***
Как только ноги коснулись дамасской земли его вновь охватило скверное чувство. Небесная возвышенность Масиафа ощущалась роднее. Конь, словно вторя его мыслям, нервно дернул головой. В городских стенах стражники неустанно искали повод, чтобы устроить самосуд или задержать подозрительное лицо. Зачастую подобное столкновение заканчивалось смертью одной из сторон. Многие города объединяло бедственное положение низших слоёв населения. В каждом из тех мест, которые посещал ассасин, царило неустанное притеснение бедняков, инвалидов и неверных. Вмешиваться было правым делом, но казалось Альтаиру сродни поиску иголки в стоге сена. Он не был рыцарем в сияющих доспехах и старался вмешиваться лишь в случае крайней необходимости. Дамаск не сильно отличался от устоявшейся картины. На пике дня, когда солнце висело высоко в зените, по улицам сновали толпы бедняков, являя собой жалкое зрелище. Больные, искалеченные, смердящие и грязные пропащие души, без устали работающие и влачащие своё существование, чтобы протянуть день-другой. Город пережил ни один крестовый поход, но кровавые события и битвы будто совсем не сказались ни на нем, ни на его жителях. Местная правящая династия Айюбидов была не слишком озабочена проблемами обычных людей: в бесконечных войнах и захватах регионов Ближнего Востока их интересовала лишь производительность населения. Основатель этой династии, Саллах ад-Дин, был набожным и грамотным правителем: далеко не первый город склонял перед ним голову. В Дамаске ни дня не проходило без восхваления правителя. Кричащие глашатаи успевали надоесть через пару дней уличных вылазок. Орден придерживался нейтралитета, поэтому никакие пламенные речи не отзывались в сердце ассасина. Он с осторожностью вслушивался в повестку, как земли ширятся под рукой сильного правителя, и думал лишь о том, что будет делать орден, когда на поле брани у армии суннитов не останется соперников. Повелитель предпринимал несколько попыток покушения на Саллах ад-Дина, но все оказались безуспешны. Если города — не более, чем разменная монета, то Масиаф — не более, чем орлиное перышко перед разросшейся грозной военной машиной. Временное перемирие между ними, вызванное угрозой крестовых походов, до сих пор казалось крайне шатким. Помогать слабым мира сего никто не будет. Таков был его век, суровый и беспощадный. Два года назад тамплиеры впервые вторглись в крепость, взяв в плен Аль-Муалима. Бой был нелегким, Альтаир на всю жизнь запомнил предсмертный хрип предателя Хараса, когда вспарывал тому горло. Испорченный и отравленный разум подлежал уничтожению, как его и учили. Наставник чувствовал гордость за проявленную преданность и доблестный поступок, повысив его в звании до Мастера-Ассаина. Со слов главы Альтаир был очень похож на своего собственного отца. Тогда впервые он почувствовал, что орден — его семья, а не случайное стечение жизненных обстоятельств. Найти точку для изучения местности не составило труда — ближайший минарет гордо возвышался над увязшей в грехах землей. Сидя на башне, Альтаир вновь погрузился в мрачные мысли о бесконечных войнах, поиске истин и смысле реликвий для ордена, но ответ не находился. Не нашёлся и в этот раз. Скупость Аль-Муалима на информацию была объяснима, но неуловимая тень тревоги следовала за Альтаиром, нарастая все больше с каждым новым поручением. Наставника интересовала лишь поставленная цель, результат, строгое выполнение кредо и ничего более. Его мудрость, холодность и непреклонность с высоты прожитых лет всякий раз давила как в первый, возвращая в те времена, когда он был совсем юнцом. Сколько усилий вложено в тренировки, духовные практики и изучение свитков в библиотеке, но он так ни на шаг не приблизился к высокому уровню повелителя. Принять удар, которым стало его разжалование, после нескольких лет безупречной работы, было нелегко. Уязвленная самоуверенность, переплетаясь с самолюбием, ядовитыми змеями извивались внутри, стремясь впиться в любого, кто усомнится в отточенном годами мастерстве. Он прекрасно помнил тот день, когда Аль-Муалим впал в бешенство, узнав о произошедшем в храме Соломона. Уверенность в своей правоте не покинула сжавшееся сердце даже в тот миг. Однажды мягкосердечие уже подвело его, лишив Ады. Если бы в тогда он проявил решимость и убил Василиска, все могло сложиться иначе. Самое страшное давно унесла река времени и смерть больше не пугала. Наплевать на жертвы и невинных стало очень легко, ведь цель — это главное. Не этого ли желал сам учитель? Разве не ради нее готовы отдать жизни ассасины? Он искренне верил, что только их кредо способно положить конец всем конфликтам и боли. Но для этого рука должна быть твердой, а воля непоколебимой. «Ничто не истинно, всё дозволено». Значение фразы Альтаир понимал лучше, чем кто-либо в ордене, поэтому ставил под сомнение безукоризненное выполнение догматов братства. Он не желал следовать чему-либо слепо и выбирал свои пути. Боль от потери Ады назиданием ныла под сердцем. «Слишком своевольный», — говорил про него Аль-Муалим. «К чему разбрасываться подобными оборотами, требуя безукоризненно подчинения?» не унималось упрямство. Угли протеста все ещё тлели в груди, суждено ли им разгореться пожаром? Ассасины сражаются ради мира во всем. Недостаточно остановить насилие человека над человеком, мир должен быть и внутри людей, невозможно одно без другого. Но он не обрел внутреннего мира. Да и как он мог после всего произошедшего вновь проявить смирение? Переломный момент наступил после резни в Масиафе. В тот день, после нападения Робера де Сабле, погибло слишком много людей. Груз вины неподъемной ношей взвалился на плечи, когда он выкапывал могилы для собратьев и людей, доверивших ордену свои жизни. Павших хоронили по Шариату, в память врезались расцветающие алым пятна крови на белоснежном саване. Согласно верованию, смерть лишь переход от существования на земле к ожиданию Судного дня. Альтаир, будучи ассасином, не был набожным человеком, но какой-то внутренней частью стремился к непознанному и божественному. Вопрос лишь в том, что можно принять на веру и назвать таковым. Его духовные поиски продолжались, но хотелось верить, что честные души обрели покой. Косые взгляды ассасинов и гнев Аль-Муалима были тщетны. Стоять среди свежевыкопанных могил под тихие слезы родственников усопших, чувствуя осуждающий пронзительный взгляд наставника, было куда невыносимее. Осознание, почему он ошибался, пришло само. Собственная значимость и тщеславие ослепили его. В этом было непросто признаться даже самому себе. Избежать жертв — благо, которым он пренебрёг. Тянущейся цепью ужасающих последствий смерть посетила их обитель. От братства, дома, цели отделял один лишь день, неправильный поступок, быстрый взмах клинка у горла. Подобное не должно больше повториться. Реликвия и незримый заговор до сих пор цепкой хваткой терзали разум. Его вера впервые дала трещину, но время для сомнений было неподходящее. Гоня от себя подобные мысли прочь, он печально всматривался в дамасский пейзаж, залитый багровым светом умирающего солнца. Когда в голове окончательно обрисовалась основная городская планировка, Альтаир покинул башню. Весь вечер ассасин провёл на ногах, по большей части слушая, бродя по городу, сливаясь с толпой и погружаясь в повседневную жизнь горожан. Людская молва в последние дни была особо оживлённой. Удалось выяснить, что Тамир — крупнейший торговец оружием в Дамаске. Он контролировал все рынки города и к концу месяца проводил рейды. Вероятность очередного появления Тамира на публике возрастала с каждым днем, накрывая Альтаира грядущей патокой тянущегося времени, которое он проведет, ежедневно отслеживая центральный рынок Дамаска — Аль Силлах. Тамир не пользовался народной любовью. Проявляя садистские наклонности в отношении должников и лентяев, он был жестоким и вспыльчивым человеком. При удачном стечении обстоятельств цель могла потерять бдительность и предоставить удобную возможность подобраться незаметно. Отметив и запомнив все знаковые места, оставалось разобрать полученную информацию о цели и разработать план убийства.***
Без труда спрыгнув с крыши бюро, он с кошачьей ловкостью скользнул во тьму внутреннего помещения. Проигнорировав пропитанный осуждением взгляд хозяина бюро, Альтаир без промедления сообщил всю собранную в ходе разведки информацию о цели. Рафик нехотя поделился городскими картами, начерченными на пожелтевшем пергаменте, и дал справки по работе рынка и смен стражников. Его лицо в свете подрагивающей свечи безучастно застыло, а тон речи скупился на эмоции. Годы в ордене учили сдержанности и после публичного унижения она была как никогда кстати. Издевки и показное презрение выказывали либо желторотые новобранцы, либо ассасины, которым не хватило внимания наставника. Пониженному в звании мастеру-ассасину было что ответить, но распаляться на подобные мелочи казалось ниже собственного достоинства. Восточная кровь неизменно вскипала даже от намека на оскорбление, но он смог найти в себе силы обуздать ее. В четырех стенах тесно и душно, затхлый воздух пропитал земляной запах папируса вперемешку с едким ароматом благовоний и красок. За спиной рафика темнели ряды расписных ваз и кувшинов на продажу, а у стен сиротливо ютились наспех склоченные деревянные столы и стулья, да сундук с одеждами. Проводить здесь ночь не хочется, но другого выбора нет. Альтаир коротко кивает и устраивается в соседней комнате на ковре среди подушек так, чтобы скрыться от чужих глаз. Разум накрывает волной воспоминаний юных лет, когда приходилось, как и сегодня, самому выслеживать цель. Долгие поиски, выматывающий труд, время, утекающее песком сквозь пальцы. Затем ночное корпение над картами и бурные обсуждения недавних событий с собратьями у кальяна. Сердце сжалось от горькой тоски. Нынешние времена томят ум и совесть куда более тяжким бременем войны. Вести, пришедшие с востока о начале похода Саллах-ад-Дина, противостояние с крестоносцами и предостережения Аль-Муалима насчет тамплиеров — всё это ставило под угрозу братство. Придерживаться нейтралитета в войнах крайне сложно и, рано или поздно, придется выбрать сторону, здесь нет места компромиссам. Создавшаяся после нападения на Масиаф обстановка нестабильна, а один из лучших бойцов разжалован. Низаритское государство балансировал на острие клинка, но приказы Аль-Муалима не обсуждались. У Альтаира не было веских причин не доверять повелителю. Девять имен. Девять жизней в обмен на его. Девять людей, чья власть разжигает войну и отравляет свет. Их смерть должна положить конец крестовым походам. Избавление, которое посеет семена мира в его душе и сирийской земле. Прощение, которое нужно будет отвоевать. Сомнения ни к чему. И все же, в последнее время наставник все больше стал походить на «Старца с гор», объявившим себя пророком. В братстве не было принято говорить о нем, но легенды, окутавшие предтечу ордена, по сей день срывались с уст, витая неуловимой тенью в стенах Масиафа. Для ассасинов Саййидна, как выражались исмаилиты, был ставленником Аллаха на земле, глашатаем его священной воли. Он обещал райские сады, если последователи примут смерть по его непосредственному приказу. Старец не переставал повторять изречение в духе пророка Мухаммеда: «Рай покоится в тени сабель». Адепты прошлого не только не боялись смерти, но страстно её желали в попытке достигнуть долгожданного рая. С приходом к власти Аль-Муалима религиозный градус заметно спал, больше тяготея к суннитским вольностям, чем к шиитскому аскетизму, но сладкие отголоски обещаний до сих пор поражали умы и сердца его братьев по оружию. Пророк был ключом к тайне полученного артефакта, а наставник владел запретными знаниями, которые не были доверены даже Альтаиру. Он силился уцепиться за ускользающую мысль, но усталость накатывала с новой силой. Веки тяжелели, накрывающая мрачная тревога понемногу сливалась с ностальгией по ушедшим беззаботным дням. То ли во сне, то ли наяву ему грезилось собственное прошлое… Тогда не только он пылал юностью, но и мир казался моложе. Та злополучная ночь врезалась в память непривычной для Святой Земли прохладой, когда всё тепло земли незримыми песчинками стремительно вбиралось стужей воздуха наружу и растворялось в предутренней дымке. Это была его вторая серьёзная миссия. Аль-Муалим выдал контракт на убийство главнокомандующего отрядом крестоносцев, который прибыл в эти земли со специальным тайным поручением. Наставник считал своим долгом бороться с суннитами и иноверцами, посягнувшими на их территорию, поэтому не жалел новобранцев на вылазки. Местоположение жертвы удалось установить, спустя пару суток изучения гористой местности близ Масиафа. Относительно крупный отряд тамплиеров стоял у реки временным лагерем. В голове созрела мысль, что подобной недальновидностью можно легко воспользоваться — гул воды скроет любой посторонний шум от ушей разморенных ночным бдением караульных. Второй оборот луны сменил солнце, когда Альтаир старательно изучал вражеский стан, но выследить командира не мог: днем в лагере присутствовало слишком много глаз, пустынная местность вокруг виднелась как на ладони, а ночью людские силуэты тонули во тьме, разбредаясь по палаткам. Черный плащ из дорогой восточной ткани, белоснежное сюрко с геральдическим львом вышитым янтарем нитей, закрытый металлический шлем с позолотой в виде креста посередине — описанная наводчиком фигура так и не появлялась среди однородной серости солдат. Затаившись у скал, нависших над долиной, ассасин насчитал около дюжины вооруженных людей. Опьяненный успехом предыдущего контракта, он весь горел стремлением вновь продемонстрировать наставнику свое мастерство. В ордене выполнить подобное задание в одиночку мало кому удавалось, от чего самолюбие еще больше распалялось. Дальнейшая разведка под гнетом нетерпения превращалась в лишнюю трату времени и ноги сами несли его к подножью. Смена караула, которую он наблюдал последние дни, шла согласно плану. Стражники заступали на пост, не особо воодушевлённые перспективой охранять серость пустынного пейзажа в течении долгих часов. Альтаир незаметно прокрался мимо, когда между вспылившими мужчинами произошла громкая перепалка, перетянув все внимание на себя. Луна серебряным диском застыла на беспросветной глади небесных высот, а объятия ночи бережно укрыла ассасина от любопытных глаз. Бледность одеяния сливалась с окружением, стремительной бесшумной тенью скользя по каменистой земле. Обогнув несколько ближайших палаток, выпирающих белесыми зубьями посреди вязкой ночной темноты, Альтаир остановился и вгляделся в расстановку стана. Впереди маячили робкие огоньки, тускло освещающие заметно опустевший периметр лагеря. У центральной поляны в окружении палаток возвышалась пара раскидистых закрытых шатров. Не было сомнений, что первый, более крупный, предназначался для стратегического совета и приемов, а второй для главнокомандующего отрядом. У полога последнего одиноко сидел на камне дозорный. Пламя костра рыжими всполохами освещало измученное лицо мужчины, который лениво шевелил острием копья угли и клевал носом, прикрывая уставшие глаза. Альтаир бледной тенью скользнул поближе к центру. Его мягкие сапоги бесшумно касались земли. Каждый шаг, сделанный с холодным расчётом, успешно сокращал расстояние между ним и уснувшим солдатом. Оказавшись за спиной воина, он отчетливо слышал, как тот громко втягивал воздух и бурчал что-то в полудреме. Отточенные годами инстинкты сработали мгновенно, когда человек на секунду дернулся всем телом, вынуждая ассасина замереть на месте. Спустя мгновение, спящий вновь затих. Решив не лишать его жизни, Альтаир продолжил осторожно двигаться на полусогнутых ко входу в шатер. Вслед за рукой, оттягивающей плотную ткань полога, вмиг напрягся чуткий слух: в густой темноте слышалось мерное сопение, перебиваемое далеким гулом бегущей реки. Его нечеловеческая острота зрения различила смутную тень закутавшегося в одеяла человека и хаотичные силуэты европейской мебели. Мысль, что убить шакала во сне будет слишком просто и милосердно, его не прельщала, но главное — выполнить задание, остальные детали не имели значения. Силуэт напротив темнел большой и неестественной кучей тряпья, в которой едва узнавался человек. Проигнорировав из ниоткуда появившуюся тревогу, он приблизился к жертве. Лязг обнажившегося скрытого клинка рассек прохладный воздух. Отведя руку под нужным градусом в замахе, ассасин выискивал взглядом место для удара. Груда под ним стремительно дёрнулась в сторону, рывком скатываясь с кровати. Ассасин на мгновение потерялся, застигнутый врасплох, но телесная память заставила хищником перепрыгнуть через препятствие и ударить жертву клинком. Стоявший на коленях человек успел заблокировать удар металлическим наручем. Он яростно зарычал, грузно шатнулся вбок, выставляя перед собой ногу, и выпрямился в полный рост. Внутри Альтаира все похолодело и обмерло, когда фигура в кольчатом доспехе горой возвысилась над ним. — Ассасин, я ждал тебя. Ваш богохульный орден шакалов только и может что бить в спину, — хриплый смех зловеще прокатился по шатру. — Ты же не думал, что я окажусь настолько глуп и буду валяться на мягких подушках в ожидании собственной смерти? Между ними повисло гнетущее молчание. Маршал тамплиеров хорошо владел арабским, изъяснялся практически без акцента, но Альтаир упрямо молчал, считая ниже своего достоинства вести диалоги с будущим трупом. Звание солдата выдавало обмундирование и дерзкие речи, а позолота креста на шлеме предательски тускнела в темноте. У Альтаира не оставалось сомнений, что перед ним стоит цель контракта. Смирившись с потерей драгоценного преимущества, ассасин приготовился вступать в открытый бой. — Где твои братья? Только не говори мне, что ты здесь один, — тамплиер положил руку на эфес меча готовый в любой момент обнажить оружие. — В таком случае, все закончится быстро. Кинжал змеей выскользнул из ножен за спиной, ловким привычным движением ложась в руку. Вложив всю имеющуюся силу в стремительным выпад, Альтаир атаковал врага. Выбирать точное место укола не приходилось, он бил наугад в нижнюю часть туловища. Противник взвыл от боли и неожиданности, неуклюже взмахнув мечом, но безуспешно — после удара нападавший предусмотрительно отпрыгнул назад. Кинжал с тонким и прочным лезвием, пробившим звенья кольчуги, торчал из раны на животе, но тамплиер все еще держался на ногах. Только в голове ассасина мелькнула мрачная мысль о бедственности нынешнего положения и потерянном втором шансе, как в шатер ворвался разбуженный борьбой и криками часовой. Выловив светом факела застывшие во тьме силуэты, стражник мгновенно подобрался и испуганно попятился назад. — Ассасин! — взревел он, вылетая наружу. — Все сюда! Ассасин! Бросаться на бронированного командира стоявшего наизготовку было непросто, а с подмогой и вовсе равносильно самоубийству. Именно этого от него требовал орден, но умирать сегодня Альтаир не планировал. Быстро развернувшись, вторым кинжалом ассасин распорол натянутую ткань палатки и выскочил наружу. Паника цепкими когтями охватила нутро, а сердце ускорило свой ритм, оседая в груди рваным дыханием. В тот миг он осознал две свои ошибки: первая — недооценка врага, и вторая — недостаточная разведка местности. Ноги несли его, не разбирая дороги — иного пути для отступления, кроме как бежать напролом, не было. Едва не спотыкаясь о верёвки натянутых палаток, из которых выбирались сонные, но решительно настроенные солдаты, он стрелой мчался вперед. Одного растерявшегося пнул ногой, другому подрезал руку, следом подобрав упавший меч, увернулся от клинка влево, затем проскользнул вправо — инстинкты обострились до предела, они подстегивали действовать быстро и решительно. Погоня длилась недолго, впереди замаячила перекрывшая путь шеренга бойцов, вынуждая сбавить темп и остановиться. Кольцо озлобленных, словно бешеные псы, солдат смыкалось вокруг ассасина — около десяти рядовых воинов, большинство из которых не успело облачиться в доспехи и схватило первое попавшееся снаряжение. В груди раненой птицей бешено билось сердце, разгоняя адреналин по венам вскипающей кровью. Альтаир искусно заблокировал собственным клинком первый вражеский выпад мечом, затем, слегка пригнувшись и сместив центр тяжести вправо, корпусом ушел от удара второго рассекающего воздух клинка. Последующий толчок из клинча выбил противника из равновесия и тот повалился спиной на землю. Острие меча пронзило обнаженную плоть словно масло, вырывая истошный вопль из горла проигравшего. Кинжал во второй руке был готов отразить любой удар, но от увиденной картины спесь смельчаков быстро сошла на нет. Солдаты поддались и слегка отступили от павшего товарища, ослабив кольцо окружения с одной из сторон. Альтаир ринулся вперед в освободившееся пространство, сражая кинжалом следующего вставшего на пути врага. Смертельно раненный в шею тамплиер, захлебываясь собственной кровью, осел на землю. По лицам его собратьев пробежала тень не замешательства, но страха. Почуяв неладное, отряд поспешил перегруппироваться, но слишком запоздало. Ассасин ударом кинжала сбил с ног последнюю преграду — солдата, мешавшего окончательно разорвать круг. Рукоять застряла в плоти сустава, вынуждая бросить легкое профессиональное оружие. Досада стремительно сменилась накрывшим с головой облегчением, когда он перепрыгнул последнюю палатку у края лагеря и нырнул в темноту ночи. Бездонная мгла разверзалась навстречу своими стылыми объятиями. По пятами шлейфом вздымающихся волн заклубилась пыль. Преследователи не отставали ни на шаг, выкрикивая в спину гневные ругательства. Его серые одежды предательски мелькали в тусклом лунном свете, не давая возможности потеряться из виду. Пальцы Альтаира крепко сжимали рукоять меча. Потерять последнее средство самообороны было смерти подобно. Он оправданно жертвовал скоростью и выносливостью, ведь те едва ли могли дать весомое преимущество в сложившейся ситуации. Со своими преследователями Альтаир находился в равных условиях: легкая одежда, минимум оружия и базовая солдатская подготовка. В мелочах, но не в количестве. Одолеть девять солдат на открытом пространстве без возможности припереть врага к преграде, ограничить движение меча, было невозможно. Понимание своей смертности пришло мгновенно — от геройства вместе с играми в непобедимого мастера и след простыл. Неприятное и липкое чувство, расползающиеся глубоко в душе, дало о себе знать дыханием смерти холодя затылок. Множество раз он наблюдал как юные новобранцы храбрились и скоропостижно заканчивали свой путь, не сумев дожить до первой серьезной миссии. Они позабыли о страхе, пренебрегли обратной стороной отчаянной веры. Исчезли из этого мира слишком поспешно и рано, сумасбродно ступив на холодный лунный небосвод. Альтаир отличался в своей вере. Он чувствовал, как по судьбоносным тропам его вела незримая рука, то укрывая, то уберегая от несчастий. Останавливалась его шагом, замирала всем телом, ловко уворачивалась от смертоносного клинка. Если когда-нибудь длань разомкнется, оставляя в одиночестве, так тому и быть. Но он пообещал себе, что не подохнет смиренно и бесславно в бесплодной пустыне, а даст судьбе последний бой, во что бы то ни стало карающей силой вернется за маршалом. Свежий утренний воздух холодил разгорячённую кожу, пот прошибал все тело и капли градом стекали со лба. Легкие невыносимо жгло натяжным учащенным дыханием, а ноги саднило от преодолённого расстояния. Ни единого укрытия вокруг, лишь каменистая пыльная равнина с редкой порослью кустарников вдоль кромки вьющейся рядом реки. Не сбавляя темп, ассасин интуитивно сместился ближе к краю — местность у воды могла выиграть пространство для маневра. Топот множества ног позади тяжелел и замедлялся, силы постепенно покидали не только ассасина, с каждым выдохнувшимся солдатом повышая шансы на выживание. Счет времени терялся, тонул в клубах пыли и сбивался загнанным дыханием, как до ушей донесся новый звук. Нутро сжалось и похолодело, обмерло внутри, узнавая этот ритм — глухой стук копыт по земле. К нему галопом приближался всадник на коне, каждым скачком неминуемо сокращая расстояние. Поднимая клубы пыли и щебеня в воздух, Альтаир резко сменил направление и свернул к реке. Оставаться на открытом пространстве было нельзя — всадник подкосит и затопчет его, не моргнув и глазом. Впервые убийца ощущал себя жертвой, зайцем на загоне, который вот-вот окончательно выбьется из сил. Достигнув высокого скалистого берега, он судорожно осмотрелся. Чуть поодаль над поросшем жухлой травой пятачке нависал уступ — его последний шанс избавиться от большинства преследователи. Был ли бог милостив в тот день или все обернулось случайной чередой событий? Задыхаясь от усталости, Альтаир из последних сил добрался до выступа. Здесь река, наткнувшись на скальной массив и прорубив в нём себе дорогу, изгибалась и уходила на восток. Образовавшийся карман был и ловушкой, и преимуществом. Если он не успеет взобраться наверх, то умрет в попытке отбиться от преследователей. Крики солдат становились все четче, а всадник успел спешиться и пробирался к нему по извилистым тропам. Воткнув меч в землю, дрожащей рукой ассасин вцепился в ближайший выступающий камень и попробовал подтянуться. Мышцы натужно свело от боли, но хватка не ослабла. Уперев ногу в выемку, второй рукой он нащупал следующий камень. Влажная поросшая тонким слоем мха поверхность опасно заскользила под подушечками пальцев. Всего миг, раздавшийся смешок из-за спины и летящий в спину камень сбили равновесие окончательно разверзаясь пропастью между ним и возможностью сбежать. Сердце ухнуло и Альтаир скользнул по камням вниз к земле. — Какая неудача. Не хватает силенок на свои ярморочные трюки? — голос тамплиера гулко ударялся о металлические стенки шлема. Загнанный в тупик ассасин подобрался и встал в стойку, выставив перед собой меч. Внутренний нарастающий страх боролся с обжигающей злостью. Он с трудом обуздал лишние эмоции, застывая внутри леденящей пустыней. На горизонте замаячили запыхавшиеся солдаты, грузно ковылявшие в их сторону. При взгляде на них Альтаир почувствовал, что после долгого забега собственных сил убавилось не меньше: бок нещадно кололо, мышцы ныли и горели огнем, голова гудела, а взмокшая грудная клетка вздымалась высоко и часто в попытке выравнять дыхание. — Прости, что так долго, пришлось повозиться, чтобы забрать мою малышку, — маршал взмахнул полуторным мечом. — И запрячь лошадь. Эти бараны бездумно ринулись в погоню всей толпой не дождавшись приказа. Враги постепенно стягивались вокруг лидера и оттесняли ассасина к высокому каменистому берегу. Широкая река за спиной все сильнее шумела и вспенивалась бешенным потоком. Альтаир бросил быстрый взгляд на бурлящую воду и поморщился. Он не мог поверить в выносливость человека, который столь легко избежал смерти после покушения. Маршал тамплиеров вытащил кинжал из раны, не истек кровью, выследил его верхом на лошади в полном обмундировании и даже не запыхался. Сила и выносливость противника поражала и не оставляла шанса на победу в прямом боестолкновении. Командующий дождался девятерых соратников и призвал всех к тишине. В воздухе повисло молчание, перебиваемое тяжелым дыханием после погони. Тамплиер высокомерно хмыкнул и слегка развел руки в стороны, сверяя сарацина надменным взглядом из тёмной прорези шлема. — Вы только посмотрите на него! Пробежал половину пустыни, спасая свою шкуру, как трусливый шакал, но всё равно оказался в ловушке, — над толпой солдат пронеслись смешки. — Даю тебе возможность хотя бы достойно умереть в бою, неверный. Шумный выдох зловеще разбился о стенки рыцарского шлема. Военачальник принял боевую стойку, всем своим видом показывая, что благородно дает ассасину возможность атаковать первым. Альтаир прочел готовящуюся провокацию, ощерится словно дикий зверь, но все равно решил поддаться и выиграть немного времени. Его первый пробный выпад свободно отразился, за ним с той же легкостью второй и третий. Спокойствие противника стремительно сходило на нет и с каждым парированным ударом тот все сильнее распалялся, бросая в сторону ассасина оскорбительные ремарки. Играючи отбив полуторным мечом очередной выпад, тамплиер провел мощную контратаку — Альтаир подался назад под натиском обрушившегося на него веса, но остановил клинком тяжелый удар. Защитная стойка помогла отразить серию последующих лёгких атак, но без щита дышащая в спину смерть уже отсчитывала секунды до рокового удара. Маршалу быстро наскучила мышиная возня и единичным сильным ударом он выбил из рук ассасина одноручное оружие. Рука Альтаира по инерции дернулась вслед за выпавшим мечом, и он обессилено зарычал от боли, припадая на ноги. Тамплиер подловил момент и с размаху встретил лицо ассасина кольчужным кулаком, отбрасывая того на спину. Лицо вспыхнуло невыносимой болью, оседая металлическим привкусом во рту, а перед глазами заплясали яркие пятна. Чувствуя свое превосходство и безоговорочную победу, враг глумливо рассмеялся над жалкой попыткой его одолеть. Альтаир притих, мрачно всматриваясь в восторженные лица солдат. Никто из них не смел вмешиваться, покорно оставляя все лавры лидеру. Если он что-то не предпримет, этот бой окажется последним. — Ты знаешь, что тебя ждёт, не так ли? Я человек чести, поэтому постараюсь отрубить тебе голову с одного удара. Это будет быстро и почти безболезненно, — маршал медленно замахнулся мечом. Клинок обрушился на место, где лежал ассасин. Альтаир мгновенно увернулся, откатившись вбок. Поразившее землю лезвие помедлило и в следующий миг голодным хищником из металла стремительно рванулось в его сторону. Он подобрался всем телом и сделал кувырок назад, чудом избежав смерти, но не ранения. Последним движением лезвие задело плечо по касательной, оставив после себя темную кровь, проступающую на серых одеждах. Солдаты вокруг одобряюще взревели, почуяв запах приближающейся расправы. Ассасин подбирается всем телом и пятится на корточках назад, к самому краю нависшего над рекой берега. Противник перед ним тяжело дышал подпаленный азартом. Его план практически осуществился. От последующего хода маршала зависела дальнейшая развязка. Его зоркие глаза цепко следили за положением ног, движением рук и техникой. Атакующая стойка, замах над головой, вот он – последний шанс. Собрав все остатки сил, ассасин молниеносно сорвался с места. Время замедлило свой ход и все нервы струной натянулись внутри. Метательный нож ударился о поверхность шлема, со звоном отлетая от металла. Секундное замешательство стало спасительным. Альтаир ушел из зоны поражения клинка, отскочив вбок, затем резко развернулся и поддался вперед, ныряя под медленную руку растерявшегося маршала. Никто не успел ничего понять, когда его пальцы крепко сжали подол белоснежного плаща. Попался — губы растянулись в пугающей улыбке. Может смерти он не искал, но всегда был готов к ней. Он из последних сил мощным толчком ног сделал рывок назад и вместе с потерявшей равновесие жертвой полетел с невысокого обрыва в воду. Почти мгновенно ассасин пошел ко дну утаскиваемый тяжестью намокшей экипировки, поясного ремня и ножен. Течение тут же подхватило его и понесло в неизвестном направлении. Яростная вода пенилась, бурлила, оглушительным шумом дребезжа в ушах, заливала леденящей жижей глотку и нос. Его кидало то вверх, то в сторону, било и прикладывало о камни. Чувствуя, что захлёбывается, Альтаир попытался за что-нибудь ухватиться, но очередным потоком его, словно тряпичную куклу, швырнуло на острый камень, выбивая остатки духа из тела. Ребра пронзила острая боль, прошивающая током до самого позвоночника. Злой рок засмеялся над ухом: иссохшая мертвая земля измотала тебя погоней, а водная стихия покалечила и заставила бороться за жизнь — ты не выживешь. Альтаир сгруппировался, силой оттолкнулся от каменистого дна и вынырнул на поверхность. Драгоценный и живительный воздух глубоко наполнил легкие. Взгляд судорожно цеплялся за несущейся перед собой смазанный пейзаж и вскоре приметил хилое дерево на небольшом скалистом пяточке. Стоило поравняться с нависшей над речным потоком ветвью, тонущий, несомый бурным потоком, не раздумывая схватился за нее. Адреналин разлился по венам, притупляя боль, и подстегивал упорнее бороться за жизнь. В тот момент не было лишних мыслей или упований, лишь движения и инстинкты. Прикладывая нечеловеческие усилия, он упёрся ногой о камень, сделал сильный рывок и, дрожа всем телом от напряжения и усталости, вытянул себя на берег. Боль с удвоенной силой накатила на него: все мышцы жгло в агонии, грудная клетка готова была распороть себя изнутри, а легкие сжало в выворачивающем наружу спазме. Альтаир зашелся приступом лающего кашля, выплевывая попавшую в легкие воду. Хрипя и тяжело дыша, побитый, он обессилено повалился на каменистый берег. Где-то кровил порез на руке, саднил палец — кажется, он сломал его — но раны были не смертельны. Его жертве повезло меньше, в битве один на один с водной стихией люди в доспехах не выживают. Когда оставшиеся солдаты найдут на берегу труп своего командира оставалось лишь вопросом времени. Изуродованными обломками костей и окровавленного металла миссия врезалась в память. Ему удалось добраться до Масиафа, обессилено рухнуть у ворот в ожидании помощи, терпя тупую настойчивую боль. С каждой последующие ночью сон давался сложнее. Если накрывал с головой, то только плен кошмаров. Спустя шесть лун наступили первые признаки улучшения. В отчаянной попытке сбежать от накрывающих воспоминаний он еще больше времени и внимания уделял тренировкам. Постижение искусства убийцы обрело новый смысл: запоминание всех деталей, усиленное фехтование, разведка, сбор информации, помощь простолюдинам, — всё это оттачивалось день ото дня, пока не стало воспроизводиться машинально, демонстрируя идеальную технику. Реки и водоемы в пустынном ареале были достаточно редким явлением, поэтому умению плавать в ордене практически не уделялось внимания. За все время у Альтаира близко не возникло идеи повторить свой опыт — все последующие миссии он выполнял близ городов и на твердой почве под ногами и, как и все, предпочитал обходиться колодцами. До него доносились рассказы, как некоторые братья купались и плавали в оазисах, озерах и поймах рек, но сам не испытывал по этому поводу никакого восторга. Зачастую он спускался к небольшой тихой речушке близ Масиафа, скрытой в нише скалы, но ограничивался быстрым умыванием без попыток задержаться дольше требуемого времени. Он нужен был в других местах, было много других заданий. Понемногу воспоминания слабели. Пыльная буря заметала их песком, скрывала песчаными барханами времени. Но когда дул ветер, осыпающиеся с вершины песчинки неизменно начинали тревожно трепетать, оседая страхом где-то глубоко в подсознании.***
Подходила к концу первая неделя слежки. Все утро прошло в наблюдении за базаром. Люди сновали туда-сюда, занятые поставками и перекладыванием товаров. Раскаленный воздух дребезжал от шума и гама, ругани и криков. Будь то две женщины, не поделившие последнее оставшееся яблоко, или возмущённый горожанин, пытавшийся убедить стражу, что приезжий феллах его обсчитал. Когда солнце достигло пика не небе Альтаир наткнулся на двух обеспокоенных торговцев в западной части рынка: они судорожно оглядывались и о чем-то приглушенно говорили. Внутренние инстинкты мигом повели ассасина в нужном направлении. Дугой обогнув толпу, он оказался достаточно близко, чтобы разобрать речь. — Ты не понимаешь! Если мы не восстановим эту поставку, Тамир нас убьет! Прямо здесь убьет, клянусь Аллахом, — плечи мужчины в пёстром халате нервно подрагивали в такт словам. — Прекрати, Самир, — убеждал его второй, уже явно в преклонном возрасте, с густой бородой и в более простой одежде. — У нас еще есть время. Да и в любом случае, твой хозяин не дурак, он знает, что поставка стали из Иерусалима важна. Наш кузнец не может делать мечи из воздуха, поэтому придётся подождать. — Подождать?! Ты хоть знаешь, где оказываются люди, которые ему так отвечают? У Тамира нет никаких «подождать», — от возмущения он повысил голос. — Думай, что говоришь, а то в итоге окажешься с ножом промеж ребер. Ты сейчас же пойдешь и поговоришь с поставщиком, и выявишь расчёты. — Самир, да что ты так взъелся… — Сейчас, — с нажимом повторил он. — Завтра Тамир прибывает с крупной партией товара, будет сделка, так понятнее? Лицо собеседника резко переменилось, и тот мигом сорвался места, пропадая в толпе. Слушающая разговор тень следом растворилась в толпе. Просить разрешение на выполнение контракта у хозяина бюро было унизительно, но Аль-Муалим ясно дал понять, что не приемлет возражений. Вся необходимая информация была на руках и гордость сжирала убийцу изнутри. До бюро он добрался быстро, с ясным желанием поскорее отделаться от навязанных условностей. Он нахмурил брови, когда встретился взглядами с рафиком. — Альтаир, прости за вчерашнюю холодность, день выдался паршивым. Рад видеть тебя невредимым, — голос мужчины звучал ехидно, но искреннее. — Некоторые братья были здесь до тебя, — его губы исказила усмешка, — о, если бы ты слышал, что они говорили, думаю, убил бы их на месте. Даже я в какой-то момент подался этим речам. — Все в порядке, — ассасин сдержано кивнул в знак приветствия, не дрогнув в лице ни одной мышцей. — Да, ты никогда не был сторонником кредо, — ухмылка стала шире. — Всё сказал? — холодно поинтересовался Альтаир, пустые разговоры его явно не интересовали. — Прости, иногда я забываюсь. Что сегодня удалось выяснить? — Важную информацию. Завтра у Тамира назначена встреча на рынке, обсуждение важной сделки. Говорят, самой важной в его жизни. Он ослабит бдительность, поглощенный своей работой, тогда я и нападу на него. — Хорошо, я отпускаю тебя, — хозяин бюро протянул перо и впервые за все время со всей серьезностью посмотрел ему в глаза. — Выполни поручение Аль-Муалима во что бы то ни стало. Комната отдыха в твоем полном распоряжении, как и всегда. На смоляном небе где-то далеко источали свой свет яркие звезды. Альтаир сидел на вершине башни, коротая оставшиеся часы перед убийством. По обычаю, он был абсолютно спокоен и не переживал, но после ночных кошмаров и тяжелых воспоминаний к нему так и норовила подкрасться тень сомнения. Убийство настолько важного торговца могло сильно надломить экономику. Уверено ли братство в мотивах Аль-Муалима? Почему казалось, что они знают далеко не всё? Словно какая-то мелкая, но безумно важная часть ускользала от общего понимания. Чувствуя себя частью чего-то большего, было совестливо оставлять все подозрения при себе, но того требовала жесткая иерархия ордена. Единство и послушание впитывалось с молоком матери, а кредо закрепляло слепую веру. По-своему он ценил каждого бойца и брата, но не забывал о скоротечности жизни и готовности каждого сделать шаг навстречу смерти. Сантименты, которые разводил Малик, никогда не были ему понятны. Уколы вины не пронзали сердце, а слова оправданий никогда не вертелись на языке после того случая в Храме Соломона. Каждый ассасин должен быть готов к смерти и горе свое проживать в одиночку. Он не считал себя обязанным брать всю вину на себя, но иногда, в моменты полнейшего одиночества, нечто вроде совести напоминало о себе. Утешение было ему чуждо, а проявлять слабость было непозволительно. Порой Альтаир и сам удивлялся, как за маской гордой невозмутимости и самоуверенности, мог скрывать весь спектр переживаний, но до сих пор ему это как-то удавалось. К десяти годам у него не оставалось прямых родственников, и он рос сиротой, так и не сумев ни к кому по-настоящему привязаться. На протяжении всей своей жизни он чувствовал собственное одиночество, но будучи частью братства оно никого не должно было тревожить. Альтаир по большей части был неразговорчив, когда дело касалось личных эмоций. Внутренняя собранность не позволяла распыляться на такие вещи как чувства или откровенные беседы. Само положение в ордене вселяло в него уверенность в том, что и с этим он справится сам. В конечном счете, Альтаир смог перекроить себя так, что даже собственная самоуверенность выражалась больше в поступках, нежели речах, что ещё больше обеспокоило наставника. Для остальных ассасинов он остался загадкой, мрачной тучей, мастером своего дела, а иногда и надменным ублюдком. Тело инстинктивно противилось внутренним напряжением, натягивая нервы струной. Откинувшись назад и вжимаясь лопатками в каменную стену, Альтаир прикрыл глаза, вспоминая медитативные практики. Слух уловил приглушенный звон посуды и плеск фонтанов, тихий говор стражи и горожан вдали, стрекотание акрид и сверчков. Вдыхая теплый вечерний воздух, он старался ни о чем не думать, представлял себя со стороны, у каменной стены, белеющим орлом на острие металлической луны. Легкое успокоение коснулось сердца впервые за время прибывания в городе. Ассасин открыл глаза, медленно потянулся и поднялся на ноги, стряхивая с себя разомлевшую мышцы слабость. Перемещаясь по крышам, он чувствовал, что организм требует отдыха: ноги стало немного саднить, а тело начало тяжелеть. Вскоре вдалеке замаячила крыша бюро, и он облегчено вздохнул, понимая, что от навязчивых мыслей он быстро сбежит в сон. Рухнув на подушки, убийца повернулся на бок и закрыл глаза.