Хочешь попроБовать?

— Хочешь попробовать? — Сатору закидывает в рот очередную чипсину, облизывая специи с солёных пальцев. Сугуру отвлекается от телефона, глядя на Годжо с лёгким прищуром. Она, признаться, не особо любила подобные снеки, отдавая предпочтение чему-то более полезному, но отказать в единственной чипсинке своей девушке не могла — не так уж сложно порадовать её подобной мелочью. — Давай, — тянется корпусом чуть вперёд, приоткрывает рот наготове, но в ответ слышит только звонкий смех Годжо. Ах? Гето тут же хмурит аккуратные брови, недовольно глядит на Сатору, не имея ни малейшего понятия, что могло вызвать такую реакцию. Она как-то не так склонилась? Слишком глупо раскрыла рот??? Нет, бред, однако Годжо всё равно тянет ей снек, тыча в надутые губы. — Ну Гуру, не дуйся, я просто хотела предложить тебе нечто, мм, иное, — на её щеках мелькает озорной румянец, который девушка скрывает очередной охапкой чипс в рот — словно боится, растягивает момент, пока Гето не спросит прямо. Это вполне в духе Годжо. Сугуру вздыхает, принимает солёность с рук, задевая губами пальцы, и прежним взглядом окидывает Сатору. Та продолжает играть дурочку, придвигается ближе, жмётся в лелейных объятиях, словно они итак не провалялись весь день в постели под предлогом «в выходные нужно отдыхать». Гето этому только содействует, мягко ероша светлые пряди — пахнет ананасом, Богиня, где она только достала этот шампунь. — И что же? — ладно, скрывать смысла нет, Годжо её заинтриговала, пусть обычно все «хочешь попробуем» кончались тестом новых карт в роблоксе. Не то чтобы Сугуру была против, но. — Но если это новый плейс, то я пас, мне слишком лень, — она тянется в томном зевке, подтверждая собственные слова. Сатору и не выглядит опечаленной, подхватывает свободную ладонь Гето, ласково играется с её длинными пальцами — скрещивает с собственными, прижимает подушечки к подушечкам, балуется, продолжая также непринуждённо болтать под приятными оглаживаниями волос. — Не-а, вовсе не это, — она задирает голову назад, пронзительной голубизной впиваясь в расслабленную Сугуру, — я хочу заняться с тобой сексом. Сатору произносит это так спокойно и легко, что у Гето на пару секунд спирает дыхание, щёки по-глупому багровеют, а рот приоткрывается в немом вопросе. Богиня точно ненавидит Сугуру: резкая прямота Годжо всегда вышибала из неё дух, но в этот раз — по-особенному. Они вместе с конца средней школы, до этого отсидев младшие классы порознь из-за слишком различных интересов, но до этого момента о таких неловких разговорах не было и речи. Только вольные, дразнящие поцелуи, долгие, мятежные, что кружилась голова, крепкие объятия на грани, сжимания друг подругу — Годжо очень нравилось трогать Сугуру. Иногда казалось, что её тактильный голод — сильнее жажды к сладкому, и Гето этому вовсе не противилась, отвечала на каждое из прикосновений, в свою очередь одаривая кожу девушки краснотой укусов — на фоне её бледности это выглядело особенно ярко. Годжо, в силу характера, даже и не думала их скрывать, демонстрировала предательские пятна всем, расхаживая в гавайских рубашках с дебильными майками под низом. Гето хотелось прибить её. Однако дальше этого почему-то не заходило. Максимум — неловкий петтинг, о котором обе предпочитали не вспоминать, испытывая неясный стыд за подростковые гормоны. Но сейчас-то они совершеннолетние. — Я что-то не то сказала? — в глазах Сатору читается лёгкое волнение, будто она произнесла лишнее, то, чего никогда не должно было звучать в их отношениях: исключительно целомудренные поцелуи и объятия, пусть они давно перестали таковыми быть. Годжо теряется, глупо улыбается, алеет пуще Сугуру — белоснежная кожа выдаёт внезапно охватившее смущение, и начинает невольно оправдываться, прикрываясь извечными шутками. — Я, ээ, хе-хе, пошутила, ну знаешь, твоё лицо такое забавное сейчас! — она быстро лепечет, словно и не замечая, как взгляд Гето смягчается, а ладони продолжают гладить руки Сатору. Её наружный фундамент спокойствия скрывает внутри такую бурю, что Сугуру сама не знает, чего ей хочется больше, мысли мечутся, хочется нетерпеливо, жадно поцеловать Годжо, в этот же момент подхватить нелепые отмазки, продолжая неловко валяться на общей кровати под хруст чипс, что стал бы куда усерднее, девушка уверена, или просто сидеть молча, притворяясь точно мёртвой, только бы это мгновение прошло как можно БЫСТРЕЕ, но вопреки всему Гето на удивление самой себе произносит: — Давай. Такое простое слово, а даётся с неимоверным трудом. По ощущениям — её окатили ледяной водой, сверху добив десятью тоннами металла. Господи, ну она же до безумия любит свою девушку, почему согласие на желанную близость такое неловкое, почти постыдное. Можно подумать она никогда не думала о Сатору в таком ключе, ха, да конечно. В пубертате все мысли и были забиты только ей, когда сама Годжо оставалась такой же беззаботной с жаждой ежедневных поцелуев и объятий, от которых Сугуру готова была умереть, не рискуя дать невинному лику девушки погрузиться в собственные пучины грязных грёз. Иногда ей казалось, что Сатору и вовсе асексуалка, пока с возрастом, к годам шестнадцати-семнадцати, её руки не стали опасно блуждать по бёдрам Гето, её часто вздымающейся груди, плоскому животу, никогда не пересекая черту дозволенного. Сугуру и сама не рисковала, боялась, но была точно не против, тяжело выдыхая с каждого прикосновения и невольно сводя ноги сильнее. Годжо резко прерывается в бессмысленном потоке слов, раскрывает рот в удивлении, в шоке, с толикой недоверия голубых глаз впиваясь во всё ещё красные щёки Гето. Кажется, от этого взгляда густота краски на них увеличилась, но Сатору ничего не может с собой поделать, она, чёрт возьми, не верит. Шустро переворачивается на живот, подползает к Сугуру ближе, вплотную — личное пространство ей не писано, тычется тёплым кончиком носа в шею, пахнет вишней, крепко обнимая Гето. — Точно? — переспрашивает, волнуется, но для себя уже всё решила, скользя губами по нежной коже. Однако выжидает ответ, задерживаясь на скоро пульсирующей артерии. Кончиками пальцев тянет край персиковый пижамы Сугуру с плеч. — Точно. От такого соглашения ещё более неловко, лучше бы Сатору, о Боги, просто полезла к ней, настойчиво, играючи, в своей манере, начала бы с поцелуев, продолжила бы трогать, ниже, выше, сводила бы Гето с ума, молча, под звуки прерывистых вздохов, мокрых чмоков, нередко проскакивающих стонов, скользнула рукой в нижнее белье, Сугуру бы поняла, но так официально, она не знает, теряется, пусть ладони сами задирают растянутую майку Сатору выше, обнажают её спину, по ней так приятно водить пальцами. Им больше не нужно слов, Годжо продолжает оцеловывать шею, влажно, размашисто, поддевает кожу зубами, совсем аккуратно, вновь целует, перекидывает ногу через её талию, залезает на Сугуру целиком, седлает, тонет в объятиях, выгибается под прикосновениями, это так похоже и не похоже одновременно на происходящее меж ними обычно. Гето тяжело, хочется большего, момент близости и пугает, и притягивает, не отстаёт от Сатору, пытается, пересчитывает кончиками пальцев позвонки, рёбра, руки теряются, не знают, что делать, всё словно в первый раз, какая ирония, она может только шумно дышать под своей девушкой, ощущать, как её пальцы скользят по обнажённым плечам, влажной от поцелуев шее. Сугуру тоже хочется, безумно, приходится перехватить жадное буйство Сатору, утянуть в мокрые поцелуи со вкусом химозной сметаны и лука. Годжо не противится, довольно мычит, трётся сверху телом, настойчиво упирается промежностью в едва выдвинутое колено Гето — какая она заботливая, ощущает ладони не только по рёбрам. Сугуру осмелела, трогает её грудь, в привычках у Сатору не было носить лифчик, мягко, аккуратно, какая глупая, но это так странно, совершенно, чёрт возьми, иные ощущения, чем от тех же прикосновений к животу, пояснице, Богиня, ей некогда задумываться об этом, Годжо отстраняется, обжигающе шепчет в влажные губы «смелее», если вообще что-либо можно разобрать в череде мягких стонов сбитого дыхания, вновь льнёт, углубляет, скользит языком по языку Гето, выбивая из той очередную порцию несдержанного мычания. Сугуру следует совету Сатору, сжимает грудь, лапает, без фанатизма, как было бы приятно самой себе, ощущает участившееся ёрзанье Годжо по колену, она такая чувствительная, такая милая, когда в переизбытке чувств прикусывает за нижнюю губу, язык, невольно, трогает Гето точно также, непослушными пальцами расправляясь с предательскими пуговицами на пижаме — Богиня, кто их вообще придумал. Прикосновения через ткань это совершенно не то и Сугуру знает об этом, её грудь тяжело вздымается, дышать словно легче, как Сатору обнажает молочного цвета кожу. До сознания неожиданно доходит факт обнажения, это, это совершенно иное, чем случайные взгляды Годжо во время душа или переодевания, она чувствует себя такой голой, это так странно, но Сатору не даёт и момента задуматься, укладывает ладонь на грудь, одну из, приятно ощущается в руке, больше собственной, исследовать друг друга так забавно, так прикольно. Годжо отстраняется, напоследок влажно облизывает губы Сугуру, мокро чмокает пылающие более не от смущения щёки, и скользит вниз, просто щупать не так интересно, хочется попробовать на вкус, пронять весь вишнёвый аромат после душа. — Сатору! До Гето не сразу доходит осознание происходящего, в голове настоящий туман, помутнение, Годжо не даёт передохнуть. Опаляет горячим дыханием, шумно втягивает приятный запах, щекочет носом чувствительную кожу, проходится по ложбинке меж грудей, а уже после лижет. Размашисто, щедро, обводит ореол соска, дразнится, привычная манера, Сугуру ничего не остаётся, как поддаться на ласки, уложить ладонь на взлохмаченные светлые волосы, на затылок, сжимать, невольно направляя голову Сатору в необходимом направлении. И, Богиня, Годжо прекрасно с этим справляется, словно чувствует, ощущает, свободной ладонью мнёт вторую грудь, такая податливая, меж ног уже так мокро, не только у Гето, колено также влажное, хочется стянуть с Годжо трусы, ощутить, Сугуру становится неловко со своих же мыслей, жар без ткани. Пока рано, верно? Верно? Слишком рано, но руки сами тянутся вдоль талии девушки, очерчивают жар кожи, трогают поясницу, до нижнего белья так невозможно далеко, кончиками пальцев удаётся только поддеть нелепые трусы в белых кроликах, однако и этого хватает, чтобы привлечь внимание Сатору. — Так хочешь меня раздеть? — озорство звучит даже в сбитом дыхании, она такая красивая, нависает над Сугуру, красная, запыхавшаяся, поцелуйные губы блестят и, Богиня, как же Гето хочется прильнуть к ним вновь, несдержанно кусая в переизбытке чувств. — Не могу противиться твоему напору, — скидывает вину на Годжо, лукаво улыбается сквозь томный прищур и подушечками пальцев касается влажных губ своей милой, поднося к собственным. Зачем — не знает, захотелось, проводит кончиком языка, пробует, словно не ощущала знакомый вкус несколько минут назад. А нет, кое-что поменялось. Химозный привкус стал меньше, а лицо Сатору — краснее. Не может упустить возможности подразниться, ласково укладывает ладонь на пылающую щёку Годжо, оглаживает, воркует: — Ты только что вылизывала мне грудь, а сейчас смущаешься с поцелуя пальца? Даже не скрывает лёгкой, беззлобной издёвки. — Посмотрела бы на тебя! Сатору хмурит светлые брови, мнимо обиженно дует губы, не желает проигрывать в «кто кого больше смутит». Первичная неловкость сошла на нет, так что в этот же момент бесстыдно тянет края майки вверх, обнажая аккуратную грудь. Шумно выдыхает, фактически оставаясь в одних трусах, чёрт! Об этом она не подумала, криво улыбается, в попытках скрыть накатившее второй волной смущение, глуповато смеётся, взирает на Сугуру сверху вниз, невольно прикрывая предплечьями грудь. Гето только довольно ухмыляется, румянец касается её щёк совсем незаметно, но как же трепещет сердце. Годжо такая красивая. Счёт два ноль и всё ещё не в пользу Сатору. — Ладно, ладно, ты снова выиграла! — недовольно бурчит, пока Сугуру приподнимается на локтях ближе к Годжо, принимает сидячее положение, удобнее усаживает Сатору на бёдрах, та не противится, мнимо нехотя очерчивает линию плеч, словно обижена, что её девушка ничуть не смутилась внезапному обнажению. Глупая. — Проигрываешь в своей же затеянной игре, — Гето качает головой — какая досада — жмётся грудь грудью, чувствует твёрдость сосков своей милой, так непривычно, принимается за аллею поцелуев, укусов по шее, не только Годжо разыгрываться по коже, удерживает за поясницу, ниже, гладит бёдра, мягкие, приятные, ощущает каждый неровный вздох Сатору, каждое вздрагивание, как она клонит голову в сторону, обнажая пространство для дальнейших ласк. — Сугурууу, — вновь тянет, кусает губы, пока Гето оцеловывает выпирающие ключицы, — я так тебя люблю, Сугуру, — гладит длину её волос, почти ноет под влажными чмоками, ёрзает по бёдрам, жмёт пряди, второй рукой ощупывает бока, ниже, терпения тааак мало, прелюдии слишком долгие, а ведь они только начали, Богиня, это убивает Сатору. — Я тебя тоже люблю, — Гето лелейно шепчет в кожу, обжигает горячим дыханием, чмокает в плечо, задерживается губами чуть ниже, Годжо такая чувствительная, но такая нетерпеливая. Ощущает чужие тёплые ладони на ягодицах, персиковые шорты всё ещё на Сугуру, однако это не мешает Сатору, ничуть, её ладони стремятся ниже, к аккуратным кружевам, только бы не порвала, ох, пальцами поддевает боковые части, с поясницы двигаясь к гладкому лобку. Осознание серьёзности происходящего прошибает Гето с головой. Сатору трогает её там. Это не их дурацкий петтинг через плотную ткань колготок в конце старших классов, когда невинные целовашки зашли слишком далеко, господи, позорные воспоминания продолжают лезть в голову. И это также не просто поцелуи «поглубже» и «пониже», Годжо, чёрт возьми, настроена серьёзно. — Что-то не так? Я могу остановиться, — и как всегда чертовски проницательна. В её голосе читается нескрываемое волнение, а глаза широко раскрыты, словно она невольно обожгла Сугуру. Однако ладонь не убирает, выжидает, не смея шевельнуть и на миллиметр ниже, пока не услышит разрешения или, гм, отказа. Богиня, только бы не второе. Гето тяжело выдыхает, сглатывает, и с напускным спокойствием отвечает: — Нет, всё в порядке, продолжай, я просто не ожидала, — одаривает девушку одной из своих мягких, тёплых улыбок, сердце стучит как не в себе, а по рукам идёт малая дрожь, почему, господи, она так волнуется. Это же Сатору, её Сатору, что успокаивающе чмокает губы, щёки, лоб, ласково оглаживает напряжённые плечи, Сугуру и не заметила, как напряглась, параллельно шепчет едва связные слова любви, она её так любит, так обожает, под шумные сглатывания в самом деле спускается ниже, задевая горячую влагу Гето. Это конец. — Гуру, тише, — шепчет, успокаивает, в самое ухо, целует подле него, жмётся ближе, ощущает бешеное сердцебиение возлюбленной, может не стоило, может слишком рано, но идёт наперекор навязчивым мыслям, аккуратно скользит пальцами меж губ, распределяет склизкую влагу, Сугуру жмётся к ней в объятиях, словно Сатору — последнее, что осталось в её жизни, прерывисто дышит, боится лишний раз шевельнуться, это так странно, так непривычно, в корне отличается от самоудовлетворения, и это не может не притягивать, вопреки всем неясным страхам и сковывающему смущению. — Если хочешь, то я могу снять трусы, — Годжо глуповато улыбается, пытается разбавить напряжённую атмосферу. Да, Гето не говорит об этом прямо, но Сатору чувствует и от этого самой становится не по себе. — Не сто… — Сугуру даже не успевает договорить, как нелепые белые кролики скатываются вниз по бёдрам, обнажая, господи, такие же белые волосы на лобке, это даже смешно. Гето, за всё время их знакомства ни разу не задумывалась об этом, да и не лезло в голову как-то, зато сейчас, с кривой смущённой улыбкой, кратко рассматривает белоснежные витки. — Стоит, — заканчивает за неё Сатору, после позорной ситуации с майкой не испытывая более такого смущения. Нагло усаживается на бедро Сугуру, богиня, это в разы приятнее, чем тереться через ткань: кожа Гето тёплая, жим ногами гораздо удобнее и она может бессовестно ёрзать куда активнее, зная, что её милая любимая Сугуру точно не будет против. — Позорница, — Гето дразнится — Сатору мстит. Обводит пальцами клитор, ненавязчиво трёт, выбивает из Сугуру тихие вздохи, вновь льнёт к губам, хочет ловить каждый из них, она такая чувствительная, она такая хорошая, Годжо её так любит-любит, мокро целуется, жадно, несдержанно мычит, лезет ближе, навстречу ладони по груди, Гето её трогает, сжимает соски, обводит подушечками пальцев ореолы, заставляет едва не скулить Сатору. Кусает её губы, прикусывает язык, обводит собственным, извиняется, недостаточно, трогает ягодицы, бёдра, лапает, тянет, по-собственнически, ей так повезло, так повезло. Годжо цепляется второй рукой за шею, лезет к затылку, впивается в густоту волос, тянет на себя, мало, очень, глухо стонет в чужой рот, продолжает ласкать пальцами, как себя, Сугуру такаааая мокрая и мысль о том, что в этом виновата Сатору не может не льстить, богиня, вот бы она тоже её потрогала, не ограничиваясь одними прикосновениями по коже, к груди, пусть это также невероятно приятно, но пожалуйста, она хочет больше больше больше. — Сугуруууу, — вновь тянет, отстраняется, ловит языком нить слюны меж губ, тычется лоб в лоб, тяжело дышит в лицо напротив, — знаешь чего я хочу, Сугуру? — чмокает её щёки, заглядывается в затуманенный прищур — ясный голубой Годжо также потерял весь свой оттенок. — Чего? — произносит на выдохе, вновь кусает губу — Сатору слишком хорошо её чувствует, трогает, гладит, Гето почти дрожит от сенсорного передоза, впиваясь пальцами в плечо своей милой, как в единственную опору. — Ну, знаешь, этого, — рот расплывается в неловкой улыбке, щёки багровеют пуще прежнего, а ладонь, что до этого находилась снизу, под недовольный стон Сугуру оказывается подле губ. До Гето доходит внезапное осознание, рот приоткрывается в немом смущённом испуге, но слишком поздно — Сатору кокетливо облизывает влажные пальцы, словно это специи от чипс. Понимает намёк без слов, однако решает добить Годжо до прямой просьбы — игра всё ещё продолжается. — Хочешь, чтобы я облизала твои пальцы? — глупо хлопает ресницами, голову чуть вбок клонит, осматривает влагу на подушечках, блестят, совершенно ненавязчиво укладывает ладони на чужие бёдра, касаясь языком всё ещё растопыренной пятерни. — Нет! — резко выпаливает Сатору, широко распахивая глаза, — это, ээ, тоже неплохо, но я хочу кое-что другое, — мнётся, не знает как сказать, кусает в неловкости губу, чёрт, в голове это казалось намного легче! — Я же не умею читать твои мысли, — Сугуру качает головой, делает нарочито обеспокоенное лицо, сводит брови к переносице, приоткрывает рот, поднимается ладонью по мягкой коже выше, к груди, чувствует дрожь по телу, как же Годжо волнуется, аккуратно надавливает в области солнечного сплетения, намекая прилечь на лопатки, — так что бы ты от меня хотела? Сатору беспрекословно повинуется, фасад Гето суров и, Богиня, могуч, ей нет смысла сопротивляться, как и врать. Годжо шумно сглатывает, смотрит на Сугуру, отводит взгляд, вновь смотрит на Сугуру, она же всё поняла, к чему эти, блин, терзания. — Я хочу, чтобы ты мне отлизала, ну, попробовала, как хочешь! — желание сильнее. Сатору тяжело выдыхает, хватает первую попавшуюся подушку и утыкается в неё пылающим лицом, Богиня, только бы не видеть этой сияющей самодовольной ухмылки Гето. Какая же она, а у Годжо СЛОВ нет, только неимоверное желание впиваться зубами в ткань с недовольства. — Ах, ты про это, — кивает и вновь гримасничает в невероятно понимающем выражении лица: как только не догадалась, ну и ну, ещё и заставила страдать бедную Сатору. — Только думала об этом. Это напускное спокойствие точно выйдет ей боком, но пока работает — не перестаёт пользоваться. Меняет положение, укладывается на живот, опирается на локти, Годжо так и не смотрит на неё, плохо, даже украдкой, оглаживает красивые бёдра, пробует привлечь внимание, целует нежную кожу, внутреннюю сторону, тепло дышит, специально, обнимает ноги, ощущая всю дрожь Сатору: а ведь она даже не начала. — Сатору, я бы хотела слышать тебя, пожалуйста, убери подушку, — в ласковой просьбе читается нескрываемая серьёзность и Годжо, чёрт возьми, вновь попадается на это. Откидывает в сторону, сосредотачивается целиком и полностью на Сугуру, на её лелейных прикосновениях губ, на её ладонях, на ней. О боги. Она целует её меж ног. Сатору подрагивает, крупно, шумно выдыхает, затыкает рот ладонью, тут же вспоминает чужие слова, переключается на губы, кусает, Гето только входит во вкус, совсем неумело, как может, сперва просто пробует, чуть морщится, вкус странный, не противный, продолжает, размашисто скользить языком, специально задевает кончиком клитор, обводит его, выбивает из Годжо неровные вдохи, её грудь вздымается так часто, ладонь тянется к волосам, Сугуру совсем не против, пусть сжимает пряди сколько захочет, как захочет. Понятия не имеет о техниках, действует по наитию, старается сильно не слюнявить — влаги итак предостаточно, скользкой, склизкой, вновь целует, вновь лижет, вверх, вниз, свободной рукой тянется выше, к груди, мнёт, трогает чувствительные соски, Сатору открыто стонет, она такая милая, тянет за копны волос, тянет ближе к себе, бурчит что-то неясное под нос, громко, достаточно, но так непонятно, так сбивчиво, Гето улавливает только бесконечные «Сугуру» и это не может не льстить, заставлять действовать усерднее, выписывать неясные символы языком по вульве в желании довести Годжо до оргазма. А Сатору многого и не надо — итак на пределе, терпела слишком долго, слишком долго дразнила саму себя, поцелуями, прикосновениями, тело дрожит, буквально, она так любит Сугуру, ладони, язык, запах, возможность трогать её, возможность быть с ней, дышать так трудно, в глазах такие звёзды. Невольно стискивает бёдра крепче, тянет за волосы до боли, Гето недовольно стонет снизу, неприятно, однако хватка бёдрами, богиня, хорошо, она признает, будоражит. Сугуру видела похожие фетиши у людей, никогда не понимала, даже мысли не допускала, что может оказаться на их месте, однако. Обнимает ноги, впивается пальцами, оставляет алые отпечатки — какая кожа Годжо всё-таки нежная, горячо вылизывает, сводит собственные бёдра, какого чёрта Сатору оставила её в трусах и шортах, боже. Хочет прийти одновременно по всем традициям дешёвых романов о любви, нехотя отстраняет руку, Годжо хмурит брови, тянет ту вниз, к белью, чуть приподнимается, Богиня, она собирается мастурбировать пока отлизывает своей девушке, ещё и её осмеливалась называть позорницей — сама-то. Однако делает это, дополнительно мычит, упирается носом в пушистый лобок, жмурит глаза, скользит пальцами по влаге — жаль, что они не принадлежат Сатору — с трудом дышит, совсем не в унисон, Годжо часто, прерывисто, не сдерживает себя в голосе, Сугуру приходится довольствоваться редкими вдохами, стараясь сильно не отвлекаться. — Господи, Сугуру... Я... Сугуру... — лепет Годжо учащается, язык заплетается совсем, дальнейшие слова сливаются в общую неразбериху, но ей так хорошо, так хорошо, готова вторить слова любви вновь и вновь, компенсирует весь недостаток прикосновений, к о н ч а е т, натурально теряя способность к дыханию и трезвому уму. Словно током прошибло, Богиня, это невероятно. Минуту-две не может пошевелиться, тело онемело в блаженной судороге, каждое прикосновение отдаётся дикой чувствительной, вдох-выдох, Сатору, вдох-выдох, это так трудно, голова кружится, ничего не соображает, им определённо стоит повторить, точно, наверняка, сомнений нет, с трудом моргает, смахивает с белесых ресниц капли влаги, так хочется поцеловать Гето, жизненно необходимо, невероятно. — Сугуру, Сугуру, — мямлит, речь всё ещё даётся с трудом, — иди ко мне, Сугуру, — распахивает руки, зовёт в такие пленительные объятия. Гето сама на грани, облизывает мокрые губы, в глазах сияет гордость за состояние Сатору, она такая вкусная, готова съесть, отстраняется совсем нехотя, утирает избытки влаги, смотрит на разомлевшую Годжо сверху вниз, какая она красивая, красная, требовательная, рот приоткрыт в редких, тяжёлых вдохах, а глаза почти сощурены — только малейший проблеск голубизны говорит, что за ней всё ещё наблюдают сквозь пелену яркого оргазма. Долго не засматривается — аккуратно падает в объятия, на свою милую, жмётся телом в тело, грудь в грудь, какая Сатору горячая, пылает, руки её сразу смещаются на спину, скользят, обнимают, елозят пальцами, Гето в один момент жалеет, что у Годжо нет ногтей, тянется в поцелуй, медленный, расслабленный, тягучий, долгий, Сугуру надеется, что девушке нравится собственный вкус, с тем, как она сплетает языки, мычит, вновь приходит в дрожь. Трогает ниже, раскрытую поясницу, как в первый раз лезет под шорты, сейчас додумывается стянуть, не без помощи Гето, оттягивает ягодицы, мнёт, приятно, долго не мучает, не дразнит, сразу скользит пальцами по промежности, не прекращает целоваться, не оставит Сугуру без ответного оргазма, она так старалась для неё, у Годжо до сих пор дрожат коленки. Теперь очередь Гето содрогаться под прикосновениями, мычит в поцелуй, почти скулит, ненавязчиво движется навстречу пальцам, слишком стыдно, на такое способна только Сатору, она так удачно надавливает, трогает, Богиня, это действительно в РАЗЫ лучше самоудовлетворения, почему они пришли к этому только сейчас, столько упущенных шансов и ситуаций, что предстоит наверстать, голова кружится. — Я тебя люблю, — Годжо отстраняется, мокро шепчет в губы, целует верхнюю ложбинку, такой простой жест, но сколько она в него вложила, все свои чувства, эмоции, ощущения, всё, что связывает её с Сугуру, своей милой, любимой и единственной. Оргазм настигает Гето не так ярко, как Сатору, но менее приятным от этого не становится, она дрожит, жмётся в Годжо крепче, сильнее, хочет ответить, не может, но девушка итак всё понимает, мягко гладит тёмные волосы, касается губами пылающей щеки, солоновата, шепчет, неразборчиво, мягко. — Сугуру, Сугуууру, — вновь зовёт, укладывает ладони по обе щеки, заставляет взглянуть мутным взглядом на себя, она всё ещё такая вялая по сравнению с Годжо, без сил, но смотрит в эту пронзительную голубизну, улыбается, устало, Богиня, ну и дела. — Да, моя милая Сатору, — тонкими пальцами смахивает прилипшие светлые пряди ко лбу, целует в кончик носа, Годжо довольно жмурится, клонится к самому уху, словно желая поведать одну из своих сокровенных тайн. Гето вся во внимании, почти, насколько позволяет состояние, к просьбам любимой относится серьёзно, лениво наматывает прядь на палец. — Ты отдашь мне своё мороженое? Хотя порой, ей хочется просто убить Годжо.