***
Девочке было три. Она родилась в благополучной семье человека состоятельного, мудрого и доброго. Они жили неподалёку от деревушки, в доме на склоне сверкающего серого утёса. Океан далеко внизу переливался, словно его поверхность представляла собой сплошные бриллианты. Мать расчёсывала маленькой девочке волосы и пела. Песни были только о хорошем — об океане и королевствах под ним, чтобы дочка видела только хорошие сны. Это случилось давным-давно, когда мечты танцевали на туго натянутом канате между этим миром и потусторонним. И сны маленькой девочки — прекрасные и ясные, как море, завлекали существ из тьмы. — Иди к нам, — шептал они, пытаясь приблизиться. Они протягивали свои когти из теней, в которых жили, и царапали её. Девочка хваталась за маму и плакала. Вместо хороших снов она стала видеть ужасные вещи — существ с множеством глаз, голосов, которые показывали все кошмары другой стороны. Ей хотелось перестать видеть сны. Отцу и матери хотелось плакать вместе с ней. Они делали всё, что могли, навещали всех мудрецов, всех целителей на сотни миль вокруг. Молились во всех храмах всем богам — даже богам смерти, бурь и войны. Но боги были слишком вовлечены в собственные интриги. Девочка плакала и плакала, пока глаза не перестали увлажняться, а душа — утекать, как вода через решето в пустыне. Ночная пора, когда-то приятная, стала для семьи чудовищной, потому что девочка ворочалась, хныкала и просила, чтобы это прекратилось, чтобы всё это прекратилось. И мать с тонущей душой и хладными руками молилась всему, что могло услышать. Вновь обращалась к глухим богам, а когда те не отозвались, начала обращаться к лесу, реке и самому небу. — У меня есть всё, кроме одного, — шептала она, стоя у окна и извлекая из рукава маленькую, но тяжёлую монетку. Она продолжала говорить в пустоту, ни с кем и ни с чем. А может, она говорила с ночью или бледным диском на небе. — Я всё тебе отдам, — оцепенело повторяла. — Всё, что имею. Она опустилась на колени и положила вытянутые руки на подоконник. Монетка сверкнула в лунном свете. Проходили часы, мать ушла в себя и плакала без слёз, пока не провалилась в сон. Из-за рамы протянулась рука и забрала покоившуюся в раскрытой ладони монетку. — Я услышал твоё желание. Часы спустя мать проснулась и вернулась в комнату дочери. Сердце наполнял ужас, но когда она взглянула на кроватку, увидела, — впервые за долгое, долгое время — что маленькие ручки ничего не стискивают, а бровки не нахмурены. Вспомнив про монетку, она проверила подоконник, на котором оказалось пусто. На глаза её снова навернулись слёзы — но не горькие слёзы отчаяния и страха. Она с радостью встретила эти слёзы, как и нечто, что услышало её и приняло плату. — Пожалуйста, пусть она всегда будет счастлива. Оберегай её.***
Как и во многих историях, в этой есть первая встреча. Одни встречи происходят случайно. Другие предписаны перстом судьбы, начертанные на ткани реальности невидимой и несмываемой рукописью. А некоторые встречи упущены. Случись такое в этой истории, вы бы её так и не услышали.***
Девочке было десять. Она была полна приключений, честности и сообразительности. Даже в столь юном возрасте её уже начинали провожать взглядами, когда она в компании маленькой семьи заходила в город или выходила из него. — Однажды она будет красавицей, — перешёптывались хозяйки. — Она уже красавица, — больно быстро отзывались их мужья. Девочка не помнила своих снов, хороших или плохих. Ночи её, сколько она себя помнила, были спокойными, тихими и пустыми. Иногда, думала она, возможно… Но потом что-то всегда отвлекало, и она откладывала мысль на другой день. Любила она одно — прогуливаться в одиночестве, улизнув через чёрный вход старого дома. Как-то раз она спустилась по узкой каменной тропке к океану и зашла в воду по щиколотки, слушая шум прибоя. — Будь осторожна, — услышала она голос у себя за спиной. — Здесь сильное течение. Она обернулась и увидела мальчика. Он не был похож ни на одного из виденных ею мальчишек. Его тёмные волосы были собраны в высокий коротенький хвост, одежда — как у всех деревенских детей и такие же башмаки. Он не был высоким — выше неё, да, но не намного, и когда она посмотрела ему в глаза, он, казалось, задрожал, будто отражение в водной зыби. — Хорошо, — сказала девочка и оглянулась вокруг, ища его сопровождающих. К моменту, когда она снова обернулась, он уже исчез.***
Вы раньше слышали эту историю? Девочка едет с семьёй к океану. Они гуляют вдоль берега, который когда-то, много лет назад, вздымался над горизонтом высоченным утёсом. Среди коряг и битых камней она замечает на песке что-то блестящее и поднимает. Монетка.***
Девушке было шестнадцать. Она вышла замуж за человека богаче отца и красивее любого знакомого деревенского парня. Она вышла за него, хотя он смотрел на неё, как волк на спящую отару. Она вступила в брак, потому что мать занедужила, а отец превратился в одного из тех молчаливых израненных людей, начинавших горевать о любимых ещё до их смерти. Она вступила в брак, чтобы не быть им обузой. Она стала его женой по конкретной причине, которую никогда бы не назвала вслух, — иногда, при определённом освещении, глаза мужчины казались голубыми. Она отдалилась от берега моря, от приливов и отливов волн, когда-то подхватывавших её в свои объятия. Покинув родной дом, она снова стала видеть сны. И хотя эти сны начинались хорошо, они завлекали чудовищ. Девушка, жена волка, снова стала слышать голоса. В отчаянии она обращалась к молодому супругу. Она была ещё ребёнком, пугавшимся непривычных холодных стен, криков из ночных кошмаров. — Прошу, — стенала она, земно кланяясь перед ним. Она сжимала голову в надежде, что это поможет заставить их замолчать, поможет дать ей покоя. — Я не знаю, что делать. Я просто хочу спать. Мужчина, перед которым она преклонялась, отвернулся, скривив в отвращении губы. — Я не намеревался жениться на одержимой или ведьме, — выплюнул он. Она отшатнулась от его жестоких речей, как собака, которую пнули. Но он не отверг её, теперь они были женаты. Он запер её в самой маленькой комнатёнке — камере в недрах дома, без окон и с голыми стенами. Всем друзьям он говорил, что его жена тяжело больна. Пару дней спустя, когда он рассудил, что она уже успела взять себя в руки, — или, на худой конец, побиться головой о каменную стену, пока голоса не умолкли — открыл дверь темницы и обнаружил её лежащей неподвижно, как труп. Он отвёл её в другую комнату — наверху, с окном — и приказал слугам привести её в чувства. Однако когда один из прислуги в исступлении примчался к нему и повёл в новую комнату, там не оказалось ничего кроме обчищенной кровати. Он выглянул в окно, из которого тянулись грубо связанные между собой занавески и простыни, и понял, что остался в дураках. Девушка добралась до лесной опушки. Там, где кромка деревьев сходилась с лугом, обитала громкая, манящая тьма. — Добро пожаловать, дорогая, — говорила она множеством ртов. Множество глаз наблюдало, как она мотает головой в изнеможении, страхе и голоде. — Добро пожаловать. Мы поможем тебе больше никогда не чувствовать боли. Тебе больше не придётся плакать, не придётся страдать. Мы поможем тебе снова увидеть семью. Она не хотела — сперва, но начала медленно идти вперёд. Затем быстрее. Она задержалась, споткнувшись о выступающие корни, и лесная тень протянула к ней все свои руки. Языки лизали края деревьев, смеясь влажно и голодно. — Стой! — крикнул голос у неё за спиной. И девушка остановилась. Она уже слышала этот голос. Она обернулась и увидела юношу. Что-то забурлило в ней, как морская пена — воспоминание о мальчике с точно такими же глазами, который подошёл к ней на берегу. Только теперь его очертание не рябило и он очевидно выглядел старше. А ещё в его глазах таилось нечто ужасное. — Не слушай их, — велел ей он. Голос был таким холодным, что она поёжилась. — Это… Его губы шевелились, и она глазела на них, стараясь различить слова. В ушах слишком громко звенело. Похоже, он сообщал что-то важное, но она так устала… так устала и так боялась, колени подкашивались, пока она стояла там, на опушке леса, а голоса всё рвались к ней. Она не помнила, как так случилось, но она вдруг оказалась вдали от деревьев и загребущих теней. Вдали от дома мужа и его грубых каменных стен. А потом — она поняла, что упала, а этот юноша, чужой и в то же время знакомый, нёс её. Руки были тёплыми, надёжными, но тряслись. — Прости меня. Девушка попыталась повернуть голову, но шея задеревенела. И ей было так уютно — по крайней мере, после стольких кошмарных снов. — Я не мог помочь тебе… когда ты была там, — в словах слышалось столько отвращения к себе, что его боль отозвалась в ней. Если бы она только могла открыть рот, то сказала бы ему что-нибудь… Она проснулась в темноте на чём-то мягком. Приподняв голову, она осмотрелась, и когда глаза привыкли к нехватке света, увидела лишь небольшой очаг. Рядом притаилась чёрная фигура, размытым силуэтом выделявшаяся на фоне тусклого шипящего пламени. — Кто ты? — спросила она, но на самом деле вышло только «Кто?..». Он повернулся на звук голоса, и его бледность в тусклом свете потрясла её. Лицо у него было с заострёнными чертами, затенённое, пугающее, и на миг она решила, что одно из существ, мучивших её по ночам, наконец ожило с её пробуждением. — Мне не хочется тебе рассказывать, — в конце концов тихо ответил он. И повернулся к ней спиной и лицом к огню.***
Девочка берёт монетку с собой в город. Что-то в ней согревает ладонь. Старая, но тяжёлая. Странное, но приятное чувство. Она бросает её в свой кошелёк. Она даже не знает, сможет ли её где-то потратить. Но как же хорошо просто держать её при себе.***
Девушке было семнадцать. Год закончился и сменился новым под тёмным потолком этого тихого, мягкого и тайного места. За это время она отчасти исцелилась, кое-чему научилась. — Ты особенная, — сказал ей юноша. — Ты видишь этих существ — этих гадких тварей, которые сами приходят к тебе. Ты для них как приманка. Она бросила взгляд на свои сжатые кулаки: ногти впивались в кожу, оставляя розовые полумесяцы. — Не всегда, — полушёпотом произнесла она. Он потянулся к её рукам, и она инстинктивно отпрянула. Он отстранился, извиняясь одними глазами. — Это не потому, что с тобой что-то не так, — добавил он. Её глаза стали искать встречи с его, но он опять отвернулся. — Смотри на это как… не знаю… может… как на мошек вокруг свечи. Они… не могут держаться в сторонке от света. Девушка опустила голову, пряча лёгкий румянец, но юноша не заметил. Он по-прежнему смотрел на пламя. — Я был порождён желанием, — пробормотал. — Меньшее, что я мог сделать, — это исполнять его должным образом. Её дыхание сбилось. — …Что ты сказал?***
Вот что происходит — отдаёшь монетку и получаешь желание. Если оно сильное, что-то тебя услышит. Какая-нибудь далёкая звезда, возможно. Или что-то из тверди, соли и огня. Вот что происходит, когда человек создаёт бога.***
Несколько дней спустя, когда ей значительно полегчало, они вернулись к деревне у моря. К тихому дому, где остался жить отец, до сих пор ожидая прихода матери оттуда, куда в конце концов забрал её недуг. Девушка не замечала, как странно глазели на неё деревенские женщины и их мужья. Не слышала их шепотков о хорошенькой молодой жене этого великого зажиточного человека, которая воротилась одна и такая бледная, такая тощая… Потому что она не была одна.***
И богу никогда не забыть, для чего он был создан, во что бы то ни стало. Даже в этой жизни, последней из сотни.***
Девушке было ещё семнадцать. Она с серьёзностью воззрилась на него — бога с лицом юноши и целым веком в глазах. — А теперь расскажи, — велела она. Они сидели на краю утёса бок о бок. Он скосил на неё непонимающий взгляд, и она едва не рассмеялась ему в лицо, но быстро вернула себе серьёзность. — Расскажи, почему я была там совсем одна. И почему… почему вернулись голоса. Её голос был спокойным, хотя костям хотелось стать жижей, стоило подумать об одиночестве и ужасах того места. — Магия, — просто сказал он. Вот и всё — у кого-то зубы были острее, острее даже, чем у богов. У девушки остались ещё вопросы, но она держала рот на замке. Закупоренные, они разрастались в горле, и выглядела она, должно быть, странно, потому что юноша поглядел на неё с тревогой и любопытством: — Что на этот раз? Она снова чуть не рассмеялась. — Да просто... Ты следил за мной? С тех пор, как... Голос резко поднялся и сорвался, не дав словам выйти наружу. Он улыбнулся — впервые на её памяти — и всё её дыхание втянула атмосфера. — Я очень хорошо тебя знаю, — только и ответил он, всё ещё улыбаясь. И тогда, в этот самый миг, ей показалось, что больше она никогда не сможет дышать. — Ты вся красная, — заметил он через некоторое время. — А ты для того, кто зовёт себя богом, ужасно грубый, — парировала она, зарумянившись ещё гуще. Он засмеялся, и она присоединилась к нему. Оба отвернулись, и поначалу неудобная минута молчания стала приятной. — Пойду внутрь, — наконец объявила она, и он кивнул: — Я останусь здесь. Она забрала эти три слова с собой в дом, как жемчуг в кармане. «Я останусь здесь».***
— Странноватое имя для кота, — рассуждают подруги, изучая объявление о пропавшем животном на людной улице. Она не слушает. Сават джунглей Тоно куда интереснее какого-то там кота. Монетка тяжёлая и тёплая, но она к ней так привыкла, что уже и не замечает. Тема разговора меняется. — А тебе кто-нибудь нравится, Хиёри? — спрашивают у неё.***
Девушка вышла за волка, но полюбила бога. Она сыпалась, как крошащаяся на мелкие кусочки и падающая в океан почва, со временем разрушаясь всё больше и больше. Уже было слишком поздно: вскоре она целиком стёрлась, — утонула — и отчаяние и упоение от всего этого переполняли. — Как же я смогла? — спрашивала она саму себя, без сна ворочаясь в постели. Подобные вопросы она задавала уже часами, пока свет вновь не приобрёл нежно-розовый оттенок. — Могла ли я как-то это предотвратить? Он бог. А я... — дыхание резко оборвалось. — Я — нет. Я… беспомощна. Остаток времени она растратила на полнейшие глупости: наполовину избегая его и наполовину преследуя. — Что-то не так? — спросил юноша, после того как она уложила больного отца спать и вместе с ним присела на краю утёса. Впервые небо было сплошь в облаках. — Нет. — Ты лжёшь. — Не лгу. — У тебя на лице «я лгу» написано. — Вздор. — Эй, я знаток по части и тебя, и вздора. — Ну у меня ведь не было выбора, так?! Она вспылила, разгневанная тем, с какой точностью, данной без всяких усилий, он умеет читать её. — Это нечестно, — продолжала она, хоть тонюсенький внутренний голос пищал, чтобы остановилась, пока не поздно. — Нечестно! Всё это время ты скрывался от меня, защищая от кошмаров, а я тебя даже не знаю! Вот что не так! Ты знаешь обо мне всё. Ничто... ничто во мне для тебя не секрет. А ты... — она перевела дыхание, и воздух раскрошился внутри подобно стеклу. После всех криков следующие слова вышли очень тихими: — Ты — загадка, бог. Почему тебе дано быть загадкой, когда ты видел все мои слабости? Всё... человеческое? Девушка шмыгнула носом и опустила глаза. Она подумала, что, наверное, всерьёз его разозлила, ведь замолчал он надолго. Когда она таки сумела призвать остатки храбрости где-то с уровня лодыжек, взглянула на него. Он смотрел на неё с увеличившимися от шока глазами. Ни следа забавы или ярости. Он выглядел напуганным. — Я бы не сказал, что в тебе есть хоть что-то слабое, — пробормотал он, неловко перемещая свой вес, чтобы подсесть ближе. — Ничто в тебе никогда не говорило о слабости. Никогда. За всё время, что я знал тебя. Внизу её живота, как маленькое солнце, разгорелось что-то новое, пугающее и неистовое. И прежде чем оно успело вскипеть на губах, он сказал это первым, будто хотел только одного — поскорее покончить с этим: — Конечно, я люблю тебя... И... здесь выбора у меня тоже не было. Они сидели, потеряв дар речи, — девушка семнадцати лет и юноша-бог — а на утёс упал золотой свет, когда облака расступились перед закатным солнцем.***
— Да нет такого, — протягивает Хиёри, чуть отстав от товарок. И что-то заставляет её повернуть голову, трепеща под рёбрами, как древнее воспоминание. А затем, к ужасу всех остальных, она выбегает на дорогу.***
Быть может, слова отменили некое волшебство. Только «Я люблю тебя» слетело с губ бога, как барьер вокруг них обрушился. Девушке было семнадцать и не годом больше, когда зло, которое она неумышленно взяла в мужья, снова нашло её. — Дурной тон говорить такое чужой женщине, — произнёс холодный голос, и её внутренности содрогнулись. Этот голос был ей знаком. Медленно она поднялась на ноги и развернулась к своему мужу. — Загрызть обоих, — скомандовал он стоявшим рядом волкам — огромным, с масками на мордах и стекающими по клыкам в мясистых пастях слюнями. Он вскинул руку и с устрашающей быстротой опустил, словно разрезав воздух ножом. Звери бросились вперёд. Закатное небо стало кроваво-красным.***
Её тело отскакивает от крыла грузовика и падает, как скомканная бумага.***
Она попыталась что-то крикнуть, но не успела рот открыть, как он оттащил её себе за спину, подальше от края. Он стоял между ней и существами в масках. — Ты сейчас не в своей безопасной усадьбушке, маг, — прорычал он, и по её позвоночнику побежал мороз. Не самый неприятный. Волки заскулили. Однако мага, видно, не беспокоил их страх. Он смеялся, пронзительно и безобразно, и даже с такого расстояния девушка увидела, что его лицо перестало напоминать человеческое. Всё произошло слишком быстро. Тень закружилась у неё за спиной. Голоса, они вернулись, все разом, и закричали с такой силой, что у неё вырвался затяжной вопль. Всё вокруг побелело, её охватила боль, превосходящая телесную. С горящими лицом и глазами она повалилась наземь... Мгновение или вечность спустя она пришла в себя и услышала собственный голос, просящий — молящий — убить её: — Пожалуйста! Пожалуйста, прости! Пожалуйста, я... хочу... — она замолчала, стыдясь сказанного без её на то воли. Ей казалось, что она разрывается на части, расходится по швам. Послышался другой звук — душераздирающее, сухое и хриплое рыдание. Сперва она решила, что сама издала его, но он доносился от согнувшейся над ней фигуры. — Прекрати, — потребовал он почти без сил. — Умоляю, не делай этого с ней. Маг пропустил всё мимо ушей. Он обращался только к девушке: — Если бы ты выполнила своё предназначение, мне бы не пришлось причинять тебе боль. Если бы ты, как было задумано, привела ко мне аякаши, мне бы не пришлось убивать твоего жалкого хранителя. И тут же её опять потащили на дно, внедряя пекло через горло и глаза и заставляя безжалостно себя царапать. Но что-то держало ей руки, хотя она брыкалась, извивалась и пыталась подавиться собственным языком. Наконец, наконец-то, это прекратилось. Она со стоном задрожала, вдохнула грязь и закашлялась. Нежная, тёплая, легче пёрышка рука убрала волосы и приподняла её голову за шею. Она оказалась прижатой к другому телу и захныкала, ожидая новую волну мучений. — Эй, — прошептал он. — Тише. Всё хорошо. Он вложил что-то в её ладонь. Что-то тёплое, гладкое и закруглённое. Чересчур тяжёлое для такого маленького размера. — Подержи, ладно?***
— Ты что, полный идиот?! — верещит она в лицо этого глупого, тупого парня, кинувшегося на дорогу за бродячим котом.***
— Бог лучше каких-то старых аякаши, — говорил юноша, прижимая её к себе. Тело было измождено, глаза — сухими и бескровными. — Как тебе такая сделка? Наступила тягостная, расчётливая тишина, пока маг обдумывал предложение. Девушка смогла поднять одно веко и увидеть, что он постукивает длинным тонким пальцем по подбородку. Один из зверушек петлял у его ног и не сводил нервного взора белого глаза с бога. Она попробовала разорвать эту тишину, но на неё шикнули. — Просто держи её покрепче. Всё будет в порядке. Ей хотелось спросить: раз всё в порядке, почему по лицу у него течёт кровь? Раз всё в порядке, почему он сжимает её в объятьях? Как будто боится, что её душа выскользнет, а он не поймает. Она так крепко сомкнула пальцы вокруг гладкого кружочка, что заныли костяшки. — При одном условии, — заговорил маг. — Ты должен переродиться в соответствии с моими желаниями. Ты станешь моим личным богом. Лбом девушка ощутила, как прерывисто сокращается его горло. — Согласен. А она? — Я избавлю девчонку от мучений и подарю ей желаемую смерть. — Стой, нет... я не это... — Ты просил только перестать терзать её. По мне, это считается.***
— Спасибо, кстати, — говорит он ей в больничной палате. — Хоть меня и не нужно было спасать. Что-то дёргает её — эхо эха. Должно быть, ей это просто почудилось. Только так это можно объяснить. Воображение... или сон. И всё равно дать ему эту монетку кажется правильным. Она сама не знает, почему так долго её хранила. — Сделай меня нормальной, Ято, — твёрдо говорит она, когда он блаженно суёт монетку себе в карман. Она не спрашивает, почему его пальцы задерживаются на ней, слабо сжимая, будто ища в этой крохотной вещице тепла. — Я услышал твоё желание! И вот девушка и бог сталкиваются лицом к лицу. Одна стремится вернуть себе прежнюю жизнь, другой надеется создать себя заново, и оба это чувствуют, но ничего не говорят. Оба раньше слышали эту историю.***
Она стала казаться себе лёгкой и воздушной, как будто её дух свободно парил под кожей. Он прижал её к себе ещё крепче, грея сильнее, и склонился над ней, как скупец над своим скарбом. — Тебе нельзя забывать меня, — взвыл он ей в сгиб шеи. — Нельзя. Пообещай. Она не знала, возможно ли вообще дать такое обещание, но слабо кивнула. — Тогда в другой раз? — спросила она, наконец обретя дар речи. Голос дрожал так, точно принадлежал ветхой старушке. Он поднял голову. По-прежнему прекрасен, так прекрасен — даже в крови, и с чем-то ещё темнее, что текло по коже, как испепеляющая грозовая туча. — В другой раз, — согласился надломленным голосом, но улыбнулся. А потом поцеловал её. Губы были потрескавшимися, скользкими от крови и абсолютно безупречными. Она ощутила, как что-то тёплое капает с его лица на её. Скорее соль, чем кровь. Она не хотела отпускать его. Не хотела оставлять совсем одного, опустошённого и страждущего. — Всё хорошо, — сказал он, касаясь своим носом её невесомо, как трепетание крыльев бабочки. — Всё будет хорошо. Я найду тебя. Она ещё раз кивнула. А потом юная, влюблённая и исчезающая девушка шепнула своему плачущему богу: — Найдёшь. И может, в следующий раз я спасу тебя.