Укачивает

Как-то само собой подразумевалось, что Ходзуки не умел смеяться. Иногда он и сам так думал. Не жалел: судорожные сокращения диафрагмы, раззявленный рот, брызги слюны, совершенно лишние мимические морщины, атавистические, оскорбляющие слух, звуки — неэстетично, несолидно, откровенно глупо. О нет, он даже в мыслях не называл глупым царя Эмму, который практиковал подобные упражнения с незавидной регулярностью, но... что позволено царю, не пристало скромному советнику. Впрочем, сейчас скромный советник был вынужден ослабить пояс хаори, чтобы удобнее было сгибаться пополам, упирая ладони в обнажившиеся колени, и хохотал так, что, кажется, даже персики срывались в самоубийственном порыве с веток, чтобы, размазавшись в питательное пюре по траве, избавить светящуюся ворсистую кожицу от чудовищных вибраций. Хакутаку презрительно морщил нос. Ходзуки даже восхитился — фоном, той частью мозга, которая ещё функционировала, — аристократизм никогда не был сильной стороной Хакутаку, а вот поди ж ты. Он разогнулся, вытер слёзы, поправил хаори. Хакутаку ждал. Ему ничего не оставалось — покачиваясь на толстом зелёном стебле, взмахивая руками, чтобы удержать равновесие. Чашелистики обнимали его задницу — голую задницу — и поддерживали спину в полусидячем положении. А ниже задницы, сразу под стоящим — от возмущения что ли — членом и гладкой мошонкой начинался хвост — серебристый, с красными плавниками, гибкий и на вид влажный. Казалось, Хакутаку сейчас раскроет рот и запоёт — но он молчал, хмурился и неодобрительно таращился всеми глазами сразу, включая нарисованные. Если бы Ходзуки знал, к какому результату приведёт это заклинание, он использовал бы его раньше. — Я возьму первый приз на конкурсе по выращиванию рыбоцветов, — наконец сказал Ходзуки, когда смог привести лицо в пристойное положение. Щёки болели, болели мышцы живота, а внутри разливалась эйфория, как от хорошо выполненной работы, хотя всей работы было — подсунуть листок с заклинанием одному дураку-аптекарю, спрятав в ворохе других, обещанных для зелий. — А может, устрою вечер суши. Как раз у нас снова гости из европейского ада. Давно я не видел, как тошнит Вельзевула. Хотя ты прав (Хакутаку прикрыл глаза и молчал), зрелище не самое привлекательное. Ходзуки ещё раз с удовольствием оглядел Хакутаку, стараясь не слишком пялиться на член. Стебель достигал талии Ходзуки и, если перекинуть хвост через плечо... Даже пояс можно не развязывать, достаточно распахнуть полы... — Ты чего? — Ходзуки внезапно стало не по себе, на его памяти Хакутаку никогда не молчал так долго. Не читает же он мысли? Многострадальным щекам стало горячо — но Хакутаку явно не занимало то, что творилось в голове Ходзуки. Он выдавил: — Укачивает, — и вывалил на чистый пол ужин, а может быть, и обед, да так и остался, неловко свесившись на один бок. Ходзуки некстати подумал, что стоит принести поливательное ведро, прежде чем искать отменяющее заклинание, и пошёл за тряпкой.