Красота

      Мария — хорошая девочка. Из хорошей семьи. С хорошими друзьями.       Мария окончила одиннадцатый класс с красным дипломом и медалью. Сдала экзамены на твёрдые сто баллов по всем четырём предметам. Гуманитарий, сдавший профмат по причине «почему бы и нет?» на отлично. Хорошая девочка из маленького городка, на которую полагали огромные надежды.       Марии на надежды окружающих плевать с размахом. Она не смотрела на них, пока они крутили пальцами у висков, — она выбрала самый далёкий от дома универ, лишь бы быть не здесь. Она не слушала, пока они задавали огромное количество вопросов, — она собирала вещи. Потому что приняла решение переехать раньше, чтобы освоиться. Она ведь взрослая и самостоятельная.       Мария любила самолёты и полёты: так интересно наблюдать свысока за редкими птицами, огромными, казалось бы, тяжёлыми облаками и маленькими квадратиками полей. Она почти как ребёнок. При взлёте — упиралась по-детски пухлыми ладошками о стекло и смотрела в иллюминатор всё начало пути.       А затем Мария вспоминала, что больше небес любила две вещи: низкобюджетные стёбные фильмы и горячих злодеев. Возможно даже, что злодеев чуточку больше. Они ведь такие сильные, горячие и коварные, как их можно не любить? Заставляют множества сердец биться от дичайшего восторга при виде широкой издевательской ухмылки и взгляда из-под ресниц сверху вниз. Элегантно держат оружие в красивых ладонях у висков героев и опасно щурятся, заставляя вывалить нужную информацию.       Мария с превеликим удовольствием вспоминала и включала на половине один из таких фильмов, недосмотренный раньше.       Мир на экране в огне. Деревня сожжена дотла. Люди и полулюди в агонии носятся вокруг. Мёртвые люди и полулюди лежат под обломками. Матери рыдают о своих детях. Дети рыдают о родителях. Протагонист стоит, занеся руку с мечом над. Антагонист лежит под, без признаков жизни. Только ресницы подрагивают и грудь медленно поднимается из-за отвратительной актёрской игры. Победа?       Мария смеялась, замечая под париком антагониста настоящие волосы.       А потом, в какую-то жалкую секунду, пока в фильме стоит драматическая пауза, люди кричат. Не там, а тут. Прямо здесь. Мария не успевает узнать, в чём дело. Герои фильма на её экране многозначительно переглядываются на фоне заката. Удивительно красивый мир у них; две луны, пусть и прифотошопленные очень плохо.       Девушка обязательно бы пошутила что-то про «Титаник», что-то очень глупое и несмешное. Как она любит. Но она не успевает. Громкоговоритель разрывается от паникующего пилота, говорящего о какой-то помехе. В бок самолёта врезается вертолёт. Прямо с её стороны. Стёкла бьются с пронзительным визгом, её собственные кости ломаются, и на глаза попадает чья-то кровь. И мир затухает. Мгновенное, будто его и не было вовсе. Не было всех этих восемнадцати лет жизни. Бессмысленной жизни?       Чёрт бы побрал эти облака, честное слово.       Когда Мария открывает глаза, первое, что она видит — это стремительно плывущее вечернее небо. Краем уха улавливает глухой стук колёс и звон камней где-то внизу. Спустя минут десять только она понимает: всё. Прилетела.       Недалеко кто-то играет на гитаре, один голос что-то напевает, пока ещё два заливисто смеются. Мария думает, что она попала в рай. — Не зря я вызубрила все стихи из кодификатора, — Мария устало говорит и закидывает руки за голову, ногу на ногу. Ей плевать, что голоса и музыка разом замолкают.       Девушка с удовольствием болтает ногой на весу и следит за темнеющими тучам и редкими-редкими точками звёзд. Красиво. И воздух свежий. Доски скрипят около неё, и рядышком садится кто-то. Мария мельком поворачивает голову в сторону. Маленькое, лохматое нечто. То ли девчонка, то ли мальчишка — не понять. Смотрит своими зеленющими глазами прямиком в душу, согнувшись в три погибели и умостив подбородок на тощих коленках. — А ты правда с небес свалилась? — тихо-тихо, почти шёпотом спрашивает, затаив дыхание. — Отец сказал, что ты собой проломила крышу церкви.       По голове этого нечто мгновенно прилетает подзатыльник, и оно вскакивает, тихо охнув и снова убежав, потирая ушибленную макушку. — Приютский паршивец, — недовольно бурчит глубоким тоном мужчина. Мария смотрит на него круглыми глазами и думает, что сходит с ума. — ни стыда, ни совести. Его бы научить уму разуму, да вот некому. Ты как, девчонка? Сильно башка болит?       Высокий, широкоплечий и до ужаса брутальный. Он помогает ей сесть, придерживая за плечи. Хватка сильная, и девушка под ней неуютно ведёт плечами, скидывая его широкие ладони. Она не может перестать на него пялиться: борода, с редкими седыми волосками, заплетённая в толстую косу, будто он викинг какой-то, ей богу, усики, как у француза, закруглённые на концах и густые тёмные брови. Он… один в один протагонист из последнего воспоминания.       Голова Марии на удивление ясна, а шестерёнки в ней в ускоренном темпе крутятся. — Где я? — она совсем тихо спрашивает, хмуря брови, но её голос кажется ей не её. Слишком медленный и тягучий, почему-то на целый тон выше обычного. — Всё-таки шибанулась башкой-то. — протагонист из дерьмового фильма расстроенно и даже как-то заботливо покачал головой. — Тебя нашёл Отец Сенн в своей церкви, а мы везём тебя в деревню. У нас лекари есть, ты не бойся, девчонка. Быстро оклемаешься. Тебя как звать-то?       Мария нервно смеётся. Повозка не менее нервно подпрыгивает на камнях. Вдалеке виднеются высокие мельницы, а воздух пропитывается запахом гари и свежей выпечки.       Хуже рая может быть только дешёвый, созданный на коленке фэнтези-фильм про вечную вражду между самим избранным и самой дьяволицей.       Лучше бы Мария очнулась в мире оборотней и вампиров, ей богу. В бейсбол играть бы научилась.       Первые два дня проходят до чёртиков странно: жители деревни косятся на неё, она косится в ответ. Уже даже живущий на окраине в курсе о «странной девушке, свалившейся с небес прямиком в объятия Отца». Этот Отец Сенн оказывается кем-то типа священника или батюшки, которого, на удивление, в фильме не показывается. Сказывается бюджет, да? В любом случае, слухи о том, что Мария — это ангел, посланный на землю вершить мир и судьбы людей, активно разошлись по деревне в первые же сутки. Самой Марии хочется шутить про глупые подкаты, но она старается не портить свой «святой» образ. Мало ли, вдруг информация какая-нибудь появится, которую ей не побоятся доверить.       Стоит признать, в реальном мире… в настоящем… в данный момент место действия оказывается довольно неплохим. Крестьяне не носят уродски сшитые одежды в пол, деревушка оказывается больше по размеру и богатой на красивые виды. В фильме бюджета на горы и подавно не хватило. А в реальности они есть: раскинулись далеко за лесом, со снежными вершинами. Глубокими вечерами можно увидеть восходящие с небольшим перерывом между луны — Мария готова поклясться, что это самое восхитительное, что она видела за свою короткую жизнь.       Внешностью она не поменялась. Почти. Осталась такой же невысокой, кудрявой и рыжей. Со своими странными веснушками по всему лицу. Только в весе почему-то набрала, приобретя долгожданные мягкие и уютные бёдра. Девушка не жалуется — всегда хотела. Только каждый раз ломает голову и не понимает, почему. Почему голос стал иным, более приятным её слуху, почему её не не любят, но не доверяют, почему именно тут оказалась, почему не умерла, в конце концов.       Или умерла? Мария стоит в воротах деревни. Смотрит в беспроглядную тьму, что не может осветить даже полная луна, и не понимает. Ничего не понимает.       На душе должно быть тяжело, паршиво, но… нет. Ничего. Пустота. Возможное лицо матери, перекошенное от горя из-за новости о смерти дочери… оно не вызывает никаких чувств. И Мария не чувствует угрызения совести. Всё равно по-настоящему они никогда не были близки. — Я чудовище, да? — девушка горько усмехается в темноту, с досадой пиная невиновный камушек. — У меня там мать, отец… семья. Друзья. А я… умерла. Наверное. Или в коме. Не знаю даже, что лучше… — Звучит довольно печально. — Именно! А мне всё равно! — она вскидывает руки. — Мне должно быть очень хреново из-за неизвестности! А я…       Мария осекается и округляет глаза, когда до неё доходит. Ночь, тьма, звёзды и две синие луны — вот все её спутники, но никак не внезапный голос откуда-то извне. Красивый. Мелодичный и артистичный. Женский. В памяти девушки нет никаких воспоминаний об этом, но это только подстёгивает её интерес. Эта особа из фильма? Или, как и Отец, закадровый персонаж? Просто фон, который не удосужились показать на экране? — Ты типа… невидимка? — абсурдный вопрос срывается с губ Марии быстрее, чем она успеет себя осадить. — Я нездешняя. Без манер. Пардон. Всё из-за нервов.       Её нервный смешок остаётся неуслышанным в лесном гуле. Ветер поднимается нешуточный, будто с пустого места, поднимает волосы и полы юбки с какой-то силой и неприятно холодит кожу; тучи накатывают волнами, а затем в одно мгновение начинается мелкий дождь. Не настолько сильный, чтобы промочить до нитки, но достаточный, чтобы волосы слиплись и неприятными вихрами осели вокруг лица. Мария закрывает глаза на пару секунд.       Этого хватает, чтобы незнакомка оказалась близко-близко лицом к лицу и уставилась своими пугающе пустыми ядовито-зелёными глазами. Будто в душу. — Неужели местные дети не предупреждали тебя не ходить ночью в лес? — приятный голос сладкой патокой оседает где-то в лёгких Марии. Ползёт вязкой жижей вниз и путается где-то там, оставаясь, кажется, навсегда. С первого вздоха. — Дети? Н-нет? — девушка говорит на выдохе, не боясь остаться неуслышанной.       У этой незнакомки слишком знакомые ядрёной зелени глаза. Те самые отвратительные линзы, отвлекающие от просмотра. Но этой Трии они идут. Она ведь… демон? Или дьявол? Мария так и не поняла из-за дерьмового перевода.       Дьяволица, что не стесняясь отнимает на протяжении больше, чем тысячелетие, жизни людей, стоит напротив. Выпрямилась во весь свой рост и смотрит сверху вниз с едва заметным хищным оскалом.       У Трии длинные, чёрные, чёрт бы их побрал, как смоль волосы, белая-белая кожа и проникновенно-ядрёные как неон зелёные глаза. Настоящая Триа не носит парики и накладную грудь. У живой Трии множество родинок на открытых плечах, руках и спине. И кожа мягкая. Наверное.       Мария ловит себя на мысли о том, что с огромной радостью готова расцеловывать каждую из них.       У Трии длинные, закрученные и острые на концах рога, берущие начало роста прямо над вполне человеческими ушами. Тёмные-тёмные, под стать волосам. Они ребрятся и переливаются серебристым сиянием под луной, будто перепачканные в хаосе крупными блёстками. Триа медленно клонит голову набок, не сводя заинтересованных глаз с Марии, пока ветер обходит их обеих стороной.       Мария вновь ловит себя на мысли о том, что её волосы похожи на ночь, а блеск подобен лунному сиянию. Красиво. — Вы, люди, забавные, — её тонкие губы тягуче тянутся в едкой улыбке, обнажаются острые концы клыков. — Переступишь черту и отдашь свою душу для меня, моя милая жако?       На идеальном, без единого изъяна лице дьяволицы во внешних уголках глаз закрадываются тоненькие морщинки от дикой и поистине хищной улыбки. Мария могла бы без проблем разозлиться и возразить, что она не какой-то… попугай? но она не делает этого. Она поджимает губы, не смея успокоить собственное живое сердце, и умирает где-то там внутри. Смотрит-смотрит огромными оленьими глазами напротив себя и дышит через приоткрытые губы.       Ради неё я готова быть кем угодно. — Ну же, красота, сделай это. Для меня. Маленький, маленький шажочек вперёд.       Мария не понимает, чего хочет Триа, о чём просит и зачем уговаривает. Переводит взгляд на ладони дьяволицы, что тянутся к ней самой, и не отступает. Ощущение того, что это существо приворожило её, не отступает ни на мгновение. Только лишь усиливается. Иначе почему девушка даже моргнуть не может? — Один маленький шажок вперёд, красота, и я окончу страдания всех этих невинных людей, — изящные, аристократичные ладони обводят воздух совсем рядом с лицом Марии, будто очерчивая мягкий контур лица человеческой девушки, а её плещущие ядом глаза не моргают совершенно. — Ты ведь видишь это. Их страдания. Они запирают свои двери и щемятся в углы, подобно маленьким перепуганным щенкам, стоит только ночи наступить в этом мире. Разве это жизнь? Разве жить — означает бояться каждую ночь? О, они ведь теряют так много! — дьяволица откидывает руку за себя, окидывая лес на обозрение Марии. В самых тёмных уголках леса снурующие туда-сюда огоньки призывают к себе, манят. — Ты, моя маленькая красота, ангел, павший с небес, а значит, должна знать, что бутоны болотных люй распускаются, когда обе луны высоко в облаках! Что маленькие светляки жужжат свои успокаивающие мелодии и освещают лес золотым светом лишь в морозной прохладе северных земель! Всей этой красоты никогда не увидеть при свете солнца. Эти щенки даже не догадываются о том, что что-то подобное может вообще существовать...       Мария внимает её красивым и сладким речам, затаив дыхание. — И они никогда об этом не узнают. Они ведь маленькие забавные люди, которые боятся ходить в лес, как только стемнеет. — Почему они боятся?       Улыбка Трии медленно гаснет. И расцветает восхитительный животный оскал. — Потому что ночной лес — моя стихия, жако.              Мария обнимает саму себя и мелко дрожит из-за холода. Ветер разбушевался лишь сильнее, раздувая огонь, но даже это не согревает должным образом. Наверное, ей стоило бы подойти поближе, чтобы хоть немного нивелировать отвратительную продувающую ночнушку. Красивая, да вот толку от неё на морозе?       Деревня утопает в огне. Снова, как в фильме. Только не на экране телефона, а прямо тут. Здесь, в настоящей жизни. Живые люди, полные ужаса и агонии, выбегают из домов и неистово вопят, пока огонь заживо сжирает их. Воздух пропитывается запахом настоящей жжёной плоти и углей.       Пока приспешники Трии водят адовы хороводы вокруг горящей часовни и сжигают голубоглазых женщин на высоких кострах, дьяволица восседает на этом хаосе. Упивающаяся своей безграничной властью она повелевает ими всеми: поджигает костры и рушит многолетние памятники с весёлым смехом.       Она — синоним безумия. Бессмертное и вечноживущее существо, что упивается властью. — Триа... — Мария вслух тянет её имя, смакуя, словно долгожданный десерт. Буквы приятным весом оседают на языке, и скулы краснеют лишь сильнее.       Красивая до безумия, грациозная и поистине прекрасная. Великая женщина. Или мужчина? В фильме говорилось, что она меняет внешние облики, как перчатки. Оно и неудивительно — такая мощь ведь. И прямо на глазах Марии разворачивается вся эта мощь.       То, что происходит сейчас, совсем не то, что происходило в фильме. Люди не умирали так рано. До основной развязки оставалось не меньше недели: главный герой должен был отправиться в поход, как раз, чтобы отыскать Трию и попробовать заключить мирный договор. Но вместо этого его тело распяли и подвесили в воздухе, прямиком над самым высоким и главным зданием, часовней. Никаких попыток на переговоры.       Так волнительно и заманчиво.       Бесспорно, страшно. В подтверждение этого сердце девушки словно выпрыгивает из груди с каждым стуком. И каждый раз этот звук становится всё более невыносимым. Смотреть на все эти изуродованные тела и осознавать — это всё из-за меня — вот, что поистине страшно.       Ведь это Мария позволила этому случиться. Это она сделала маленький шаг вперёд и ухватилась за холодную и изящную ладонь дьяволицы, вложив в неё свою. И именно в этот момент всё изменилось: мир заиграл огнём и зазвучал криками.       Животное удовольствие на лице дьяволицы сказало собой всё гораздо лучше, нежели слова. Мария не помнит, видела ли она что-то более прекрасное. Потому что искромётный взгляд приоткрытых зелёных глаз, обрамлённых чёрными подрагивающими ресницами, сорвавшийся с тонких, изогнутых в улыбке, губ редкий выдох — они выбили почву из-под ног Марии.

Она смотрит так на меня. Только на меня.

      Это единственная причина, по которой она не жалеет. Неважно, что будет с ней дальше. Важно лишь то, с каким упоением Триа уничтожает то, что так долго мозолило её прекрасные глаза. Она ступает изящным движением босыми ножками на грязный гравий земли, и её ступни пачкаются в поганой крови этих крестьян. Жалких щенков, что боялись всего подряд. Один из чертей ловит невесомые полы её накидки — не дай боже, чтобы они взяли на себя эту отвратительную грязь. Тело отмоется даже от грехов, а вот одежда — нет. За её спиной часовня горит красным пламенем, висит тело мертвеца, что не спас свою деревню, а черти кланяются в пол, все в грязи и копоти. Это всё почти сюрреалистично, но вот Триа, подобная богине, стоит там, настоящая и живая. Убившая только что целую деревню. Лишь кровь пятнает её стопы и ладони.       Мария смутно помнит то, как пошла в её сторону, словно заворожённая, а потом сорвалась почти на отчаянный бег. Совсем не понимает то, насколько прекрасно и возбуждённо выглядит сама: глаза распахнуты и сияют, скулы покраснели и губы тянутся в непроизвольной улыбке. Будто она видит свою самую любимую игрушку впервые за много лет. Хватается своими человеческими маленькими ладонями за испачканные кровью холодные ладони дьяволицы и тянется к ним, словно нуждается больше, чем в кислороде. — Хочу уйти с тобой...       Тихо шепчет, вскидывая вверх подбородок и почти не моргая. — Забери меня. Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! — она понимает, что ведёт себя, словно ребёнок, но ничего поделать не может. — Я ведь впустила тебя! Это из-за меня ты убила их всех! Благодаря мне!       Девушка не хочет отпускать чужие ладони. Прижимает их по обе стороны своего лица, к своим щекам, и смотрит на Трию с волнительным томлением. Облизывает собственные губы, тихо выдыхая. — Ты восхитительная... Я так чертовски сильно тобой восхищаюсь... — Правда? Но разве тебе не грустно, красота? — тягучий и улыбчивый голос Трии не делает лучше. Он лишь сильнее туманит голову — Мария уверенно отрицательно качает головой.       Кроткими движениями дьяволица ощупывает чужие мягкие щёки под пальцами. Подбирается к мочке уха и почти-что-заботливо убирает рыжую прядь волос с миловидного личика. — Тебе должно быть грустно. — Но мне не грустно. Они ведь ничего не значат! — Там были женщины и дети. И они мертвы. — И что? Я всё равно никого не знаю. Только имена, и то плохо помню. Вообще не помню. Совсем-совсем! — Я — само зло, а ты — человек, красота. Бойся меня. — Но ты такое восхитительное зло! Из-за тебя моё сердце сходит с ума! Возьми ответственность за это!       Осталось только ножкой топнуть для уверенности, но Мария не делает этого, просто поджимает губы и немного хмурит брови. — Хочешь уйти вместе со мной? Убийцей? Исчадием ада? Самым отвратительным существом в мире? — Триа ухмыляется уголками губ и снова клонит голову набок. Мария снова кивает головой, и дьяволице хочется расхохотаться во весь голос. — Ты отвратительный человек, красота!       И для Марии нет ничего вокруг: ни чертей, ни морей крови, ни огня. Только они вдвоём. Только она с выпрыгивающим из груди сердцем, в этих нелепых ботинках и ночнушке. Только Триа, что оглаживает её лицо и весело скалится. Только её весёлый смех, звучащий подобно раскатам грома в ночи. И пошло всё остальное к чёрту. Мария никому её не отдаст.       Как живут всякие дьяволы и тому подобное? Как отшельники, в пещерах? В лесах, как можно дальше от людей? Мария до этого момента даже не допускала мысли об этом, хотя уже пора. У неё волосы подвязаны новой синей атласной лентой, но пряди всё равно в лицо лезли. Она отчаянно пыталась сдуть их прочь, но плюнула уже после третьего раза.       В том дерьмовом фильме Триа жила в каком-то задрипанном каменном домике на отшибе мира.       Но сейчас Мария идёт взволнованным хвостиком за ней по длинному коридору. Смотрит по сторонам, а у самой глаза широко распахнутые в недоверии и шоке: домик на отшибе оказался огромным замком с дорогущим и стильным интерьером. Огромные картины в позолоченных рамах на стенах, шикарные ковры повсюду, мягкие, изящные софы по всему поместью и даже слуги. Человеческие женщины. Пускай они спешно кланяются в самый пол при виде Трии и боязливо сжимают полы одежды, но они все, как одна, розовощёкие и здоровые на первый взгляд. Вряд ли их физическое здоровье в опасности. В отличии от ментального. Видно, что не голодают и спят достаточно, просто страшатся Великой и Ужасной.       Они оказываются в одном из множества комнат, когда Триа вальяжно садится на одну из десятков соф и удобно устраивает на пуфике для ног свои ступни. Рукой дьяволица подпирает свою щёку, полулёжа, и смотрит заинтересованным взглядом на Марию, что стоит напротив. — Рассказывай же мне, красота, — Триа улыбается своей обычной улыбкой.       Одна из служанок, поклонившись, ставит ведро с водой около дьяволицы и, окунув тряпку, принимается чистить засохшую и не совсем кровь с тела госпожи. Не быстро, а, скорее, аккуратно и тщательно. — Что... рассказывать? — глухо спрашивает девушка, моргнув. — Ты права, — она мурлычет почти что довольным донельзя тоном. — это благодаря тебе. Эти глупые щенки оказались достаточно умны, чтобы защитить свою деревню от всякой нечисти вроде меня. — Триа весело без звука смеётся, а её клыки опасно блестят при лунном свете. — Создали черту, которую я могу перейти лишь с разрешения изнутри. И, кто бы мог подумать, что моим приглашением станет ангел, павший с небес!       Мария хватается за собственные щёки в смущении, не смея отвести взгляда от неё. — Если бы не ты, красота, я даже не знаю, когда смогла бы пересечь черту. И смогла бы вообще ли...       Так странно... Величайшее зло признаётся в своей слабости простой девушке по меркам этого мира? Ещё и следит неотрывно за каждым действием, подобно хищнику, готовому напасть в любой момент. Хотя, что уж там, Триа — без сомнений хищник. Злодей, убивающий ради развлечения и власти. Но, чёрт возьми, насколько же она привлекательна и горяча... Величайшая и властная... мурашки по телу Марии бегут вовсе не без причины. Девушка вновь обнимает саму себя и заставляет переключить внимание на что-то другое. В окно например. Надо же, там океан. Или море? Огромная синяя и бескрайняя лужа, отражающая двойной лунный свет, да. — Давай, красота, проси у меня что угодно твоей человеческой душе.       Уголки губ дьяволицы тянутся ещё шире от предвкушения. — Прям... вообще всё? Ну, то есть, абсолютно? — Мария быстро возвращает удивлённый взор на собеседницу. — На что хватит твоего воображения. Вперёд, — она махнула рукой. — без ограничений. Бессмертие. Богатство. Власть. Обычно вы, люди, просите именно это. — Хочу тебя.       Стыд и ясность покидают разум, а слова всё-таки срываются с губ. Без задней мысли совершенно. — Меня?       Сердце девушки заходится самым бешеным ритмом за всю её жизнь, а душа определённо уходит в пятки. Чёртов дьявол. Она точно не змеюка-искуситель? Иначе почему её взгляд обжигает похлеще огня, а язык так красиво, плавно и призывно очерчивает контур розовых губ? Почему служанка мгновенно бежит вон из комнаты, оставив ведро с тряпкой? Мария не понимает и даже не хочет. Сердце пропускает удар ещё сильнее предыдущего, когда женские черты лица прямо на глазах становятся более острыми, но не менее аристократичными. — Даже такого? — иной голос горит жгучим интересом и весельем. Всё такой же тягучий и притягательный, только более грубый и глубокий. Мужской, не женский.       Дьявол? становится ещё выше и раздаётся в плечах. Встаёт с места, делая шаг к девушке. — Я буквально предала весь свой род, впустив тебя внутрь. Так что да. Абсолютно. — Достойный ответ, красота.       Его большая ладонь накрывает всю её щёку разом. — Но тебе стоит уточнить своё желание, — он весело ухмыляется, неожиданно грубо хватая её за волосы и запрокидывая её голову вверх. Глаза в глаза. — чтобы не было всяких неловких оплошностей. — Я никогда не жалею о своих выборах. — Я не сомневаюсь, красота. Просто подумай.       Мария, прикрыв глаза, кусает губы и медленно дополняет своё желание с ощутимым волнением в голосе. — Хочу быть твоей женой. Возьми меня в жёны. Плевать, как ты выглядишь. Ты чертовски горячий злодей. Мне нравятся твои взгляд, улыбки и жесты. Твоё наслаждение этой жизнью нравится. Хочешь — берёшь. Это... восхитительно. Ты не подчиняешься никому и никогда. Я хочу быть такой же. И быть рядом с тобой. Даже если однажды умру... просто позволь мне!       Её слова звучат почти отчаянным, но требовательным эхом по комнате. Снова она звучит как капризный ребёнок, и снова ей плевать на это. Она что, дура, упускать такой шанс? — Звучит интересно... — дьявол с оскалом касается большим пальцем её нижней губы, пока хватка его второй руки тяжелеет в её спутавшихся рыжих волосах. Но Мария не жалуется. Терпит, потому что приятно. И облизывает в нетерпении губы, стоит ему убрать свой палец. — И каково же твоё имя, красота, павшая с небес?       Имеет ли смысл говорить о том, что после этого в том мире разошлась легенда? Легенда, которая рассказывает про Ангела, который пришёл вершить мир и добро, воевать против Великой и Ужасной, но по какой-то причине встал на одну с врагом сторону тьмы. Плевать, что Мария — вовсе не ангел, и у неё даже в мыслях не было идеи ввязываться в какие-то войны. Просто маленький человек со своим мировоззрением, ухватившийся за шанс стать наконец-то поистине счастливым.       Но легенды на то и легенды. Пусть существуют. Мария разрешает.