Анагноризис

      Вся жизнь Ваньина была похожа на хождение по канату, натянутому в небе.       С самого рождения его учили балансировать над пропастью, вручив для равновесия ужас и силу. Поднимали канат все выше и выше. Лишали страховочного троса и убирали сетку. Добавляли препятствия. Завязывали глаза. Порой связывали руки. И Ваньинь мастерски научился пересекать этот непрочный мост, превратив опасное хождение по краю в легкую прогулку.       Для баланса он подгибал колени. Чтобы видеть цель — держал голову прямо. Использовал сбивающий с курса ветер себе на пользу. Игриво развлекал зевак под ним. Разыгрывал пугающие представления. Наверху он отключал себя от всего мира — звук становился белым, Пристань жалким пятном, — канат в небе был всем его миром. Он верил, что может парить без крыльев, поэтому по-настоящему никогда не оступался и всегда доходил до конца.       Ни разгорающаяся буря, ни слепящее глаза солнце, ни проливной дождь — ничто не было способно остановить его. Он уверенно ступал на скользкую от воды веревку, держал взгляд ясным и открытым и не уворачивался от урагана. Наверху он был в своей стихии. Там он был собой. Не боялся. Не стеснялся. Не зависел от обстоятельств и правил.       Возможно, именно этот постоянный флирт со смертью обратил его внимание на молодого стражника, решив, что вот он очередной повод пройтись в опасной близости от края пропасти. А возможно, все дело было в первом взгляде, сразу же взявшем его в капкан. Ваньинь не мог описать своих чувств, хоть и был о них достаточно наслышан прежде. Тело прошибло искрой узнавания. Обожгло ему мысли. Опалило дыхание. И заживо сварило кровь, вспенив остатки благоразумия. Это был его зов.       Молодой альфа чувствовался на уровне силы, как пульсирующая боль в затылке. На физическом — словно зуд под кожей. Он кроил свои глаза, но Ваньинь отчетливо видел под грязно-карим цветом проступающую радужку — топленое золото. Пытался спрятать лицо, но и тут Ваньинь его настигал вовремя. И то, что он видел, ему нравилось: высокий, гибкий, как тростник; блестящая волна черных, под рассветными лучами преображающихся в темный каштан, волос; лицо, вырезанное в лучших традициях нефритового принца, и улыбка, слишком светлая для того, кто вырос в Гусу.       Ваньинь забавлялся со стражником, как кошка с мышкой, прекрасно понимая, что бедная жертва обречена стать обедом. Не мог он отказать себе в долгом взгляде во время утреннего строя. Не мог пройти чуть дальше после тренировки, нарочно оставляя призрак запаха своего тела в воздухе. Не мог упустить возможность подразнить, появившись на уроке военной подготовки, и не мог не задать вопрос стражнику лично. Ведь взгляд, которым его награждал Сичень в ответ, прожигал в нем дыру. Щекотал нервы. И очаровывал, бросая вызов похлеще, чем ослабленный канат.       Ваньинь знал, что Сичень всецело принадлежит ему. Но знал ли об этом Сичень? Это только предстояло выяснить. Понадобится время. Много времени и упорства. И конечно, все его бесстрашие. Допускать ошибок с Сиченем было нельзя. Он дал себе дни присмотреться к стражнику, раздумывая над тем, как подступиться, и вывел идеальное решение, что поможет им обоим. В этот раз цель кардинально поменяет его жизнь, и на том конце каната его ждет зов, не тот, диктуемый инстинктами. Иной — воля сердца и собственного желания.       — Ты собираешься сделать его своим личным телохранителем? — Голос брата, наполненный гневом и тревогой, выдернул Ваньина из омута мыслей.       Зова медленно моргнул, фокусируясь на шеренге солдат, и оперся ладонями о каменную поверхность перил.       — Тебе не стоит читать мои мысли, — обернув предупреждение в мягкий тон, Ваньинь понадеялся, что брат уловит намек и не будет лезть не в свое дело.       Но Яньли был иного мнения. Взращенный таким же страхом перед гусуланцами, что и младший брат, он был решительно настроен против идеи Ваньина, не желая признавать предначертанного небесами стражника.       — Он здесь, чтобы убить тебя! — В словах проскользнули шипящие змеей нотки беспокойства, так напоминавшие их папу.       — Так веселее — разве нет? — Ваньинь с сожалением отвел взгляд от шеренги на тренировочном поле и оглянулся на брата.       Ниже его на целую голову худощавый миловидный Яньли в своем нежно-лиловом кафтане походил на беззащитного ребенка. Но он был старше Ваньина на несколько весен. На округлом лице застыл липкий страх. В васильковых глазах беспокойство. Губы, сжатые в узкую ниточку. Яньли не понаслышке знал о гусуланцах — когда Ваньину было всего два года, охотники напали на Юньмэн, разворошив его, как осиное гнездо. Старший брат собственными глазами видел белоснежный разрушительный строй, огнем выжигающий Пристань — их дом. Его страх за брата был объясним и обоснован.       — Я расскажу отцу и папе! — Пригрозил Яньли.       — Вперед, — со спокойной улыбкой ответил Ваньинь. — Он прошел проверку перед поступлением в армию. Предоставил рекомендательное письмо. Он чист. Чтобы от него избавиться, придется его выгнать или убить. Для изгнания нужны доказательства — и если ты не хочешь обнародовать свой дар, то ничего не выйдет. — Ваньинь вздохнул и медленно отвел от вздрогнувшего брата взгляд. — Убийство одного из стражей подорвет наш авторитет в глазах армии. Но это лишь дипломатическая угроза. — Тонко улыбнувшись, Ваньинь вернул взгляд на Яньли, наконец заметив за спиной брата слабую тень. — Лебин!       Фамильяр черным дымом скользнул возле ног Яньли и рассеялся, явившись в облике черного лиса. Он склонил остроугольную морду и прижал уши, выказывая свое почтение зова. Его мягкий ониксовый мех неестественно отливал синим на ярком утреннем солнце, заглядывающем на балкон императорского дома.       Зверь подошел ближе и задрал морду, ткнувшись сухим и горячим носом в подставленную ладонь. Ваньинь тепло улыбнулся, ведя рукой по холке лиса, и поздоровался с ним:       — Рад тебя видеть, Лебин! Надеюсь, охота была удачна, — его пальцы обогнули мягкое ухо и слегка потрепали кисточку меха, вершающую кончик.       Лис фыркнул, лизнув шершавым языком хозяйскую руку, в агатовых глазах сверкнуло тлеющее пламя, быстро затянувшееся бельмом — фамильяр передал через взгляд воспоминания о прошедшей ночи.       — Это хорошие вести, — улыбнулся Ваньинь, когда взгляд лиса сделался живым.       Не поворачиваясь к Яньли, Лебин поджал под себя лапы, подвернул пушистый хвост и свернулся возле ног Ваньина, всецело преданный одному хозяину.       — Твой лис дурно воспитан, — отметил Яньли. Старший брат скрестил руки на груди и недовольно прищурился, глядя на безмятежного зверя. — Он обязан служить всей семье.       Ваньинь покачал головой, не соглашаясь со словами Яньли.       — Лебин — свободное существо, мы должны ценить то, что он помогает нам, — зова с нежностью поглядел на фамильяра. — У нашей семьи уже есть папин Цзыдянь.       Яньли повел плечами. Папин змей пугал его мертвым холодным взором и молниеносной скоростью. Фамильяр мог лежать неподвижно весь день, но при малейшей угрозе действовал смертельно резко и точно.       — Твое поведение, твои мысли и твои выходки постоянно ставят тебя под удар. Тебе так нравится, когда папа кричит на тебя? Или тебе нравится, когда отец тебя наказывает? Почему тебе хотя бы раз не подумать головой? — Сварливо отчитал старший младшего.       Ваньинь сжал руки в кулак, чтобы подавить вспыхнувшую волну негодования, крупные мышцы плеч напряглись.       — Потому что я родился после тебя, Яньли, — вымолвил зова, старательно контролируя дрожащий голос. — Тебе лучше меня известен девиз нашего дома. Мне никогда не достичь невозможного.       — И это повод подвергнуть себя смерти? — Яньли недоверчиво всплеснул руками. — Не думал, что ты такой безрассудный…       — Это не безрассудство! — Отрезал Ваньинь, слегка повысив голос.       Он виновато потупил взгляд и упрямо выдвинул подбородок.       — Он мой зов. Он принадлежит мне! — Слова прозвучали с каплей капризности.       Ваньинь досадливо прикусил губу, отворачиваясь от брата. Ему было обидно, что он не сыскал понимание у старшего. В этой семье ему часто не было места, но Яньли умудрялся проявлять к нему благосклонность, даря любовь и тепло, которых не доставало от родителей.       Он сделал глубокий вдох, успокаивая себя, и уперся обеими руками в нагретый солнцем камень. Глаза его быстро отыскали стражника, отрабатывающего колющий удар. Механически-вялое движение, как будто бы альфа не выспался этой ночью. Ваньинь поджал губы, испытав тревожную ревность, хотя прекрасно знал — Сичень не покидал казарму.       — Я не просто его чувствую, — совсем тихо произнес Ваньинь, вынуждая старшего приблизиться к нему на несколько шагов. — Хотя это, безусловно, сыграло решающую роль, чтобы я обратил на него внимание.       Пересилив свое раздражение, Яньли ласково коснулся плеча младшего брата. Ваньинь в ответ накрыл ладонью ладонь старшего.       — Он мне симпатичен, — признался зова. — Я достаточно за ним наблюдал издалека: умен, интересен, привлекателен — нет смысла это отрицать.       — Ты думаешь, что он отличается от тех, кто напал на наш дом? — С просквозившей в голосе насмешкой поинтересовался Яньли.       — Я уверен в этом, — твердо произнес Ваньинь.       — Он тренированный убийца, — не сдержавшись, заспорил брат.       Ваньинь шумно выдохнул, сбрасывая руку старшего.       — Святой Хуа Чэн, да что ты заладил?!       До этого неподвижно лежащий Лебин навострил уши, готовый ринуться в атаку, если разговор примет дурной оборот.       — Папа придет в страшный гнев, — прошептал Яньли, бледнея лицом и скукоживаясь в страхе.       — Папа не узнает, если ты не скажешь, — осторожно заметил Ваньинь. — Как я уже сказал ранее — Сичень прошел проверку перед поступлением.       — Но зачем тебе это? Я не понимаю, — окончательно растерялся брат. — Влюбленность? Если так не терпится выскочить замуж, попроси подобрать себе партию…       — Я не хочу кого попало — я хочу его. Уж кто-кто, а ты меня должен понимать.       Бледно-розовые губы Яньли обескровились, васильковые глаза печально потемнели. Для простых омег найти своего истинного было практически невозможно. Еще реже это удавалось сделать зова. Для них с братом повстречать предначертанного небесами сродни божественному благу. Все, что их ждало с Ваньином — выгодно подобранная родителями партия, а не настоящая любовь.       Яньли повернул голову на юго-запад, в сторону, где расположен Ланьлин, и закрыл глаза.       — Что ты собираешься делать?       — Для начала добьюсь его доверия, — Ваньинь проследил за тем, как Сичень прокручивает бодзюцу за спиной и ловко перехватывает древко посередине левой рукой. Волосы, собранные на макушке в высокий хвост, покачнулись в такт его движению и упали на плечо. — Его пичкали ненавистью к нам с молодых лет. Пугали тем, какие мы чудовища. Придется показать ему, что я не такой.       Яньли распахнул глаза и посмотрел прямо на брата.       — Но ты чудовище, способное взорвать ему сердце легким пассом руки.       Ваньинь скромно улыбнулся и через прищур взглянул на брата.       — Держи эту мысль в голове и перестань бояться за меня — я хорошо вооружен.       Брат неохотно улыбнулся. Что он, что Ваньинь с детства проходили подготовку, неустанно развивая свое ядро. Трудами папы они обучались сражаться на мечах и хорошо овладели техникой ближнего боя, потому что, как любил повторять их отец, нельзя полагаться только на что-то одно.       — Поклянись, что сразу же остановишь ему сердце, если он даст тебе хоть малейший повод, — Яньли накрыл покоящуюся на перилах руку брата и требовательно сжал его пальцы.       Такую клятву Ваньинь дать не мог. Он развернул ладонь тыльной стороной кверху и переплел пальцы брата со своими, тактично промолчав.       — Замедлю пульс, чтобы стража его успела взять, — пообещал зова.       Яньли прислонил голову к плечу брата. Мучительная тревога за Ваньина холодной рукой обхватила его горло. Напряжение внутри нарастало с каждой секундой. Ему был хорошо известен дипломатический язык, язык войны. Но он не имел понятия, что нужно сказать в таких ситуациях. Услышав с несколько недель назад мысли брата, Яньли пришел в парализующий ужас и долго не мог решиться прийти с разговором. Он сам принялся пристально наблюдать за молодым стражником, чуя расходящуюся от него волнами угрозу, — ничего хорошего из этой затеи выйти не могло. Терпение Яньли изнашивалось, как покрытие на золотой пластине, и закончилось за завтраком, стоило младшему принять решение.       — Лучше разбей ему сердце, — посоветовал брат.       Ваньинь прикусил щеку изнутри, подавив рвущуюся наружу колкость. Он заполучил, что хотел — Яньли смиренно принял выбор брата, давая ему время. Ни к чему обижать старшего с израненной душой. Вместо этого он вновь устремил взор на тренировочное поле: Сичень, раскрасневшийся от многократного повторения упражнения, смахнул упавшую на лоб прядь и улыбнулся.       Ваньинь подумал, что готов умереть, чтобы заслужить его улыбку.

***

      Малый зал, расположенный в левой части дворца, редко использовался родителями для приема гостей, и Ваньинь решил облюбовать его. Ему нравились цветочная лепнина на южной стене и полотна с журавлями, растянутые за двумя тронами. Помимо убранства зала, Ваньину нравились высокие окна почти от пола до потолка: проникающий с улицы свет делал комнату яркой и демонстрировал ее просторность, создавая иллюзию свободы.       Зова прошелся по залу, каждым шагом ощущая мягкость древесины, устланной на полу, и замер у крайнего окна, не решаясь занять трон. Если он хотел расположить к себе Сиченя, то показательная иерархичность может послужить плохим началом. Он сцепил руки за спиной и устремил взгляд вдаль, протягиваясь силой к альфе. День клонился к вечеру, окрашивая голубой горизонт багряно-кровавыми всполохами. Удушливая жара, начавшаяся с полудня, спадала, вечер принес облегчающую прохладу, северным поветрием протянутую с озера. Ваньинь втянул терпковато-сладкий запах лотоса, чувствуя на кончике языка коричную насыщенность, и прикрыл глаза, расплываясь в улыбке.       Отчетливый уравновешенный стук сердца подействовал на него успокаивающе. Он услышал, как кровь ходит по венам, растекаясь в каждый уголок тела. Услышал, как расширяются и сужаются легкие, фильтруя воздух — он услышал тело Сиченя раньше, чем стражник вошел в зал. Он не был напуган, об этом говорил его монотонный пульс. Не был заинтригован. Но он был смущен пристальным вниманием со стороны младшего наследника — кровь прилила к верхним отделам тела, подкрасив его бледные щеки розоватой робостью.       Ваньинь опустил уголки рта, пряча довольную улыбку. Не оборачиваясь на вошедшего в зал стражника, он продолжил стоять у окна, оставляя руки сцепленными в замок за спиной. Двое стражников на входе по его приказу забрали меч Сиченя, оставив ножны пустыми. Приди альфе в голову блажь напасть на него, Ваньинь справится с ним без особого труда — достаточно будет развести руки в стороны и Сичень упадет на колени, точно подрезанный.       — Молодой господин! — Поклонился Сичень.       Низкий голос гулким эхом разнесся по малому залу. Ваньинь распрямил плечи и царственно поднял голову, делая вид, что его больше занимает происходящее за окном, чем стражник, потерянно застывший позади него.       — Тебе передали мое распоряжение? — Неспешно заговорил Ваньинь.       Сердце Сиченя дернулось и сбилось с ритма, повысив температуру тела. Зова прикусил губу, давя усмешку. Должно быть, это было слишком неожиданно — мишень сама приплыла в руки, спутав планы убийцы.       — Да, молодой господин, — севшим от волнения голосом покорно ответил Сичень. Тихо откашлявшись, возвращая себя к спокойному состоянию, стражник неуверенно задал вопрос: — Вы уверены, что я могу занять эту должность? Я только прибыл на службу, и у меня не так много опыта…       — К чему ложная скромность? — Перебил Ваньинь, отворачиваясь от окна. Он с вызовом взглянул в лицо Сиченя, пригвождая взглядом к полу, словно букашку пришпорил булавкой. — Я наблюдал за тобой. Ты хорошо обучен, отлично владеешь оружием. В рукопашном бою ты выше на голову многих своих товарищей. И это уже не говоря о том, что ты быстр, ловок и всегда сосредоточен. Разве не такие качества ценят в телохранителях?       Ваньинь внутренне млеет, вслушиваясь в реакцию тела Сиченя на его слова. В стражнике боролись желание принять похвалу и агрессивная неприязнь. Ваньинь даже восхитился тем, как умело контролировал Сичень свое лицо, не выказав подозрительных эмоций.       — Сколько тебе лет? — Невзначай поинтересовался зова.       — Девятнадцать, молодой господин, — Сичень склонил голову, явно желая спрятать взгляд.       — Ваньинь, — поправил он стражника.       Сичень непонимающе моргнул, распрямился и поглядел на Ваньина.       — Нам много времени придется проводить вместе, — пояснил зова. — Молодой господин — слишком долгое обращение. Называй меня Ваньинь.       Щеки Сиченя стали походить на переспелые плоды персикового дерева. Ваньинь немного расстроился, что он не может прочесть мысли стражника, а только довольствоваться ускорившимся пульсом. «Наверняка их в Гусу убедили, что в Юньмэне омеги жуткие развратники», — подумал Ваньинь, понимая, что не может отказать в себе в удовольствии подразнить альфу еще сильнее.       — Варвар, — произнес зова на чистом гусуланском, отмечая, как дрогнуло сердце Сиченя.       Внешне Сичень не подал признаков узнавания родного языка и замер, никак не меняясь в лице.       — Раздевайся, — приказал Ваньинь, чувствуя нарастающую нервозность стражника. Он уловил короткую вспышку мелькнувшего удивления и добавил. — На колени.       Сполна насладившись замешательством альфы, Ваньинь заговорил на родном диалекте, повторив последние приказы.       — Раздевайся.       Челюсти стражника сжались плотнее, четко выделив линию волевого подбородка. Теперь, когда Ваньинь заговорил с ним на юньмэнском, он не мог сделать вид, что не понимает слов, не мог ослушаться прямого приказа, как бы сильно это его ни унижало. Он с настороженностью поднял глаза, встречая взгляд лиловых глаз, цепко следящих за его действиями, и, пересиливая себя, подчинился.       Первым на пол упал пояс с пустыми ножнами — металлический звук срезонировал от стен, повисая в воздухе высоким звенящим фальцетом. Ваньинь, не отводя горящих восторгом глаз, жадно следовал за каждым движением стражника, намеренно провоцируя. Сичень развязал тугой узел ханьфу и стянул верхнее одеяние, неохотно разжал пальцы, роняя одежду на пол к поясу. Руками стражника овладел тремор, когда он коснулся воротника нательной рубахи и потянул её через голову, являя взору Ваньина сильный раскачанный торс.       Зова бесстыдно разглядел наружные косые, наклонил голову, с интересом ведя взглядом от округлых плеч вниз к предплечьям и обратно. Зацепился взглядом за маленькую россыпь созвездия родинок под левой ключицей. Обвел подтянутые мышцы живота и удовлетворенно кивнул — Сичень словно ожившая гипсовая скульптура, обтянутая фарфоровой кожей.       Стражник, истолковав его жест неправильно, потянулся к шнурку на штанах, но Ваньинь остановил его взмахом руки и высказал другой приказ.       — На колени.       Не сумев заглушить вдох облегчения, Сичень опустился на пол, рядом со сброшенной одеждой. Ваньинь улыбнулся про себя — для гусуланцев их невинность священна. Чопорные альфы сдержанны и редко проявляют себя даже за закрытыми дверями с повенчанной омегой. Для них секс играет ключевую роль в продлении рода, а не в получении удовольствия.       «Если бы я родился в Гусу, то умер бы со скуки, — невесело подумалось Ваньину. — Их святой Се Лянь — жуткий зануда, подаривший талмуд с правилами, который годен только на растопку огня в камине, а не на прямое руководство к хорошей, достойной жизни».       Зова шагнул ближе — Сичень шумно сглотнул слюну и наклонил голову вперед, являя собой образец покорного слуги.       — Хороший актер, — не удержавшись, прокомментировал Ваньинь на гусуланском.       Повернувшись боком, Ваньинь обошел Сиченя, удерживая дистанцию в несколько чи. Без одежды кожа стражника быстро покрылась мурашками. Сичень поджал ладони в кулак, каменея на месте. Ему сделалось не по себе, когда Ваньинь — его враг — зашел за спину и замер, лишив его возможности контролировать действия.       Зова поднял руку и потянулся к кожаному шнурку, удерживающему волосы Сиченя на макушке. Умело потянув за свободный конец, Ваньинь освободил черную волну, позволил ей водопадом рассыпаться вдоль плеч и спины. В закатных лучах волосы альфы выглядели мягким шелком, Ваньину неудержимо хотелось запустить в пряди пальцы и провести рукой вниз, ощутить их тяжесть, вдохнуть их запах.       Вместо этого он подхватил всю длину, скользнув ладонью по затылку, и перебросил на одно плечо. Дрожь в теле Сиченя от соприкосновения кожи с кожей понравилась Ваньину — он отступил на шаг, увеличивая широту обзора, и пристально поглядел на широкую спину, исполосованную старыми шрамами от дисциплинарного кнута.       Посеребренные временем, затянувшиеся, зарубцевавшиеся, выпуклые и впалые, они набегали друг на друга, перекрывая и борясь за место на этой мощной спине. Следы воспитания тонкими языками тянулись к лопаткам, расползались по пояснице и заходили на бока, вгрызаясь в ребра.       Огонь белой и чистой ярости охватил Ваньина. Он прикрыл глаза и стиснул зубы, поражаясь варварским методам. Ногти впились в ладони, и боль несколько отрезвила его пыл, служа напоминанием, для чего он все это делает. Неслышно зова глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз — легкие до отказа забил сладкий запах, отдающий беспокойством, — Сичень начинал нервничать.       Ваньинь вышел из-за плеча и неспешно обогнул стражника, повернувшись к нему лицом. Напряжение в плечах альфы заметно спало, когда в поле зрения показались носы сапог Ваньина — голову стражник не поднял. Однако он вздрогнул, почувствовав требовательное касание ладони под подбородком. Ваньинь задрал его голову и впился взглядом в лицо, рассматривая с препарирующей тщательностью. Наклонил его голову в одну сторону, затем другую. Чуть приподнял и тут же опустил, ища идеальный угол освещения.       Сичень затаил дыхание, наблюдая за тем, как Ваньинь наклонился близко к его лицу. Вена на виске забилась с частотой взмаха крыльев колибри, глаза расширились, рот приоткрылся — Сичень планировал запротестовать, и Ваньинь опережающе шикнул, чтобы не отвлекаться от процесса, поставил ногу на колено стражника, придавливая своим весом к полу. Лицо альфы было идеальным, но ему хотелось стянуть тонкий слой морока, скрывающего настоящий цвет радужки, и убрать фальшивую горбинку с прямого носа.       Он прощупал блеклый край расщепленного шва и осторожно ухватился за него, потянув за рассыпающиеся края. Кто бы ни штопал Сиченя, делал он это неумело и топорно, грозя оставить альфу с измененным обликом навсегда. Сичень в его ладони дернул головой, ощутив, как слой морока отходит от кожи с обжигающей болью. Ваньинь только сильнее стиснул пальцы на его подбородке, не давая стражнику уйти. Он сосредоточенно расширил глаза, концентрируясь на частом мелком дыхании альфы, и продолжил стягивать чужую убогую работу.       «Тот, кто это сделал с тобой, берег тебя, — хмыкнул мысленно зова. — Я бы изменил тебя до неузнаваемости и запрятал шов так глубоко, что ни один зова или зов не смог бы подобраться. Гусуланские белоручки трусливы, чтобы развивать свое ядро как следует, — мне они не ровня».       Отлепив последний край с виска, Ваньинь ослабил хватку и отклонился назад, разглядывая настоящее лицо Сиченя. С несколько секунд он полюбовался переливами золотистой радужки, после отнял ладонь и снял ногу, игнорируя бешено колотящийся стук сердца Сиченя и его потяжелевшее дыхание — сигнал о набирающей обороты злости.       Он подхватил ткань ханьфу и опустился на пол напротив Сиченя. Выровнять кожу для него ничего не стоило, но только в случае, если тот, с кем он проделывает манипуляции, не сопротивляется. С Сиченем ему понадобится дополнительная концентрация.       Зова прикрыл глаза, мысленно протягиваясь к источнику жизни, к яркому слепящему свету ядра альфы. Пульсация плещущейся по венам крови, как личная мелодия Сиченя, убаюкивает Ваньина. Он раскрывает ладонь к верху и чуть сгибает пальцы, готовясь в случае нужды прихватить пульс. Вторую ладонь он кладет на грудь слева — сердце стражника гулко ухает, отдаваясь слабыми вибрациями в руку зова.       На обратной стороне прикрытых век широкая спина Сиченя, как испорченное полотно, требующее спасения, вспыхивает красочной картинкой. Ваньинь глотает слюну, нахмуриваясь, и выталкивает свою силу наружу, пропуская ее через ладонь, покоящуюся на груди у Сиченя.       Зубы Сиченя громко клацают — кожа на спине натягивается и горит, плавленная зова. Он задрожал всем телом, как лихорадочный, и прикусил себе язык до крови, наполняя рот металлическим привкусом. Ваньинь покачнулся и прильнул к Сиченю, как партнер по танцам, не отнимая руки, довел процесс до конца, благодарный стражнику, что тот не сдвинулся с места, выдержав напор его силы. Он подумал о пульсе, бьющемся под челюстью Сиченя, о мягкости его волос, и аккуратно отпустил обе руки, вежливо отстраняясь.       Ему хотелось встать и поглядеть на проделанную работу, убедиться, что на идеальной спине не осталось ни следа зверских правил Гусу, но растерянный и несколько расстроенный взгляд Сиченя остановил его от этого. Ваньинь молча кивнул головой, указывая стражнику на выход, а сам, подхватив края ханьфу, поднялся с пола и отошел к окну.       Теперь, когда он исправил тело своего зов, он возьмется за его душу.

***

      Ваньинь провел гребнем по волосам и замер, разглядывая свое отражение в бронзовом круге зеркала. Ему недоставало привычной плавности линий, присущих омегам. Все его лицо это сплошные острые края и углы. Острый подбородок, острые скулы, высокий лоб, прямой нос, выступающие надбровные дуги. Иногда зова ловил себя на мысли, прикасаясь к лицу кончиками пальцев, что он мог бы поправить, смягчить себя. Сделать щеки не такими впалыми и натянутыми на скулах. Слегка увеличить кошачьи глаза, сделав взгляд открыто-наивным. Чуть уменьшить кончик носа, сделать его более походящим на аккуратный носик Яньли.       Но что-то его все время останавливало. Он отдергивал руки, упрямо смотря на свое лицо в отражении, так идеально отражающее его характер, его мысленный уклад. Если он изменит себя под минутным капризом — это уже будет не он.       Ваньинь вздохнул и отложил гребень на низкий столик. Взгляд его снова метнулся к отражению. Он коснулся пальцами нижних век, убирая следы ночного кошмара. Спустился ниже — щеки покрылись здоровым румянцем. Повертел головой, придирчиво разглядывая свое лицо в отражении, — ему нравилась своя внешность, не похожая на родителей или брата. Не похожая на обычных омег. Но могло ли такое понравиться Сиченю?       Зова, вспыхнув, мотнул головой, отгоняя глупые мысли, — не внешностью же цеплять. Он поджал губы и взял со столика короткую кисточку, придвинув ближе баночку с сурьмой. Нанеся немного краски на край пушистого кончика, Ваньинь в нерешительности замер. Гусуланские омеги не пользуются косметикой, предпочитая сдержанность и естественность.       «Но здесь не Гусу, — напомнил сам себе Ваньинь. — Сичень находится на моей территории, и он должен принять мои правила». Упрямый огонь лиловых глаз вспыхнул с небывалой силой, дерзкой и неуправляемой, как молния. Ваньинь подался ближе к зеркалу и отточенными движениями подвел глаза, выгодно оттеняя радужку, делая взгляд выразительным. Отражение поглядело на него в ответ с царственной уверенностью, и Ваньинь отложил кисточку, оставшись довольным результатом.       Легкий стук привлек внимание зова. Не повышая голоса, он приказал войти и посмотрел в зеркало выше своего плеча. Сичень отодвинул дверь и вошел в комнату, приветствуя императорского отпрыска низким поклоном. Выпрямившись, Сичень заложил руки за спину и несмело взглянул на Ваньина.       Ваньинь провел взглядом сверху вниз и вернулся к лицу, отмечая про себя, что альфа тоже не выспался. Черты лица несколько заострились, а под глазами залегли тени.       — Ты теперь мой телохранитель, не страж, — заговорил Ваньинь. — Тебе следует носить форму моего цвета.       — Прошу прощения, молодой господин, — Сичень повинно наклонился и застыл, ожидая решения зова.       Ваньинь мягко фыркнул.       — Я сказал тебе называть меня по имени, — недовольный непокорностью альфы.       Он поднял со столика гребень, повернул его в пальцах плоским боком и провел по волосам, разделяя пряди. Перехватив отделенное, Ваньинь обронил гребень на колени и принялся переплетать пряди у висков в косы. Дойдя плетением до середины длины, перехватил обе косы на затылке в одну руку, свободной потянувшись к столу, откуда взял заколку, выполненную в виде маленького золотого кинжала с рубином в рукоятке.       Ваньинь на мгновение замер, метнув взгляд на отражение Сиченя, мысль не успела до конца оформиться, и он едва оценил возможные последствия, подняв руку с зажатой между пальцев заколкой острием кверху, и приказал.       — Помоги!       Сичень с изумлением воззрился на заколку в руках Ваньина, медля с выполнением приказа. Он скосил глаза на дверь, не решаясь подойти к господину.       — Я могу позвать слугу, — предложил Сичень.       Ваньинь в раздражении закатил глаза.       — У тебя плохо со слухом? Мне заняться этим? — Взгляд его уперся в зеркального Сиченя, рука, удерживающая волосы на затылке, начинала затекать.       — Нет, молодой господин.       Сичень переставил ногу, словно та весила целый дань. Ваньинь услышал, как гулко заколотилось сердце в груди альфы, как подскочил его пульс, и как взыграла кровь, — Сичень испытал короткий приступ паники, подбираясь к нему ближе. Остановившись в шаге от зова, Сичень с преувеличенной осторожностью забрал заколку, старательно избегая касаться кожи Ваньина.       Большим пальцем второй руки альфа скользнул под тугое плетение — Ваньинь опустил свою руку — и перехватил пряди, скручивая их на затылке. Рубин в рукоятке сверкнул ярче дозволенного, когда Сичень занес заколку над головой зова. Ваньинь неподвижно застыл, глядя в глаза своему отражению, короткими вдохами отмеряя секунды жизни: либо Сичень воспользуется возможностью, либо он будет ходить с заколкой в волосах, а не в шее.       — Я заметил, что вы высоко завязываете волосы, — тихо проговорил Сичень, поворачивая заколку острием вверх. — А сейчас плетение получилось низким.       Ваньинь моргнул, фокусируясь, — ровный пульс Сиченя убедил его, что альфа не лжет.       Он удивленно поднял голову и повернулся к альфе, тронутый такой внимательностью к деталям его облика.       — Тогда заколи, как есть, — ответил Ваньинь, отворачиваясь.       Сичень аккуратно продел заколку, скрепляя пучок низко на затылке, и отступил. Ваньинь поднял руку в воздух, ожидая, как поступит альфа. Зов подтолкнул под его ладонь предплечье и помог подняться с подушки, хитро избежав прямого соприкосновения.       Ваньинь провел ладонями по ткани ханьфу, расправляя несуществующие складки. Одернул края рукавов и прикоснулся к серебряному колокольчику, свисающему с пояса, словно хотел убедиться, что ничего не забыл. Не глядя на Сиченя, он пересек комнату и вышел за дверь. Телохранитель ожидаемо последовал за ним нога в ногу.       — Тебе объяснили, в чем заключается твоя новая должность? — На ходу спросил Ваньинь.       — Защита молодого господина. Я должен встречать вас по утрам и находиться подле вас на протяжении всего дня. На встречах и торжественных мероприятиях я также следую за вами, но нахожусь в десяти шагах от вас, чтобы не мешать разговору. Я сопровождаю вас в поездках на небольшие расстояния. Для длительных поездок я обязан подготовить для вас усиленную охрану до двадцати человек.       Не сбавляя шага, Ваньинь свернул вправо, выходя из узкого тупикового коридора, заканчивающегося его комнатой, в общий широкий.       — Что еще?       — По вечерам я вас сопровождаю до комнаты и осматриваю помещение, перед тем как впустить внутрь.       Несколько слуг торопливо просеменили навстречу, присев в глубоком поклоне перед Ваньином. Зова приветственно качнул головой, продолжая идти, ведя Сиченя за собой. Лабиринт коридоров и комнат, через которые он его протаскивал, все не кончался и не кончался, но Ваньинь нарочно путал альфу, сбивал его с толку и пытался вывести из равновесия.       — Еще, — требует зова.       Сичень молчит, отчаянно краснея, — Ваньинь, вышагивающий впереди, ухмыляется. Трудами Яньли папа ввел новое указание для стражников и телохранителей. Правило, смутившее благопристойного Сиченя.       Он прикрыл глаза, давая стыду свернуться тяжелой змеей у него в груди, и ответил:       — Я должен охранять молодого господина, — кадык на шее Сиченя нервно дернулся, сузив горло и не давая словам протиснуться наружу.       — Когда ты должен меня охранять? — Нетерпеливо подтолкнул Ваньинь, сворачивая в очередной смежный пролет.       Он обернулся на альфу, тот выглядел совсем невесело, подавленный безжалостностью расспросов зова. Ваньинь выгнул бровь и вернул взгляд вперед. Сопровождаемый Сиченем, он вышел в малый внутренний двор. Огороженная низкими насаждениями тропинка вела на перекидной мост, ведущий в большой парк. Зова замедлил шаг, планируя прогуляться неспешно, тогда-то Сичень и произнес:       — Я не могу вас охранять во время вашего цикла.       — Боишься, что не сможешь себя сдержать? — Беспечно поинтересовался Ваньинь, опуская руку вдоль тела и прикасаясь пальцами к верхушкам пышных кустов.       — Я смогу себя сдержать, — опроверг слова зова Сичень.       — Тогда в чем дело? — Вполне искренне полюбопытствовал Ваньинь.       Он остановился, полуприкрыв глаза, силясь рассмотреть границу начала неба, — прошлой ночью Лебин опять ускользнул на охоту, оставив хозяина в одиночестве. Ваньина обеспокоило то, как часто приходилось фамильяру бегать на границы, проверяя их целостность. Но еще больше он обыкновенно скучал по лису, появившемуся в его жизни полгода назад, за несколько месяцев до появления Сиченя, тот сумел завоевать любовь омеги и привязать хозяина к себе ответной мистической нежностью.       — Ваши гусуланские правила диктуют вам оставлять омег на волю святого? — Ваньинь обернулся через плечо и поглядел на Сиченя.       Телохранитель хранил молчание, играя свою роль.       Ваньинь презрительно фыркнул и отвернулся.       — Я знаю, какие слухи курсируют в казарме. Я не лягу с тобой в постель, нет нужды, — успокоил он альфу, взбираясь на мост.       Сичень прошел следом за ним. На середине моста он все же поинтересовался.       — Почему?       Зова прикусил губу — Сичень был до безобразия наивным, и дразнить его было одним сплошным удовольствием.       — Мне достаточно замедлить свой пульс, чтобы пережить цикл без последствий. Телохранитель на эти дни нужен, чтобы спроваживать других альф.       Они пересекли мост и остановились на другой стороне берега. Сичень снова заговорил, любопытствуя:       — На вас разве осмеливаются нападать?       Ваньинь замер боком к альфе. На губах играла загадочная улыбка.       — Нет, — он наклонил голову, прислушиваясь к слабому звуку: утренний ветер качал высокую траву и низко висящие ветки деревьев, из парка доносился щебет лесных птиц и тихий гул переговаривающихся между собой стражников.       Тогда Ваньинь прошел на несколько шагов дальше, все еще прислушиваясь, и наконец уловил слабый писк. Зова склонился над травой и неторопливо раздвинул стебли. В траве обнаружился маленький пышногрудый вьюрок со сломанным крылом. Заметив склоненного над ним Ваньина, пичуга истошно запищала, надеясь отпугнуть великана звуком.       — Тише, — успокаивающе прошептал зова, насылая на вьюрка лишь малую дозу силы, чтобы успокоить птицу и взять ее в ладони.       Раненое крыло безжизненной плетью свисало с хрупкого тела. Ваньинь осторожно положил вьюрка на ладонь и накрыл второй сверху. Ему ранее приходилось излечивать столь маленьких существ, где главная задача с такой комплекцией тела правильно рассчитать объем силы, чтобы заживо не оплавить.       Сделав глубокий вдох, Ваньинь не потянулся к силе, а только слегка коснулся пальцем, как будто шутливо дернул струну гуциня, извлекая слабую ноту. Птица под его ладонью дернулась, издав серию коротких свистящих трелей. Свисающее крыло заметалось, хлопая зова по рукам, и Ваньинь снял руку, открывая вьюрка. Птичка подпрыгнула, недоверчиво помахивая заживленным крылом. Омега усмехнулся и покачнул рукой, вьюрок повернул голову, уставившись черным глазом на зова, а затем птица сорвалась и взмыла в небо.       — Вам не нужно было применять свою силу на мне, молодой господин, — Сичень постарался говорить спокойно, но Ваньинь, читающий его тело, как открытую книгу, понял, что альфа зол, ведь для гусуланцев это сродни осквернению, когда юньмэновец касается их своим даром.       — Я сделал это не для тебя, — отчеканил зова. — Ты несешь ответственность за мою жизнь, за мою безопасность. Твое тело должно быть в идеальном состоянии, чтобы в момент среагировать нужным образом.       Аргумент, предоставленный Ваньином, неоспорим и правилен. Сичень смолкает, опуская взгляд и не решаясь смотреть больше положенного на господина. Зова разочарованно вздыхает — ему хотелось бы больше контактов с альфой. Расшевелить его, раздразнить в достаточной мере, чтобы Сичень не прятал взгляд, а смотрел прямо на него.       — У тебя красивый цвет глаз, — добавил Ваньинь, видя зардевшегося Сиченя.       «Это будет весело», — подумал зова, чувствуя, как щеки альфы неумолимо краснеют. В конце концов, он всего лишь констатировал факт.       — Похож на цвет осенних листьев. Не тот, когда они уже полежат на земле, успев подгнить. А только-только опали, — Ваньинь поднял голову и уверенно взглянул в глаза, о которых говорил. — В предчувствии зимы.       Он специально перескочил на родной диалект, проверяя, поведется ли на уловку Сичень. Вторая фраза без первой теряла общий смысл — Сичень недоуменно вскинул брови, не зная, что сказать. Комплимент Ваньина остался висеть в воздухе неловким утверждением.       Обогнув вымощенную камнем дорогу, Ваньинь зашагал по траве. Подолы его темно-фиолетового ханьфу расстилались тяжелым шлейфом, словно хвост мифического существа, цеплялись за колосья и бутоны диких цветов, приминая их тяжестью ткани. Сичень в своей серой, из грубого материала, форме дворцового стража выглядел жалкой тенью, исчезающей в полдень под высоко поднявшимся солнцем.       — Ты не выспался? В казарме шумно по ночам? — Спросил Ваньинь.       — Нет, молодой господин, не стоит беспокойства.       — Повторю еще раз: моя жизнь в твоих руках, и потому для меня важно, чтобы ты проявлял достаточно заботы о своем теле и высыпался. — Зова стянул края ханьфу, приподнимая подол. — Распоряжусь, чтобы тебя поселили в одном крыле со мной.       — Да, молодой господин, — сказал Сичень голосом, полным муки.       Мимолетное изменение в организме и прерывистое дыхание порадовали Ваньина. Чем быстрее Сичень оборвет связи с вражеской стороной, тем легче будет завладеть вниманием альфы. Он подозревал, что ночные бдения зов связаны с возможной перепиской или призывом фамильяра, чтобы передать весточку своим. И омега испытывал угрызения совести, обрекая Сиченя на своеобразное одиночество, — окажись он сам на незнакомой земле, тоска по дому вывернула бы его наизнанку.       Однако, чувствуя жар тела, слыша запах, ощущая пульсацию ядра, — разум зова отключался. Он в жизни не встречал никого прекраснее и желаннее. Он горел им. Дышал Сиченем с того первого взгляда. Альфа был его камнем, утягивающим на дно. Но Ваньинь не желал разжимать пальцы, а только крепче сводил руки, не в силах излить свою душу уже сейчас.       «Терпение, — проговорил себе зова. — Терпение, — ногти впились в ладони, оставляя полумесяцы железной решимости, кожа на костяшках рук натянулась и побелела. — Он сам должен прийти». Его опасный трюк только начинал разворачиваться в воздухе, но на сей раз представление было только для одного — для истинного.       Он приставил ладонь ребром ко лбу и снова вгляделся в горизонт — Лебин опаздывал, и Ваньинь помолился про себя, чтобы с лисом ничего не случилось. Выжидательно застывший Сичень за его спиной тоже вгляделся в рассветную полоску неба. Туда, где был его дом.       На траву, примятую их следами, упали первые прозрачные капли. Ваньинь отнял руку и обхватил себя за плечи. С чистого неба последовало еще несколько капель, которые тут же скрылись в траве, скользнув вниз по стеблю и растворившись в земле. Сичень шагнул ближе, развязывая два узелка на плаще, и натянул свободный край над головой омеги. Спустя несколько секунд дождь мерно застучал по земле и плащу. Ваньинь, не сдаваясь, продолжил стоять на месте.       — Молодой господин, давайте вернемся во дворец, — предложил Сичень.       Ваньинь отозвался не сразу. Он наклонил голову вбок, залюбовавшись отраженным солнцем в янтарных глазах, а затем прикрыл глаза, погружаясь внутрь. Несмело отнял руку и протянул к альфе, чтобы прикоснуться к локтю и заставить стражника опустить импровизированное укрытие.       — Дождь скоро закончится, небо чистое. Подождем еще немного, — просит Ваньинь.       Сладкий запах дождя, омывший траву, щекотал ноздри. Ваньинь с наслаждением втянул аромат луговых цветов и полупрозрачный флер Сиченя, гадая, чувствует ли зов его запах? В девятнадцать большинство альф уже достаточно зрелы, чтобы учуять ослабевшего из-за цикла омегу. Но только к двадцати они явственно могли различить следы и определить, кому принадлежит феромон.       Это играло Ваньину на руку, потому что он хотел, чтобы Сичень полюбил его, принял его до того, как войдет в полную силу и выскажет свои притязания на то, что полагалось ему от рождения. Он хотел обмануть инстинкты и дать Сиченю чувства. Освободить его от оков ненависти. Сделать каждый день подле себя желанным.       Ваньинь скромно улыбнулся своим романтическим мыслям. Услышал бы он себя таким год назад, отвесил бы крепкую затрещину и посмеялся бы — всего лишь жажда любви, которой недодали в детстве. Сломленный жалкий мальчишка, ищущий минутного приюта на груди врага, — вот таким он был до появления Сиченя.       Но теперь он не был жалким. Он был сильным, бесстрашным и уверенным в себе. Вышел из тени. И более не намерен туда возвращаться. Сичень, сам того не ведая, открыл в нем ящик Пандоры и выпустил дремлющего монстра. Ваньинь желал отплатить тем же.       Порывы слабого ветерка заставили трепыхаться тонкие пряди, выпавшие из плетения. Ваньинь заправил за ухо волосы и прищурился, всматриваясь в подлесок. Еле различимое облако черного дыма скользнуло и скрылось в траве — навстречу выбежал лис, стряхивая с ониксового меха дождевые капли.       Ваньинь прикрыл глаза и выдохнул, опустив плечи. Фамильяр, следуя традициям, припал на передние лапы, склоняя перед хозяином голову.       — Ты заставил меня беспокоиться, — недовольно протянул Ваньинь.       Лебин стремительно выпрямился и подошел ближе, с настороженным интересом оглядывая Сиченя. Сичень, в свою очередь, уставился на лиса немигающим взглядом.       — У вашей семьи уже есть фамильяр, — вырвалось у него невольно.       — Да, — согласился зова, поглаживая лиса за ухом. — Он появился полгода назад. Пришел ко мне, а не к моей семье.       — Но у семьи может быть только один фамильяр, — недоумевая, заспорил альфа. — Другой фамильяр приходит, только если кто-то из прежней семьи вступает в новую.       — Если ты так осторожно пытаешься выяснить, помолвлен я или нет, то ответом на твой вопрос будет: нет, я не помолвлен, — с долей дерзости, Ваньинь взглянул на Сиченя, скривив губы. — И я ни с кем не встречаюсь. Не сплю во время цикла с первым подвернувшимся альфой. И считаю договорные браки тратой времени. Моего времени.       Сичень, густо покраснев, распрямил плечи, приосанившись.       — Я знаю, что вы ни с кем не помолвлены, — сдержанно произнес альфа. — Это моя работа, знать все о вас, молодой господин.       Сичень неловко отвел глаза. Ваньинь хмыкнул.       — Ты знаешь, что я не помолвлен, закалываю волосы высоко, а что еще ты обо мне знаешь?       — Все, что положено знать для вашей безопасности, молодой господин.       Воспитанная сдержанность альфы на грани холодного отчуждения неприятно покусывала самолюбие Ваньина. Зова выпрямился, вскидывая подбородок. Лебин возле его ног наклонил остроугольную морду и присел на задние лапы, обернув пушистый хвост вокруг тела. Фамильяр остро чувствовал недовольство хозяина.       — Я сказал тебе обращаться ко мне по имени!       — Да, но, молодой господин, не вызовет ли это недовольство у господина?       Ваньинь дернул челюстью.       — Ты служишь мне, а не моему отцу или папе. Только я могу отдавать тебе приказы. И только моим приказам ты должен следовать. Ты мой, — Ваньинь интонацией продавил слово «мой», сделав короткую паузу. — Телохранитель. Может, когда ты наденешь полагающуюся по статусу форму, тогда ты это усвоишь?       Темные брови альфы слегка приподнялись. Он удивленно расширил глаза, блеснувшие на солнце янтарем, словно у тигра.       — Слушаюсь, Ваньинь, — он не склонил голову, словно забылся и потерял маску верного слуги.       Маленькая победа, маленький перелом осчастливил Ваньина. Он подослабил хватку, дав Сиченю возможность просто день понаблюдать его перемещения, замирать тенью за его плечом во время занятий и тренировок.       Развести руки он всегда успеет.

***

      Сквозь резные деревянные стенки беседки, увитые побегами дикой лозы, не проникали палящие лучи солнца. На террасе стоял сладкий запах плодоносящих деревьев. Ваньину отчаянно хотелось глотнуть воды из родникового фонтана, но он так хорошо устроился в углу, под тенью широкой крыши, с книгой в руках и Лебином, положившим свою морду ему на колени, что любое шевеление мгновенно разрушило бы тишину этого иллюзорного рая.       Он постучал указательным пальцем по странице книги и повторно прочитал строчку. Мысли были вялыми и сонными, разморенными, как жирная муха. Его цикл подходил к концу, как всегда никем не замеченный. Для остальных он лишь мучился от жаркого летнего дня и потому прятался в беседке. Наедине с собой Ваньинь умирал, проклиная свою сущность, и нарочно замедлял пульс, снимая с себя пелену возбуждения.       Было ожидаемо, что Сичень ощущался острее эти несколько дней. Ваньинь ярко видел его яремную вену, бьющуюся в такт сердцу. Видел, как вздымается и опадает грудь. Как гулял его кадык на горле, когда альфа говорил. Видение его длинных изящных пальцев, держащих древко бодзюцу, преследовало его во снах, в которых Сичень сжимал его бедра до синяков на коже. И запах. Запах, лишающий здравого рассудка.       Ваньинь прикрыл глаза и отнял руку от книги, положив ее на шею, поводил головой, растягивая мышцы. Зуд в зубах был жуткий, сущность требовала выхода. Требовала выйти из покоев, пересечь расстояние от комнаты до комнаты Сиченя в начале коридора, войти внутрь, снять одежду и получить облегчение.       Лебин слабо шевельнул ушами, не сдвигаясь с места, — зова захлопнул книгу и положил рядом с собой. Он не стал сообщать альфе о своем состоянии, каждое утро выходя из комнаты собранным и держащим себя в узде, испытывая себя на прочность, проводил время на тренировочном поле или в библиотеке. Ужинал с родителями и удалялся в свои покои, которые за день успевали проветриться, унося его запах с порывами ветра в окна.       Только один-единственный раз, его броня дала трещину, когда полуночно-черные пряди Сиченя блеснули, точно волны полированного обсидиана, рассыпаясь из лопнувшего шнурка из-за слишком туго затянутого узла. Тем утром зов впервые явился в пурпурных одеяниях. Плотно обхватывающие сильные предплечья кожаные нарукавники на шелковой рубахе, столь же туго повязанный кушак, удерживающий укороченную версию ханьфу. Тяжелый плащ, стянутый шнурком под горловиной. И неизменно высоко-собранный хвост. Ваньинь почувствовал, как слабеют его ноги, как предательски подгибаются колени, — благо, что он сидел в этот момент на подушке возле зеркала.       Он отложил кисточку обратно на столик, так и не подведя глаза, и поднялся с пола без помощи телохранителя. Не одернул свою одежду, боясь выдать дрожь в руках, и прошел мимо альфы. На улице, влекомый подспудным желанием, Ваньинь бросил короткий взгляд на альфу, допустив роковую ошибку. Шнурок с глухим звуком оборвался, не выдержав напряжения, и волосы, подхваченные ветром, упали на плечи, растеклись по спине. Ранее невиданная жажда обдала Ваньина горячей волной, бросив его тело в холодный пот. Сердце омеги затрепыхалось — он изнутри прикусил щеку до крови и отвернулся.       При воспоминании о злополучном утре, Ваньинь прикрыл глаза, делая короткие вдохи-выдохи, по малым глоткам вдыхая окрашенный цветочными нотами воздух. Первородный голод уменьшался, и ему оставалось продержаться всего полдня — завтра все закончится. Он не отгонял от себя Сиченя. Не просил его на короткое время вернуться к обязанностям стражника. Не хотел ему вручать подсказку. Хотел доказать самому себе, что он выше слабого тела.       Но удушливая жара облепляла его подточенное циклом тело, давя и напирая со всех сторон, расчесывая его раздражение, как старую болячку. Ваньинь, не желая того, огрызался на прислугу и скалился на Сиченя больше обычного, не щадя его чувств, беспрерывно обращался к нему на гусуланском диалекте. Альфа стойко сносил характер молодого господина, не реагируя на сварливые комментарии омеги, и с почтением выполнял приказы, если те были повторены на юньмэнском.       Ваньинь снова повертел головой, разминая шею, жалея, что не может уже вернуться во дворец. Спор с папой за утренним завтраком, переросший в полноценный спор, выгнал его из дворца. С пылающими от гнева щеками Ваньинь стремительно подскочил на ноги, развернулся — подолы его ханьфу взлетели, оборачиваясь вокруг щиколоток, — и покинул зал. Резкий окрик папы полетел в спину острым кинжалом. Сын ушел, не оглядываясь, оставляя позади родительское решение, — они выбрали будущего супруга из Цинхэ, не удосужившись поинтересоваться его мнением, значит, им с этим и разбираться.       Остудив голову, Ваньинь не мог не согласиться, что союз политически выгоден. Между Юньмэном и Гусу океан — пересечь его незаметно не выйдет. Цинхэ — заключи они с ними брак — перекрывал бы гусуланцам дорогу по суше. Оставался только Ланьлин, но те, скользкие змеи, умели изворачиваться, тонко и незаметно избегая конфликтов, и праведные гусуланцы не искали с ними контактов.       Страх и ответственность загоняли в угол. Ваньинь злился и досадовал. Если бы он только мог убедиться, что никаких нападений не будет, то отказал бы в смотринах и спокойно доел завтрак. Но живой факт, упрямо стоявший под палящими лучами, служил ему предостережением. Напоминанием чего и кого ему стоит бояться. И несмотря на приобретенное мужество, зова занервничал.       Заручившись поддержкой Яньли, он начал приводить свой план в действие. Сдержанный во всем Сичень никак себя не проявлял и слабо поддавался скромным жестам и недвусмысленным намекам. Это усложняло задачу и тратило драгоценное время. Ваньинь мог применить силу, повлиять на чувства Сиченя и удерживать над ним контроль до того времени, когда менять уже что-то будет поздно. И это сработало бы, но не так как нужно было омеге. Сичень его возненавидел бы за такое, упрочившись во мнении — юньмэнские омеги настоящие дети красного демона.       Однако отрезок времени, милостиво выделенный родителями на примирение с новой реальностью, утекал сквозь пальцы мелким песком. Ваньину срочно требовалось найти какое-то решение, что-то, что растопило бы лед.       Он поднял голову и сместился корпусом в сторону, чтобы поглядеть на телохранителя. Притупленный даром и жарой мозг плавился, не способный выдать подходящих идей. Зова бездумно поводил взглядом по телу альфы в надежде, что подсказка чудесным образом возникнет из ниоткуда, — Сичень, почувствовав его взгляд на себе, обернулся.       — Почему ты продолжаешь там стоять, а не зайдешь под тин? — С кислой интонацией поинтересовался Ваньинь.       В плотном темном плаще на зноем залитой лужайке Сичень умирал от жары. Лицо его увядало, плечи округлялись. Лоб и виски покрылись испариной.       — Я должен контролировать территорию, на случай нападения, — слова звучали тихо, еле слышно, — горло альфы пересохло.       — В такую жару только змея да черепаха нападут, — парировал Ваньинь. — Зайди в павильон, пока не упал в обморок.       Жара и настойчивость Ваньина почти сломили Сиченя, сведя его сопротивляемость на нет. Он пошатнулся, собираясь развернуться, и замер, не отваживаясь принять приглашение.       — Прошу прощения, Ваньинь, но мне стоит остаться на улице, — альфа упрямо свел руки за спиной и выпрямился, вытягиваясь, как на смотре.       Зова усмехнулся. Сичень, рожденный и выросший в горной и холодной местности, навряд ли успел акклиматизироваться за три весенних месяца. Под солнцем Юньмэна его белоснежная кожа не загорала, а только краснела, к вечеру начиная шелушиться и чесаться.       — Осел, — обругал его Ваньинь.       Сичень не поддался на провокацию — пульс остался ровным — слишком утомленный борьбой тела с природой.       Взгляд Ваньина смягчился. Он похлопал Лебина по холке, предупреждая, — и поднялся на ноги. Лебин заворочался, заново устраиваясь на широкой скамейке, и, прикрыв глаза, закаменел.       Альфа, заслышав приближающиеся шаги, обернулся, не скрывая удивления. Зова поравнялся с ним и остановился с непроницаемым лицом. Аромат сандала, старательно приглушенный мазью из чайных листьев, ледяным призраком кружил вокруг — Ваньинь лишь понадеялся, что жара сделала бессвязными мысли телохранителя, не давая ему сосредоточиться на очевидных вещах.       — Мо… — заговорил Сичень, тут же осекаясь под пронзительным взглядом. — Ваньинь? Вам следует вернуться под тин. — На лбу альфы блестела капля пота, змеей ускользающая вниз по виску. На скулах играл ярко-розовый румянец то ли смущения, то ли очередного неудачного соприкосновения солнца с нежной кожей.       — А тебе, следуя установленным правилам, нужно отойти от меня на десять шагов, — Ваньинь махнул рукой, указывая на место под деревом с широкой кроной, тень от которого накрыла бы несколько человек. — Поскольку я остаюсь на этом месте, — зова скрестил руки и показательно застыл.       Он не знал, что его доконает быстрее: треклятая жара, цикл, обновляющий его организм, или непрошибаемость Сиченя. Нижняя рубаха промокла на спине, груди и в подмышках, неприятно льнула к телу. Ваньинь дернул ворот, ослабляя туго стянутый верхний слой ханьфу, и поглядел на Сиченя.       — Ваньинь, — зов постарался сдерживать голос и звучать покорно. — Вернитесь в тень. Я — солдат, легко переношу жару.       Насмешливые искорки в лиловых глазах посоветовали Сиченю не обманываться — зова видел его насквозь. На челюсти альфы заходили желваки, а левая рука потянулась к рукояти меча. Ваньинь улыбнулся, чувствуя все нарастающую панику. Светлые глаза следили за ним неотрывно. Сердце колотилось, как молот по наковальне. Что-то сводило альфу с ума. Что-то помимо жары.       — У тебя два выбора: оставить меня здесь и пойти в тень дерева или пройти со мной в павильон, — Ваньинь поочерёдно отогнул указательный и средний пальцы, наглядно показывая варианты Сиченя.       Телохранитель робко огляделся, словно ожидал, что кто-то выйдет на лужайку и остановит его от выбора. Он упрямо вздернул подбородок. В ушах стоял шум крови. Каждый новый вздох отнимал у него силы. Шершавым языком он облизал губы, задумчиво посмотрев под ноги. Ваньинь с интересом наблюдал проносящиеся в глазах размышления и не торопил альфу, продолжая стоять на расстоянии вытянутой руки.       «В Гусу тебя небось выставляли на лютые морозы нести дозор, — подумалось Ваньину. Его сердце сжалось от боли за альфу. Гусуланцы безусловно были беспощадны к врагам. Но еще хуже они относились к своим. Так запугать, так запудрить мозги, что человек начинал действовать себе во вред. — Как мерзко!»       С этой мыслью пришло осознание: Сичень не сдвинется с места. Зова сжал пальцы на ткани ханьфу и с бесстрастным лицом уставился в даль. Бледно-голубой, почти белый, горизонт плавился, рябил волнами и исходил неровностями. Перед глазами плясали черные точки — Ваньинь прикрыл веки, сделал глубокий вдох и снова устремил взгляд перед собой.       — Ваньинь, — в голосе Сиченя мольба.       Но зова на нее не откликается. Он боится, что раскрыв рот, выронит на Сиченя новый поток ругательств. Поэтому упорно молчит. Ладони противно вспотели, и он попытался незаметно обтереть их о подол ханьфу. Мышцы ног ныли от малой части нагрузки. Узкие плечи дрожали.       — Ваньинь? — Голос прозвучал вопросительно.       Ваньинь поднял голову и заметил, что Сичень подставил руку. Не говоря ни слова, зова опустил ладонь на предплечье, обернутое в кожаную защиту, — тревожная волна возбуждения прокатилась по телу омеги — и позволил отвести себя под тин. Сичень подвел его к краю скамьи и выждал, пока зова опустится подле свернувшегося калачиком лиса. Ваньинь отпустил его руку, поправил одежду, взял в руки книгу и уставился на телохранителя. Альфа протолкнул сквозь иссохшее горло вязкую слюну и повернулся спиной, но на солнце не вышел, предложив таким образом своеобразный компромисс.       После секундного колебания, Ваньинь опустил голову и раскрыл книгу. Вопреки всему, близко стоявший к нему зов обуздал зубодробящую жажду. Вернул потерянное с утра спокойствие. Запах его тела — пот, сладкий лотос, нагретая кожа — одурманивал, приглаживал разрозненные эмоции. Ваньинь расслабился, отпустив себя на время, и принялся за чтение в уютной тишине, оберегаемой альфой.

***

      Слабый ветер поднял песчаную крошку, укрыв мягкие носы сапог Ваньина пылью. Он поглядел на тренировочное поле, прищурившись, и тонко хмыкнул. Оставшись без напарников — других стражей, Сичень продолжал исправно тренироваться в одиночестве. Его серая рубаха намокла на спине и в подмышках, узелок на горловине развязался и раскрыл миру острые ключицы — альфа не обратил на это никакого внимания, раз за разом нанося отработанные и точные удары по воздуху. Он делал шаг вперед и вместе с тем выпад, мышцы бугрились от напряжения. Глубокий вдох и резкий выдох — личный ритм Сиченя.       Ваньинь вышел из тени и уверенно приблизился к краю поля, на ходу отвязывая тугой пояс. Сичень настороженно замер, следя за его действиями, с застывшим во взгляде вопросом, — до момента, когда он должен явиться в комнату господина, оставался еще час. Увидеть Ваньина на поле до этого стало для телохранителя неожиданностью.       Зова сбросил на землю пояс и снял тяжелую накидку, оставаясь в темной свободной рубашке. Вальяжным шагом Ваньинь прошелся вдоль стойки, требовательно оглядывая ряд бодзюцу. Рука его прикоснулась сначала к одному древку, потом к другому, и снова вернулась к первому. Ваньинь снял оружие с подставки, перевернул, взвешивая его вес на ладони, и, игриво крутанув, перебросил в другую руку. С зажатым в руке бодзюцу, зова отошел от стойки и встал напротив Сиченя.       Тигриный голодный взгляд прошелся по фигуре Ваньина снизу вверх, оценивая противника: высокий, стройный, с бесовской улыбкой и с неприкрытым приглашением в лиловых глазах. Сичень смахнул налипшую на лоб тонкую прядь волос и нетвердо выставил ногу вперед. Ваньинь одобрительно кивнул, сохраняя улыбку, отзеркалил его позу, заводя правую ногу назад и вскидывая перед собой бодзюцу.       Отсчитав про себя несколько ударов сердца, Ваньинь сдвинулся первым, двигаясь вбок, — Сичень тенью пошел по кругу. Оба присматривались к шагу противника, делали обманные выпады, дразнились, но не решались нападать. Ваньинь перекинул бодзюцу из руки в руку, провернув за спиной, развернулся сам, и в этот момент Сичень сделал выпад, крестом накидывая свое бодзюцу поверх оружия омеги. Зова, используя напор альфы, удержал древко, уперев его в землю, и сделал подсечку ногой, ударив Сиченя по икрам, уронил оппонента на землю, подняв сноп пыли.       Сичень растерялся, уставившись в небо, — на тренировках ему не было равных в ближних боях. Он всегда верно рассчитывал вес и рост противника, примерялся к его силе и побеждал. Ни превосходящие его по массе, по росту или еще каким физическим признакам противники не могли его сбросить на спину. А Ваньинь уронил, даже толком не помотав по полю.       Ваньинь, опершись на бодзюцу, наблюдал за тем, как Сичень поднимается с песка и поднимает свое оружие. Они снова замерли друг напротив друга — альфа наставил конец бодзюцу на грудь Ваньина и двинулся назад спиной по полукругу. Омега отнял от земли древко, лениво поднимая оружие перед собой. Обманно он ударил по наставленному на него бодзюцу, но Сичень не купился на уловку, продолжив удерживать дистанцию и не подпуская к себе Ваньина.       На короткий миг зова испытал блаженство — Сичень, оказавшись на спине, воспротивился, выпуская наружу зверя. Поддался инстинктам охотника, зло раздувая ноздри и сосредоточенно следя за каждым жестом омеги. Ваньинь внутренне заурчал, чувствуя силу, направленную только на него, — желание победить и завладеть покалывало его тело маленькими иголочками удовольствия.       Он отвел бодзюцу вбок, открываясь для удара. В тигриных глазах мелькнуло раздражение — Сичень ринулся навстречу, метя в корпус, но Ваньинь шагнул в сторону, выводя руку с древком вперед, и нанес удар по ногам. Альфа споткнулся и вылетел вперед на живот с резким выдохом, оставившим его легкие без кислорода.       Сичень поднял голову и бросил, лежа на земле, полный неверия взгляд на Ваньина. Омега не запыхался, не напрягался, не пытался действовать яростно — он издевательски игрался. Для него бой походил на что-то легкое. Он крутил древко, как свою кисточку для нанесения сурьмы. Двигался легко и не скованно, словно шел между рядов стеллажей со свитками. Не растрачивал себя на бессмысленные метания и не пытался прощупать слабые стороны противника, как это делали стражники на тренировках. Ваньинь забавлялся, и это вызвало в нем глухое негодование, вся эта несерьезность.       Оттолкнувшись руками, Сичень поднялся, зло одернул рубашку и поглядел на расслабленного омегу. Ваньинь, скрестив ноги и закинув бодзюцу за шею, сопроводил его подъем слабой улыбкой.       — Я был открыт — ты мог воспользоваться, — зова спустил оружие с плеча и крутанулся на месте, почти пританцовывая.       Сичень, с отстраненным выражением лица, нагнулся, поднял бодзюцу и взглянул на Ваньина. Зова выгнул бровь, в глазах вспыхнул огонь неповиновения, на губах заиграла уверенная улыбка.       — Нападай. Нападай со всей мощью, — произнес он с вызовом.       Сичень на короткую секунду напрягся — рука, державшая бодзюцу, побелела. Затем альфа глубоко вдохнул и протяжно выдохнул, возвращая себе душевное равновесие. В золотистых глазах просквозила отстраненная заинтересованность. Плечи расправились. Альфа чуть согнул колени для большей пружинистости и занял начальную позицию, выводя назад ногу, а вперед руку с бодзюцу.       Легкий ветер колыхнул песок на поле, подняв малый бархан. Весь мир перестал существовать в этот момент. Исчезли звуки, запахи, свет — зова и зов видели только друг друга, протягиваясь навстречу опасному полумраку, связанные на глубинном уровне. Ваньинь принял на себя роль ведущего и сделал первый, приглашающий шаг. Сичень мягко уступил, перенося вес с одной ноги на другую. Их макабр начался.       Ваньинь старался двигаться на максимально короткие промежутки, удерживая Сиченя в поле зрения, уходя от его выпадов, ускользая дальше, стоило альфе приблизиться. Зов не оставался в долгу, демонстративно совмещая силу и гибкость, хитрил и обманно маневрировал, наступая на зова. Они изматывали друг друга, то подходя, то отдаляясь. Покусывали, поддевали, сталкивались и расходились. Азарт гулял в их телах. Распалял. Заставлял двигаться, уклоняться, пригибаться, перескакивать и стойко вести борьбу до победного.       Бодзюцу в руках Ваньина нервно ходило туда-сюда, как хвост кота. Он упивался хищным вниманием альфы — тот, потеряв свою маску, обнажил свои эмоции. Хмурился, раздражался, ухмылялся, сумев загнать омегу в угол, досадовал, когда Ваньинь выворачивался, и с жадностью ловил малейшие изменения в противнике.       Звуки ударов, шум их шагов, утяжелившееся дыхание смешались в одну симфонию. Тела двигались в унисон, следуя друг за другом, как отражения в зеркале. Удар, шаг, прогиб, уход, нападение. Ваньинь улыбался, видя ответную широкую улыбку Сиченя, вызванную их длительным спаррингом. Ему не нужно было тянуться к силе, чтобы понять простую мальчишескую радость. У него у самого восторг хлестал через край.       Сичень делает очередной выпад — сердце Ваньина подскакивает, разнося адреналин по венам. Он еле успевает отскочить в сторону и блокировать удар. Но именно на это и сделал расчет оппонент, грациозно развернувшись и ударив по запястьям. Руки омеги, ошпаренные болью, разжались, выпуская бодзюцу, — Сичень просунул древко вперед под кисти, молниеносно зашел за спину, перехватившись свободной рукой за вторую половину бодзюцу, и прижал Ваньина к своей груди, парализующе сдавив трахею.       Ошарашенный Ваньинь застыл. С зажатыми руками — основным своим оружием — он не мог ничего сделать. Древко давило ему на горло, не давая вдохнуть глубже. Короткий испуг неласково ужалил в живот и развернулся в груди уродливым цветком. Он попытался сдвинуться, но альфа крепко удерживал его на месте — гулкие и частые удары сердца звучали победным гонгом.       Язык распух и сделался неповоротливым. Горло сузилось. Тело мелко задрожало. Ваньинь лопатками ощущал вздымающуюся грудь Сиченя. Слышал его дыхание над своим ухом. В воздухе медленно разливался медный запах. Взгляд омеги загнанно метнулся к стоящим поодаль стражникам — успеют ли они прийти до того, как Сичень исполнит задуманное?       Внезапно паника отступила. Грудь Ваньина полоснуло жидким огнем — он ощутил легкое движение возле влажного изгиба прямо над местом соединения плеча и шеи: сухие теплые губы Сиченя накрыли маленький участок бронзовой кожи, промокнув росу пота. Тихий всхлип сорвался и с позором упал вниз — Ваньинь прикрыл глаза, слушая лихорадочное биение пульса, отсчитывавшее оставшееся время. «Сердце не может издавать таких звуков», — обрывком разума подумал зова. Может, он никогда не уйдет с этого поля. Может, он умрет здесь, под этими губами.       Голова закружилась от желания. Тысячи и тысячи накопленных образов Сиченя вспыхнули перед глазами, смешиваясь с реальностью. Волна темных волос. Фарфоровая белизна кожи. Острые лопатки. Гибкий стан. Сильные руки. Изящные пальцы. Горящие золотым огнем глаза. Воспламеняющий шепот низкого голоса.       Внутри Ваньина все сладко сжалось. Рот наполнился синим пламенем яда. Он был готов наклонить голову вбок и дать Сиченю вгрызться в место, где касались его губы.       — Ваньинь!       Звонкий голос хлыстом обрушился на наваждение. Омега дернулся во враз ослабевшей хватке и выскользнул из-под бодзюцу. Сичень опустил древко и тут же низко поклонился. Ваньинь склонил голову с задержкой.       — Папа, — приветствовал он родителя.       Господин Юи — грозовая туча в чистом небе — яростно шагал, направляясь к сыну. Собранный и застегнутый наглухо, с развевающимися за спиной волосами. Тонкие губы сжались в узкую полоску. Лиловые глаза недобро посверкивали. Все говорило о том, что Ваньинь вызвал его гнев своим ребячеством. Двое прислужников, торопливо семенившие за господином, одарили Сиченя презрительным взглядом. Альфа не среагировал, оставаясь позади Ваньина на один шаг.       — Подойди! — Холодно приказал папа.       Ваньинь подчинился, приблизившись к родителю. Господин Юи схватил его за подбородок, ногти впились в кожу, оставляя следы-отметины, и оглядел лицо.       — Если закончил своевольничать, ступай и приведи себя в порядок, — прошипел родитель. — Ты не избежишь смотрин. Можешь не пытаться.       Он отнял руку так резко, что голова Ваньина мотнулась в сторону.       — И не вздумай дерзить гостям, — пригрозил напоследок господин Юи. — Мне хватило позора с Яньли.       Мрачно взглянув на замершего Сиченя, родитель скривился, словно под носом оказался труп мертвого животного, а не молодой альфа. Он собирался сказать что-то еще, но вместо этого развернулся и унесся столь же стремительно, как и появился.       — Ваньинь? — мягко позвал Сичень.       Зова опустил голову. Оцарапанный подбородок неприятно горел. «Смотрины, Хуа Чэн их раздери», — зло подумал Ваньинь. Глаза защипало от несправедливости — он младший, но от него пытаются избавиться первым, потому что Яньли совершил непоправимую ошибку, за которую почему-то родители заставляют платить его.       Омега сжал кулаки. Не оборачиваясь, Ваньинь сцедил сквозь сжатую челюсть:       — Они прибудут вечером. Будь готов к этому времени — ты сопровождаешь меня.       — Да, Ваньинь! — Сичень поклонился стоящему спиной молодому господину.       Ваньинь многозначительно ухмыльнулся, провожая удаляющуюся фигуру родителя. Пускай петля на шее затягивалась все туже и туже — он не был намерен так легко сдаваться. Это был всего лишь очередной трюк, чтобы напугать зрителя.

***

      Представленный Ваньинь сидел неподвижно, с прямой спиной и покаянно сложенными на коленях ладонями. С правого боку от него сидел Яньли. Напротив — гости из Цинхэ. Во главе — родители. Сичень вместе с другими стражниками замер позади, отделенный легкой, как паутина, газовой шторой.       Скупой, сухой и слабо заинтересованный взгляд оценивающе прошелся по фигуре омеги сверху вниз. Ваньинь не обманывался, понимая, что в этот миг он всего лишь товар, который пытались продать повыгоднее. За ним не охотились. В нем не нуждались. Им не горели. Его просто случайно заметили.       Вжав пальцы в колени, Ваньинь полуопустил веки, лишенный возможности повернуть голову и посмотреть в сторону альфы, он потянулся к нему силой. Нащупав его свет, омега успокоился и перевел взгляд на цинхановцев. Представленный жених — Минцзюэ — походил на грозную гору мышц. Его широкое грубо вылепленное лицо — лицо берсерка — наводило на мысль, что альфа может начать гореть от ярости в любой момент. «Тебе не тут надо быть, а на поле боя топор в лица врагов врезать, — подумал Ваньинь. — Омег бы к твоим ногам за победу пачками швыряли».       Второй гость — Хуайсан — младший брат жениха был полной противоположностью старшему. Плавный в лице, в теле, в движениях. Воздушно-эфемерный. Боязливо-нервный. Веер в его руке до того надоел Ваньину, что он был готов вырвать его и поломать.       — Ваньинь наш младший сын. Яньли старший, — речь папы звучала спокойно и стройно, но Ваньину было хорошо известно, что кроется за спокойствием господина Юи. — Яньли встанет во главе этого дворца, ему предстоит многое перенять и многому научиться. Свадьба отвлечет его от преемничества, поэтому мы решили первым выдать замуж младшего сына.       — Понимаю, — ответил Минцзюэ.       «Ни черта ты не понимаешь!» — зло рыкнул Ваньинь, бросив короткий взгляд на альфу. Его лицо с каменными тяжеловесными чертами наводило на омегу лишь бесконечную тоску и скуку. Квадратный подбородок двигался медленно, точно во рту у говорящего была горсть гальки, которую он тщательно пережевывал.       — Мне нужен достойный супруг, который сможет стать отличным примером и наставником для моего младшего брата.       Слова Минцзюэ разносились по залу эхом, отзываясь внутри Ваньина зияющей пустотой. Он нервно заскрежетал зубами, мечтая выйти отсюда немедля.       — У Ваньина прекрасное образование, — поддакнул папа.       «А также отличное владение семью видами холодного оружия, — добавил про себя Ваньинь. — Могу заколоть, зарубить, нашпиговать железом, в зависимости от настроения, твою гнусную физиономию».       — Он говорит на нескольких диалектах. Отлично знает этикет. Разбирается в политическом устройстве соседних государств. И у него ценный редкий дар, — прокомментировал папа сухим голосом, словно зачитал список дел на сегодня. — Он отлично справится с наставнической ролью.       Ваньинь разжал руки и вцепился в края подушки, невидящим взглядом уставившись в блюда с едой, заботливо расставленные слугами на столике перед ним. Тонкие свечи по углам зала тлели и искрились, наполняя комнату ароматом сандала. Ваньинь постарался сконцентрироваться на их запахе со слабой надеждой отключить разум. Он задумался, погружаясь в воспоминание утра. Золотистые глаза, с голодом смотрящие на него. Горячие губы, выцеловывающие каждый сантиметр загорелой кожи. Властная рука, нежно сжимающая горло. Тихий смех.       — Ваньинь, — Яньли ласково прикоснулся к руке брата, вернув его в реальность.       Омега повел плечами и поднял взгляд, молясь, чтобы мысли не отразились на лице. Родители и гости с вежливо прохладным любопытством уставились на зова. Ваньинь сцепил между собой пальцы и скосил взгляд в сторону Яньли в поисках помощи.       — Братец идеально говорит на гусуланском и ланьлинском. Также он бегло говорит и читает на мертвом языке цишань вэнь. Думаю, для него не будет серьезной преградой незнание вашего родного языка — он его быстро выучит, — с подобающей скромностью похвалил Яньли брата, отвечая на заданный гостем вопрос.       — Зачем зова знать язык врага? — Ледяным тоном поинтересовался Минцзюэ.       «Потому что враги приходят не воевать, а побеждать, дубина неотесанная», — лицо Ваньина потемнело. Эта бесплодная попытка принизить его достоинства только вывела из себя омегу.       — Мы с супругом считаем важным делом знание чужой культуры, чтобы наши дети могли быть достойными гостями, где бы они ни оказались, — с каплей гордости ответил господин Юи.       — Вот как, — грузный Минцзюэ перевел взгляд с господина Юи на Ваньина и присмотрелся внимательнее. — Он уже был представлен другим кандидатам?       — Нет, мой господин, — не сдержался Ваньинь, уставший от того, как старательно его избегали в разговоре, хотя он был тут, под носом.       Слабый проблеск сладковатой отдушки ощутимо ущипнул обоняние. Омега дернул носом, чувствуя, как в зале изменилась атмосфера, и застыл, пораженный догадкой. Протянувшись к ядру Сиченя, он не оборвал связь и слушал его все это время. Злость и раздражение усилились, потому что их испытывал альфа. А сладкая цветочная примесь к сандаловым благовониям не что иное, как ревность.       Ваньинь был готов возликовать. С трудом удержав себя на месте, омега несмело повернул голову, в тщетности стараясь разглядеть эмоции на лице Сиченя. Красивое узкое лицо оставалось бесстрастным. Ваньинь облизал пересохшие от волнения губы — пульс Сиченя гудел, как разозленная пчела, — и попробовал раздразнить зов ярче.       Омега нагнулся вперед, словно бы проявлял вежливость, и с улыбкой в голосе ответил на вопрос Минцзюэ.       — Мой господин, — обособляющее обращение вызвало у Сиченя резкий подъем давления. Щеки и шея залились гневным румянцем. Вихрь красочных эмоций прошелся в душе Ваньина. — По перечисленным вами требованиям я вынужден сделать вывод, что вы ищете слугу, а не супруга. Любой альфа в Юньмэне предпочел бы иметь образованного мужа, с которым есть о чем поговорить. Мы ценим знания так же, как вы цените боевые навыки, которые у меня, к слову, на высоте.       Господин Юи, старательно удерживаемый супругом на месте, приподнял верхнюю губу и обнажил зубы, борясь с желанием выплеснуть вино в лицо высокомерничавшего сына.       — Увы, поглупеть я не смогу. В таком случае вопрос к вам: сможете ли вы дотянуться до моего уровня, мой господин? — язвительно-кусачие слова повергают в шок побледневшего Яньли, он с расширившимися от ужаса глазами смотрит на младшего брата, моляще мотая головой.       Предполагаемый жених пораженно заледенел и уставился на Ваньина. Лицо его сделалось тупым от нанесенных будущим супругом оскорблений — будь омега менее раздражен из-за утреннего инцидента, он бы посочувствовал простоватому альфе. Тот не подозревал, что омега пытается вывести его в запальчивость, утратить контроль, — сильные кулаки сжались, а толстая шея побагровела.       Сичень расслабился, пульс выровнялся — Ваньинь счастливо улыбнулся и поднял руку, придерживая другой рукав ханьфу, взял со стола малую чашу, поднес ко рту и сделал аккуратный глоток, поставив чашу обратно без единого звука. Хуайсан на противоположной стороне опустил веер на колени и повторил действия Ваньина — вышло не так величественно, как у зова.       Слабый розовый закат неярким светом просачивался в зал сквозь резные окна. Узоры на стенах оживали, тени удлинялись. Ощутимый ветер вздымал газовую перегородку между Ваньином и Сиченем, храня между их тел тайные послания.       — Советую попробовать мигао, — бесцеремонно произнес Ваньинь, макая свой кусочек кекса в соус.       — Достаточно, — прервал папа со звенящей в голосе опасностью.       Яньли напряженно затаил дыхание. Ваньинь, ни капли не смущаясь, пережевывал кекс, улыбаясь гостям. Наконец господин Юи вырвал руку из хватки супруга и подал знак. Ваньинь с нескрываемым интересом обернулся. Из-за газовой преграды выступил Сичень.       — Прошу отвести моего сына в его покои. Дальше диалог поведем мы, — кипя от праведного гнева, произнес по слогам папа.       Сичень низко поклонился господину. Ваньинь, не сводя с него взгляда, поднес перепачканные пальцы к губам и слизал соус так, что альфа лишился последних остатков разума. Зов сдержанно подал руку — омега ухватился за подставленное предплечье, и Сичень одной силой руки вытянул его наверх с пола, словно желал поскорее исполнить наказ. Ваньинь кивнул гостям, а затем распрямился, поднял голову, упрямо вздергивая острый подбородок, и с неспешностью вышел из зала, сопровождаемый своей тенью.       В коридоре встретили и расступились перед ними папины прислужники. Одинаковые с лица величавые омеги с чернильными, как дно колодца, глазами и с кожаными хлыстами, змеями свернутыми на поясе. Ваньинь апатично скользнул по ним взглядом и прошел мимо. Один из омег, — кажется, Иньчжу — перегородил дорогу Сиченю, наставив ему на грудь указательный палец. Прислужник шепнул что-то неразборчивое, что-то, от чего у Сиченя вырвался раздраженный вздох. Альфа, не касаясь, обошел прислужника и торопливым шагом нагнал Ваньина, сворачивающего за поворот.       Пересекая расстояние коридоров, галерей и павильонов, достроенных родителями, как новые притоки реки, Ваньинь вслушивался в мягкие шаги альфы и думал об услышанных реакциях тела Сиченя на его возможную помолвку. Осознанно ли приревновал Сичень? Или это было инстинктивно, то, что заложено на уровне генов, когда один альфа посягает на территорию другого? Если второй вариант, то зова ясно дал понять, что он не сладкий приз в соревновании «кто лучше». И он не будет сидеть, заложив уши к голове. Так что лучше бы Сиченю осознавать свои эмоции.       По заведенному порядку, зова остановился в пяти шагах от своей комнаты, пропуская вперед телохранителя. На самом деле Ваньина мало заботила собственная безопасность — омега следовал порядку только для того, чтобы в комнате оставался след альфы, помогающий ему лучше засыпать. Маленькая уступка в личных интересах.       Сичень прошел вперед, раздвинул двери и зашел в комнату. Ваньинь остановился на пороге, разглядывая мраморный узор пола под ногами. В расфокусированном взгляде чернильные прожилки-линии складывались в неповторимые рисунки странных существ и необычных растений.       — Ваньинь, — Сичень вышел из комнаты, встал полубоком от входа и склонил голову.       Омега оторвался от созерцания пола и поднял глаза, встречаясь с глазами Сиченя.       — Вы вели себя слишком самонадеянно, — тихо проговорил телохранитель.       — Желаешь, чтобы я вернулся в зал и принес извинения моему господину? — Надменно выгнул бровь Ваньинь.       Взгляд Сиченя, обращенный к нему после вопроса, грозил растопить ледники. Ваньинь фыркнул и перешагнул порог комнаты.       Словно признаваясь в постыдном секрете, Сичень ответил низким шепотом:       — Я рад, что смотрины провалились, — Ваньинь остановился, но не обернулся. — Мне нравится Вас охранять.       По внутренней пустоте омеги заскреб кремень, яростно желая разжечь огонь необузданной жажды. «Терпение!» — Мысленно воззвал сам к себе зова. Он повернулся на пятках и безэмоционально поглядел на страждущее лицо альфы.       — До завтра! — Произнес Ваньинь, закрывая дверь перед самым носом телохранителя.       Он опустился на колени и растянулся на полу на животе, приложив горящую щеку к холодному мрамору. Если Сичень испытывал хоть одну десятую долю его желания, то оно того стоило.

***

      Дождь шел всю ночь, непрерывный и дробный, он нарушал беспокойный сон Ваньина, барабаня по козырьку навеса, по ставням окон, по каменной дорожке, ведущей из его комнаты в маленький сад. Омега ворочался, ища удобное положение, и иногда его взгляд цеплялся за размытые тени в окне. Тогда он испуганно замирал, поворачиваясь к ним спиной, и пережидал свой страх, раз за разом, точно феникс, возрождающийся в нем с приходом грозы.       Долгожданное утро, озарившее комнату ослепительно-ярким светом, Ваньинь встретил полностью разбитым. Он поднялся с кровати и выглянул во внутренний двор, чтобы убедиться: тени, привидевшиеся ему ночью, были всего лишь ветками деревьев да высокими цветами на толстых стеблях.       Не дожидаясь прихода телохранителя, зова привел себя в порядок и сам вплел в волосы заколку. Заглянувшему к нему слуге велел запрячь лошадей и собрать нехитрый завтрак в дорогу. Он не испытывал ни малейшего желания проводить это утро в стенах зала, где отец будет его порицать молча и с достоинством, и где папа будет распекать на все лады, недовольный его вчерашней выходкой. А под обеспокоенно-загнанным взглядом Яньли у него кусок в горло бы не полез. Ваньинь слишком хорошо знал свою семью и себя.       Сичень изменения в утренней рутине встретил с неизменным спокойствием. Альфа придержал йилианской породы лошадь, чьи черные бока лоснились металлическим блеском, для Ваньина и взобрался на свою пегую. Час, когда они покинули пределы дворца, был прохладным. По земле стелился серый туман, подсвеченный рассветными лучами, так, что казалось, лошади ступают по облаку, а не по земле. К полудню туман рассеется, и солнце начнет сушить влажную землю, делая воздух густым и плотным. Но оба к этому моменту планировали вернуться обратно.       Возле границы подлеска им наперерез выпрыгнул Лебин и побежал рядом, пугая лошадей своим игривым нравом. Лошади с ржанием мотали головами и перебирали копытами, отгоняя лиса, шутливо пробегающего между их ног. Ваньинь натягивал поводья сильнее, направляя кобылу, но ничего не предпринимал, чтобы урезонить Лебина.       — А где твой фамильяр? — Нарушил утреннюю тишину леса зова. — Я чувствую, что у тебя он есть. Почему ты его не призываешь?       Этот вопрос разорвал в Сичене спешно наложенный шов — связь между фамильяром и его хозяином была почти такой же, как у истинных, они чувствовали друг друга на расстоянии, словно бы подцепленные друг к другу невидимым канатом. Лицо альфы потемнело, а взгляд сделался острее клинка. Он натянул поводья, переводя лошадь на трусцу, и выехал впереди Ваньина.       — Ты можешь позвать его, я никому не скажу, — предложил омега, пришпорив кобылу, чтобы нагнать альфу. — Или это такой же страшный секрет, как то, что у тебя есть ядро, которое ты почему-то не развиваешь?       Кадык на шее Сиченя дернулся вверх. Он старательно удерживал взгляд на вьющейся вперед дороге и не реагировал на расспросы Ваньина. Только широкие плечи сгорбились, будто бы на них положили всю тяжесть мира.       — Я бы мог тебе помочь с этим. Или ты можешь обратиться во дворце к другим зова — многие солдаты…       — Придержи язык, — неожиданно рявкнул Сичень, поворачиваясь к Ваньину.       Выглядел он так, словно мечтал размозжить голову омеги о ближайшее дерево.       Первая искренняя эмоция Сиченя стала прохладным ручьем, омывающим пламенное сердце Ваньина. Он постыдно опустил глаза, беспомощно поглядев на собственные руки, удерживающие поводья.       Секундная вспышка Сиченя угасла упавшей звездой — он спешился и повел свою лошадь под уздцы, лишь бы не смотреть на Ваньина, неторопливо едущего за ним на кобыле. Разговор о ядре и фамильяре вызвал у него гнилостное чувство отчаянья и смертельной тоски. А дав выход гневу, Сичень взобрался на эшафот без права на помилование.       Теперь он больше не сможет притворяться, что не понимает, о чем с ним говорит Ваньинь. Хуже того, он показал ему свою зияющую рану, куда бы зова мог с легкостью ударить, окончательно его добив.       — Извини, — произнес Ваньинь с искренней раскаивающейся интонацией.       Он тоже слез с лошади, подхватив поводья спереди под мордой, и подошел к альфе, желая оказаться ближе. Альфа, продолжая яриться, выдвинул вперед челюсть и не принял его извинения. Ваньинь растянул губы в фальшивой улыбке и отвел взгляд — он не станет умолять. Еще слишком рано для подобного.       Тишина натянулась между ними неправильно звенящей струной. Сичень больше не вырывался вперед в попытке обогнать Ваньина. Ваньинь не пытался заполнить пустоту бессмысленной болтовней, давая альфе время остыть. Лебин продолжал петлять в высокой траве, и только черный хвост, пушистой кисточкой задранный вверх, выдавал его местоположение.       Они неспешно брели, каждый погруженный в свои мысли. Невыспавшийся омега лениво переставлял ноги, разглядывая темно-изумрудные низко висящие ветви и думал о Сичене. Ему почти удалось пробить эту броню, нащупать слабую трещинку, куда он мог забраться, чтобы раскрыть душу альфы и прижаться к ней своей. Он хотел этого доверия, даже больше, чем тело Сиченя в дни цикла.       Он перевел взгляд на альфу и принялся заново изучать знакомый профиль. Идеально ровный тонкий нос. Плавные линии надбровных дуг. Мягко скругленный подбородок. И чарующе чувственные губы. Ваньинь моргнул — и образ Сиченя отпечатался на сетчатке глаза вечным слепком. От его сладкого запаха, смешанного с запахом леса, рот наполнялся слюной, а десны начинали зудеть, ослабляя решимость омеги.       Приложив немыслимое количество сил, зова отвел взгляд. Лесная тропинка постепенно ширилась перед ними, лес редел — они почти вышли на поляну. Внезапно Сичень вскинул руку, преграждая Ваньину дорогу, и замер, вслушиваясь во что-то, доносящееся из-за тени за деревьями. Другой рукой альфа накрыл рукоять меча и, приготовившись атаковать, подался вперед.       На тропинку выскочил Лебин — черная шерсть на холке встала дыбом, распушенный хвост мотался из стороны в сторону, звонко хлопая по бокам. Он развернулся, вставая перед зовами, и зарычал в сторону высокой травы угрожающе низким утробным голосом. Ваньинь, заинтригованный реакцией фамильяра, отодвинул край плаща и обнажил тонкий клинок. Все его чувства обострились и забили тревожным колоколом.       Он наклонил голову, стараясь расслышать то, что на них надвигалось. Звук был странный, шаркающий, как будто что-то тяжелое волокли по земле. Под весом неизвестного ломались сухие ветви и шуршала трава. Ваньинь и Сичень обменялись взглядами и разошлись на пару шагов друг от друга, давая пространство для маневра. Звук становился все ближе и ближе. Рычание Лебина клокотало в глотке низкими вибрациями, тело фамильяра мелко дрожало, от шерсти шел слабый черный дым.       — Уходи, — попросил Ваньинь лиса.       Омега и альфа почувствовали, как под ногами задрожала земля, и настороженно подогнули колени, готовясь дать отпор. Ваньинь, согнув руку в локте, выставил вперед кинжал. Сичень обнажил меч. Лебин, обернувшись облаком черного дыма, вытянулся в вертикальный столб и заметался между зовами.       — Держись за мной! — Скомандовал Сичень.       — Еще чего? — Взвился Ваньинь.       И тут звук обрел плоть. Огромная химера, обтянутая зелено-голубой чешуйчатой кожей. Тупомордая, с несколькими рогами на голове. Из пасти капал белый яд, мгновенно убивающий все живое. Её длинный тяжелый хвост стелился по земле, извиваясь, сворачиваясь и разворачиваясь.       — Цилинь, — догадался Сичень.       Химера, двигавшая телом неповоротливо, развернула морду в сторону альфы — хвост ящерицы взвился ввысь и ударил по земле с ужасающей яростью, отбросив в сторону замешкавшегося Сиченя. Ваньинь, следивший за движением хвоста, успел перегруппироваться и откатиться в сторону. Фамильяр, оставаясь дымом, метнулся перед мордой цилина и затрещал, расплескивая черные искры и отвлекая внимание ящерицы на себя.       Ваньинь воспользовался короткой передышкой и, ослабив узел, сдернул плащ, мешавший движению. Он хотел позвать Сиченя, но решил проверить альфу позже: цилинь, поняв, что дымом ей не закусить, повернула морду в сторону зова. Секунда, и хвост химеры опустился на то место, где стоял Ваньинь, — омега ринулся в сторону, пригибаясь и уходя от тяжелого хвоста.       Лебин, продолжая защищать хозяина, сжался и уплотнился, закружил вокруг плоской морды химеры, застилая ей обзор. Омега, проследив направление движения хвоста, ринулся наперекор, перескочив через живую преграду, ловко взобрался на скользкое холодное тело и вогнал в шею кинжал. Ящерица истошно взревела, мотая мордой и пытаясь скинуть с себя Ваньина. Омега только сильнее вогнал оружие, старательно балансируя на скользкой чешуйчатой спине.       Издав последний душераздирающий крик, цилинь завалилась на бок — Ваньинь соскользнул и откатился в сторону по мокрой от тумана траве, и тяжело выдохнул, переводя дух. Сердце колотилось о ребра, переживая встряску испугом. Зова приподнялся на руках и оглядел поле битвы. Вогнанный по рукоять кинжал торчал из шеи неподвижной химеры. Лебин, приняв обратно облик лиса, призывно поскуливал, указывая направление хозяину.       Оттолкнувшись ладонями от сырой земли, Ваньинь встал на ноги, осторожно обошел тушу цилинь и спешным шагом приблизился к лежащему на земле Сиченю. Тело омеги сковал острый холод. Он упал перед альфой на колени и осторожно потянул к себе за плечо — с виска Сиченя стекала кровь. В разорванной на плече рубашке виднелись тонкие порезы, перекрываемые набирающим цвет синяком.       — Сичень, — слабеющим голосом позвал Ваньинь и ласково прикоснулся ладонью к его лицу.       Альфа в ответ на его голос слабо простонал и приоткрыл глаза, окидывая склонившегося над ним омегу мутным взглядом.       — Ваньинь, — проскрипел Сичень, точно несмазанное колесо телеги.       — Ох, хвала Хуа Чэну, — омега схватил валяющийся рядом на земле меч и, натянув плащ Сиченя, резанул острым кончиком по ткани. Получившийся неровный кусок зова скатал и прижал к виску альфы. — Я испугался, решил, что на тебя попал яд. — Взволнованно пробормотал Ваньинь.       — Цилинь? — Сичень попытался подняться, чтобы взглянуть, что случилось с химерой, но зова удержал его одной рукой за плечо, укладывая обратно на землю.       — С ней покончено, — омега отнял руку и наморщился, разглядывая рассеченный висок. — Лежи, я сейчас.       Одним рывком Ваньинь поднялся на ноги и огляделся. Перепуганные лошади скрылись из виду, унеся с собой их нехитрую провизию и фляги с водой. Омега чертыхнулся под нос, продолжая вертеть головой. Он попробовал приманить лошадей свистом, но животные, получившие жуткий стресс от знакомства с химерой, не отзывались.       Лебин, заметив тревогу хозяина, обеспокоенным волчком закрутился на месте, приглашая Ваньина последовать за ним. Омега обтер лицо рукавом ханьфу и кивнул лису, чтобы тот отвел его. Лис крутанулся и бросился вперед, вверх по дороге. Ваньинь сразу же припустился в бег, пытаясь поспеть за маячившим флагом — черным хвостом. Омега бежал, не разбирая дороги и не отсчитывая расстояние, страх за Сиченя перекрыл его разум, оставив лишь тошнотворную панику и удушливую волну ужаса — он едва не потерял истинного.       Мерзкое чувство беспомощности отступило только на поляне, куда его вывел Лебин. Перепуганные лошади, мерно перебирали копытами и хлестали себя по крупу хвостами. Ваньинь облегченно выдохнул — раненому Сиченю не придется возвращаться пешком — и подозвал к себе лошадей, взяв их под уздцы.       Дорога обратно показалось омеге длиннее, но это было связано с тем, что он шел пешком и вел за собой упирающихся лошадей. Фамильяр то исчезал, то появлялся впереди, проверяя идет ли за ним Ваньинь.       Дойдя до места сражения с химерой, омега невежливо подтянул лошадей к низкому дереву и привязал их к стволу. Обшарив сумки, Ваньинь прихватил обе фляги и вернулся к Сиченю. На одной из фляг омега откупорил крышку и с преувеличенной осторожностью просунул ладонь под голову альфы, помогая приподняться. Сичень болезненно поморщился от раскалывающей голову надвое пульсации в виске и припал губами к горлышку фляги, маленькими глотками утоляя жажду.       Когда зов закончил пить, Ваньинь аккуратно уложил его голову на землю и смочил остатками воды окровавленный кусок ткани, с нежностью промокнув рану у виска.       — Ты же можешь ее залечить, — тихо заметил Сичень.       — Могу, — согласился Ваньинь. — Но ты расстроишься, а я не хочу тебя расстраивать.       Слабая улыбка осветило лицо альфы, сделав его безобразно привлекательным. Омега обреченно вздохнул, разглядывая Сиченя: травинки и сухие иголки деревьев в спутанных волосах, разбитый висок и побледневшие губы — ничего не портило внешность альфы. Зова досадливо прикусил губу и отвернулся, продолжая прижимать руку с тряпкой к голове Сиченя.       — Почему ты научился драться, когда у тебя есть эта сила? — Вдруг спросил Сичень, возвращая взгляд Ваньина на себя.       — Потому что нельзя полагаться на что-то одно. Где-то нужно не управление силой, а владение мечом, — спокойно ответил омега.       — А зачем учил гусуланский?       Ваньинь безразлично пожал плечами.       — Никогда не знаешь, что тебе пригодится, — философски рассудил зова.       Он отнял руку, приглядываясь к ране.       — Шрам останется прескверный, — прокомментировал омега.       Сичень поднял на него глаза и произнес:       — Это будет хорошим воспоминанием.       Ваньинь смущенно хмыкнул, радуясь тому, что его щеки раскраснелись от бега, скрывая проступивший робкий румянец от слов Сиченя.       Альфа поднял руку и накрыл ладонь зова своей. Омега попытался освободиться, но Сичень не дал ему отстраниться.       — Я думал, что ты просто изнеженный молодой господин, — признался зов, обводя лицо Ваньина взглядом. — Но ты меня удивил. Я еще не встречал такой отваги у омег.       — Может, ты мне все-таки позволишь вылечить тебя, а то, похоже, удар по голове пришелся сильный, — скрылся за шуткой омега, губы его дрогнули в намеке на улыбку.       Сичень слабо рассмеялся, выпуская пальцы Ваньина из «плена». Он уперся локтем в землю и, перевернувшись на бок, поднялся с земли, слегка пошатываясь. Омега поднял руки, готовый его ловить, но зов знаком показал, что с ним все в порядке, и зова отступился.       Конвоируемый Ваньином, Сичень дошел до лошадей и успокаивающе похлопал своего пегого коня по морде. Зовы молча отвязали животных, оседлали их и выдвинулись в обратный путь маленькой процессией во главе с фамильяром.       Полдороги они проехали, храня молчание, под стук копыт, поскрипывание седел и шуршание травы, тревожимой Лебином, когда Сичень сделал неожиданное признание.       — Мне было пять лет, — тихо произнес альфа. — На деревню, где я жил с родителями и братом, напали вражеские зова.       Ваньинь поднял голову и поглядел на Сиченя, удивленный его откровением.       — Это были остатки Вэней, — голос альфы звучал глухо и натужно, словно бы его здесь не было, словно бы он вернулся обратно в тот день. — Они подожгли деревню, пытаясь найти усилитель силы. Но у нас его никогда не было. Не знаю, кто им сказал такую ерунду, — прошептал Сичень, качнув головой. Золотистые глаза потухли, затянутые печалью и скорбью. — Родителей убили практически сразу же, а меня и брата попытались взять в плен. Я так испугался, что стал звать родителей, хотя прекрасно знал, что они мертвы.       — Как ты сбежал? — Отозвался омега, влекомый интересом к жизни альфы.       — Родители, — подчеркнуто безразличным тоном ответил Сичень. — Я позвал их, и они пришли.       Ваньинь недоуменно отклонил голову, пытаясь разобраться в словах альфы, и уже было собрался задать вопрос, как его осенило. Позвал их, и они пришли. Некромант. «Если моя сила это жизнь, то, разумеется, противоположная сила истинного — смерть», — логически заключил зова. Сичень, видевший его талант к исцелению, не мог не подумать о своих родителях. Не мог не оценить несправедливость — имей он дар жизни, его родители были бы живы. Все встало на свои места, и грусть Сиченя стала осознанной для Ваньина.       — Понятно.       Ему хотелось сказать что-то утешающее. Как-то поддержать зов. Но он не мог бы никак исправить или повлиять на ситуацию. Зато мог непрошено задеть раны в душе альфы и потому умолк до конца дороги, не желая глупо разбазаривать установившееся между ними доверие.       Добравшись до дворца, они спешились и повели лошадей под уздцы.       — Пожалуй, я сегодня побуду избалованным молодым господином, — заговорил Ваньинь, поймав скромную улыбку Сиченя. — Возвращайся в комнату и отдыхай. Я сделаю то же самое.       Омега передал кобылу первому попавшемуся стражнику и поспешно оставил альфу позади себя. Сичень проследил взглядом, как Ваньинь через сад возвращается в свою комнату, и улыбнулся шире. Лебин, не последовавший за хозяином, остался с Сиченем. Лис вышел на полшага вперед, повернулся острой мордой к альфе и припал на передние лапы, закладывая уши назад. Глаза Сиченя расширились — фамильяр распрямился, приблизился и ткнулся сухим носом в ладонь альфы, признавая в нем еще одного хозяина.

***

      С того странного утра что-то неуловимо изменилось между господином и телохранителем. Встречая Ваньина, Сичень все так же помогал ему закалывать волосы. Днем Ваньинь присоединялся к нему на тренировках, где они спарринговали, но осторожно, больше не позволяя себе неосмотрительных сближений. За ужином Сичень замирал позади омеги, а затем провожал до покоев.       Разговор между ними удлинился и приобрел уважительный оттенок к собеседнику. Ваньинь не пытался задирать нос, демонстрируя свое превосходство. Сичень постепенно расслабился в его обществе и стал чаще улыбаться. Они говорили обо всем прочитанном, делились воспоминаниями о тех местах, где им удавалось побывать. Как-то раз альфа приподнял еще одну завесу, рассказав о своем младшем брате. Мальчика сильно травмировало событие, связанное с нападениями Вэней и смертью родителей на их с братом глазах. Он замкнулся в себе и стал неразговорчивым.       Разговор состоялся после очередной тренировки. Разморенные и уставшие омега и альфа присели на песок, спрятавшись под тенью навесного тента. Бодзюцу были неаккуратно брошены рядом с их плащами.       — Ты скучаешь по нему? — cпросил Ваньинь, подумав о своем брате.       С Яньли они были разными от внешности до характеров, но он не представлял себе жизни, в которой не будет старшего брата. Он любил Яньли всем сердцем за его доброту ко всему живому, восхищался его великодушием и даром к прощению, брат был ему лучшим другом и самым надежным тылом.       — Да. И немного волнуюсь за него, — ответил Сичень, положив руки на согнутые колени.       Ваньинь, опустившись на расстоянии пары ладоней, вытянул ноги вперед и положил руки на песок, пальцами выводя по песчаному полотну круги.       — Когда ты был в казарме — ты пытался держать с ним связь?       Сичень, ошарашенный вопросом, поглядел на Ваньина. Омега хмыкнул под нос, пропуская песок сквозь пальцы.       — Я знаю, зачем ты тут. Но не собираюсь тебя сдавать. Мне нет до этого дела, — зова отвернулся, прячась от взгляда альфы, и обвел глазами пустое поле для тренировок. — И я понимаю твои чувства относительно брата. Я тоже за Яньли постоянно беспокоюсь.       Зов шумно сглотнул комок, перекрывающий путь дыханию, и севшим голосом произнес:       — Но твой брат здесь.       — Здесь, — легко согласился Ваньинь. — Только его сердце там, — омега отряхнул ладони от песка и рукой показал направление на Ланьлин. — Они познакомились нечаянно, во время одной из поездок наших родителей. Он тоже омега — выходец из императорской семьи. Когда папа и отец поняли, что он истинный Яньли, было уже поздно. Брат отдал ему свою невинность, и разразился жуткий скандал — омега с омегой, где это видано?       Сичень не спешит отвечать на его вопрос, переваривая услышанное. Ваньинь довольствуется его тишиной, продолжая рисовать на песке незамысловатые рисунки. Лицо его выглядело безмятежным, а обычно кривящийся в едкой усмешке рот мягким.       — Но если связь установлена, то её уже ничто не уничтожит, — невольно вырвалось у Сиченя. — Как они друг без друга?       — Они общаются. Обмениваются письмами через меня, — пожал плечами Ваньинь.       Изумление во взгляде альфы позабавило зова. Он дернул плечом, словно бы это был ничего не значащий пустячок, а не прямое нарушение родительского указа, ставящее под угрозу репутацию их семьи.       — Не считая его павлиньей любви к помпезности, в целом, он хороший. И если нравится Яньли, значит и меня устраивает, — заключил омега.       Сичень покачал головой, недовольный поведением зова, но улыбка, расцветшая на чувственных губах, говорила о другом. Он поднялся с земли, не стряхивая налипший на штаны песок, и протянул руку Ваньину. Омега с секундной задержкой подал ладонь, за которую тут же взялся альфа, бережно обняв его пальцы, и помог встать на ноги.       До конца дня они перекидываются парой незначительных фраз, старательно делая вид, что не обнажали друг перед другом себя настоящих.       Ваньинь видел и чувствовал потепление в их отношениях, все чаще ловя на себе долгий взгляд Сиченя. Видел его затуманенный взор, когда скидывал с себя плащ перед очередным спаррингом, и как раздувались ноздри альфы, если стоял к нему неприлично близко. Дрожь, пробегающая в руках Сиченя, закалывающего его волосы, доставляла омеге особое удовольствие. И то, что тот отважился прикоснуться к нему голой кожей, а не скрытый нарукавником, говорило о его желании получить доступ к большему.       В попытке угодить желанию альфы, Ваньинь бесстыдно подбрасывает углей в мерно горящий огонь. Он пропускает Сиченя впереди себя, но уже через несколько секунд заходит в комнату следом, привычным жестом сбрасывая плащ. Под зажегшийся животным интересом взгляд альфы, зова подходит к зеркалу и опускается на подушку.       — Помоги! — приказывает омега.       Сичень нахмурился, между бровей залегла тонкая тень морщинки. От размеренного голоса Ваньина на лбу альфы выступил пот, грудь сдавило железными тисками, кровь в жилах вскипела, а ноги налились свинцом. Он приблизился медленно, точно волочил ноги по грязи, и прикоснулся к краю заколки, вытягивая ее из волос. Тяжелые пряди, ничем не сдерживаемые, упали вниз: альфа деликатно провел пальцами по длине, распуская плетение, — пальцы утонули в черной реке волос Ваньина.       Несмело подавшись вперед, чтобы видеть омегу в отражении, Сичень поймал его взгляд и произнес на грани слышимости:       — Что будет, если я тебя поцелую?       В лиловых глазах стояло веселье. Ваньинь чуть поднял голову, созерцая отражение Сиченя. Взгляд его обвел каждую черту лица альфы и наконец замер на губах на долгую томительную минуту, точно взвешивая тяжесть решения.       — Я дам тебе себя поцеловать, если это действительно то, что ты желаешь, — с царственным спокойствием произнес омега. — Но если это мимолетная страсть или чистое любопытство…       Он многозначительно умолк, переложив выбор на альфу. Его слова вызвали в Сичене гнев и смятение — зова учуял исходящий с пальцев альфы запах пепла и весеннего цветения. Невидимая защита Сиченя затрещала по швам. Было похоже, что он устыдился собственной слабости — неутоленного влечения к тому, кого должен презирать. И понял, что его тайна не укрылась от Ваньина: потому тот, умеющий себя ценить, отверг его.       Время потянулось капля по капле, убегающая вперед ночь предвещала длинные, однообразные муки, наполненные чернотой и пустотой. Их взгляды в зеркале, прикованные друг к другу, затягивали в непобедимую топь зрачков. Сердца слились в одно и шумно стучали, ускоренные возбуждением.       Сичень перегнулся через плечо Ваньина и опустил на столик заколку — влажный аромат лотоса вплелся в яркий аромат сандала, накрепко связывая двоих. Омега не шелохнулся, даже ощутив слабое касание рукава рубашки Сиченя на своей щеке. Не обернулся посмотреть вслед уходящему из его комнаты телохранителю. И не сдвинулся с места, оставшись в одиночестве, еще добрых полчаса пристально смотря на свое отражение.

***

      Спарринг шел уже достаточно продолжительное время — Сичень, с позором сбежавший из комнаты господина, злился на себя. Ваньинь видел, как альфа напряженно держал спину, как сжимал кулаки и как стискивал челюсть, не в силах совладать с нахлынувшими на него эмоциями. С новоявленной злостью густота аромата альфы усиливалась и проникала под кожу, будоража и пьяня не хуже вина. Доходило до того, что омеге приходилось дышать раз через раз, если они находились в небольшом помещении комнаты, чтобы не быть окончательно подавленным пробуждающимся зверем.       Зов снова начал хранить отстраненное молчание, компенсируя тишину исполнительностью. Приказы телохранитель выполнял отрывисто, но вежливо, и избегал любого соприкосновения с господином. Перехватить взгляд альфы, направленный ему вслед, омеге не удавалась. Он лишь чувствовал эту тяжесть. Этот плавящий каждую клеточку огонь. Ему хотелось сказать Сиченю, что его желание — это нормально. Но понимал, что это только разозлит праведного гусуланца сильней, и потому терпеливо выжидал, давая альфе примириться с мыслью: Ваньинь ему небезразличен.       Он подбирался к альфе незаметно, нанося сокрушительные удары по его броне громким смехом, нечаянно-нарочными касаниями, своей открытостью, дерзкой непокорностью и абсолютной непохожестью на всех, кого тот знал «до».       Сичень — дикий волчонок, изнемогал, борясь с самим собой. Ваньинь — уверенный охотник, не вздрагивал на предупреждающие выпады, спокойно протягивал руку, готовый приручить. Они кружили друг перед другом с настороженностью.       В очередной раз они сошлись слишком близко — Ваньинь накинул древко бодзюцу крестом на бодзюцу Сиченя и прижал его к груди альфы, замирая от него так близко, что при глубоком вдохе их тела бы соприкоснулись. Золотистые глаза полоснули гневом и желанием, Ваньинь бесстрашно встретил этот взгляд.       — Почему ты хочешь меня поцеловать? — Уголки его губ дернулись и приподнялись.       Сичень покачал головой.       — Это неправильно, — отчаянно прошептал альфа.       — Что неправильно? — промурлыкал омега, вытягивая шею. Вибрации его голоса отозвались в груди телохранителя.       — Ты ведешь себя неправильно, — Сичень прикрыл глаза, точно это его спасет от необходимости сократить расстояние до губ Ваньина. — Ты слишком…       — Развратный? — В голосе омеги послышалась улыбка. — Сичень, ты что — молишься?       Губы альфы слабо шевельнулись. Он нервно облизал нижнюю и открыл глаза, с мукой во взгляде посмотрев на лицо Ваньина.       — Мой побег сюда был настоящей ошибкой, — покаялся Сичень. — Потому что я нашел здесь тебя. Неправильного, не подходящего мне.       Омега обиженно поджал губы.       — Но я каждый день благодарю Се Ляня за встречу с тобой, за тот день, когда ты прошел вдоль строя и обернулся на меня. — Сичень глотнул воздуха, задевая Ваньина. — Ты настоящий неуправляемый ураган. Быть с тобой — все равно что попытаться оседлать молнию. Но меня тянет к тебе, и этого не изменить. Мне кажется, я сойду с ума, если не увижу тебя хотя бы раз в день. Ты встряхнул мою жизнь и поставил ее вверх ногами. Я знаю, что ты тоже это чувствуешь.       — С первого взгляда, — подтвердил Ваньинь.       — Враги, которые должны друг друга ненавидеть, — прошептал Сичень.       — Нет, — тоже прошептал омега. — Возлюбленные, которые выше предрассудков.       Взгляд Сиченя метнулся за спину Ваньина, туда, где стояли стражники.       — Нет-нет! — поспешно одернул его зова. — Не смотри на них. Не закрывайся от меня, умоляю! Смотри только на меня! — потребовал омега.       И Сичень посмотрел. На раскрасневшиеся от тренировки скулы. На созданный для поцелуев чувственный рот. Заглянул в лиловые глаза, так напоминавшие океан лавандового поля ранней весной. Он легко представил, как опускается перед Ваньином на колени, точно грешник на исповеди, и запускает руки под подол его ханьфу. Как его ладони заскользили бы по обнаженному телу, огибая, очерчивая каждый изгиб.       — Расскажи мне, как бы ты поступил, если бы я был омегой из Гусу? Как было бы правильно? — С вызовом дернул бровью Ваньинь.       Сичень прикусил губу, жалея, что не может окунуться в ледяной источник Гусу.       — Я бы мог тебя увидеть только издалека, — тихо произнес альфа. — Ты мог бы мне не достаться.       — Я бы сделал все, чтобы быть твоим, — горячо прошептал Ваньинь.       — Если бы мне повезло, то к твоим родителям были бы направлены свахи с подарками.       — К черту свах! Тебе везет, я твой, что дальше? — опалил омега своим дыханием губы Сиченя.       — Мои родственники представили бы меня твоим родителям, и только после этого мы могли бы увидеться вблизи, разумеется, под надзором.       — Если бы ты пришел в мой дом, я бы зажал тебя в первом же темном углу и заставил бы меня поцеловать!       — Ты ужасен, — усмехнулся Сичень, качая головой.       — Но ты хочешь меня поцеловать — ужасного, неправильного, своего.       Они были почти одного роста, а в такой близи друг к другу эта разница и вовсе переставала существовать. Переставали существовать условности и правила. Стирались границы. Рвались удерживающие их цепи. Исчезали подходящие и не очень моменты. Взрывались мосты, по которым можно было вернуться в прошлое.       Сичень задушенно вдохнул и накрыл губы Ваньина первым поцелуем. На самом деле это сложно было назвать поцелуем — быстрое прикосновение с невыносимым для Ваньина целомудрием. Омега даже не успел подумать о том, что сделал Сичень, как альфа отпустил бодзюцу и схватил Ваньина за шею, прижимаясь к его губам, к спасительному источнику.       Губы зова приоткрылись, и его язык оказался во рту Сиченя. Руки Ваньина обхватили лицо альфы, удерживая и не позволяя отстраниться. Из горла поднялся стон, извещающий о капитуляции. Милостивый Хуа Чэн, неудивительно, что гусуланцы так сдержанны в ухаживаниях, если бы Сичень так целовал его каждую встречу — до брака его невинность бы не дожила! — счастливо подумал Ваньинь, утопая в крепких объятиях альфы, чувствуя его дразнящий укус и сладкую ласку кончиком языка.       Но реальность обрушилась на Ваньина, точно своды дворца, не щадя и хороня под обломками: Яньли настойчиво позвал его по имени — похоже не в первый раз — и, дождавшись от брата реакции, сообщил.       — Из Цинхэ пришел отказ. Папа в бешенстве и требует, чтобы ты явился, — васильковые глаза Яньли скользнули по альфе, все еще сжимающем руки вокруг тела Ваньина, и добавил. — Без телохранителя.       Сичень смущенно покраснел, захваченный врасплох, и опустил руки. Ваньинь ухмыльнулся и неудержимо поддразнил альфу:       — Бесстыдник!       Омега с неохотой снял руки с плеч Сиченя и, обойдя, подошел к брату. Обескровленное лицо Яньли вызвало у него смутное чувство тревоги, которое быстро улетучилось: эйфория от поцелуя все еще витала в его теле, и ему было все равно, что ждет его впереди. Он уже знал, что вернется за большим, и альфа покорно ему даст.       Омеги пересекли дорогу, ведущую ко дворцу, и свернули в правый коридор. Яньли шел, скорбно обхватив себя руками. Ваньинь, противоположность брату, держал осанку непреклонно и жестко. Охраняемый своим внутреннем стержнем, зова уверенно раздвинул двери и зашел в комнату родителей, предназначенную для работы с документами.       Папа стоял спиной к входящим и смотрел в окно. Возле его ног мертвой петлей лежал Цзыдянь. Яньли, шедший позади Ваньина, судорожно задышал и схватил брата за кисть.       — Умоляю, не дерзи! — прошептал старший.       Ваньинь успокаивающе похлопал по руке брата, мягко высвободил кисть и отстранился, спокойно прошагал на середину комнаты. Губы все еще покалывало фантомное ощущение поцелуя — Ваньинь облизал их, точно слизывал вкус Сиченя.       — Так, значит, ты можешь выполнять приказы, — ледяным тоном произнес папа. — И на ужине ты мог вести себя достойно — просто не захотел.       Ваньинь поднял брови, ожидая, что будет дальше. В комнате с резными панелями и скупым интерьером был только папа. «А где отец?» — вдруг удивился омега, обнаружив отсутствие второго родителя. Он слегка наклонил голову поглядеть на Яньли — брат, прочитавший его вопрос, помотал головой.       — Что ты можешь сказать в свое оправдание? — Господин Юи опустил голову — голос его звучал угрожающе низко.       Ваньинь промолчал. Сердце бешено застучало в груди, язык распух, температура в комнате резко упала. Он попытался вдохнуть холодного воздуха и не смог. Родитель повернулся к нему и поглядел на сына: что-то темное зашевелилось внутри Ваньина. Зова попытался поднять руку и понял, что тело его не слушается. Досадливая догадка принялась терзать его разум — Ваньинь перевел взгляд с лица папы ниже и увидел, что змей поднял голову. Мертвый взгляд был направлен прямо ему в грудь, раздвоенный язык мерзко скользил вперед, облизывая морду, — Цзыдянь, вызывая в нем страх, питался его эмоциями.       На лбу омеги выступил пот. Он пошатнулся, чувствуя слабую червоточину внутри, разрастающуюся с каждой попыткой вдохнуть сильнее. Ужасное и нечеловеческое ползло по его венам, выжигая, вязкой тяжестью заполняя горло. Челюсть Ваньина отвисла вниз. Зрение затуманилось — комната размылась перед глазами и поплыла нечеткими очертаниями бледно-фиолетовых мазков.       Ваньинь рухнул на колени, дрожа всем телом. Руки его неестественно свисали вдоль тела, раскрытые ладонями кверху. Первые булькающие звуки сопровождались каплями слюны, свисающими с губ. А затем неудержимый поток черной крови брызнул на колени.       — Хватит! — громыхнул чистой яростью знакомый голос.       Сквозь ватную пелену Ваньинь услышал этот голос и удивился. Чьи-то руки обхватили его, закутав в плащ, и прижали, желая закрыть, защитить от мрака, хозяйничающего внутри организма. Густой сладкий запах ворвался внутрь омеги, даруя облегчение и наполняя легкие кислородом, очищая от скверны Цзыдяна.       — Я приказал ему явиться без телохранителя, — взорвался недовольством господин Юи.       — Он остался на поле, — испуганно протараторил Яньли.       — Я служу не вам, а молодому господину, — с подчеркнуто вежливой интонацией произнес Сичень. — От него распоряжений не следовать не было.       Господин Юи, растерявшись от такой наглости, развернулся всем телом. Несмотря на то, что он был старше всех присутствующих почти на двадцать лет, лицо его оставалось поразительно юным. Высокая фигура хранила стать и властность, передавшиеся Ваньину.       — Щенок, — голос папы сочился ядом. — Да ты небось надеешься на его благосклонность? — Слова глубоко ранили. — Ты — обычный слуга.       Смертельное прикосновение фамильяра все еще водило холодными чудовищными пальцами по позвоночнику Ваньина, перебирая его натянутые, как струна, нервы. Зова сглотнул протест — за годы, проведенные подле родителя, он понимал, что все это бессмысленно, любое оправдание будет задавлено в корне.       — Пускай так, — в голосе Сиченя ни капли раскаяния. — Но не ваш. Его.       С твердостью в руках, телохранитель поднял своего господина на ноги. Сильные руки бережно удерживали узкие плечи. Он стоял вплотную, являя собой живую опору, если Ваньину потребуется.       Глаза родителя сузились. Ноздри затрепетали. И Ваньинь понял, что родитель о чем-то догадался.       Вперед выступил Яньли, закрывая собой младшего брата.       — Прошу, папа, — слабый голос звучал, как тонкая нить ручья, рассекающая камни. — Этого хватит, чтобы Ваньинь усвоил урок.       Родитель встрепенулся, откидывая назад длинный подол ханьфу, и шагнул навстречу.       — Этого недостаточно! — отрезал господин Юи. — Вашему отцу пришлось спешно покинуть дворец, чтобы посетить Цинхэ и принести свои извинения. — Он вынул из отворота ханьфу сложенный вдвое листок и бросил его под ноги детям. — Гусуланцы готовят нападение. Нам нужны союзники, но, — взгляд папы метнулся на младшего сына, — твоими трудами мы можем остаться без них.       — Это ложь, — убежденно произнес Сичень. — Гусуланцы не нападали на Юньмэн почти семнадцать лет. Они выслеживают зова других государств на своей территории.       Господин Юи покачал головой.       — Вот к чему приводит расхлябанность и размеренный образ жизни — от сытости вы теряете остроту реальности, — его резкий голос прозвучал, как щелчок кнута.       Ваньинь скосил взгляд в сторону Яньли, категорически не согласный со словами папы. Старший брат точно не успокоился после прямого столкновения с врагами извне.       — Уведи его, — господин Юи указал подбородком на сына в руках телохранителя. — А ты, — холодный взгляд сместился на Яньли, — задержись.       Ваньинь выразительно поглядел на брата, не зная, как еще донести до него просьбу молчать. Сичень, приложив силу, развернул зова и повел из зала прочь. Омеге ничего не оставалось, кроме как подчиниться, чтобы не вызвать еще больших подозрений.       — Ты сказал правду? — спросил Ваньинь, когда они удалились на приличное расстояние, а до его покоев оставалось еще несколько пролетов.       — Пока я был в Гусу, то не слышал ни о каком готовящемся на Юньмэн нападении, — ответил Сичень.       — Тогда, — Ваньинь запнулся, проглотив вопрос, но зов его понял без слов.       — Мой брат — омега, а наш дядя стоит во главе Гусу. Ты не представляешь, что такое быть омегой с даром в Гусу, — Сичень постарался говорить спокойно. Однако руки на плечах Ваньина чуть дрогнули и сжались. — Я подумал, что если… что если сделаю что-то достойное титула Ланей, то моего брата отпустят.       — Это что-то — мое убийство? — Ваньинь не хотел обвинять Сиченя, но его слова прозвучали иначе.       В тусклом свете коридора лицо альфы выглядело бледнее обычного.       — Я уже признался, что это было ошибкой, — упрямо процедил зов.       — Что будет с твоим братом? — осторожно спросил Ваньинь.       Мрачно промолчав, Сичень довел омегу до покоев. Ему следовало отпустить руки и дать Ваньину уйти, но он продолжал его держать, словно бы это было его единственным спасением в бездонном океане.       — Почему пришел меня спасать? — кротко спросил Ваньинь.       Ослабленный, он медленно покачивался. Несмотря на вопрос, он не был удивлен появлением Сиченя. Омега спросил за тем, чтобы услышать ответ от самого альфы.       Между ними повисло молчание тщательно взвешиваемых слов.       — Я почувствовал тебя — ты пах смертью. Я не мог этого допустить.       Слова прозвучали отчаянно и вместе с тем легко — признание освободило.       — Это не потому, что ты мой зова, — Сичень сделал паузу, боясь услышать резкий ответ Ваньина.       — А почему тогда?       — Потому что каждый день порознь — это день, приближающий смерть. День упущенной возможности быть рядом с тобой. Я больше не в состоянии это выносить.       Ваньинь повел плечами, скидывая с себя руки Сиченя. Время его лихорадочного ожидания истекло. Буря в душе ненадолго улеглась, и в воздухе потянуло сладким запахом дождя. Незавязанный плащ упал к ногам омеги — он не обратил на это никакого внимания. Отворил дверь комнаты и прошел внутрь. Сиченя звать Ваньинь не стал, тот пошел за ним сам. Шаги альфы были тихими, вкрадчивыми, неотвратимыми — неизбежностью их союза.       Дверь закрылась, отрезая внешний мир от комнаты.       — Ты в опасности.       — Ты тоже, — прошептал Сичень.       Шепот ударил волной. Ледяной, спускающейся за шиворот и стягивающейся узлом внутри живота. Ваньинь задрожал, почувствовав прикосновение губ, как тогда на поле, осторожное несмазанное касание. Сичень прижался к маленькому участку кожи над границей рубашки, раздвинул губы и слизал языком дурманящий запах.       Осмелев, он двигается дальше, поднимаясь вверх по шее под аккомпанемент рваных вдохов омеги, пока он продолжает вдыхать и выдыхать его запах — солоноватый пот, пряный мускус и нежный сандал. Сичень заходит под острый угол — начало челюсти — и долго прижимается к нему, не решаясь сдвинуться с места. Его руки обнимают зова со спины — и Ваньинь начинает понимать, что чувствует кролик, которого нежно обняла змея.       Он прикусывает губу и поднимает голову, готовый следовать за желанием альфы. Сичень находит узел пояса и развязывает его дрожащими пальцами, сразу же роняя на пол. Пальцы цепляются за отвороты ханьфу и тянут в стороны, неторопливо стягивая одежду. Ваньинь вздыхает-всхлипывает, умирая от предвкушения. Сичень одним махом вытаскивает заколку из его волос и бросает ее на пол, прикасается к волосам, расправляет их и проводит носом, упиваясь густым запахом персикового масла, оставшимся на руках.       Последняя преграда — нательная рубаха — исчезает. Сичень перехватывает всю длину волос в кулак, как это делал с ним Ваньинь, и перебрасывает через плечо, открывая вид на бронзовую спину. Кончиками пальцев альфа следует за взглядом. От округлых плеч он ведет ниже, очерчивая линии лопаток. Сходится между ними и перебирается по линии позвонков, разводя руки на маленькой впадинке, где начинается поясница. Он огибает тело зова по бокам, сводит руки вместе на подтянутом животе и прижимает Ваньина к себе, поднимая ладони выше. Губы касаются затылка, а в ладонь бьется обезумевшее сердце.       Эти прикосновения вызывали у обоих лихорадочную дрожь. В полной тишине слышалось только их прерывистое дыхание. Сичень ослабил объятия и заскользил губами вниз по узкой спине Ваньина — бесконечная полоса лобзаний. Когда он упал перед ним на колени, зова развернулся, и они обменялись счастливыми взглядами, зная, что принадлежат друг другу. Сичень — бесконечно преданный и верный. Ваньинь — покорно отдающий и принимающий.       Сняв с омеги сапоги, Сичень протянул руки к узелку на штанах и развязал его, медленно стягивая штаны вниз, словно бы спешка могла разрушить святость момента. Пальцы коснулись длинных упругих ног, обрисовали идеально вылепленные бедра. Ваньинь над ним рвано выдохнул, помогая альфе снять с себя последнее. Наконец Сичень распрямился, оказавшись наравне с зова. Ваньинь вытянулся и прикоснулся к нему бесконечно долгим поцелуем, от которого кружилась голова и подгибались колени. И если бы не крепкие руки Сиченя, державшие его за талию, омега бы уже стек к его ногам.       Дрожащими руками Ваньинь принялся оголять альфу, не отнимаясь от его рта. Он уже видел его обнаженным до пояса, но тогда он не испытывал этого нового чувства, доходящего до глубины сердца. Воистину жизнь иногда нуждается в разрушении, в испытании страхом, чтобы суметь продвинуться дальше.       Омега, обнажив торс Сиченя, вжался в него и обнял девственно-нетронутую спину альфы, проводя ладонями по идеальной гладкой коже. Поддавшись порыву, он слегка согнул пальцы, вдавливая в тугие мышцы ногти, — и Сичень зашипел ему на ухо. Сладкая боль полоснула плетью по его нервным окончаниям. Он прошептал имя зова, опуская руки на его ягодицы, и сжал их в ладонях, чувствуя влагу, собравшуюся вокруг входа. Зверь внутри него утробно зарычал — сколько лет он сдерживал себя, считая, что должен возлечь только в супружестве? Но всего один лишь взгляд вымел из него эту праведность.       Он мягко подтолкнул Ваньина к кровати — зова, не выпуская его из рук, потянул за собой. В конце концов они упали. Руки заскользили по телам друг друга, лаская жадно, нежно, горячо и исступленно. Сичень прервал сладкий поцелуй, тонко укусив Ваньина за нижнюю губу, и страстно впился в него взглядом — хищник, вгрызающийся в добычу.       Омега, предчувствуя, что сейчас произойдет, затрепетал, испытывая эмоции всех мыслимых и немыслимых оттенков. Сичень тягуче медленно провел рукой вдоль его тела, обнял бедро, подтягивая зова выше. Ваньинь сделал глубокий вдох, стараясь расслабиться, но все равно оказался не готов, когда Сичень согнул его ногу в колене и отвел в сторону, вошел плавно, качнувшись бедрами.       Ваньинь протяжно застонал, зажмурившись и сжавшись. Сичень склонился над ним и укромно поцеловал в краешек губ. Омега ответил не сразу. Веки его задрожали и распахнулись. Лиловые глаза потемнели и сделались похожими на два грозовых неба. Сичень обхватил его ладонь и поднял, кладя себе на грудь. Ваньинь понял его без слов — это только для тебя.       Зова переждал, пока собственное сердце утихомирится, и приподнял голову, встречаясь с Сиченем на полпути. Он обвил руками сильные плечи альфы и вдохнул аромат лотоса, обозначающий его принадлежность. Зов двинулся внутрь него, и Ваньинь, превозмогая острый приступ боли от первого раза, принял его.       Сичень захотел закрыть глаза и отдаться наслаждению, но еще больше ему хотелось запомнить Ваньина таким: с заломанными об подушку волосами, с темным страстным взглядом, алеющими щеками, округлившимся ртом, издающим такие восхитительные звуки. Он водил руками по его телу, не веря самому себе — ему доступна такая роскошь, он может прикасаться к этой мягкой коже, чувствовать озноб возбужденного тела, плавиться от тепла ответных касаний и видеть, как ластится всегда гордый и своенравный.       Альфа задыхается в поцелуе. Ваньинь шумно тянет через нос воздух. Оба хмелеют, двигаясь с пронзительной нежностью к друг другу. Из горла вырываются отчаянные признания. Глаза зова закатываются — Ваньинь запрокидывает голову, упираясь затылком в постель. Сичень просовывает ладонь под его спину, прижимая к себе так, словно у него могут отобрать истинного. Зова, словно желая успокоить, сводит ноги на его пояснице и давит ладонями на затылок, притягивая к себе.       В неведении, в забытье Сичень толкается глубоко, и Ваньинь с тихим стоном сжимается, кончая и вбирая кульминацию альфы в себя. Зов расслабляется, опускаясь на него сверху, и тяжело дышит, утыкаясь лбом в плечо. Постель превратилась во влажное, пахнущее сексом месиво, но связанные на всех уровнях, от тела до внутренней силы, зовы не обращают на это внимания, лениво нежась.       Измотанный событиями дня Ваньинь засыпает сразу же, не выпуская Сиченя из своих объятий. А Сичень, чья сосущая пустота в центре груди затянулась, наполнившись светом Ваньина, еще долго лежит, не закрывая глаз, слушая спокойное дыхание омеги и думая о том, как он умудрился найти потерянный дом на вражеской земле.

***

      Еще с детства судьба Сиченя была предопределена кодексом чести. Он четко знал что ему делать, что говорить, что думать — ведь все это можно было почерпнуть из свода правил святого Се Ляня. Он чтил белый цвет, обходил стороной омег с силой и слушался родителей беспрекословно. А потом появился брат. Зова. Ванцзи — так его назвали. Ослепительной красоты омега с даром воздуха. И все в их семье пошло кувырком.       Вместо смеха и улыбок, папа стал расплескивать грусть. Когда папа плакал, шел дождь. Буквально. Едва первая слезинка скатывалась по его щеке, как на небо наползали тучи. Уже будучи взрослым, Сичень понял — родитель винил себя в том, на какую судьбу обрек младшего сына. Потому траур сделался его стилем жизни, повергая в вечный мрак Гусу.       Отец превратился в параноика, вздрагивая от любой возможной угрозы его семье. Они с супругом смогли избежать плена Белого дворца — Ханьши, хитря и притворяясь. Но они уже были взрослыми, а Ванцзи и Сичень маленькими несмышлеными детьми, в чьих ядрах была сосредоточена мощная сила. И если старший сын — альфа, мог просто пройти службу и отделаться парой сражений. То младшему — омеге, была уготована незавидная раболепная жизнь.       В силу своей юности и наивности, Сичень не всегда мог отделить хорошее от плохого. И еще не знал, что иногда хорошее кроется в плохо, а плохое в хорошем. Он видел любовь родителей и слушал наказ отца — защищать того, кого любишь. Он видел отношения дяди к зова и слушал его наказ — омега с даром все равно что вода с ядом. Ребенком, он не понимал, не мог подчеркнуть что истина, а что ложь. Только знал, что одних надо боятся, а других защищать.       В этой и без того запутанной и неясной весне они с братом теряют родителей и попадают под крыло дяди. Пережившие потерю, ужас и потрясение от набега Вэней, они испытали животный ужас, сделавший их мозг плодородной почвой для рассказов дяди о зверских бесчинствах зова, проросшие в их умах новыми установками.       Дядя хорошо заботился о них. Временами даже был ласков с Ванцзи. Но Сичень не сомневался, что Цижэнь — правитель Гусу — с легкостью положит младшего племянника на алтарь жертвенности для примера другим. От этой двойственности во всем Сичень порой с ума сходил, пытаясь балансировать на тонком лезвии острия. Он боялся омег с силой, хорошо помня о том, что они могут сотворить. И боялся за брата, прекрасно зная, что сотворят с ним.       В настоящий ужас альфа пришел, когда достигший своего совершеннолетия и воспитанный талмудом Се Ляня, Ванцзи прошел через инквизиционный суд, поступил на службу в Ханьши, где из него принялись выжимать всю силу. Он отдаст свой долг Гусу и будет прощен, — с гордостью приговаривал дядя. Однако, Сичень не сомневался, что, иссушив, его брата отбросят в сторону за ненадобностью. Достаточно видел такие примеров, пока сам служил в армии под руководством СуШэ, заместителя Цижэня.       Сичень яростно бился, отчаянно ища, как ему вывернутся из этой петли и спасти брата. Вспоминал прошлое, в попытках вычленить что-то из диалогов родителей, те смогли уйти от служения. Но подсказку дал именно дядя — сделай что-то достойное титулов Ланей, заслужи прощение за изменников родителей и, возможно, твой брат получит помилование, разумеется, с обещанием не использовать силу.       План был простым и банальным донельзя. Юньмэн, который жил долгие двадцать лет в сонливом процветании, был выбран Сиченем для свершения своей цели. Он легко пересек границы через Ланьлин. Поступил на службу с липовым рекомендательным письмом и со своими результатами практически сразу же был зачислен в полк первой армии, охраняющей дворец. Ничего сложного, никаких преград, ничто не вызвало у него проблем. Пока Ваньинь не посмотрел на него и не разделил его жизнь на «до» и «после».       Аскетическое лицо, впалые щеки, высокие скулы, лениво прикрытые глаза, черные волосы и пурпурная мантия на гордо разведенных плечах, развивающая за спиной омеги, как флаг победителя. Зова замедлил шаг и повернул голову в сторону Сиченя, поражая свою цель лиловым всполохом молнии. Тонкий рассветный луч солнца скользнул по чернильным волосам господина, подсветив изящную красоту омеги. Слабое колыхание ветра донесло до Сиченя свежий аромат сандала, от которого зубы просительно заныли, рот наполнился ядом.       Он хотел мотнуть головой, спрятаться от взгляда, но все, что он мог сделать, это смотреть, как Ваньинь отворачивается, а на его алых, как сама кровь, губах играет загадочная усмешка. Вся решимость убить развеялась пеплом по ветру. Он злился на себя, потому что находил зова прекрасным, а не опасным. Удивлялся, как он мог быть очарованным кем-то, кто так нелепо развалился в тени тина и неправдоподобно делал вид, что не умирает от цикла. Раздражался, когда с трепетом вслушивался в звонкий смех, звучавший неприлично громко для омеги. Мечтал сломать гордость характерного господина, но понимал, что не вынес бы вид сломленного Ваньина. Терял голову от его резкости и считал, что его ругательства на гусуланском звучат слишком хорошо для бранных выражений.       Он был смущен и напуган своими чувствами к омеге. Приказывал себе не смотреть на него, но уже в следующую секунду искал его взгляд. Боялся к нему прикоснуться. До того момента на поле, единожды дав осечку, Сичень стремился себя сдерживать. Упорный Ваньинь сладкой отравой продолжал проникать все глубже. Дразнил. Кружил. Обольщал. Тревожил во снах распутными образами. Невинно улыбался днем. Упрочивал их связь маленькими шагами. Поэтому, так ярко ощутив его боль, Сичень ворвался в зал, в первые испугавшись за кого-то помимо брата. Испугался за зова.       Зова, которого он, должен был, убить вылечил его тело, спас его душу, сохранил секрет и озарил его жизнь. Был ли Сичень достоин этого спасения? Он не знал. Зато был уверен, что умрет за Ваньина. Защитит его от всего и всех не потому что они зовы. Далеко не поэтому. Это было его собственным выбором не продиктованное правилами, наказом семьи или общества, не вызванное инстинктами. Глубинное решение, взятое из сердцевины ядра, к которому шла лучшая из возможных наград: теплое дыхание сонного Ваньина, разместившегося на его груди; ладонь омеги, покаявшееся на его ребрах; нежность и уют его любви; его безнадежно-романтичная вера, что они могут все преодолеть; вечно пылающий огонь во взгляде направленным прямо на Сиченя и, конечно, готовность отдаться, когда он чувствует страстную нужду в нем.       Отдаленные раскаты грома и еще призрачные вспышки молнии разбудили Сиченя первым. Моргнув, Сичень перевел взгляд с чернильной ночи за окном на мирно спящего Ваньина. Засыпая, Ваньинь несколько раз вздрагивал во сне и хмурился, как будто его что-то тревожило, но уткнувшись носом в альфу, успокоился. Расслабленные губы чуть приоткрылись, и Сичень с трудом подавил в себе алчное влечение прикоснутся к ним, только невесомо провел кончиками пальцев по линии челюсти.       Когда в небе в очередной раз полыхнуло, Ваньинь испуганно дернулся и задрожал. Сичень теснее его обнял, удивляясь выступившему холодному поту на лбу омеги.       — Это всего лишь дождь с грозой, — успокаивающе прошептал альфа, водя рукой вдоль спины Ваньина.       Зова распахнул глаза, уставившись в темноту комнаты, и предупреждающе поднял руку, чтобы Сичень молчал. Глаза напряженно вглядывались в угол. Дыхание сделалось резким и отрывистым. Мышцы под рукой Сиченя стали каменными.       — Слишком много, — прошептал Ваньинь в полном ужасе.       — Чего много? — Недоуменно спросил Сичень.       Отмерев, омега подскочил с кровати и кинулся натягивать одежду.       — Ваньинь! — Позвал Сичень, поднимаясь следом.       — Одевайся! — Скомандовал зова, бросая поднятую с пола рубаху. — У нас гости.       Время, которое до сих пор было остановлено, внезапно начало быстро течь. Прогремел взрыв, сотрясший комнату. Сичень осел на колени в изумлении уставившись на Ваньина. Омега подтолкнул к нему сапоги и принялся завязывать на себе ханьфу. За окном вблизи полыхнула молния, осветив комнату, и альфа успел выловить бледное, покрытое испариной лицо зова.       — Ваньинь! — Вновь попробовал позвать Сичень, спешно надевая на себя штаны и всовывая ноги в сапоги.       — Я не слышу сердцебиение Яньли, — севшим от страха голосом произнес зова. — Чужих сердец слишком много: кто-то чужой во дворце! — Бросив последнее предложение еле различимым шепотом, Ваньинь ринулся в сторону двери.       Не разбирая дороги в темноте, Сичень поднял пояс, на ходу извлекая меч, и вышел следом за омегой. Гул голосов звучал то тише, то громче, нарастая и напирая с разных сторон, сливаясь в общий шум.       И тут мир побледнел. Звук походил на что-то среднее между раскатами грома и треском молнии. Сичень попытался сфокусировать взгляд — действие стоившее ему невероятное количество сил. Он покачнулся и осел на четвереньки. Перед глазами мелькнуло мутное белое облако — Сичень попытался его смахнуть и пальцы нащупали что-то мягкое, напоминавшее мех. Чьи-то руки бережно обхватили его лицо и приподняли голову. Сичень ощутил теплое прикосновение губ и расслышал слабый голос: извини, но только так я смогу тебя защитить!       И после этого мир погас окончательно.

***

      Пробуждение было не из приятных. Тело было вялым и плохо отзывалось на приказы мозга пошевелиться. Болели ребра и нудно пульсировало в виске. Сичень закашлялся — горло царапало так, словно он выпил воды с измельченным стеклом — и каждый вдох давался ему с трудом. Он с трудом разлепил глаза, комната расплывалась и кувыркалась перед туманным взором. Зов проморгался и неясные очертания проступили четче.       Он лежал в небольшой комнате сделанной из грубого сруба. Единственным источником света служила масляная лампа на невысоком столе. Пальцами альфа нащупал грубую материю, похожую на плохо обработанный лен и парусину. Свет моргнул и тени на стене заплясали, вызывая у Сиченя тошноту.       Уперевшись локтями, альфа заставил свое непослушное тело подняться, желудок воспротивился этому действию. К горлу мгновенно подскочил неприятный комок желчи. Сичень втянул воздух, удивившись влажному привкусу соли, и поборол рвотный позыв.       — Очнулся, — раздался в противоположном углу комнаты грубый бас.       Альфа вздрогнул и повернул голову в направлении звука, прищурившись, он обнаружил высокого и плотного мужчину, лениво привалившегося к стене. Могучие руки воина были скрещены и рукава на стальным мышцах натянулись так сильно, что казалось вот-вот лопнут.       Лицо тяжеловесное, похожее на камень, показалось Сиченю знакомым, но из-за спутанности мыслей, он не мог выудить из памяти нужный отрывок.       — Что случилось? — Голос прозвучал надсадно и хрипло. Сичень откашлялся в кулак и задал еще один вопрос. — Где Ваньинь?       — Все в порядке, — успокоил его мужчина.       Он оттолкнулся от стены и вышел в не яркий круг света. Глаза Сиченя расширились от узнавания — Минцзюэ.       — Мы вовремя подоспели, этот мерзкий демон собирался тебя убить, — мужчина гнево выдохнул и сжал руку в кулак. — Если бы не мои ребята, взявшие его и старшего брата в плен, то к твоему дяде мы отправили бы только труп.       Зов прикусил кончик языка, чтобы не дать сорваться новым вопросам. Творилось что-то непонятное. При чем тут его дядя? Кто напал на Пристань? Что здесь делает Минцзюэ? И самое главное: где Ваньинь?       Видя его недоуменное выражение лица, Минцзюэ добродушно усмехнулся и погладил квадратный подбородок ладонью.       — Ты еще, наверное, отходишь от скверны этого омеги. Ничего, как окажешься на родной земле, сразу придешь в себя, — мужчина грубо хохотнул.       — И все-таки, что случилось? — Повторил свой вопрос Сичень, сбитый с толку.       Минцзюэ не торопясь с ответом, прошелся из угла в угол, что было небольшим расстоянием для его широкого шага.       — Когда ты пропал, твой дядя поднял тревогу и принялся тебя искать. Он обратился к нам за помощью. Но несколько месяцев тщетных поисков и он смирился, похоронив тебя.       Отвращение склизкой змеей скользнуло по пищеводу Сиченя, ему снова захотелось хорошенько проблеваться. Как же быстро с ним распрощались.       — За это время мы с твоим дядей нашли взаимопонимание. Он, как и я, считал, что омеги у власти, а особенно зовы, это смертельная болезнь мира, которой нельзя давать расти дальше, — мужчина развел ладони в сторону, точно неудавшийся пророк. — Идеальным вариантом было начать с Юньмэна, где самое большое скопления зова. Нанести удар по центру, чтобы других напугать и потом отловить их всех до единого. Очистить мир от скверны — вот какой целью задался мой отряд.       Альфу замутило от слов Минцзюэ. Он не слышал таких речей даже от дяди. Этот Минцзюэ рассуждал, как настоящий фанатик. Руки Сиченя затряслись и он прижал их к бедрам, чтобы не выдать своего волнения.       — Поэтому под предлогом смотрин, — лицо Минцзюэ брезгливо скривилось, голос зазвучал ударной ненавистью. — Я заявился в Юньмэн. Убедился воочию, что эти отвратительные зова чересчур высоко задирают нос, позволяя себя оскорблять всех и вся. Особенно этот высокомерная дрянь…       Сиченя охватила волна гнева — чистая, идеальная, отрезвляющая злость. Несмотря на очевидную слабость в теле, он был готов вцепится в горло Минцзюэ и затолкать его отвратительные комментарии про Ваньина обратно в глотку. Мужчина не стоил и края мизинца омеги.       — И каково было мое удивление, когда из-за шторы вышел ты, — Минцзюэ неуклюже театрально повернулся к Сиченю, вперив сверкнувший торжеством взгляд. — Точнее будет сказать, тебя узнал мой брат. Радостную весть я сразу же передал господину Цижэню и он немедля направил свой отряд в Цинхэ. А также выделил нам несколько торговых кораблей, которые можно было причалить к берегу Юньмэна не вызвав подозрений. Мы спланировали операцию и выбрали идеальный момент, когда Фэнмянь поехал в Цинхэ с извинениями.       Закончив свой рассказ, Минцзюэ поглядел на застывшего Сиченя, ожидая его реакции. Но притихший молодой альфа упорно молчал.       — Ты можешь расслабиться, зова больше не сможет на тебя повлиять, — успокоил его Минцзюэ, наклонившись и ударив по плечу так, что Сичень качнулся вперед под тяжестью его ладони.       Этот фееричный болван решил, что меня околдовал зова, — сделал вывод Сичень. Значит, нужно поддержать эту иллюзию, чтобы выяснить, где Ваньинь, — подсказал внутренний голос.       — Вы не представляете насколько он силен, — Сичень порадовался, что голос хрипел и из-за этого звучал трагичнее. — Он способен на большем расстоянии влиять на разумы.       Лицо мужчины побагровело от злости и Сичень мысленно поаплодировал себе. Иногда его внутренний голос говорил разумные вещи.       — Теперь он точно ничего не сможет сделать. Его подвесили на цепи — без своих фокусов руками он ни на что не годен, — прорычал Минцзюэ. — Жалкое ничтожество! — Сплюнул мужчина.       — Хвала Се Ляню, — Сичень вздохнул, наклонив голову. Но тут же поднял с мольбой во взгляде. — Могу я сам это увидеть? Мне бы это доставило такое удовольствие — увидеть это ничтожество на привязи, где ему самое место, — от произнесенных фраз совесть Сиченя противно поскребла когтями по груди.       Минцзюэ одобрительно хмыкнул.       — Конечно. Лучшее успокоение — это зова в клетке.       Сичень торопливо спустил ноги с койки и встал, пошатнувшись. Минцзюэ подхватил его за локоть — и альфа едва не зарычал, чтобы тот его выпустил. Помня, что на кону жизнь любимого, Сичень подавил свой гнев, запрятав его на время.       — Идем, — скомандовал Минцзюэ, махнув рукой Сиченю.       Нетвердой походкой зов вышел из комнаты и оказался в длинном полумрачном коридоре. Корабль, — догадался Сичень. — Мы на корабле. Морской запах, маленькая каюта и его чувство тошноты — все сложилось воедино.       Минцзюэ, относясь с пониманием к его состоянию, шагал не быстро. Сиченю, напротив, хотелось его подогнать, так как его самого подстегивали страх и переживание за Ваньина. Они почти дошли до конца кормы, — Минцзюэ повернулся влево и нырнул под низко висящим канатом, отодвинул засов на двери и прошел боком в узкий проход трюма.       Сичень внутренне содрогнулся, вдохнув сырой смрад комнаты. По коже побежали мурашки от холода. Он обвел помещение взглядом, пока не увидел в тусклом свете коридора падающего в проход комнаты Ваньина безвольно повисшего на цепях. Руки омеги, как и говорил Минцзюэ, были стянуты железными обручами и подняты высоко над головой так, чтобы ладони смотрели в разные стороны.       Зова услышал шум шагов и поднял голову на вошедших — сердце Сиченя сжалось от боли. Закованный и в порванной, грязной одежде, с виска стекает кровь Ваньинь оставался все таким же горделивым, непреклонным и жестким.       — Что я тебе говорил? Не смей на меня смотреть! — Громыхнул Минцзюэ, замахиваясь на омегу.       Рука прошла по касательной, оставив багряный отпечаток на щеке зова. Ваньинь ухмыльнулся, сплевывая сгусток крови и слюны на сапоги Минцзюэ, приводя того в полное неистовство.       — Да я тебе ноги переломаю!       Сичень, примерно представил, что уже успел наговорить острый на язык Ваньинь, и догадался, что терпение Минцзюэ давно закончилось. Альфа поспешно вырос между Минцзюэ и зова и заговорил.       — А может лучше порезать его на кусочки и посмотреть из чего сделаны дети красного демона? — Сичень дернул бровью, пытаясь через взгляд передать просьбу Ваньина поумерить свой пыл.       Омега скривил губы.       — Еще один выродок, решивший, что мне нужна сила, чтобы постоять за себя? — Он насмешливо окинул Сиченя взглядом сверху вниз и ядовито сцедил. — Да я вам и без силы ноги переломаю.       Презрение в голосе ошпарило Сиченя. Он опасливо оглянулся и кротко поинтересовался:       — Мы обязаны доставить его в Гусу?       Пылающий жаждой справедливости Минцзюэ недобро улыбнулся.       — Не целиком.       Сичень отзеркалил его улыбку, надеясь, что получилось столь же кровожадно.       — Тогда позвольте мне ненадолго задержаться, — альфа почти не верил, что это сработает. Что ведомый одной ненавистью Минцзюэ захочет остаться и понаблюдать, как Ваньина будут пытать.       Но, вдруг, удача улыбнулась Сиченю: мужчина вынул из-за пазухи короткий кривой кинжал и подбросил его в воздух. Альфа поймал его за рукоять и благодарно кивнул.       — Не скучай, — обратился он к зова. — В Гусу мы еще встретимся.       И вышел из трюма, притворив за собой дверь.       Сичень повернулся обратно к Ваньину: омега еще хранил ненависть во взгляде, но стоило ему увидеть шокированного альфу, как он смягчился и расплылся в нежной усмешке.       — Хвала святым! — Выдохнул Сичень, бросая кинжал на пол и обхватывая лицо зова обеими ладонями. Стремительно примкнув к его губам, Сичень тихо простонал, получив ответный поцелуй. Язык Ваньина скользнул в его рот и игриво щекотнул по нёбу. — Больше никогда не хочу видеть тебя таким.       — Закованным в цепи? — Невинно поинтересовался омега, качнув руками. Звенья стукнулись друг об друга, издав жалобный вой.       Сичень рассмеялся, покачав головой.       — Я знаю, что тебе не знакомы полумеры, но больше так не делай! — Взгляд его быстро потерял веселье. — Мы вместе везде и во всем!       Ваньинь — о великий Се Лянь! — виновато потупил взгляд.       — Я услышал много посторонних, а когда выскочил в коридор, то столкнулся с твоим фамильяром, — пояснил омега.       — Саньду был во дворце? — Удивился Сичень.       — Саньду? Хаос? Этого его имя? — Усмехнулся Ваньинь. — Да, был. Белый волк.       Сичень кивнул, отвечая на вопросы зова и подтверждая описание фамильяра.       — Он передал послание, что на дворец напали и пришли за тобой, но так как он бежал от самого Гусу, то депеша запоздала, — Ваньинь поджал губы, неопределенно водя взглядом по потолку. — Туполобый и его отряд уже были во дворце, я успел насчитать несколько солдат, идущих в нашем направлении и запаниковал. Подумал, что если сделаю вид, что напал на тебя, они примут за своего и сохранят тебе жизнь. Как вижу, расчет оказался верным, — омега подмигнул и наморщился. Сичень поднял руку, осторожно повернул его лицо и пригляделся к рассеченному виску. — А у тебя что?       — Это Минцзюэ сделал? — Злость красной пеленой легла перед глазами альфы.       — Да я уже и не помню, — безразлично протянул омега. — После еще нескольких взрывов началась такая суматоха. Я попытался прорваться к Яньли, но не смог, — голос Ваньина дрогнул, обнажив его настоящие эмоции.       — Яньли жив, — Сичень ласково прижал ладонь к щеке зова и тот наклонил голову, прижимаясь сильнее. — Его взяли в плен. Но, скорее всего, везут на другом корабле.       Ваньинь прикрыл глаза враз сделавшись усталым.       — Что не так с этими цинхановцами? — Разочарованно процедил зова.       — Они заключили союз с монстром, — грустно признался Сичень. — Минцзюэ рассказал, что уже давно мечтал сгноить со света омег с силой. А теперь, когда мой дядя его финансирует…       Альфа умолк не договорив. Ваньинь приоткрыл глаза и посмотрел сквозь Сиченя.       — И почему я не удивлен?       Сичень невольно захотел извиниться, хотя он и не был напрямую причастен к решениям и поступкам дяди.       — Ладно, давай вернемся к насущным вопросам, — зова запрокинул голову и потряс руками. — Есть идеи, как освободить меня?       Сичень тоже поднял голову и присмотрелся к железным обручам, плотно сжимающим кисти Ваньина. Кожа под браслетами покраснела и кое-где уже виднелись неглубокие раны. Похоже, омега сам пытался найти способ снять оковы. И чтобы не потревожить без того израненные запястья, Сичень приподнялся на носочки и пригляделся, осторожно нащупывая браслеты.       — Тут есть болты, я попробую их открутить, — произнес альфа, опуская руки.       Внимательно-напряженный взгляд Ваньина скользнул по его лицу.       — Что делают с зова в Ханьши? — Тихо спросил омега.       Сичень стыдливо отвел глаза, прячась от вопроса, и нагнулся за кинжалом, решив использовать в качестве отпирающего инструмента. Задрав голову и вытянув руки, Сичень приноровился, попал в паз тонким лезвием и принялся выкручивать болт.       — Омеги с силой служат до того, пока их не иссушивают, — голос Сиченя прозвучал скупо и глухо. — Есть особая техника при которой силы зова могут купироваться. И чем больше зова расходует силы, тем сильнее истощается.       Ваньинь слабо покачнулся из стороны в сторону и лезвие соскочило с паза, слабо кусанув по тонкой коже. Сичень испуганно отпрянул и поглядел на омегу строгим взглядом.       — Ваньинь, — одернул альфа зова.       — Ты не виноват. Не ты это придумал и решил использовать.       — Но я ничего не делал с этим. Сидел сложа руки и хвалил себя за порядочность, пока чудовище насыщалось вволю, — беззвучно шевелил губами зов. — А теперь у них мой брат.       Тут зова не нашёлся с ответом и умолк, послушно замерев и дав Сиченю возможность завершить начатое. Работа продвигалась медленно, болт с трудом поддавался давлению лезвия и альфа старался действовать аккуратно, чтобы лишний раз не ранить Ваньина.       Мало-помалу Сиченю удалось выкрутить болт до середины. Он опустил кинжал, заткнул его за пояс и выкрутил оставшуюся часть пальцами. Хватка обруча стала свободнее и Ваньинь с протяжным вздохом смог вытянуть руку из плена. Альфа улыбнулся и поймал освобожденную руку, наклонился и поцеловал раненое запястье.       — Только не говори, что тебя возбудил мой стон, — с показательным недовольством произнес омега.       Альфа усмехнулся, выпуская руку Ваньина.       — Ты ужасен!       — Но таким я тебе и понравился, — справедливо заметил зова.       — Да, — безапелляционно согласился Сичень.       — Что я вижу? — Насмешка прозвучала приговором.       Сичень и Ваньинь, увлеченные друг другом, не заметили наблюдателя, притаившегося в дверях. Минцзюэ скрестил руки, угрожающей горой загораживая проход. Отвращение во взгляде окатило двоих ледяной волной.       — Так мой брат был прав насчет тебя, — он хмыкнул. — Ты прогнулся под зова. Какой позор!       Сичень развернулся, загораживая собой Ваньина. Пальцы скользнули по рукояти кинжала.       — Что? Намерен насмерть стоять за этого ублюдка? Так хорошо между его ног? — Минцзюэ пренебрежительно повел плечами.       — Заткнись! — Прорычал Сичень.       От его низкого голоса омега захотелось сжаться и покорно склонить голову. Но Минцзюэ происходящее только забавляло и он добавил:       — Если охота спустить — сними себе шлюху.       — Ты так и поступаешь, да? Потому что бесплатно тебе не дают? — Раздался голос Ваньина.       Теперь, когда одна рука была не скована, зова с легкостью свел ладони вместе и прихватил пульс Минцзюэ. Мужчина побледнел, ухватившись за стену, ноги его не слушались и он сполз вниз, осев грузным мешком.       — Ужасно, не правда ли? Знать, что кто-то держит твою жизнь в руках?       — Нет! — Сичень обернулся и с мольбой в голосе заговорил. — Убьешь его и подтвердишь все мнения о вас.       Ваньинь упрямо свел челюсти, выдвигая острый подбородок вперед.       — Пожалуйста, — произнес альфа, напуская в голос тепла. — Мир и без того суров. Не позволяй им отнять у тебя человечность.       Зова закатил глаза, недовольный сопереживанием Сиченя, и равнодушно поглядел на хватающегося за грудь Минцзюэ.       — Везет тебе, варвар, — бесцветно проговорил Ваньинь и повернул кисть свободной руки по кругу, сразу же разжимая пальцы.       Веки Минцзюэ потяжелели, закрылись, голова покачнулась и свисла вперед.       — Сладких снов, выродок.       Сичень, не теряя времени, подошел к Минцзюэ и похлопал по складкам ханьфу, отыскивая ключи. Маленькая связка брякнула и выпала на пол. Сичень подобрал ее и вернулся обратно к Ваньину.       Как только альфа высвободил вторую руку, омега кинулся на него с объятиями и жадно впился губами. Сичень опешил от такой прыти, но придя в себя, обнял и ответил на поцелуй. На него нахлынула беспомощность, он почувствовал как земля уплывает из-под ног, и только в этом страстном действии было его спасение. Нетерпеливый Ваньинь раздвинул его рот и протолкнул язык внутрь, сталкиваясь с его языком. Острыми зубами омега прихватил нижнюю губу и аккуратно прикусил, посылаю по телу альфы ураганный вихрь.       Когда Сичень оторвался от Ваньина, голова сладко кружилась, а губы пощипывало. Зова обвел его лицо захмелевшим взглядом и улыбнулся.       — Как только выберемся отсюда — я зацелую тебя до смерти! — Пообещал омега.       Видя ярко блестящие глаза Ваньина, Сичень подозревал, что его глаза горят точно так же.       — Мне нравится твоя идея, — улыбнулся альфа.       Он с сожалением разжал руки, выпуская Ваньина из объятий, омега выскользнул и принялся растирать затекшие в цепях кисти.       — В торговых суднах предусмотрены лодки? — Поинтересовался омега.       — Даже если они тут есть, то как нам незаметно спустить лодку на воду? — С сомнением развел руками Сичень.       Ваньинь, задумавшись, прикусил губу, лихорадочно перебирая всевозможные варианты. Им надо было незаметно проскользнуть на палубу и это была самая легкая часть план. Нет ничего сложного, чтобы затаиться в тени и тихо выскользнуть. Но на палубе — у всех на виду — искать лодку, тем более спустить ее, было практически невыполнимой задачей.       В голове неприятно засвербел девиз отцовского дома — Добейся невозможного! и Ваньинь болезненно скривился.       — Жаль Яньли не на этом корабле, — рассудил вслух омега. — Он мог бы создать иллюзию в разумах экипажа и мы могли бы ускользнуть.       — Тебе не хватит сил отключить каждого кто встретится на пути? — Спросил Сичень, испытывая угрызения совести.       — Хватило бы, не проведи я день в цепях, — с досадой признался зова.       И если бы тебе не пришлось сражаться в одиночку, лишиться невинности и не пройти через пытку твоего сурового папы, — закончил мысленно зов и сжал руки.       Сичень с тоской оглядел сумрак трюма. Им отчаянно требовалась помощь. Капелька чуда, которая дала бы им время. Самую малость, чтобы перевесить удачу в их сторону.       Они одновременно подняли взгляд друг на друга и замерли.       — Черта с два, я умру на этом корабле, — решительно произнес Ваньинь.       — Готов выслушать любую безумную идею, — с нервным смешком выдавил Сичень.       — Идем в лоб, — пожал плечами зова и направился к выходу.       Вдвоем они перешагнули через растянувшегося на полу Минцзюэ и очутились в коридоре.       — Как-то странно, — растерянно протянул Ваньинь.       — Что именно?       — Весь экипаж наверху. Я слышу сердцебиение только над нами.       — Захотели подышать свежим воздухом? — попытался пошутить Сичень.       Зова поводил взглядом по палубе над ними и пожал плечами, собираясь следовать своему плану дальше. И снова замер, вслушиваясь в раздавшиеся крики наполненные ужасом и страхом.       Не сговариваясь Сичень и Ваньинь побежали вперед по коридору, взобрались по лестнице и вышли на палубу. По примерным подсчетам Сиченя сейчас должен был быть день, но на улице стоял глубокий вечер из-за затянувших небо смольных туч. Шквальный ветер поднимал море и яростно бросал волны на борта. Ваньинь пошатнулся от силы, с которой тряхнуло корабль, Сичень поймал его за локоть и чтобы устоять самому схватился за перила лестницы.       Небо освещали вспышки молнии лиловые, пурпурные и насыщенно фиолетовые. С горизонта на них надвигался закрученный спиралью мрак.       — Это папа, — прокричал Ваньинь сквозь шум толпы, громко хлопающих парусов и разряды молнии. — Это его молнии. — Зова ткнул пальцем в небо. — Он не хочет, чтобы мы достались гусуланцам живыми.       Сичень посмотрел на надвигающуюся безвыходность и пал духом. Если до этого брезжила надежда, что они смогут проскользнуть дозор, отвязать лодку и уплыть незамеченными, то теперь плотный сгусток ветра смел их шансы подчистую.       Ваньинь дернул Сиченя за рукав, привлекая к себе.       — Это шанс! — Крикнул омега так, чтобы альфа смог его услышать.       Зов недоуменно помотал головой.       — Какой шанс? Нас затянет в воронку, — заспорил альфа.       Ваньинь, к его удивлению улыбнулся, — и Сичень всерьез забеспокоился, а все ли в порядке с головой у омеги?       — Папа только имитирует природные явления! Смерч пойдет по прямой, разломает корабль, но в воронку он не способен затянуть! — Объяснил Ваньинь, широко улыбаясь.       Корабль начало раскачивать на волнах сильнее. Ваньинь вцепился в канат, вытягивая свое тело вперед. Руки все еще плохо его слушались и он с трудом сжимал пальцы, скользившие по сырым канатам.       — Сичень, — позвал Ваньинь. — Нужно найти лодку!       Смерч неотвратимо надвигался на судно. Никто из команды Минцзюэ не обратил внимания на поднявшихся наверх Сиченя и Ваньина занятые вопросом: как спасти свои жизни. Корабль снова тряхнуло — не сумев удержаться, Ваньинь полетел вперед. Жгучая боль разлилась в грудной клетке. Зубы громко сбряцали. Рот наполнился железным привкусом.       Сичень, держась одной рукой за веревку, протянул другую зова. Омега с трудом оторвался от заливаемой водой палубы и потянул руку навстречу альфе.       — Держу! — Победно воскликнул Сичень, вытягивая Ваньина наверх.       Рука омеги скользила, и альфа молился про себя, чтобы Ваньинь оказался в его объятиях раньше, чем пальцы зова выскользнут из хватки. Когда Сичень смог прижать к себе зова, корабль затрещал по швам. Море, словно устав забавляться с ними, качая судно на волнах, вздыбилось и потянуло весь экипаж на дно.       Невидимая рука подбросила Сиченя вверх и шлепнула о поверхность ледяной воды. Его крутануло в воде, как тряпичную игрушку, и прибила сверху волной. Легкие полоснуло жидким пламенем. Оглушающая тишина вызвала сильный приступ паники, обездвиживший тело. В следующее мгновение он уже сплёвывал воду, пытаясь вдохнуть выжженный низкий температурой моря кислород. Кто-то прикоснулся к его груди, заставив сердце биться в несколько раз быстрей.       — Давай! — Взревел Ваньинь над ухом, разгоняя по его венам живой кипяток.       Сичень обернулся: омега поддерживая его поперек живота что-то бормотал под нос. Губы зова посинели и тряслись, кожа на скулах натянулась, все его тело била крупная дрожь. Он барахтался в воде, пытаясь тащить их обоих. Вокруг них кружили обломки корабля, парусины и экипаж, не успевший среагировать, как Ваньинь.       Тепло приятно скользнуло по одеревеневшему телу. Сичень развернулся и рука омеги сместилась. Сковывающий холод мгновенно вернулся в кровь, болью наполняя легкие. Конечности онемели.       — Держись за меня, — качаясь на волнах, Сичень протянул руки к Ваньину.       Зова, стуча зубами, подплыл ближе и обхватил его шею, вернув ладонь на грудь. Сичень обхватил и прижал к себе зова — черные волосы омеги плавали в воде и извивались, как щупальцы мифического чудовища.       — Я поплыву, а ты, — он не договорил, борясь с водной стихией.       Разводя рукой и работая ногами, Сичень поплыл наугад. Смерч настиг их, когда они были далеко от берега. И лишенный малейшего ориентира из-за стального хмурого неба, альфа мог плыть вдоль моря, а не к берегу.       Они оба были уставшими и выбившимися из сил, голодными и истощенными морально. Одним святым было известно, как они еще умудрялись держаться и не сдаваться. Но мрачное настроение уже витало над ними. Ваньинь молчал, не сводя взгляда с однообразного морского пейзажа впереди. Сичень изнемогая, плыл, поддерживаемый силой зова, качающего его сердце и легкие. Вокруг ни души и поразительно мертвая тишина, прерываемая редким всплеском волн и их размеренным дыханием.       Сиченю не хотелось думать, что с ними станется, если один из них сдастся. Но он взвешивал их шансы на успех и понимал, что они ничтожно малы. Поэтому заговорил.       — Ваньинь, — позвал он зова.       — Шшш, — шикнул омега, нахмурившись. — Не трать силы!       — Я должен сказать…       — Скажешь на берегу! — Непреклонно отрезал Ваньинь.       За его жажду к жизни, Сичень только сильнее захотел произнести рвущиеся с языка слова. И вместо того, чтобы дать им свободу, он активнее заработал ногами. Тело уже давно гудело, моля об отдыхе и холод постепенно забирался внутрь. Альфа хотел продержаться как можно дольше ради Ваньина.       Так они плыли день, а затем ночь, борясь со стихией, холодом и усталостью. Когда на небе забрезжил рассвет, Ваньинь дернулся и заколотил Сиченя по плечу.       — Смотри! — Отняв руку с груди альфы, зова указал на полоску маякнувшую в далеко проблеском надежды.       Земля. Они смогли вырвать у судьбы шанс на спасение, и Сичень, не намеренный небрежно расточать его, не стал даже улыбаться, действуя с механическим упорством поплыл к их с Ваньином будущему.       Он рывками преодолевал чи за чи. Волны, поднимаемые их телами, оттаскивали назад, словно не желая отпускать добычу. Но удерживая взгляд на благословенной полоске суши, оба продолжали поддерживать друг друга: Сичень физически, Ваньинь духовно.       На берег они выползли на коленях и протягивая себе вперед руками. Идти было сложно, ноги заплетались — Ваньинь споткнулся и упал. Уронив голову на сведенные вместе ладони, он был готов признать поражение, готов был смириться с достигнутым пиком его возможностей и ему было совершенно плевать на девиз их дома. Гори оно все синим пламенем! — подумал омега с горечью. Родители все равно предпочли убить его, а не спасти.       Мокрые волосы болотной тиной свисли вперед, загораживая обзор. В носу захлюпало. Грудная клетка заходила ходуном. Ваньинь остатками разума понял, что адреналин от пережитого схлынул и его начало крыть обыкновенной истерикой. Сичень, рывком поднявший его с земли, не дал ему сломаться и повел за собой, держа за руку.       Никто из них не имел представление куда их вынесло. Скудная фауна и редкая зелень не давала подсказок. Они брели, спотыкались, ловили друг друга и шли. Бесконечно шли. Оранжево-яркое солнце за их спинами постепенно садилось на воду, остужая воздух. Ваньинь вновь принялся стучать зубами — избалованный теплым юньмэнским климатом, омега не был готов столкнуться с холодами другого государства. Зова обхватил себя руками, в попытке отыскать крохи тепла, но в мокрой одежде и на пронизывающем ветру он был обречен замерзнуть насмерть.       Сичень, как в детстве, почувствовал себя бесполезным, не способным помочь и защитить. У Ваньина сила давала жизнь. А у него была только способность управлять трупами. Но разве это помогло бы им? Он устало мотнул головой, отгоняя от себя дурные мысли. К горлу подкатил склизкий туго комок непрошенных эмоций — истерика, которая едва не разверзлась у Ваньина на берегу, перекинулась на Сиченя.       — Сичень, — мягко позвал омега. — Впереди сторожка.       Омега поднял руку на сколько смог и дрожащим пальцем ткнул куда-то в сторону. Сичень проследил направление и увидел: маленькая, потемневшая от влаги и ветра, сделанная наспех, скорее всего для охотников и рыболовов, но сторожка с крышей и дверями, в которой они могли отдохнуть, и если повезет, согреться.       Они доковыляли и буквально ввалились — замка на двери не было. Конструкция изнутри тоже выглядела хлипко, однако, выбора у них не было. Ночевать под открытым небом не хотелось ни одному.       Ваньинь принялся сдирать с себя влажную одежду. Взглядом он отыскал сброшенные в угол шкуры каких-то зверей, небрежно сваленные в углу сторожки и решил, что будет лучше закутаться в них, чем позволить своей брезгливости взять верх.       Сичень проковылял к некому подобию камина. Наверху полки он нащупал два кремня и принялся стучать камни друг об друга, выбивая искры. Когда слабые язычки пламени лизнули уже подуглившие поленья, альфа обернулся и не смог сдержать нежной улыбки: Ваньинь без свой сурьмы и дорогих одеяний, без изящной уложенной прически, сидел на полу, закутанный в шкуру, бледный и дрожащий, похожий на тонкого зверька. Шкура сползала с его плеча, обнажая соблазнительную ключицу, а длинным ногам не хватало место. Омега не сдаваясь, подгибал их, устраиваясь поудобнее.       Наконец, когда пламя занялось сильнее, облизывая огнем уже стенки камина, Сичень положил еще два небольших полена и поднялся с пола. Ваньинь наблюдал за перемещениями альфы из своего мехового укрытия. Зов перенес несколько шкур и бросил их недалеко от огня.       — Сними одежду, — вяло ворочая языком, попросил Ваньинь. Увидев, как запылали щеки Сиченя, зова неудержимо прыснул. — Я уже все видел. — Напомнил омега. — Просто так ты согреешься быстрее и мне будет приятнее прижаться к теплому телу, а не влажной тряпке.       Мысль была рациональной, Сичень не мог с ней поспорить, но смущенный, он все же отвернулся и стал снимать одежду стоя спиной к омеге. Угнездившийся в куче из шкур, Ваньинь фыркнул.       — Тут так воняет, — пожаловался омега. — Ляг, пожалуйста, быстрее, пока я не задохнулся.       Подчиняясь капризному голосу, будто они все еще господин и телохранитель во дворце, а не зовы, связанные любовью и желанием выжить в нынешних обстоятельствах, Сичень растянулся подле Ваньина, и омега шустро юркнул под его руку, накрывая их тела одной из шкур. Холодным носом, зова уткнулся в изгиб между плечом и шеей, стараясь заглушить запахом альфы, вонь шкур, мокрой одежды и прогнивших досок. Ладонь правой руки, Ваньинь опустил на грудь, и очень скоро, Сичень, согреваемый силой зова, начал проваливаться в сон. Омега, пригреваясь об его тело не стал отставать и прикрыл глаза, счастливый от того, что может позволить себе отдохнуть.

***

      Проснувшийся первым, Сичень неохотно поднялся, — отнять себя от теплого и спящего Ваньина оказалось сложной задачей — оделся, пошевелил дотлевающие угли и принялся ласково будить омегу. Измотанный, ослабленный и голодный зова недовольно заворчал и окинул альфу тяжелым взглядом.       — Задержаться здесь подобно смерти. Надо идти дальше, — извиняющимся тоном произнес Сичень.       Омега, одеваясь, не переставал ворчать. Сичень терпеливо молчал, пережидая волну дурного настроения зова. Одетому Ваньину альфа накинул на плечи одну из шкур, еще хранящую их тепло и жар огня, и укутался сам.       С этого утра дни потянулись унылой, удручающей, однообразной цепочкой. Морозную ночь сменяло хмурое, утро стылый день, а день студеный вечер. Иногда Сиченю казалось, что они идут кругом — до того все было однотипно. Те же камни, те же голые деревья, та же промерзшая земля.       Спали они тесно прижимаясь друг к другу, сжимая руки и сплетая ноги, — если повезет, то в месте, где можно было укрыться от ветра, если нет, то на голой земле, — они не переставая шли вперед. В дурном настроении Ваньинь мог яриться и не дать себя обнять. Но утром омега неизменно оказывался в объятиях Сиченя, крепко стиснутый и согретый.       Питались тем, что находили под ногами: растениями, редкими кореньями и клубнями. Говорили мало и чаще всего, чтобы указать на что-то, что заметили. На любые другие попытки завязать разговор, Ваньинь неизменно огрызался.       — Дети красного демона. Святой Хуа Чэн! Кто это вообще придумал? — Проворчал омега, когда альфа вслух спросил: как думаешь, Минцзюэ выжил?       — Его изображают в красном одеянии, символизирующим кровь, — ответил Сичень. — А так как у омег есть цикл, логично, что вы… — сообразив, что угодил в ловко расставленную ловушку, он умолк.       Ваньину страсть как хотелось выплеснуть накопленный за все это время негатив. Без возможности помотать соперника по полю, где он мог бы излить свой гнев, агрессию и разочарование, зова решил поточить когти словесно.       — Ах, мы течем и кровоточим, вот в чем дело, — съязвил омега, подтверждая догадку Сиченя. — Настолько велико эго у альф, что они благополучно забыли о том, что сделал Хуа Чэн. О том скольких он спас и скольким помог. Как же удобно…       Злость в голосе зова набирала обороты. Сичень внутренне сжался и приготовился к взрыву гнева. Ваньинь ускорил шаг и вышел вперед, повернулся к нему лицом и начал презрительно выплевывать фразу за фразой, которые альфа мог бы ему говорить, если бы не был в него влюблен с первого взгляда.       — Я коварный зова! Мой покровитель красноликий демон — нечестивый Хуа Чэн завещал мне и подобным мне идти по земле и совращать невинных детей святого Се Ляня, — он неуклюже подался вперед, пытаясь изобразить слабого омегу. — Какой же я плохой омега, соблазнил праведного и невинного гусуланца! — В наигранном ужасе прошептал Ваньинь. — Испортил его репутацию! О, какой кошмар. Что же на это скажет его святой?       — Он будет счастлив, что один из его детей нашел настоящую любовь, — невозмутимо ответил Сичень.       Ответ словно бы потряс Ваньина. Он открыл рот, собираясь что-то сказать, но затем захлопнул его и отвернулся от альфы. Только порозовевшие щеки не укрылись от Сиченя, и он улыбнулся в спину горделивого Ваньина.       К середине дня они наткнулись на еще одну сторожку. Эта выглядела новее, прочнее и внутри помимо теплых шерстяных одеял и походного котелка, они нашли вяленое мясо, куски сушеной рыбы и желтоватый рис. После стольких дней корнеедства, пир с плошкой риса и куском мяса показался им настоящей роскошью. Ваньинь доедая вторую порцию, сидел близко к огню и блаженствовал, облизывал пальцы, перепачканные солью и специями с мяса. Сичень, наклонив голову вбок, завороженно следил за действиями омеги, в который раз удивляясь, каким был свободным и раскованным зова, в отличии от гусуланцев.       — Если ты хотел тот кусок мяса, то извини, — мягко фыркнул омега, поймав на себе взгляд Сиченя.       Альфа с нежностью улыбнулся и качнул головой.       — Нет, не хотел.       — А чего тогда уставился? — Дернул бровью Ваньинь.       Сичень протянул руку и, не морщась, обнял пальцы, которые зова облизывал до этого.       — Мне отраду принес свежий ветер осенний с залива, что впервые дохнул, — взлетает, вихрем подхвачен, шлейф от платья милого друга. Думал я о себе, что отважен и крепок душой, но в разлуке, увы, рукава одежд белотканых от рыданий насквозь промокли.       Уязвленный внезапной ласковостью в тоне альфы, Ваньинь густо покраснел. Краска брызнула на острые скулы и стекла вниз по щекам и шее, выдав его чувствительность к комплиментам с головой.       — Красиво, — закашлявшись в кулак свободной руки, похвалил омега. — Но, что это?       Сичень поднес его руку к своим губам и мягко прикоснулся невесомым поцелуем, оставляя фантомный прижигающий след своей искренности.       — Отец это часто читал папе, когда я был маленьким, — альфа пожал плечами. — Почему-то это я помню лучше всего из отношений. А сейчас я начинаю понимать смысл этих строк, — он поднял взгляд на Ваньина, смутившегося вконец.       Он вытянулся вперед, плед съехал вниз по его спине. Вместе с тем, как приближалось лицо Ваньина, сердце альфы ускоряло свой бег. Тонкое дыхание еще отдавало недавно съеденным мясом, но быстро исчезло, стоило им соприкоснуться к губами. Поцелуй был неспешным, тягучим, заставившим омегу расцвести пышным ароматом, заполнившим все пространство сторожки.       Сичень вслепую нашел его бедра, неторопливо погладил их, водя ладонями вверх-вниз. Зашел ладонями на ягодицы и потянул омегу на себя. Ваньинь легко поддался, усаживаясь поверх колен альфы, и прижался всем телом, принявшись лихорадочно выводить руками круги по спине Сиченя.       Их диалог языков прерывался: Сичень поднял ладони выше и скользнул губами в краешек рта Ваньина. Укромно поцеловал в щеку. Ненадолго прижался к впадинке под челюстью. Финалом этого пути стала длинная шея омеги. Сичень оставил серию коротких скромных поцелуев, быстро переросшие в томные и длительные посасывание-покусывание кожи.       Его сначала нежные, а затем стремительно набирающие страсть прикосновения, вынудили Ваньина прижаться теснее, к своему единственному спасению. Воспоминание о их первом разе ударило по телу всеподавляющей жаждой и омега тихо простонал, почувствовав сладкую тяжесть знакомого возбуждения. Он охотно раздвинул губы, отвечая на новый поцелуй Сиченя, и сумев вырваться из вихря поглотивших его эмоций, зова поразился себе: он столько боролся за свою свободу, так отчаянно бился за свою жизнь, шел наперекор стихии и в итоге, все то единственным, что оказалось для него ценным и милее всего — это улыбка Сиченя, прервавшего поцелуй, чтобы поглядеть на него одуревшим от любви взглядом.       Под этим взглядом он чувствовал себя божеством будучи в изношенной покрытой пылью одежде, со спутанными волосами, уставший от дороги и бесконечно голодный. То с каким трепетом к нему прикасался альфа, как исступленно целовал преодолевая барьер своей скромности и как страждал его, сводило омегу с ума. Тело успевало среагировать быстрее, чем он сам: участившееся дыхание, рвущееся из груди дико пульсирующее сердце и потекшая по внутренней стороне бедра смазка.       Ноздри Сиченя хищно расширились — альфа учуял добычу, но с убийственной кротостью посмотрел на Ваньина вопросительно-испуганно. Губы зова дрогнули, разъезжаясь в коварной улыбке. Он снял с плеч альфы руки и потянулся к отворотам ханьфу, действуя дьявольски протяжно, наслаждаясь тем, густеет взгляд Сиченя, неотрывно следующим за его его руками. Они как будто снова закружили по полю, только вместо бодзюцу их оружием было вожделение, маневром — чувственные касания, метким ударом — сочные поцелуи.       Ханьфу и рубашка омеги упали на пол, отброшенные с полным безразличием. Туда же упал верхний слой одежды Сиченя. Альфа шумно втянул запах Ваньина, усилив объятие одной рукой, а второй мягко погладив его щеку. В его лиловых глазах отражалось доверие, потому что в тигриных глазах зова видел спокойствие и уверенность.       Короткий, но не менее сладкий, чем мед, поцелуй одурманил, погрузив в эйфорию — Сичень со всей осторожностью, точно Ваньинь безумно дорогая и редкая фарфоровая статуэтка, опрокинул омегу на спину и потянулся к краю его штанов. Зова приподнял бедра, помогая снять с себя последнее, что преграждает путь Сиченю к его телу, и полностью обнаженный он развел ноги, позволяя альфе устроиться между ними.       Сичень облизал губы с откровенной похотью разглядывая Ваньина. Его ладони продолжали исследовать каждый цунь тела от стоп вверх по голени, обводя кончиками пальцев упругие икры и едва ощутимые касания к острым коленям. На манящих покатых бедрах, пальцы альфы дрогнули и сжались сильнее — Ваньинь в ответ всхлипнул, дернувшись под хваткой, и потек еще обильнее, раскрытый, готовый принять.       Дразня, Сичень скользнул по внутренней стороне, так же сжимая пальцы и оставляя следы, мгновенно набиравшиеся цвет. Зова со стоном прикрыл глаза, полностью перепоручив себя во власть альфы. От такой отдачи голова пошла кругом, — Сичень потеряв над собой единственный контроль, наклонился к бедру омеги и поцеловал, выбивая из Ваньина новый звук. Он отвел руку ниже, подхватил под коленом и, согнув ногу, положил ее на свое плечо, губами касаясь внутренней стороны бедра. Зуд в деснах сделался нестерпимым, а яд уже обжигал гортань — Сичень открыл рот шире, намекая о своем желании, слегка придавил кожу. Место для метки было до безобразия интимным, но именно такой выбор для Ваньина был идеальным — скрытым ото всех и доступный только Сиченю.       — Да, — прошелестел омега, не в силах ответить громче.       Клыки альфы разорвали нежную плоть, — Ваньинь вскрикнул, вспыхивая от острой боли, отчаянно заскреб скрюченными пальцами по деревянному полу. Сичень, не растерявшись, поймал его второй рукой пригвождая к месту и не давая сдвинуться. Его зубы продолжали впиваться в бедро омеги, оставляя след. Яд уже потек по венам, ослабляя агонизирующий эффект от укуса и постепенно завладевал организмом зова, подчиняя Ваньина одному-единственному альфе.       Закончив метить, Сичень обвел кровавые полумесяцы языком, запечатывая укус и ускоряя его заживление. Он потянулся на руках и поглядел на раскрасневшегося Ваньина. Поймав его ошалелый взгляд, Сичень улыбнулся и лег сверху, укрывая собой омегу. Зова обнял его за плечи, вжимая пальцы, и жадно поцеловал, выталкивая его язык в свой рот.       Утолившись поцелуем, Ваньинь опустил руки и повел пальцами вдоль спины, нарочно вдавливая ногти, оставляя свои отметины-борозды на коже альфы. Дойдя до штанов, омега с капризным нетерпением приспустил их, просунул руку между тел и обхватил ладонью толстый член. Животный восторг захлестнул зову: он поводил ладонью по всей длине несколько раз, коснулся пальцами сочащейся предсеменем головки и направил Сиченя в себя. Задушено всхлипнув от того, как член раздвинул его ягодицы, Ваньинь отвел руку, запрокинул голову и поддался вперед, насаживаясь на всю длину.       Первый полный экстаза стон разнесся по сторожке и, ударившись о стены, эхом отозвался в груди альфы. Сичень качнул бедрами, выходя из Ваньина полностью, а затем столь же резко вогнал член обратно. Челюсть омеги клацнула в опасной близости от его уха. Альфа выпрямился на руках, уперев ладони в пол по бокам от зова, навис над ним и начал вколачиваться в жаркое влажное нутро, не щадя омегу. Ваньинь заметался под ним, извиваясь и вскидывая бедра на встречу. Он то ли молил не останавливаться, то ли обезумел повторяя и повторяя его имя множество раз. Попеременно хватался то за плечи, то за предплечья, то проскальзывал к пояснице и впивался скрюченными пальцами в спину, оставляя следы своего удовольствия. Рот его округлился от издаваемых им криков, а глаза потемнели до оттенка индиго.       В очередной раз выгнувшись, Ваньинь сжался и с гортанным стоном кончил. Обессиленный, он прикрыл глаза и только вздрагивал — Сичень еще несколько раз вошел в него глубокими и резкими толчками, сменившимися короткими и быстрыми. Плечи альфы скруглились, он рвано выдохнул и, вогнав член на всю длину, излился в Ваньина.       Отдышавшись первым, зова притянул к себе Сиченя, — они оба взмокли и пахли мускусом секса. Под тяжестью тела альфы, Ваньинь расслабился и прикрыл глаза, чувствуя как мерно пульсирует внутри его прохода от узла. Ощущение было не таким приятным, как во время секса, но пришедший в себя Сичень быстро сгладил ситуацию, покрывая его лицо поцелуями и ласково водя руками по плечам и предплечьям.       Дыхание зова выровнялось, тянущий дискомфорт внизу живота сменился терпимым теплом. Сичень что-то прошептал, но Ваньинь уплывающий сознанием в дрему, не расслышал его слов, так и уснув под альфой.

***

      Быстро привыкнув к виду спящего у него под рукой Ваньина, Сичень запаниковал не найдя омегу после пробуждения. Обычно альфа вставал раньше и с трудом расталкивал Ваньина. Зова, не изменяя себе ворчал, отворачивался и пытался выторговать себе еще несколько минут блаженного сна — все-таки он был немного избалован комфортом и спокойной жизнью во дворце.       Пальцы натолкнулись на пустоту, Сичень резко открыл глаза и сел, отодвигая от себя плед. Он оглядел сторожку, но Ваньина внутри не было. Страх полоснул ознобом — альфа подхватил одежду и принялся одеваться. Какое-то незнакомое чувство внутри обвязало его внутренности веревкой и крюком потянуло наружу. Сичень, не раздумывая, толкнул дверь и вышел.       Ваньинь нашелся сразу же. Омега стоял в двадцати шагах от сторожки, обхватив себя руками и смотрел куда-то вдаль. Он не обернулся, хотя Сичень был уверен, что зова слышал шаги и его сердцебиение, как и должно быть чувствовал его эмоции после укуса, сделавшего их еще ближе. Сичень встал позади него и обнял, Ваньинь вздохнул, словно пришел в себя, и откинулся на его грудь. Воровато альфа принюхался к запаху зова и успокоился. Теперь Ваньинь пах им.       — Я тебя потерял, — тихим голосом признался Сичень.       — Когда метка заживет, ты меня сможешь отыскать и на другом конце края, — хмыкнул омега.       Сичень улыбнулся, прижимаясь щекой к виску зова.       — Мы пришли, Сичень, — произнес Ваньинь.       Не понимая о чем говорит зова, альфа нахмурился и наклонил голову, чтобы лучше разглядеть профиль Ваньина. Омега не мигая смотрел вперед, лицо было мрачным и сосредоточенным. Сичень перевел взгляд и сжал зубы. Они, действительно, пришли.       На отвесной скале стоял замок из белого камня, напоминая нахохлившуюся чайку, устроившуюся на перилах. Высокие шпили башен стремились вверх, словно желали пронзить небо. Освещенный первыми лучами солнца Ханьши сиял чистым ледяным светом — холодный, неприступный, давящий.       Увидав его, Ваньинь понял, что те дни, когда они с Сиченем не были теми, кем их принято считать в Гусу, а были просто парой влюбленных людей, желающих согреться и сытно поесть, закончились. Сердце его ужалось до маленькой точки и, разжавшись, вернуло страх, тревогу и напряжение.       — Как думаешь, — голос Ваньина дрогнул и понизился до шепота. — Яньли еще жив?       Сичень теснее свел руки.       — Я надеюсь на это. И надеюсь, что мой брат тоже в порядке.       Омега медленно кивнул. Зов разжал руки и за плечи повернул к себе Ваньина.       — По замку я сориентировался где мы находимся. Тут полдня ходу до ближайшей деревни. Там живет один мой друг, мы можем остановится у него, отдохнуть. А потом я отправлюсь в Ханьши, как солдат, и разузнаю про Яньли.       — Я пойду с тобой, — запротестовал омега.       — Нельзя, Ваньинь, — мягко осадил Сичень. — Ты не стоишь на учете, охрана замка тебя не пропустит. Как только ты подойдешь ближе на тебя сразу же среагируют амулеты и усилители.       Разумнее всего будет спрятать тебя, а мне пойти одному.       — К черту твою разумность, — разозлился омега. — Я должен смирно сидеть и ждать, пока ты будешь в опасности расхаживать по замку своего дяди?       Сичень поймал его лицо в ладони и заставил посмотреть ему в глаза.       — Вот именно! Это замок моего дяди. Со мной ничего не случится, обещаю!       Ваньинь поджал губы и Сиченю показалось, что он сейчас упрет руки в бока и похоронит его под лавиной ругани на всех известных ему диалектах.       — Я сам тебя придушу, если с тобой хоть что-то случится, — проворчал омега.       Закатив глаза на улыбку альфы, зова скинул руки со своего лица и вернулся в сторожку. Они наскоро позавтракали остатками вчерашнего ужина, — даже холодный и слипшийся рис был съеден подчистую, — накинули шкуры и выдвинулись в путь.       Всю дорогу от сторожки до деревни, Ваньинь хранил молчание, но стоило показаться верхушкам первых домов, он не сдержался и снова заспорил:       — Может я буду возле замка тебя ждать?       Сичень протяжно вздохнул и ласково взял омегу за ладонь.       — Помимо заклинаний и охранных амулетов перед воротами стоит отряд с усилителем. Он-то и выдаст твое присутствие первым. И когда ты подойдешь на расстояние с которого можно будет в тебя попасть, церемониться не будут.       — А как тогда проходят другие зова? — Недоумевая, поинтересовался Ваньинь.       Альфа прикусил щеку изнутри. Горькая правда заключалась в том, что если зова все же проходил через ворота, то уже не выходил. Лишь единицы имели привилегированное положение в виде кольца, позволяющего им спокойно разгуливать по улицам Гусу, так как кольцо было своеобразной печатью, сдерживающим их силу, и снять его зова самостоятельно не могли — их бы это сразу убило. При мысли о том, что такое окажется на руке Ваньина, Сиченю сделалось дурно.       — Дай мне это сделать самому, прошу тебя — я справлюсь! Приведу наших братьев и мы уедем отсюда, — взмолился альфа.       Омега недовольный тем, что его пытаются оставить не у дел, отвернулся. Сичень чуть сжал его ладонь и поводил большим пальцем по тыльной стороне руки, стараясь успокоить зова.       — Доверься мне, — вкрадчиво прошептал альфа. Он прикоснулся к упавшей на лоб прядке и отвел ее в сторону.       Ваньинь поднял задумчивый взгляд на Сиченя и пожал плечами.       — Мы на твоей земле, — сдался омега. — Каков будет план?       Зов с благодарностью посмотрел на Ваньина, в груди яичным желтком растеклась нежная любовь к строптивому омеге.       — Для начала: перейдем на гусуланский, — начал альфа перечислять основные правила. — Если на улице к тебе обратиться кто-то из стражников, не отвечай — говорить буду я, как твой муж.       Зова скривился и фыркнул.       — И постарайся не выдавать лицом эмоции, — виновато улыбнулся Сичень.       — Вы и вправду варвары, — вспыхнул омега.       Альфа не мог не согласиться. Проведя почти полгода в Юньмэне, он постоянно сравнивал местных омег с гусуланскими. Омеги Юньмэна не были скованы ограничениями и правилами. Их семейные традиции не были такими суровыми и могли прогнуться под ситуацию. Не смотря на то, что Гусу опережал в развитии и технологии, Юньмэн дышал гораздо свободнее и жил прекрасной мирной жизнью.       — Я найду тебе стандартную для Гусу одежду, но будет лучше, если ты дождешься меня в доме.       Ваньинь обреченно вздохнул, подняв и резко опустив плечи.       — Хорошо, — произнес зова таким тоном, что становилось понятно: ничего хорошего в происходившем не было. Раздраженный, он пожевал губу, и добавил. — Ты так долго не мог решиться меня поцеловать, зато за одно утро сделался мужем. Знал бы, сразу притащил бы тебя в Гусу.       Шутка разрядила атмосферу и подослабила напряжение в натянутых тугим канатом нервах. Сичень, не выпуская руки Ваньина из своей ладони, пошел вперед, ведя за собой омегу. Оба старались отгонять от себя гнетущие мысли и надеяться, что их братьям не успели навредить.       Первое, что их встретило в деревне это бесконечно длинный рынок, раскинувшийся от ворот и уходящий куда-то в глубь до боковых улочек. Жители передвигались толпами, переговаривались громко и возбужденно размахивали руками между прилавков, недовольные ценами, спорили с торговцами. Ваньинь с любопытством оглядел товары: к его удивлению было представлено много магических предметов, по большей части защитные амулет и обереги. Но были вещи подобные усилителю, странно-пахнущие отвары, разноцветные колбы с травами и порошками, зачарованные зеркала и кинжалы, расписанные рунами. Руны омега прочел легко и содрогнулся — оружие против зова, якобы способное определить врага в толпе. Однако, пройдясь мимо несколько таких товаров, Ваньинь расслабился, убедившись, что не один из кинжалов не сработал.       В самой деревне их диковатый вид ожидаемо привлек внимание прохожих. Ваньинь нахмурился, подтянув съезжающую плеч шкур, прижался к плечу Сиченя и сквозь толпу двигался в медленном темпе, оставаясь за альфой и давя раздражение. Кто-то хорошенько пихнул его локтем, чтобы расчистить себе путь, и зова пожалел, что они сильно выделяются внешне. Сумей они слиться с толпой и не выпасть из канвы белых одеяний, то хама ждал бы легкий пасс рукой, обеспечивший ему травму колена до конца дней.       Стиснув челюсти и держась за руку Сиченя, Ваньинь выдержал натиск еще одной толпы альф. То, что они альфы, омега не сомневался ни минуты. Мужчины вели себя шумно, грубо и нахально.       — Почти на месте, — успокаивающе шепнул Сичень, наклонившись к уху зова.       Ваньинь сжал его руку, надеясь, что этого жеста будет достаточно в качестве ответа, потому что он не был уверен в своей выдержке. Открой он рот из него бы посыпались крепкие словечки, подходящие ситуации.       Зовы поднялись еще выше по улице, прошли мимо двух стражников в белых ханьфу с голубой оторочкой по краям — отличительный знак тех, кто служил в Ханьши — мазнувших по ним скучающим взглядом и остановились напротив невысокого дома с изображением карпа на выступе вместо вывески.       Сичень указал подбородком на дверь. Ваньинь выступил вперед, положил руку на резную ручку, потянул на себя дверь и вошел внутрь первым. По запаху еды и хмеля омега догадался, что эта небольшая таверна. Зова проморгался, пока глаза не привыкли к сумраку зала, и осмотрелся. Было довольно людно, но голоса звучали приглушенно, посетители общались близко наклонив друг к другу лица, и на вошедших не взглянули.       — Что это за место? — Обернулся Ваньинь на Сиченя и понизив голос, спросил шепотом.       — Последнее убежище для подобных тебе, — ответил мягко-звучный голос.       Омега непроизвольно дернулся и повернул голову в направлении говорящего. Невысокий худощавый миловидный с лица омега со сладко-приторной улыбкой и наивностью в чайно-карих глазах. Канареечно-желтое ханьфу, драпированное легким шифоном, струилось по его телу вниз, делая его еще более хрупким, чем он есть на самом деле.       Он улыбнулся Ваньину, а затем поднял взгляд на Сиченя и улыбка его стала ярче и шире. Омега поднял руки и шагнул к альфе. Сичень с готовностью подхватил объятия, по мнению Ваньина длившиеся чересчур долго.       — Я так счастлив знать, что с тобой все в порядке. Спасибо, что предупредил меня о своем исчезновении. И спасибо, что ты все это время писал мне, — пожурил омега.       — Извини, Яо, — смущенно улыбнулся Сичень, отводя взгляд. — Я принял несколько неправильных решений, попал в небольшое приключение, переплыл море, прошел длинный путь и хотел бы отдохнуть, перед тем как отправиться исправлять свои ошибки.       Яо понятливо кивнул.       — Разумеется, — он добро усмехнулся. — От вас так жутко разит, что будет лучше, если вы подниметесь на второй этаж и займете последнюю комнату слева. А я распоряжусь, чтобы вам подготовили воду и нашли чистую одежду. — Взгляд Яо прошелся по Ваньину сверху-вниз. — Такой высокий! — Удивленно-восхищенно прокомментировал омега.       Сичень положил руку на поясницу Ваньина и подтолкнул его вперед. Яо махнул рукой и отошел к гостям заведения. Зова дернул носом, принюхиваясь к себе — за время их вынужденного путешествия он, похоже, настолько свыкся с запахом шкуры, пота и грязи, что напрочь атрофировал брезгливость. Потому замечание Яо ударило по его самолюбию.       Зовы прошли вдоль столов и длинной стойки до лестницы. Никто на них так и не посмотрел. Ваньинь, раздираемый любопытством, обернулся и столкнулся взглядом с Яо, наблюдавшего за ними из угла. На его очаровательном кукольном лице все еще была улыбка, покорежившая зова. Омега отвернулся и только тогда закатил глаза.       — Кто он? — Спросил Ваньинь.       — Мой друг, — ответил Сичень.       — Друг, который без вопросов предоставляет тебе укрытие? — Вскинул бровь зова.       Они прошли по коридору и замерли возле двери комнаты. Сичень потерянно моргнул, сбитый с толку переменой настроения зова.       — Яо, действительно, мой друг детства. «Карп» — это его таверна для зова.       — И что же в его заведении такого уникального?       — Яо подавитель силы, — честно признался Сичень, подозревая у Ваньина чувство ревности. — Здесь зова могут расслабится и отдохнуть. Альфы не ходят в «Карп», потому что Яо при помощи своих сил… эээ… укрывает омег. Не уверен, что правильно объяснил, но здесь ты точно в безопасности.       Ваньинь промолчал, недоверчиво поглядев на Сиченя. Что-то ему не понравилось в хозяине таверны, какое-то слабое, неуловимое шевеление интуиции. К сожалению, выбор у них был невелик и зова оставил подозрения при себе.       В комнате он сразу же скинул с себя шкуру и стянул сапоги. Помещение было небольшим и светлым, поделенное перегородкой на две части. С узкой кроватью, столиком, на котором стоял кувшин и пару чашек, круглое окно выходило на улицу. Ваньинь подошел к нему и выглянул, разглядывая снующих по своим делам людей. Сичень тоже приблизился к столу, наполнил чашки водой, взял одну себе, а вторую поднес омеге. Зова кивнул ему, забирая чашку, и глотнул воды, живот тут же жалобно заурчал.       — Я попрошу принести тебе еды, — пообещал Сичень.       В дверь вежливо постучали и альфа поспешил открыть, пропуская слуг с водой и чистой одеждой. Они торопливо прошли на вторую половину комнаты и принялись наполнять глубокую лохань.       — Иди первый, — предложил Сичень, когда слуги, выполнив свою работу, оставили их одних.       Ваньинь покачал головой.       — Там хватит места на двоих.       Сичень, не высказавшись против предложения, снял с себя одежду, старательно удерживая взгляд на полу. После всего что они пережили и через что прошли, это было смешно, что он до сих пор стесняется обнажиться перед Ваньином. Сдержанность, ограничения и любовь к правилам привитые с детства давали о себе знать.       Зова, напротив, одежду скинул быстро и с плохо скрываемым удовольствием. Хотя, скорее всего, ему просто хотелось уже помыться и надеть что-то, что не пахло, как умершее животное. Возле лохани, преодолев свою стыдливость, альфа подал руку, помогая Ваньину забраться внутрь, и залез сам.       Когда они устроились, — Сичень подтянул Ваньна к своей груди и обнял его поперек живота — уровень воды поднялся до самого края, и вода выплескивалась на пол, стоило кому-то из них пошевелиться.       — Твой симпатичный друг не скажет тебе за это спасибо, — проводил взглядом зова очередной всплеск на пол.       — Яо симпатичный? — Переспросил альфа, массирующе водя пальцами по голове Ваньина.       — Не знаю. Ты находишь его симпатичным? — Омега звучал безразлично, но Сичень почувствовал в его запахе угрожающе горькие ноты и прикусил губу, пряча улыбку.       Рискуя затопить комнату, альфа поднялся выше и с нажимом повернул голову зова вбок, чтобы Ваньинь мог видеть его глаза. Сичень недоумевал, как омега умудряется его ревновать, если он все еще считал самым привлекательным его со спутанными волосами, мыльным раствором, стекающему по виску, и колючим взглядом.       — Я отдал тебе свою невинность. Оставил свой яд в твоем теле. Ты думаешь, что я сделал бы все это, если бы находил своего друга симпатичным?       Ничего не ответив, Ваньинь отвернулся, только комната наполнилось буйным запахом ранней весны. Сичень не возражал, ему нравился новый запах омеги: древесно-смолистый сандал переплелся со сладковато-тонким лотосом. Он знал, что цветение еще только набирает силу и когда пройдет окончательная трансформация организма Ваньинь будет пахнуть уникально для альфы, заглушая собой остальных.       Помыв зова, Сичень помог ему выбраться из воды, и, проводив взглядом его спину, блестевшую от капелек воды маленькими драгоценностями стекающих с его волос, принялся мыть свои. Измученное стесненными условиями тело отзывалось благодарностью. Альфе хотелось остаться в комнате подольше рядом с Ваньином, обнять его и просто лежать рядом, забыв обо всем на свете. Но их ждало еще одно незаконченное дело, и Сиченю пришлось себе напомнить, зачем они здесь.       Покинув лохань, Сичень босой и обнаженный прошел в другую часть комнаты, оставляя за собой мокрые следы и лужи. Ваньинь, успевший надеть принесенную одежду, что-то тихо ворчал, крутя в руках тонкую длинную ленту. Ощутив на себе чужой взгляд, замер и поднял голову: Сичень застыл, осоловело разглядывая на нем свободно болтающийся похоронного цвета халат небрежно наброшенный омегой на плечи.       Зова неловко икнул, чувствуя растущее возбуждение альфы. От его взгляда по телу побежали мурашки. Как только выберемся отсюда — накуплю столько белой одежды, сколько смогу, — подумал Ваньинь, наслаждаясь влюбленно отупевшим взглядом Сиченя.       Он разжал пальцы и протянул на ладони белую ленту.       — А это еще зачем? Связывать и так безвольных омег?       Сичень отмер и перевел взор с лица омеги на его ладонь. Тонкая улыбка тронула его губы, в глазах мелькнула светлая печаль. Он бережно снял ленту с руки Ваньина, перехватил ее посередине и приложил ко лбу омеги, заводя концы на затылок. Завязав ленту, альфа с трепетом посмотрел на Ваньина, испытывая к нему невообразимое количество теплой любви. В белом ханьфу, с традиционной лобной лентой, без своей сурьмы он выглядел таким чувственным, таким смиренным и послушным. Лиловые глаза смотрели открыто и доверчиво. Горло Сиченя сдавило немилосердной рукой.       — В день нашей свадьбы, я бы снял с тебя эту ленту на глазах у всех. А ты бы снял такую же с меня. Это означало бы, что мы отпускаем себя и вверяем друг другу.       Против своего характера Ваньинь прикусил язык, не став язвить и едко комментировать скучные гусуланские традиции. Сичень вырос на этой земле и чтил традиции, хоть и нарушил большую часть, связав свою жизнь с зова. И где-то в глубине души, омега подозревал, что альфе хотелось этой дурацкой свадьбы, в дурацких белых ханьфу, с дурацким отвязываний лент. Это была сказка о хорошей долгой семейной жизни для Сиченя, и Ваньинь не хотел обижать эту мечту.       — А что еще мы бы делали в день свадьбы? — Скучающим тоном поинтересовался омега.       — Это, — хитро улыбнулся Сичень и невесомо коснулся губ Ваньина.       — Это было бы преступлением, если бы я углубил поцелуй? — Прошептал зова.       — Да. Но я бы взял вину на себя, — ответил альфа и раздвинул губы Ваньина.       Его руки нашли свое место на спине омеги и сжались в кулак, стягивая ткань ханьфу. Омега, прикрыв глаза, простонал, следуя за языком Сиченя, утягивающим его в долгий, сладкий поцелуй. Знойный жар бушующим пламенем распространился по телу зова, задыхаясь, он ухватился за скользкие от воды плечи альфы и потянул на себя.       — Ваньинь, — отстранился Сичень.       Недовольный омега потянулся следом, желая вернуться к поцелую.       — Чем быстрее я найду наших братьев, тем быстрее я вернусь к тебе, — опустошенно проговорил альфа, испытывая такую же потребность накрыть губы зова новым поцелуем.       — Тогда вперед, — за коротким смешком Ваньинь скрыл свое беспокойство и опустил руки вдоль тела.       Погруженный в свои мысли, Сичень надел одежду и скрутил влажные волосы в тугой пучок на затылке. В комнате было тихо и в воздухе осязаемо висела тревога. Ваньинь, присев на край кровати, нервно теребил край халата. Длинные и тонкие пальцы, способные одним щелчком остановить сердце и удержать меч весом в двенадцать цзинь, порхали по бледно-серебряному канту, гипнотизируя. Альфа понимающе поморщился, опустился на колени и положил руку поверх руки зова.       — Если я не вернусь к вечеру, доверься Яо, он поможет тебе сбежать.       Глаза Ваньина потемнели. Губы сжались в тонкую полоску. Он отвернулся, точно оскорбленный, и ничего не ответил на просьбу Сиченя. Альфа горько усмехнулся, поднялся с пола. На прощание зов прижался губами к виску омеги, жадно вдохнув его запах.       Затем вышел за дверь. Почему-то с дурным предчувствием.

***

      Следуя установленным порядкам, стража заставила Сиченя спешиться с одолженного у Яо коня, положить руки на затылок и замереть. Всего в патруле было пятеро. Двоих из них Сичень знал. СуШэ жесткий и принципиальный с крысиными глазками — он ему и приказал слезть с лошади. Второй — Усянь — энергичный, улыбчивый, в постоянном движении, словно бы не мог устоять на одном месте. Взъерошенная челка обрамляла его высокий лоб, а лицо излучало добродушие. Однако, сегодня Усянь не улыбался и не суетился. Выглядел он заметно похудевшим и осунувшимся.       Сичень подчинился, выполняя приказы и дал себя осмотреть. От него все еще пахло Ваньином и этот аромат успокоил его громко стучащее сердце.       — Так ты жив, — СуШэ не выглядел удивлен. Не выглядел обрадованным. Скользким, как медуза, взглядом он обвел Сиченя. — А мы тебя похоронили. Поставили табличку.       Зов наивно полагал, что примирился с этим, но обида больно кольнула под ребрами на радость СуШэ, уловившего отражение обиды во взгляде.       — Зачем ты вернулся? — Елейным тоном спросил стражник, складывая перед собой руки. Весь его вид говорил о превосходстве над Сиченем. СуШэ светился и раздувался от важности.       Сичень опустил взгляд с лица на ханьфу и заметил голубые нити вшитые в края халата. Так вот в чем дело, — догадался альфа. — Тебе поставили на мое место.       — Я вернулся домой, СуШэ. А не отбирать у тебя должность мечты.       Стражник скривился от слов Сиченя. Ему явно было неприятна мысль, что Сичень может потребовать пост главного стража обратно.       — Твой дом? Едва ли, — усмехнулся СуШэ. — Говорят ты его нашел в Юньмэне. С молодым господином. С зова.       От частых пауз между предложениями у Сиченя поднялось глухое раздражение. Но оно быстро исчезло, когда до него дошел смысл слов.       — Что? С чего ты это взял? — Ложь сработала бы, если бы голос от страха за Ваньина не дрогнул.       — Я всегда знал, что ты весь в своих ничтожных родителей, — мерзко рассмеявшись, СуШэ сплюнул под ноги Сиченя.       — Ты ничего не знаешь о моих родителях, — угрожающе-низко прорычал альфа.       Усянь за спиной СуШэ, вдруг, пришел в движение, слегка отклонился и взглядом показал на троих стражников с интересом наблюдавших их разговор с главным стражником. В их руках были заряженные стрелами руки, кончики стрел указывали точно на грудь предателя.       Бесшумно Усянь поднял руку на уровень пояса и отогнул указательный палец. Сичень моргнул, догадавшись, что имел в виду стражник — он отсчитывал время до удара.       — Знаю, что твой юродивый отец предал Гусу, отвернулся от своего брата и встал на сторону зова. Видимо, твой папочка мастерски кувыркался в постели, — глумился СуШэ.       Усянь отогнул средний палец — Сичень сделал глубокий вдох. СуШэ, истолковав его действие, как попытку успокоиться, оскалился по-шакальи и выдал очередное нелицеприятное мнение о родителях альфы.       — Наверное, он свое прощение за убийство невинного альфы лежа на спине выторговал? Или на стоя на коленях?       Подавленный гнев вырвался наружу, Сичень сжал руку в кулак и не сдерживая силы ударил СуШэ, роняя его на землю. Одним движением альфа оказался сверху, придавливая незадачливого стражника коленом и осыпая его голову градом частых ударов. Под его кулаком, кожа на лице СуШэ лопалась, наливалась багровыми синяками и истекала кровью, тонким ручьем стекающим на песок.       — Брат! — Позвал Усянь.       Голос — спасательный якорь — выдернул Сиченя на поверхность. Он остановился и поднял голову. Усянь стоял над ним, держа ладони сведенными вместе. Стражники, целившиеся в Сиченя, лежали позади Усяня. У каждого из груди торчало по стреле.       Альфа тряхнул головой и опустил, занесенный для очередного удара, кулак.       — Ванцзи? — Неуверенно предположил Сичень.       — Да, брат, — подтвердил Усянь-Ванцзи и опустил руки. — Усянь узнал, что меня хотели вывести из Ханьши, поэтому пришел ко мне в келью и поменял наши облики. С дядей ушел Усянь, а я остался тут, поджидать тебя.       Все еще не понимая, что происходит, Сичень поднялся. СуШэ остался лежать на земле. Грудь его слабо вздымалась. Выживешь, то в следующий раз не сможешь открыть свой поганый рот, — зло подумал альфа, разжимая огнем горящую руку.       — Почему тебя хотели вывести из замка? Как ты можешь применять силу? Что происходит?       Усянь-Ванцзи нежно порозовел и опустил взгляд.       — Усянь уже давно заменил настоящую печать на фальшивую, чтобы я мог использовать силу за пределами замка, — пояснил омега.       — Почему он это сделал? — Поразился старший брат.       — Потому что мы любим друг друга, — спокойно произнес Ванцзи и гордо поднял голову, взглянув на Сиченя с вызовом.       Новость старшего брата не особо обрадовала. Он с сомнением поднял брови, но спорить не стал, решив оставить вопросы касающиеся личной жизни Ванцзи на потом.       — Что с остальным? Откуда СуШэ…       — Минцзюэ выжил. Его подобрали люди со второго корабля. Он доплыл до Гусу и все рассказал, — перебил Ванцзи. — Как только вы вошли в деревню, вас заметили. Дядя сразу же послал наблюдателей к «Карпу», не сомневаясь, что ты остановишься там.       Сичень нахмурился, припоминая двух стражников внизу улицы. Те казалось не обратили на них никакого внимания.       — Дядя, Минцзюэ, еще несколько стражников — зов, отправились в «Карп» за тобой. Меня дядя взял в качестве рычага давления на тебя. Он хочет дать тебе шанс искупить вину. Если ты убьешь зова, то он помилует меня, — подвел неутешительный итог Ванцзи.       — Проклятье, — прошептал Сичень, схватившись за голову.       Ваньинь был в смертельной опасности. Цижэнь не пощадит никого. А кровожадный Минцзюэ тем более. Сколько Яо сможет выдерживать натиск зов? Его запас силы тоже не безграничный. С учетом того, что он весь день натягивает на таверну скрывающий других зова купол — шансы на его помощь стремились к нулю.       — Ванцзи, — обратился Сичень к брату. — Ты сказал, что Минцзюэ подобрал второй корабль.       — Мгм, — согласился брат.       — На втором корабле был омега. Зова. Такой невысокий, круглое лицо, глаза голубые.       — Яньли, старший сын господина Фэньмяна и господина Юи, — кивнул Ванцзи. — Минцзюэ водит его за собой на цепи.       — И в таверну он пошел с ним? — Уточнил Сичень.       — Да.       Ванцзи коснулся висящего на поясе меча и снял его, протягивая Сиченю.       — Пригодится, — скромно произнес младший брат.       Альфа тихо улыбнулся и забрал протянутое. Ему не пришлось спрашивать Ванцзи — брат сам подошел к лошади, выказав немую решительность. Сичень отметил разительную перемену в младшем с улыбкой. Ванцзи, сам того не зная, напомнил ему папу — стойкого и непоколебимого.       Взобравшись на лошадь, Сичень помог устроится позади себя Ванцзи, и хлестнув коня по бокам, поспешил обратно. По дороге младший брат неожиданно обратился с вопросом:       — Ты, правда, собирался убить зова?       Сичень вжал голову в плечи и наклонился вперед.       — Я не виню тебя, — успокоил Ванцзи. — Знаю, что ты делал и делаешь все, чтобы защитить меня. — Он помолчал, подбирая слова. — Но я рад, что ты этого не сделал. Не хочу видеть, как ты становишься похожим на дядю. Оставайся похожим на отца. Чем больше будет таких, как я, как ты, как Усянь, тем меньше будет семей подобной нашей. И какому-то старшему брату не придется всю жизнь потратить на младшего, постоянно его опекая.       Сичень оценивающе взвесил слова Ванцзи. Брат не был разговорчивым и порой ему с трудом удавалось что-нибудь вытянуть из младшего. Но этот бурный поток мудрых и взрослых предложений, снес альфу с ног.       — Ты веришь, что изменения возможны?       Его вопрос нисколько не удивил Ванцзи. Он плотнее стиснул руки, держась за брата и произнес:       — Ты же изменился, — справедливо отметил омега.       На это альфа, расслабившись, усмехнулся. По большей части его изменения — это заслуга Ваньина. Но он так же понимал, не захоти он этих изменений, Ваньинь мог хоть стену лбом прошибить (с него бы сталось) — Сичень остался бы прежним. Сделав выбор в пользу чувств, альфа вернул давно потерянное душевное равновесие. Обрел дом и спокойствие. Нашел любовь, которой ему так отчаянно не доставало, что он ложно подменил ее ненавистью к зова.       Поэтому он не мог позволить навредить Ваньину, не мог позволить им заставить его вернуться обратно к этой отравляющей ненависти. Ему хотелось еще много раз услышать ворчание Ваньина по утрам. Его ругань на разных диалектах. Его непростительно вульгарно громкий смех. Дать ему смутить себя столько раз, сколько он сможет. Насладиться его поцелуями. Прижать его к себе в пик наивысшего блаженства. И разделить с ним оставшуюся жизнь.       Подумав о зова, Сичень пришпорил коня, припадая к нему ближе. До деревни оставалось совсем немного. Только бы они тебя не тронули, — молился про себя альфа. Он отгонял от себя дурные мысли, упорно лезущие в его голову. Как и старался не представлять истерзанное, подвешенное на цепи тело омеги. Я все еще его чувствую, — напомнил сам себе Сичень. Если бы Ваньина убили, то в его груди уже бы ныла сосущая пустота.       При въезде в деревню, Сичень вынужденно перевел лошадь с бега на рысцу, петляя по узким улочкам. По мере того, как они приближались к таверне, внутри альфы все ярче и ярче разгоралось ядро, непреодолимой силой влекущей к Ваньину.       Они проехали еще одну улицу и Сичень остановил лошадь за поворотом.       — Давай пешком, чтобы они не сразу нас заметили, — предложил он брату.       Ванцзи молча слез с лошади и пристроился за старшим братом. Сичень вытащил из ножен меч Усяня, перехватил в ведущую руку, взвешивая тяжесть оружия, и сжал гладкую рукоять меча, опустив острием вниз. Улица выглядела опустевшей, не считая двух случайных прохожих. У Сиченя неприятно засосало под ложечкой.       — Приготовься! — Твердым голосом приказал брату.       Младший охотно свел ладони между собой и скрючил пальцы. Между его рук заклубился миниатюрный ураган. Теперь Цижэнь пожалеет о том, что дрессировал Ванцзи без продыху, — Сичень осторожно вытянул шею, заглядывая на противоположный конец улицы, где на солнце поблескивала дощечка с золотой рыбешкой, и убедившись, что никто не стоит перед входом, дал знак брату следовать за ним, сам вышел из укрытия.       Наперекор им никто не бросился и никто не спешил нападать на них исподтишка. Сичень напряженно водил взглядом по улице, вслушиваясь в малейший шорох. Ванцзи, поразительно бесшумный, следовал за ним шаг в шаг, точно его ожившая тень. Дойдя до двери, братья замерли и переглянулись. Ванцзи коротко кивнул, и Сичень резко толкнул дверь, вскинув меч.       Их встретил удушливо медный запах, разлившийся по всей таверне. Сичень поднял руку и уткнулся в изгиб локтя, чтобы хоть немного притушить запах крови. Он сделал еще несколько шагов, продвигаясь вперед, и обомлел от ужаса: вся прислуга и те гости, которые не успели скрыться, лежали мертвые за столами и на полу. Кровь стекала с их тел и капала вниз с мелодичным звоном. Сиченя замутило, колени подкосились, и если бы не Ванцзи, вовремя притронувшийся к его плечу, альфа бы потерял связь с реальностью, вновь уплывая воспоминаниями в детство с ожившими трупами родителей.       Он не отнял лицо от локтя и старался дышать через рот мелко и редко. В конце зала у лестницы стоял Минцзюэ живой и невредимый. Рядом с ним Яньли, как и сказал Ванцзи, с обмотанной вокруг шеи удавкой, конец которой покоился в широкой ладони Минцзюэ. С Яньли в Юньмэне Сичень толком не общался, но омега ему симпатизировал своей не конфликтностью и тихим нравом, и видеть безобидно зова на привязи было мерзко.       Усянь, замаскированный под Ванцзи, стоял возле барной стойки, охраняемый отрядом из четырех стражников. Он нервно тянул тонкие губы Ванцзи в улыбку и взволнованный заламывал пальцы, комкая рукава халата. Яо, закованный в кандалы с длинным стержнем между кистей, чтобы не смог свести ладони вместе, замер левее. У зова была разбита губа, на лбу ярко выделялась шишка. Охранял Яо недобро оскалившийся Ян — кровожадный садист из личной армии Цижэня.       Вид Ваньина с руками плотно прижатыми к телу стальными нитями, с кляпом во рту и поставленного на колени, полоснуло по сердцу Сиченя ножом. Зова сидел в центре зала, за ним на стуле сидел Цижэнь. Сухой, с высушенным возрастом лицом, жидкой бородкой и скупым взглядом. Его льдистый взор был устремлен между лопаток Ваньина и не предвещал ничего хорошего.       — Добро пожаловать! — Произнес Цижэнь, наконец, отняв взгляд от спины Ваньина.       Сичень медленно опустил руку от лица и с горящими от гнева глазами посмотрел на дядю.       — Здравствуй, дядя!       Цижэнь наклонил голову, изучающе поглядел на племянника.       — Не надо столько злости, Сичень. Это все, — мужчина поднял руки, разводя их в сторону. — Последствия твоего решения. Их смерть на твоих руках. Не моя вина, что ты не смог довести начатое.       Ваньинь взглянул на Сиченя и слабо мотнул головой, оспаривая слова Цижэня.       — Когда ты ушел после нашего разговора, я подумал, что ты, наконец, вырос, открыл глаза на происходящее в мире и начал действовать решительно, — скрипуче-шелестящим голосом произнес мужчина. — Я был так горд тобой, так рад, что смог поставить тебя на правильный путь, в отличии от твоих родителей.       Ваньинь, пользуясь тем, что Цижэнь не видел его лица, закатил глаза, вкладывая в этот жест свое отношение к словам правителя Гусу.       Цижэнь разочарованно вздохнул, будто Сичень не был взрослым и самостоятельным, а все еще являлся пятилетним ребенком, только что потерявшим родителей.       — Но что я вижу, — его акулий взгляд снова уперся в Ваньина. — Ты предаешь свою страну, плюешь на кодекс чести, как когда-то твой отец, делаешь ошибку, выбирая зова. Еще с вражеской территории, — Цижэнь недовольно покачал головой.       Сичень лихорадочно скользил взглядом по залу, ища лазейки, которые можно было бы использовать себе на пользу, что-нибудь, что могло бы отвлечь стражников и дать Ваньину возможность сбежать. Как назло ничего не приходило на ум, а все союзники были закованы. Оставалась надежда на Ванцзи, но что-то подсказывало Сиченю, что тот не рискнет действовать, пока никто и ничто не будет угрожать жизни Усяня.       — Многие бы меня упрекнули за то, что я собираюсь тебе предложить. Да и я сам бы это не назвал хорошим решением. Но, — Цижэнь поднял руку. — Я тебя вырастил, как своего сына и хочу верить, что у тебя еще есть шанс на исправление.       — Зачем ты это делаешь? — Спросил Сичень, пытаясь потянуть время.       — Что делаю?       — Все эти твои безумные речи о ненависти к зова, — Сичень неопределенно взмахнул рукой. — Полгода, что я провел в Юньмэне показали: зова — хорошие люди. Они живут без ненависти к нам. Им все равно на нас. У них своя жизнь, свои семьи, свои проблемы. В их умах уже давно нет мыслей о войне с гусуланцами.       Ваньинь медленно моргнул, словно бы соглашаясь со словами Сиченя.       — Ты еще слишком юн и неопытен, — с нисхождением ответил Цижэнь, горделиво разводя плечи. Даже в таком возрасте у него была поразительно ровная осанка. — Тебе вскружил голову весенний роман и ты начал видеть мир в светлом и безобидном цвете. Но, мальчик мой, все не так безоблачно, как кажется на первый взгляд. Зова опасны, непредсказуемы, жестоки. В их ладонях сосредоточена власть, которая может быть только у альф.       — С чего ты это взял? Про жестокость? — Перебил Сичень.       Цижэнь неторопливо расправил края халата, подтянул рукава и ответил:       — Твой папа, до того как стал супругом моего брата, убил альфу, потому что тот узнал его секрет. Видишь ли, он думал, что самый умный, раз сумел обмануть экзаменатора инквизиции и избежать службы в Ханьши. Но ведь долг обязаны отдать все, даже твой брат не стал исключением, — Цижэнь рукой указал в сторону фальшивого Ванцзи. — Так чем был лучше твой папа? Мало того, что он избежал службы, он заставил твоего отца взять вину на себя, сказать, что тот убил другого альфу в случайной потасовке. Твой отец занимал высокую должность и его не могли судить столь открыто — это бросило бы тень на репутацию правительства Гусу. Поэтому дело быстро замяли, просто отстранив моего брата от службы.       — А я думаю, что он настолько устал от беззаконной жестокости и неправильного уклада, что ушел с поста сам и выбрал быть счастливым в тихой жизни с папой.       — Речь мальчишки, а не мужчины, — усмехнулся Цижэнь и сердито уставился на племянника, подтверждая свои слова — Сичень для него был ребенком.       С легким ветерком, сорвавшимся с пальцев Ванцзи, по коже альфы пробрался холодок. Цижэнь умолк, видимо сказав все, что считал нужным. Остальные тоже застыли каменными изваяниями, ожидая развязки беседы. Время уплотнилось и потекло с раздражающе тягучей медлительностью.       Ваньинь не сводил с Сиченя глаз, словно бы удерживая альфу от дурного влияния дяди, через взгляд транслируя настоящие чувства, испытанные Сиченем в Юньмэне.       — Что ж, — наконец заговорил Цижэнь. — Я в последний раз предлагаю тебе воспользоваться тем, что у тебя зажато в правой руке и уладить это маленькое недоразумение. После которого мы благополучно вернемся в Ханьши и обсудим твое будущее.       Сичень прикрыл глаза: отчасти он понимал дядю. Он понимал, что после всего, что с ним произошло, сколько потерь ему пришлось понести, сколько страшных решений принять ради спасения народа — невозможно было остаться мягкосердечным. Его обязывала должность и долг. Ответственность сгубила в нем всякую возможность к способности видеть в других не только врага, но и друга. И несмотря на всю его жестокость и непреклонность, он все еще хотел верить, что дядю можно спасти.       Он крутанул меч в руке и спрятал его в ножны.       — Нет!       Ответ Сиченя прозвучал громко и твердо. Цижэнь улыбнулся, точно ожидал такой реакции от племянника и безразлично пожал плечами.       — Жаль, что именно мне приходится давать тебе такой урок: жизнь одного не стоит жизни многих! — Мужчина свел руки вместе, действуя молниеносно, вытащил из рукава халата тонкое стальное жало кинжала и проткнул им Ваньина насквозь.       Кроваво-красный цветок буйно расцвел на белой ткани расползаясь и стекая неровными неестественными краями. Ваньинь даже не вздрогнул, когда лезвие прошло насквозь, лишь покачнулся вперед, стоило Цижэню вытащить кинжал обратно. Лиловые глаза потускнели, кожа на лице натянулась от немого крика, выразившегося в яростном вопле Сиченя.       Альфа невидяще уставился на рану в груди зова. Внутри него распахнулась темная дверь. Он почувствовал холодное дыхание смерти на своем лице и смело поднял голову, встречая старого друга — черную пустоту, обжигающе леденящую территорию. Синим цветом вспыхнули мертвые тела, насыщаясь его жизнью, его силой. Бледность сходила с их лиц, руки и ноги приходили в движения. Сичень свел ладони вместе, вытягиваясь к темноту внутри себя, и развел руки по дуге. Ощущения были, как в ледяном море, из которого они с Ваньином вырвались. Только сейчас ледяная вода текла по его жилам, углубляясь до его сердца, превращая его в обломок черной глыбы.       — Защищайте! — Приказал он мертвецам.       Мертвецы двигались с ужасающей быстротой, несвойственной живым телам. Волосы их развивались и вились, как змеи. Глаза зияли чернотой. Сичень почувствовал прилив тошноты, но вид раненого Ваньина помог ему совладать с собой. Он кинулся к нему, пока мертвецы-марионетки несокрушимой армией облепили стражников, Минцзюэ и Цижэня. Те пытались отмахиваться от них — все было без толку. Разве можно убить, что уже мертво?       Сичень бережно обнял Ваньина за плечи и заглянул в его обескровленное лицо с упавшим в пятки сердцем. Глаза зова были мутными, остекленевшими, как у рыбы, выброшенной на берег, доживающей свои последние мгновения.       — Сичень, давай на улицу! — Скомандовал Яо, освободившись от надзора Яна.       Альфа, смутно соображая в этом безумном потоке действий и тел, подхватил Ваньина на руки и поднял с пола, аккуратно прижимая к себе. Липовый Ванцзи помог Яньли сбросить с шеи цепь и за руку поволок к двери, где его уже поджидал Усянь-Ванцзи. Он придержал дверь для брата и Яо и вышел из таверны последним.       — Снимите с меня их! — Скомандовал Яо, поднимая скованные руки вверх.       Усянь-Ванцзи-Усянь — Сичень уже не разбирался, весь сосредоточенный на закрывающем глаза Ваньине — снял с пояса отмычку и поспешил к омеге на выручку. Как только кандалы брякнулись на землю, Яо свел ладони вместе, концентрируя между ними силу, сжал пальцы в кулак и поднял руки над головой.       — Это ненадолго отпугнет людей, — прокомментировал зова.       Сичень ничего не ответил, опускаясь на землю. Жизнь Ваньина стремительно утекала из тела, повергая альфу в пучину отчаянья.       — Ваньинь, пожалуйста, — всхлипнул Сичень, касаясь его лба губами.       Рядом с Сиченем опустился дрожащий Яньли. Старший брат Ваньина выглядел белее традиционных одежд гусуланцев. Губы омеги мелко тряслись, по щекам стекал град слез. Он наклонился вперед, осторожно, словно бы любое прикосновение могло ускорить смерть, коснулся пальцев зова и сгорбил плечи под гнетом страха.       Прерывистое дыхание Ваньина становилось все тише и тише. Веки омеги плавно закрылись — перед смертью каждый горделивый человек сдается. Сичень снова всхлипнул, роняя на щеку Ваньина слезу, скатившуюся вниз, будто бы сам омега плакал.       — Сичень, — настороженно позвал Усянь.       — Не сейчас, — огрызнулся альфа.       Но Усянь не отстал. Он согнул ноги, присаживаясь рядом, и быстро заговорил.       — Я могу изменять тела. С внутренностями, конечно, никогда не работал, но внешние органы, как ты видишь я меняю отлично, — похвастался зов. — Давай попробуем!       Альфа вскинул голову, готовый ухватиться за любую соломинку.       — Что нужно делать?       — Тебе — положить раненого на землю и не мешать мне, — ответил Усянь.       Сичень выполнил указания, бережно уложил Ваньина на землю, но остался рядом, не в силах отдалиться от зова.       — Ладно, — хлопнул Усянь в ладоши и потер их между собой. Он прошелся взглядом по телу омеги, сосредотачиваясь на своем ядре, закрыл глаза и переплел между собой пальцы.       Глаза за веками заходили из стороны в сторону, словно Усянь что-то искал.       — Ну же, давай, упрямец, подскажи, — шепотом взвыл зов.       Сичень почувствовал на кончике языка металлический привкус и испуганно вздрогнул — точно такой же вкус он ощутил во дворце, когда на Ваньина напал фамильяр его папы.       Усянь сделал глубокий вдох, сводя ладони вместе и выпрямляя пальцы, будто бы молился, и нахмурился. Держала ладони плотно прижатыми друг к другу, зов постепенно начал отводить пальцы. Сичень пригляделся, заметив тонкие поблескивающие нити между подушечек пальцев и прикусил губу, чтобы не потревожить Усяня лишними звуками — между рук зов держал пульс Ваньина.       Руки альфы напряженно дрожали от кропотливой работы. Он, действительно, мастерски мог перекроить лица, потому что видел с чем работал. А здесь ему приходилось работать вслепую, ориентируясь лишь на жизненную линию Ваньина. На лбу и над верхней губой у Усяня выступила испарина. Глаза оставались закрытыми. Дыхание стало частым и тяжелым, как бывает после физических упражнений.       — Иди сюда! — Прорычал Усянь, обращаясь к кому-то невидимому, и слегка отвел ладони.       Внезапно тело Ваньина изогнулось дугой. Громко клацнула челюсть. И омега открыл глаза. Усянь устало улыбнулся и опустил руки, неуклюже осев на попу, — к нему тут же подоспел Ванцзи, обхватывая за плечи и поддерживая.       — Хвала святому Хуа Чэну! — Воскликнул Яньли.       — Хвала мне! — Беззлобно фыркнул Усянь.       Ваньинь потерянно посмотрел на склонившихся над ним брата и Сиченя. Его мертвенно-бледное лицо постепенно набирало цвет, возвращая легкий румянец на щеки, а глазам игривый блеск.       — Ваньинь! — Жалобно позвал альфа.       Омега моргнул несколько раз и хитро улыбнулся.       — Ты же больше не хотел меня видеть связанным, — зова с намеком подвигал плечами, пытаясь освободиться из пут.       Сичень рассмеялся сквозь слезы и принялся отвязывать гибкую веревку.       — Идите в порт, — заговорил Яо. Выглядел зова изрядно уставшим. Его шатало из стороны в сторону. Разорванное в нескольких местах ханьфу сделало его вид жалким и беззащитным. — Ты знаешь к какой шхуне вам надо, — обратился омега к Усяню. — Цин и Нин уже готовы к отплытию.       — А как же ты? — Обеспокоенно встрепенулся Усянь.       Яо со скромной улыбкой покачал головой.       — Я остаюсь. В Гусу еще много зова, которые нуждаются в моей помощи.       — Но теперь тебя знают, — протестующе воскликнул Усянь.       — Думаешь, ты единственный портной в Гусу? — Хмыкнул Яо.       — Я только человека с того света вернул, — самодовольно улыбнулся зов. — Я лучший портной в Гусу!       — Ты серьезно решил остаться здесь, после того, что произошло? — Недоверчиво спросил Сичень, прижимая к себе Ваньина, освобожденного от веревок.       — Да, — спокойно ответил Яо. — Как раз из-за того, что произошло, я и хочу остаться. Они перебили всех моих работников, напугали моих гостей. Больше я не намерен терпеть такое отношение. — Глаза омеги сверкнули недобрым блеском. — А вам следует поторопиться. Морок, натянутый мной, вот-вот распадется. А мне еще нужны силы, чтобы добраться до своего укрытия. — Он болезненно поморщился и сощурил глаза. — Если повезет, то встретимся в мирное время.       — Обязательно встретимся, — запальчиво произнес Усянь.       Яо улыбнулся ему с теплом и добротой и перевел взгляд на Сиченя.       — Я рад, что ты остался самим собой. Береги это!       Ваньинь, прижатый к груди альфы, положил руку на сторону сердца и кивнул Яо, выражая свою признательность. В таверне, когда ворвались люди Цижэня, Яо проявил храбрость и стойкость, борясь до последнего и отказался выдать куда отправился Сичень. То дурное предчувствие было обыкновенной ревностью, к огромному стыду Ваньина.       — А теперь, — с некой напыщенностью произнес Яо. — Убирайтесь вон! И чтобы духу вашего в Гусу не было! — Омега махнул на них руками отгоняя, как мух.       Усянь улыбнулся ему на прощание широкой улыбкой и отвернулся. Ванцзи последовал за ним. Ваньинь мягко высвободился из-под руки Сиченя и оглянулся на Яньли — брат согласно кивнул и втроем они последовали за уходящим Усянем.

***

      Морской воздух сдул тонкие пряди с лица Ваньина. Омега сощурился и поднял лицо, наслаждаясь теплыми лучами солнца, по которому так истосковался в мрачном и холодном Гусу. Облюбовав укромное местечко на корме корабля, зова проводил здесь большую часть дня, наблюдая подъем солнца и, потрясающие воображения, закаты. Иногда к нему присоединялся Сичень и тогда закат становился еще краше. Изредка подскакивал энергичный и охочий до разговоров Усянь. Но не способный усидеть на одном месте, он возвращался к Ванцзи, занятому тем, что поддувал паруса под руководством Цин — крепкой и хмурой омеги.       Через несколько дней плавания к Ваньину поднялся Яньли. Он теребил пояс от ханьфу, одолженного у Цин и долго не решался заговорить. Брат его не торопил, давая собраться с духом — разговор предстоял не из легких.       — Ты не вернешься домой, — не вопрос, а утверждение.       — Нет, — подтвердил Ваньинь.       Родители предпочли его видеть мертвым, чем живым. И даже если бы он вернулся обратно в Юньмэн, все могло закончиться не в их пользу с Сиченем. Скорее всего, папа бы выдал его замуж за первого удачного на его взгляд альфу, а с Сиченем разобрался бы отец.       — Я буду скучать по родителям, — с грустью признался Яньли.       Какими бы ужасными они не были и в какой бы строгости не держали своих детей, они оставались родителями, и сердце Яньли неприятно ныло при мысли, что он больше никогда не увидит ни папу, ни отца.       — Я тоже, — выдохнул Ваньинь и протянул ладонь, чтобы накрыть руку брата.       Яньли поднял голову и взглянул на брата своими нежно-васильковыми глазами.       — Но мы справимся, так ведь?       Ваньинь улыбнулся ему и чуть сжал пальцы.       — Конечно! Даже не сомневайся. Куда бы нас не занесло, мы выстоим везде.       Кивнув в знак признательности, Яньли помедлил, а потом признался еще в одной вещи:       — Я поговорил с Цин — он сможет высадить меня вблизи Ланьлина. Я намерен отыскать Цзысюаня и быть с ним.       — Это хорошее решение.       — Да, но, — Яньли нервно облизал губы. — Ты не хотел бы поехать со мной?       Не торопясь с ответом, Ваньинь отвернулся, рассматривая качающиеся за бортом волны с лениво перекатывающимися пенными барашками. Он понимал, что брат не хочет терять последнее, что осталось от семьи, да и сам омега страшился этого. Возможно, они проводят свои последние совместные дни. А, возможно, они найдут выход, чтобы поддерживать связь на расстоянии. И во второй вариант Ваньину верилось охотнее.       — Мы рассматривали с Сиченем этот вариант, но оба сошлись во мнении, что лучше всего будет поселиться на нейтральной территории, не относящейся ни к одному из государств.       Яньли, до последнего лелеявший надежду, грустно улыбнулся.       — Ты так рано повзрослел, — пожаловался брат, в голосе стояли слезы. — Когда-то ты боялся грозы за окном и приходил спать в мою комнату, — усмехнулся Яньли. — А теперь строишь совместную жизнь с любимым человеком, — брат всхлипнул и прижал ладонь ко рту.       Ваньинь разжал руку и потянулся к брату, чтобы обнять его. Яньли потянулся в ответ, стискивая младшего брата и утыкаясь лицом в его плечо. Сколько они просидели так, сжимая друг друга в объятиях, никто не помнил. Но когда братья опустил руки, на душе у обоих стояла светлая печаль и своеобразное облегчение.       Яньли обернулся, услышав мысли приближающегося к ним Сиченя, и хитро шепнул брату:       — Ты же в курсе — он влюбился в тебя с первого взгляда!       Ваньинь улыбнулся, скромно опустив взгляд. Брат встал, освобождая место Сиченю и отправился вниз.       — О чем говорили? — Невинно поинтересовался альфа, устраиваясь подле зова.       — О том, что ты влюбился в меня с первого взгляда, — подразнил Ваньинь, ныряя под руку Сиченя.       Альфа усмехнулся и укромно поцеловал омегу в щеку.       — Да, это так, — подтвердил он слова Яньли.       — М, — сонно протянул Ваньинь, устраиваясь на груди Сиченя и планируя прикорнуть на несколько минут.       Ярко-желтое солнце уже окрасилось в первые оранжевые тона и постепенно опускалось на воду, отражаясь неровными бликами от воды. Мерный плеск волн действовал на Ваньина успокаивающе, погружая его в сонное оцепенение. В руках Сиченя было тепло и уютно, а смешанный после ответной метки запах дарил бесконечное чувство защищенности. Омега зевнул и прикрыл глаза.       Что их ждало впереди Ваньинь не знал. Но был уверен, что это будет прекрасное приключение длинною в жизнь.

Несколько лет спустя

      С того места на возвышении, куда пристроился стрелок, хорошо просматривался весь двор и дом. Мужчина оттянул тетиву, накладывая стрелу и поднял лук, приготовившись пустить точно в цель. Он замедлил дыхание, чтобы стрелять четко между ударами сердца — тогда рука его будет тверда, а жертва повержена.       Несколько мгновений спустя из дома показался Сичень: он нес на руках трехгодовалого ребенка и о чем-то с ним говорил. Малыш улыбался, размахивая руками. Стоило отцу отпустить его на землю, ребенок неуклюже засеменил по двору за черно-белой собакой-фамильяром, радостно крича. Сичень с улыбкой понаблюдал за ребенком и обернулся на вышедшего к ним Ваньина. На руках омеги был еще один ребенок, совсем кроха.       Омега приблизился к мужу, осторожно передавая сверток, и негромко рассмеялся, когда Сичень прикоснулся к нему нежным коротким поцелуем. От этой семейной идиллии у стрелка свело желудок. Он поудобнее перехватил стрелу, вновь прицеливаясь, как омега встал боком и стало заметно, что он носит третьего ребенка.       Мужчина выдохнул и опустил руки, направляя лук вниз. Стрела с легкостью вонзилась в мягкую землю, увязнув глубоко острым кончиком. Повесив лук за спину и набросив капюшон на голову, стрелок скрылся с места.       Когда Сичень поднял голову, чтобы посмотреть на горизонт, на высоком пригорке уже никого не было.