил ворот и несколько раз то якобы случайно касался сам, то подставлял под касание свою кисть. Вдруг Бай Хуа заявил: — Друг мой, я уже говорил главе вашего клана, что моё проклятие не позволит принять вашу благодарность. И даже без него я давно бессилен. — Главе моего клана? — Разве ты не из клана Чжунголи? А. Местный клан хули-цзин. Хуа Чэн был знаком с его главой: девятихвостая лиса появилась перед Князем демонов точно в нужный момент и предложила свою поддержку. Конечно, не по доброте душевной, но Хуа Чэн её понимал. Они сходились в том, что друг с другом им полезнее сотрудничать, а не враждовать. Советы старой лисицы всегда оказывались к месту, и Хуа Чэн уважал её знания. — Что ты, даочжан. Я простой бродячий заклинатель. — Прошу прощения. Просто ты вёл себя так, как будто… — Бай Хуа прервался. Его глаза опустились. Смущение — искреннее или хорошо сыгранное. Да уж, Хуа Чэн знал, как лисы предпочитали «благодарить». Сам отбивался. Но если Бай Хуа действительно знаком с главой Чжунголи, а не пускает пыль в глаза, то он не простой демон. — На самом деле я варю отличную мазь для ухода за кожей. Вот и пытаюсь продать её всем. — Да у меня ведь вовсе нет денег! — засмеялся Бай Хуа. — Я живу тем, что нахожу сам. «И ему повезло найти целый дом?» — нет, это позже. Сначала — клан Чжунголи. По словам Бай Хуа, несколько месяцев назад в полусотне ли отсюда на дом одного богача обрушились несчастья: портилась еда, стоило лишь отвернуться, покрывались плесенью доски, сколько их не меняй, половина слуг маялась животом и не могла есть даже вне дома, у одной служанки от этой болезни даже случился выкидыш, а потом и у двух сыновей хозяина появилась слабость и сыпь. Учитывая, что жена старшего из них недавно родила долгожданного первенца, богач не поскупился и пригласил уважаемого мастера из именитой школы Тайхэ. Тот быстро нашёл виновницу: юную лисичку. Хуа Чэн на этом месте хмыкнул. Допустим, энергию ян у мужчин лиса красть могла. Но остальное? Бай Хуа поспешил оправдать мастера: он поймал и другого демона — дух уродца со сросшимися ногами, которого утопили в выгребной яме сразу после рождения. Якобы пакостная лиса притащила его в дом невинных людей, чтобы отвести от себя подозрения. — И даочжан освободил такую ужасную злодейку? — покачал головой Хуа Чэн. — Мне случилось разговориться с девочкой, которая подметала дорожки в… музыкальном доме, куда захаживал старший брат. Оказалось, что сыпь и слабость преследовали многих… поклонников одной певицы. — А младший тоже любил её послушать? — О нет. Младший — примерный семьянин. Если он не занят учётом товара на складах или проверкой счетоводных книг в лавках, то всё время проводит дома. У него всего одна жена, но уже шестеро детей. Картинка начала складываться. Хуа Чэн спросил: — Кто из слуг заболел первым? — Служанка, у которой случился выкидыш, и её муж. — Как дурно всё это пахнет, — Хуа Чэн поморщился. — Я рад, что за моей спиной не стоит никакой школы, претендующей на величие. Если Хуа Чэн ухватил суть по короткому рассказу, то как мог мастер из Тайхэ, расследующий это дело лично, не понять? Служанка родила ребёнка со сросшимися ногами. Если об этом прослышат хозяева, у которых совсем недавно появился наследник, разве не сочтут дурным знамением? Так и на улице оказаться недолго. А выкидыш после болезни — это случается. Благоприятным не назовёшь, но уж не рождение чудовища. Вот и избавились от младенца, но дух несправедливо убиенного привязался к преступникам и таскался за ними. Если бы дело было только в этом, решить проблему не составило бы труда. Но весенняя болезнь, принесённая старшим братом, грозила выдать позорную связь между его женой и младшим братом. А уж учитывая, что у одного детей долго не было, а у второго их полно… Мастеру-заклинателю повезло, что в город выбралась пошалить лисица, на которую можно повесить вину. Иначе состоятельный клиент, того гляди, отказался бы выплатить всю обещанную сумму, да ещё и подмочил бы репутацию школе Тайхэ, рассказав всем, что тамошние совершенствующиеся относятся к страждущим без должной деликатности. — Некоторые вещи могут позволить себе только выдающиеся мастера из крупных школ, а некоторые — только бродячие заклинатели, — заметил Бай Хуа. — Например, отпустить невиновного? — поднял брови Хуа Чэн. Бай Хуа покачал головой. — Я уверен, тот мастер тоже отпустил бы лисичку со временем. Мне пришлось вмешаться, потому что некоторые из сопровождавших его учеников вели себя недостойно. Хотя всё это не вполне подходящие темы для застольной беседы. Прошу прощения. А ведь он недоговаривал. Хуа Чэн улыбнулся. — Даочжан шутит! Что насчёт самой интересной части? Бай Хуа недоумевающе склонил голову набок. — Той, где ты объясняешь, как слово бродячего заклинателя в маске перевесило слова уважаемого мастера и его учеников, — пояснил Хуа Чэн. Глава Чжунголи была слишком расчётливой, чтобы благодарить за такую мелочь, как выпущенная лисица, которую и так собирались отпустить. Тем более человека или демона, покрытого столь омерзительной ци! Выходит, если Бай Хуа не лгал, он помог как минимум очистить репутацию лисы. Возможно даже, призвать к ответу настоящих виновников. — Моя заслуга не так уж велика… просто несколько совпадений помогли правде выйти наружу. Бай Хуа поведал, что девочка, помогавшая местной повитухе, видела рождение уродца. После её показаний выгребную яму опустошили и нашли останки. Это уже доказывало, что духа не привели извне. Кроме того, у аптекаря сохранились записи о том, кто покупал травы, лечащие ту самую весеннюю болезнь. Удивительно, но среди купивших оказался и мастер из Тайхэ, прописавший братьям настойку для «восстановления ян». Недавно родившей жене он тоже её выдал, чтобы защитить малютку от возможного вреда через молоко матери. Правда, снадобье и по виду, и по запаху ничем не отличалось от того, чем лечились незадачливые поклонники певицы. Может быть, опытный купец и старый заклинатель нашли бы объяснения всему, но неловкие оправдания изменщиков, гнев преданного мужа, вина родителей-убийц и горячее желание учеников помочь своему наставнику… Когда сталкивается столько эмоций, ложь расползается на противоречия и через несколько точных уколов рассыпается, являя правду. Бай Хуа был умён и находчив. Или, по крайней мере, умел слагать красочные, но правдоподобные истории. В любом случае, он стоил внимания Хуа Чэна. Они поболтали ещё немного. «Сбежал из дома, путешествую по миру, хочу сделать себе имя», — рассказал о себе Хуа Чэн. А через какое-то время попросил: — Не согласится ли даочжан дать мне наставления в боевых искусствах? — Разве ты не устал? — тот наклонил голову, что придало глазам лукавый прищур. — Сытный ужин восстановил мои силы, — отмахнулся Хуа Чэн. Он чувствовал: Бай Хуа тоже не терпелось его испытать. Они вышли на задний двор. Меч Бай Хуа казался старым, и владелец держал его с заметным уважением, но Эмин обрушился на них без малейшего почтения. Бай Хуа выдержал удар достойно. Клинки скрещивались вновь и вновь. Бай Хуа ничуть не уступал Хуа Чэну в скорости, но… он не использовал ни капли духовных сил! А Хуа Чэн, конечно, полагался на них. Зачем лишать себя преимущества? В конце концов, он только пятьдесят лет как стал Непревзойдённым, а до того прошёл лишь обучение для простых солдат. Конечно, если опираться только на навыки, он уступил бы божествам, оттачивающим мастерство столетиями, и даже некоторым из сильнейших заклинателей. Впрочем, те тоже не сдерживали бы духовные силы, так что Хуа Чэна нельзя было упрекнуть в нечестности. И всё-таки, пусть Бай Хуа держался какое-то время, Хуа Чэн оттеснил его к стене дома. Остался один замах саблей, и… Бай Хуа вдруг шагнул навстречу и повернул корпус. Эмин царапнул стену, а Хуа Чэн, как неловкий мальчишка в первом танце, запнулся о чужие ноги. Он устоял, но, воспользовавшись этой заминкой, Бай Хуа выхватил Эмина из его рук, и к шее Хуа Чэна оказались приставлены сразу два клинка. Больше сорока лет он не проигрывал в подобных поединках. Бай Хуа походил на водоворот: в его хаотичных движениях скрывалось намерение, утягивающее навстречу гибели, и Хуа Чэн осознал это слишком поздно. Эмин задрожал и открыл глаз. — О? — Бай Хуа встретился с ним взглядом. — Какое необычное оружие! Семейная реликвия? — он потёр пальцем навершие Эмина, и тот довольно сощурился. Неразборчивая тварина! Не льни к первому встречному! — Я сам его сделал, — Хуа Чэн протянул руку. Бай Хуа вернул Эмина без промедления, но в его глазах будто бы мелькнуло сожаление. Эмин затрясся сильнее, но Хуа Чэн не собирался прислушиваться к его капризам и сунул обратно в ножны. Бай Хуа, не расспрашивая больше о сабле, заговорил о поединке: похвалил Хуа Чэна за выбор подходящего оружия и стиля боя, за правильное использование своего преимущества в росте и за хорошую работу плечами, а потом дал несколько полезных советов о стойке. Бродячий заклинатель или демон, но за его плечами явно была хорошая школа. — Благодарю гэгэ за наставления, — поклонился Хуа Чэн и только потом понял, как к нему обратился. Это всё Эмин со своим нытьём, что «на ручках гэгэ очень хорошо»! К счастью, Бай Хуа не обратил на это никакого внимания. Он показал Хуа Чэну колодец и выделил ему комнату, «а то уже совсем стемнело». — Только не заходи в западное крыло. Оно сильно пострадало, а я не закончил ремонт даже в главной части дома… — Там водятся призраки? — спросил Хуа Чэн. Бай Хуа гулко рассмеялся. Как будто пытался напугать. «Нет, это маска», — понял Хуа Чэн. За столом, когда Бай Хуа приподнимал её и ел, прикрывшись рукавом, его смех, поглощаемый тканью, звучал совсем по-другому. — Если ты пришёл в поисках призраков, в этом доме их давно не найдёшь. Предыдущей владелицей была эксцентричная госпожа из клана Бисе. Они славятся умением изгонять духов. Она очистила этот дом, и местная нечисть до сих пор обходит его стороной. Госпожи уже нет, но тут осталось кое-что, способное причинить мелким демонам неприятности. — А если явится крупный? — Тогда он не станет сидеть в пустом крыле, а пойдёт прямиком к нам. Так что я прошу: не заглядывай туда. Там пусто, мрачно и может провалиться пол. — Гэгэ, — Хуа Чэн состроил невинное лицо, — если здесь и впрямь безопасно, то что же случилось с предыдущим заклинателем, который сюда пришёл? Говорят, он бесследно исчез… Бай Хуа, однако, не растерялся. У него и на это нашёлся ответ. Тот заклинатель тоже оказался из школы Тайхэ — в конце концов, здесь их территория — и узнал в Бай Хуа того, кто недавно унизил его мастера, — а маска и впрямь делала его приметным. Бай Хуа в тот момент чинил дверь и не успел схватиться за меч. Гордый молодой заклинатель… никогда не смог бы прилюдно признать, что его победили ржавым молотком. «Конечно, мне тоже пришлось нелегко, — указал на свою перевязанную шею Бай Хуа, — и ручку молотка пришлось заменить». Хуа Чэн невольно рассмеялся. Если выяснится, что Бай Хуа сказал правду, то он заслуживал высокой должности в Призрачном городе. Если же он лжёт, то станет достойным соперником хотя бы благодаря своей изобретательности. Ночью Хуа Чэн, разумеется, первым делом проник в западное крыло. Галерея к нему действительно обветшала, хоть и не настолько, чтобы проваливаться под ногами. А внутри царила разруха: словно пресловутое сражение с юным заклинателем происходило прямо здесь и повторялось не единожды. Коридор и две комнаты выглядели одинаково. Оборванный шёлк со стен, пробитые дыры в полу, осколки разбитой вазы и щепки от мебели. Кое-где попадались следы от клинка, в других местах — от молота или кулака. Где-то сохранились целые предметы, но никакой подсказки они не давали. То, что хотел скрыть Бай Хуа, находилось глубже. Хуа Чэн собирался обыскать третью комнату, но тут одна из бабочек, оставленных у входа, сообщила ему, что гостеприимный хозяин вышел на прогулку по ночному лесу. Хуа Чэн последовал за ним. Осмотреть особняк можно было и позже. К тому же запрет ходить в западное крыло мог оказаться лишь уловкой, чтобы отвлечь внимание от действий Бай Хуа. Тот явно шёл к какой-то цели. Остановился, осмотрел что-то и… изменил маршрут. Он не бежал, поэтому Хуа Чэн позволил себе проверить, что привлекло его внимание. Оказалось, Бай Хуа осматривал ловушки. Но, конечно, силки он расставил отнюдь не на дичь. Вырезанные символы и кровь должны были привлекать демонов, а потом запирать их. Остроумный способ для избавления от духов послабее. Свирепого бы они не удержали. Возможно, замедлили бы и дали подоспевшему заклинателю возможность их запечатать… Придумал ли сам Бай Хуа такой способ охоты? Уж школы или кланы им бы пользоваться не стали. Для этого нужно сознательно поселиться в месте с плохим фэншуем и провести там не меньше нескольких месяцев, неустанно проверяя ловушки и избавляясь от демонов. Да и вряд ли за такую работёнку бы заплатили. Неудивительно, что денег у Бай Хуа не водилось. ...Зато улов что-то маловат. Он обошёл с десяток ловушек, но не нашёл и самого захудалого призрачного огонька. А ведь это была граница между Юнъанью и Сяньлэ. Прошло пятьдесят лет, но крови тогда пролилось очень много, а этот дремучий лес стоял в отдалении от торговых путей и крупных поселений. Вряд ли заклинатели обращали на него внимание. Даже тот наглый слуга, который взялся за очищение духов Сяньлэ, вознёсся до того, как добрался сюда. Что, впрочем, лишний раз доказывало, какая чушь эти вознесения и как мало стоят так называемые «божества». Или чванливый подметальщик всё же снизошёл до павших соотечественников после того, как занял свой небесный дворец? Но почему тогда про лес ходили нехорошие слухи? В деревне шептались о пропадавших людях, дурных знамениях и бесновавшемся звере, который по ночам рычал, стонал и валил деревья, но неизменно ускользал от охотников, не давая даже себя увидеть. Конечно, после такого зверя быстро сочли демоническим, и Хуа Чэн поначалу был согласен с догадками крестьян, но… Разве мог зверь так долго избегать всех этих ловушек? А если это был полноценный демон, почему он не только тщательно скрывался, но и не пытался напасть ни на деревенских, ни на Бай Хуа? И тут с северо-востока, ближе к границе леса, донёсся всплеск инь. Бай Хуа тоже его почувствовал и устремился туда. На сей раз в его ловушку кто-то угодил, но… это оказалась тёмная дафэн. Дафэн любили парить высоко и гнездились на вершинах гор. Иногда они показывались на глаза тому или иному принцу или военачальнику как благое знамение. Если они обращались ко злу, то тоже летели в столицы или крупные города, но устраивали пожары. Поджигать крохотную деревушку или, тем более, безлюдный лес они сочли бы ниже своего достоинства. К тому же в ночном небе не было и отблеска рыжего зарева. Дафэн объявилась далеко от обычного места обитания и просто… опустилась прямо в ловушку посреди леса? Хуа Чэн бы сказал, что это больше похоже на дело рук мстительного ученика из Тайхэ. И как всё продумал! Капкан, рассчитанный на мелких духов, дафэн долго не сдержит, но разъярит. А когда он сломается — кругом вспыхнет пламя. Дафэн следовало убить быстро, но даже скованной пылающая птица представляла собой грозного противника. Обычно на тёмных дафэн устраивали охоту несколько человек и брали с собой луки или метательные копья. У Бай Хуа с собой был лишь меч, но даже если бы он захватил из дома лук, вряд ли самодельные стрелы справились бы с чудовищной птицей. Как же он выкрутится? Пламя потрескивало. Тёмная энергия вокруг Бай Хуа сгустилась. Дафэн ещё не могла дотянуться до него и замерла, не сводя с фигуры в белом пронзительных жёлтых глаз. Она знала, что он готовится атаковать, и планировала свою смертельную атаку. Бай Хуа положил руки на пояс и… развязал его. Вскоре он разоблачился почти полностью, оставив только маску и короткие подштанники. Дафэн закричала. Даже у бессловесной твари этот вид вызывал отвращение: тело Бай Хуа покрывали наросты, в которых, приглядевшись, можно было разобрать человеческие лица. Лишившись покровов, они принялись умолять, стенать, проклинать… По отдельности каждый голос был тихим, но сливаясь вместе, они гудели как рой злобных ос. Бай Хуа, не обращая на них никакого внимания, поднял меч и кинулся в атаку. Клюв дафэн щёлкнул у его плеча, но промахнулся. А вот Бай Хуа угодил в самое основание шеи. Поняв, что конец близко, чудовищная птица вспыхнула ярче, пытаясь унести губителя с собой. Бай Хуа с его скоростью мог легко отскочить назад, но вместо этого он наносил новые удары. Сердце, глаз, печень — все уязвимые места. Он всё ещё был быстр и словно бы проскальзывал между языками бушующего пламени, но Хуа Чэн видел, что его волосы задымились. Живущие в его теле призраки всё громче вопили от боли. Было ли это самоубийственной попыткой усмирить их? Хуа Чэн решил, что настала пора ему вмешаться. В два прыжка он достиг Бай Хуа, схватил того за плечо и ещё одним прыжком вернул к брошенной одежде. Заклинание на ловушке не давало пламени распространиться дальше, а дафэн уже скончалась от ран. Скоро её труп прогорит. Бай Хуа, однако, не спешил благодарить за спасение жизни. Он снова занёс клинок, метя в живот Хуа Чэну. Конечно, тот отразил удар, но Бай Хуа обрушил новый. Сейчас он уподобился молнии: бил быстро, мощно и безжалостно, но предсказуемо. Хуа Чэн завлёк его обманным манёвром и приложил эфесом Эмина по затылку. Бай Хуа, с которым они сражались пару часов назад, ни за что не купился бы на столь простой трюк. Когда он пошатнулся, Хуа Чэн скрутил его и использовал свои духовные силы, чтобы подавить злобных духов в его теле. Вскоре Бай Хуа перестал биться, а затем кашлянул. — Благодарю за помощь. Я в порядке, так что можете меня отпустить. — Гэгэ, в формальностях нет нужды, — Хуа Чэн разжал хватку, и Бай Хуа кинулся к своей одежде. Обычный человек бы не разглядел, как алели его уши, но демоны видели в темноте. Заметил Хуа Чэн и то, что бинт вокруг шеи Бай Хуа затянулся сам по себе. Конечно, в мире было много разумной и полуразумной одежды… — Прошу прощения за неприглядное зрелище, — поклонился Бай Хуа, одевшись. — Этим духам… полезно иногда давать побуйствовать вдали от тех, кому они могут навредить. — Разве пламя не могло навредить и тебе? — Я крепче, чем кажусь, — вопреки своим словам, Бай Хуа пошатнулся и едва не рухнул лицом вниз. — Просто запнулся о корень! — отмахнулся он от протянутой руки Хуа Чэна. — Там не было никакого корня. — Значит, я запнулся обо что-то другое, — повёл он плечами. — Ступай в дом, а я закончу обход. — Закончим вместе. Вдруг тебе снова потребуется моя помощь. К удивлению Хуа Чэна, Бай Хуа коротко кивнул. — Гэгэ не спросит, как я помог в этот раз? И тебя не интересует, как я вижу тропу среди лунных теней? — спросил Хуа Чэн через какое-то время. — По твоему оружию понятно, что ты не обычный заклинатель. Но с тобой приятно общаться, ты умён и схватываешь всё на лету, а ещё — хорош с саблей. Поэтому я рад, что мы встретились, и неважно, кто ты. Да, это был человек, готовый поверить хули-цзин, а не мастеру из известной школы. Хуа Чэн тоже был рад, что познакомился с ним. Но это не значило, что он так же откажется задавать вопросы. — Гэгэ очень добр. Как такой человек привлёк столько злобных духов? Даже в разгар Поветрия ликов я не видел, чтобы кто-то покрывался ими целиком. Когда ты снял одежду… — У меня всего два комплекта. Я не хотел, чтобы один из них сгорел. Уже одно то, что Бай Хуа его перебил, буквально кричало о его нежелании продолжать разговор. Как жаль, что Хуа Чэн никогда не отличался деликатностью. — Ты действительно крепок, раз до сих пор можешь передвигаться. Хочешь, я изгоню их? — Если ты застал разгар Поветрия ликов, то знаешь, что так просто их не изгнать. — Но ведь я не простой заклинатель, — Хуа Чэн улыбнулся, хотя Бай Хуа даже не смотрел на него. — Я хочу их очистить и вернуть в круг перерождений. — Это ещё сложнее, чем изгнать. Зачем так печься о кучке злобных духов? — Не их вина, что они стали такими. Бай Хуа шёл ровно, с идеально прямой спиной и совсем не спотыкался и не натыкался на ветки деревьев. У Хуа Чэна не было сердца, но Эмин галдел «гэгэ-гэгэ-гэгэ», всё быстрее и быстрее, как будто и впрямь в мёртвой груди что-то стучало. Он ошибся, он, должно быть, ошибся. Ему не могло так повезти при случайной встрече. Это не Призрачный игорный дом. Это намного большее, серьёзнее, важнее. Это — как воздвижение целого мира. — Это ведь и не твоя вина, — сказал Хуа Чэн. Бай Хуа не ответил. — Знаешь, какие слова утешают меня при взгляде на такие муки? — у Хуа Чэна не дрожали руки, конечно же. — Тело пребудет в страданиях, но ду… Ему показалось, что Бай Хуа хочет его ударить, но тот лишь потянулся прикрыть ему рот ладонью. — Вспоминать наследного принца Сяньлэ — к беде. Бай Хуа смотрел прямо на Хуа Чэна, и его глаза казались непроглядно-чёрными. Его застывшую фигуру, невысокую, но будто заслонившую сами небеса, Хуа Чэн наконец-то узнал. Непростительно поздно. — Я смогу отвести любую беду, — пообещал он. — Я уверен, он тоже так думал, — в голосе Его Высочества не было горечи, только сухость. Однако уже следующие слова прозвучали мягче: — Ступай спать. Теперь даже маска не мешала распознавать интонации. Теперь, когда Хуа Чэн знал… Каким бесполезным он был! До сих пор. «Непревзойдённый». В чём, в том, чтобы позволять своему божеству страдать? Даже тупая сабля узнала Его Высочество первой! Эмин всё ещё радовался. Неожиданно Хуа Чэн тоже успокоился. Он нашёл Его Высочество. Всё будет хорошо. Он наконец-то сможет его спасти. К тому же! Его Высочество похвалил Хуа Чэна! Назвал его умным! Сказал, что рад встрече! Его Высочество… позволит оставаться рядом и дальше, верно? Однако, пока Хуа Чэн был занят собственными глупыми переживаниями, Его Высочество куда-то ушёл. К себе в комнату? Стоит ли войти туда и… Хуа Чэн вспомнил про западное крыло, которое не осмотрел целиком. Про то, что духам «полезно буйствовать». Про то, насколько Его Высочество был жертвенным. Он предоставил этим тварям собственное тело, потому что считал себя виноватым перед ними! Сегодня он позволил им утянуть себя в разъярённое пламя. Кто знает, что ещё он терпел? Хуа Чэн понёсся в самую дальнюю комнату западного крыла. Его Высочество… стоял на коленях перед пустым алтарём, на котором лежал один-единственный белый цветок. Когда Хуа Чэн оказался рядом, он даже не обернулся. Лишь бросил: — Выйди, пожалуйста. Я беседую с другом. С другом? Но этот цветок ведь… Его Высочество назвал своим другом бесполезного, беспомощного и жалкого Умина? И даже встал перед ним на колени? — Не заслужил… — пробормотал Хуа Чэн едва различимо, но тренированный слух Его Высочества это уловил. — Ты — гость в этом доме, но нарушаешь мои запреты и оскорбляешь моего друга. Тебе так понравилось со мной сражаться? Князь демонов Хуа Чэн должен был ответить что-то остроумное. Найти слова, которые успокоили бы Его Высочество и убедили перестать унижаться перед недостойным. Но… он ничуть не изменился. Несмотря на красивый титул, всё ещё Умин. Безымянный, безголосый, бесполезный, бесполезный, бесполезный. Годен только на то, чтобы злить Его Высочество. После всего, что он натворил, Хуа Чэн мог только поклониться и уйти. Он не знал, как не ранить Его Высочество снова. Он ведь хотел лишь сберечь его, а в итоге… Этот алтарь с цветком… Почему Его Высочество тосковал по Умину? Это было неправильно. И даже эти духи в его теле… неужели… из-за того, что он сделал тогда?.. Его Высочество всё неправильно понял. Если он пытался уважать то, что считал последней волей Умина, то должен был жить счастливо. Но Умин не смог всё выразить тогда. И теперь Его Высочество зазря мучается из-за проклятия и отказывается даже развеять духов! Слишком добрый, слишком праведный, слишком прекрасный. Куда хрупче этого белого цветка с полупрозрачными лепестками. Хуа Чэну захотелось схватить его и принести в храм, который он выстроил сразу же, как получил контроль над игорным домом. Там было так чисто и светло. Его Высочество мог занять своё место на алтаре, и Хуа Чэн бы каждый день делал ему подношения. Любые, что бы тот ни попросил. Впрочем, в такой ситуации Его Высочество первым делом потребует свободу. Верно? Ладно, тогда Хуа Чэн останется близ него. Неважно где. В этом доме или в странствиях по миру. Они вместе отыщут способ очистить духов, ведь Его Высочество пожелал именно этого. А пока Хуа Чэн будет смирять их своей силой, чтобы избавить Его Высочество от лишних мучений. Да, всё хорошо. Он уже не тупой и бездарный Умин. У Хуа Чэна есть силы, знания, богатство и власть. Отныне Его Высочество в безопасности. Надо только помириться с ним. Утром, непременно. И Хуа Чэн придумал план. Он вернулся на рассвете. Как он и рассчитывал, Его Высочество стоял на пороге с луком и стрелами. При виде Хуа Чэна глаза под маской заметно округлились. — Гэгэ, я уже поймал нам завтрак. И обед, — он похлопал по жирному боку тушу кабана, которую нёс на плечах. — Что же, благодарю. Я думал, ты решил покинуть этот дом. — Разве мог я просто так уйти? Ещё я набрал ягод и грибов. Свинина на завтрак вредна для печени. Кажется, так говорят, — Хуа Чэн улыбнулся как ни в чём не бывало. «Уверенность привлекательна», — учили его хули-цзин. Но ещё они говорили, что нужно уметь признавать свои ошибки, поэтому Хуа Чэн добавил: — Я сам всё приготовлю. Вчера… я повёл себя не лучшим образом. Я беспокоился за гэгэ, но мне не стоило нарушать твои правила. — Я прощаю тебе, если этого не повторится. — Нет, конечно нет! — кажется, он воскликнул слишком поспешно. Его Высочество просто кивнул и удалился в свою комнату. Разумеется, после бессонной ночи ему нужен отдых. Пусть спит хоть сутки, неважно! Конечно же, бездельничать целые сутки Его Высочество не мог и вышел уже к полудню. Как раз смог отведать суп со свиными рёбрышками. Съел две порции и похвалил умения Хуа Чэна! Для этого тот и учился готовить: удовлетворять любые потребности божества — обязанность истинного верующего… и хорошего супруга. То есть о последнем пока слишком рано думать, сначала надо, чтобы Его Высочество окончательно забыл, что злился на него. — Ты упоминал, что иногда зарабатываешь уличными выступлениями. Есть один танец… в детстве меня учила ему матушка, но я плохо его помню. Может, ты его знаешь? Матушки больше нет, но я хотел бы сохранить память о ней, — сказал Хуа Чэн, когда они оба немного отдохнули после сытного обеда. Его Добрейшее Высочество согласился. «Танец двух бабочек» у народа его матери считался праздничным. Чаще всего он исполнялся на свадьбах, но иногда его показывали, приветствуя важных гостей. Поэтому принц Сяньлэ мог его видеть или даже выучиться ему. Его Высочество обожал танцы! А этот танец был сложным: требовалось двигать руками быстро, но плавно, имитируя крылья бабочки, и часто прыгать, едва касаясь земли, как будто и впрямь порхаешь с цветка на цветок. Хуа Чэн в самом деле позабыл многие фигуры из него. Да и мужчины преуспевали в нём редко: не хватало лёгкости. Чаще всего обеих бабочек изображали девушки, одна из которых надевала мужской костюм. Но Его Высочество сказал: «Я помню», — и в его голосе слышалась улыбка. А потом он показал весь танец. Так изящно, будто в самом деле был невесомым созданием. Даже если бы Хуа Чэн не знал, кто скрывался под маской, не смог бы оторвать от него взгляда. Неужели никакой император ещё не потерял голову от таких «уличных представлений» и не бросил к ногам Его Высочества половину своей страны? Впрочем, может, и бросил. Всё равно Его Высочество не согласился бы. — Я немного увлёкся, — произнёс Его Высочество, закончив танец. — Давай я повторю ещё раз, помедленнее. — Всё в порядке, — Хуа Чэн не сдерживал улыбки. — Я всё запомнил. Если гэгэ нравится танец, мы можем исполнить его вместе, хорошо? — Это была женская партия... Хуа Чэн кивнул. — Если гэгэ помнит мужскую, то может исполнить её. Если нет — станцуем две женские. — Я помню. И они закружились подобно двум бабочкам. Так близко — и всё же соприкасались лишь потоки воздуха, поднятые их крыльями-руками. Их глаза всё время были обращены друг к другу. О, какой радостью полнился взгляд Его Высочества! Не из-за самого Хуа Чэна, но всё равно благодаря его усилиям. Сейчас этого было достаточно. По крайней мере, так казалось Хуа Чэну, но танец приблизился к завершению. Их рукава задели друг друга. Его Высочество сомкнул руки на талии Хуа Чэна и приподнял его, закружив в финальной фигуре. В самом деле, руки гэгэ такие крепкие. Самые твёрдые стены не внушили бы такого чувства безопасности. Хуа Чэн ощутил себя гусеницей внутри кокона: он распадался на части, сами кости его растворялись и преображались, но вот-вот он сможет расправить крылья. И прилететь прямо на палец Его Высочества, а потом вечность провести на раскрытой ладони, которая никогда-никогда не сожмётся. А если и сожмётся — это будет самая желанная смерть в мире. Хуа Чэн не стал бы демоном, если бы не умел желать больше, чем ему было положено. Например, чтобы Его Высочество никогда его не отпускал. Однако это случилось. И Его Высочество рассмеялся вдруг, прогоняя разочарование Хуа Чэна. А затем вокруг него словно бы стало светлее. — Гэгэ, призраки… Его Высочество закатал штаны, являя белоснежно-чистую лодыжку, которую портила лишь чернильная полоса канги. — Глава Чжунголи говорила об этом: очистить духов Поветрия можно счастьем. Поэтому лисы и пытались… У них простое представление о том, что делает счастливым. Хуа Чэн… сделал Его Высочество счастливым? — Я буду стараться! — пообещал он. — Я непременно найду другие способы тебя порадовать. — Ты сделал достаточно, — покачал головой Его Высочество. — Я безмерно благодарен тебе и именно поэтому попрошу уйти. Кем бы ты ни был… моя канга запечатала мою удачу. Дома, в которых я жил, сгорали в пожарах, их сметало оползнями, захлёстывало наводнениями, а один из них даже уничтожил Цюнци. Оставаться рядом со мной — опасно. — Конечно, Цюнци ненавидят тебя больше всех на свете. Но таких жалких созданий я могу уничтожать голыми руками. Мне нечего бояться, Ваше Высочество, я ведь прошёл гору Тунлу. Его Высочество вздрогнул. Из-за Тунлу? Она напомнила ему о Безликом Бае? Или… — Кажется, ты узнал меня, но я по-прежнему не узнаю тебя, — в голос Его Высочества просочилась едва слышная неуверенность. Хуа Чэн опять допустил ошибку! Но он… он так боялся, что Его Высочество вновь прогонит его. Что же делать? Нельзя причинять Его Высочеству больше боли. Может статься, Хуа Чэн уже разрушил то доверие, что едва-едва успел выстроить. — Ваше Высочество сияет очень ярко. Даже под маской и с чужим именем… ты сразу притянул меня. Поэтому ты не можешь знать всех, кто знает тебя. — Немногие из тех, кто знает меня, готовы использовать этот титул, — его голос едва заметно похолодел. Да, Его Высочество просил не звать его так в прошлый раз, но неужели… — Се Лянь, — послушно сказал Хуа Чэн, хотя внутри всё переворачивалось от такой дерзости. — Да, это имя слышали многие. А имени «Хуа Чэн» я не слышал. Бай Хуа, цветок на алтаре, «я беседую с другом»… — Не слышал. Я сам его придумал, — признался Хуа Чэн. — Потому что когда мы встретились в прошлый раз, имени у меня не было вовсе. И лица моего ты не видел. — Ты… — были ли это слёзы в его голосе? Они всё ещё стояли так близко, что Хуа Чэн, не выдержав, схватил его за руки. — Умереть за тебя — величайшая честь. И я был счастлив, что она выпала мне дважды. Но ещё больше я был счастлив встретить тебя снова. Поэтому я… Это случилось снова. Хуа Чэн не мог поверить, но тёмная аура, окутывавшая Его Высочество, снова ослабла. — Ты… я не ошибся, назвав тебя своим другом. Хоть я и думал, что позволяю себе лишнюю дерзость… — Никогда! — перебил его Хуа Чэн. — Ваше… гэгэ может называть меня как угодно. Пока позволяет мне оставаться рядом. — Если ты пообещаешь мне две вещи, — глаза Се Ляня были чуть-чуть влажными, но теперь Хуа Чэн понял: это не был плохой признак. — Не называй свою смерть «величайшей честью» и не пытайся заполучить её в третий раз. — Я… не оставлю тебя по доброй воле, — пообещал Хуа Чэн, едва удерживаясь от того, чтобы упасть на колени. В конце концов, его бог никогда этого не любил. А потом, в порыве смелости, попросил: — Могу я увидеть твоё лицо? Его Высочество заколебался. Стоило ли взять свои слова обратно? Или, наоборот, заверить Его Высочество, что его лицо никогда не покажется уродливым Хуа Чэну? Однако Его Высочество не стал его дожидаться. Одним простым движением Се Лянь сорвал маску. Духи не пощадили его лицо. Один между бровей, два под уголками губ — как будто под первой маской скрывалась ещё одна, театральная маска для гневливого персонажа, ощерившаяся в оскале. Но его глаза сияли всей нежностью, которой так не хватало равнодушным небесам. И совсем немного — неуверенностью. Как же можно было её развеять? — Гэгэ, хочешь станцевать ещё раз? Се Лянь засмеялся. В самом деле засмеялся. И ответил: — С удовольствием.