Автобус сна

      Марине, вообще-то, всегда нравилась её спокойная, однотипная и неторопливая жизнь. Девушка знала, что завтрашний день будет таким же, как и вчерашний — спокойным, и что ей не надо ни о чём беспокоиться, пока ей пятнадцать.       А может быть, она просто умело врала самой себе, боясь потерять душевный покой?       У неё были заботливые и любящие родители, задористая и всегда жизнерадостно-весёлая старшая сестра и, наконец-то, любимая такса по имени Ляля, которая с Мариной со времён начальной школы — родители подарили на день рождения.       У нее всё было хорошо в жизни: семья, любимый 0питомец, отсутствие финансовых проблем, но кое-что все же терзало отсутствие друзей.       Терзало тайно, сидя где-то в глубинах сердца, среди всякого хлама и мусора, умело прячась и маскируясь, но при этом всё время пуская коготки печали и некой пустоты, скребя и царапая всё изнутри, медленно, но верно изводя.       Умело изводя.       Не то, что бы ей было скучно со своей семьей и Лялей, но друг — это же совсем другое.        Другу ты можешь рассказать то, что побоишься рассказать родителям или постесняешься сестре. Друг словно пустой колодец, в который ты можешь кричать всякую чушь, не боясь что услышишь что-то негативное, и получая в ответку только своё эхо.       Ей бы и вправду хотелось найти себе друга, но она сама этого не понимала.       Или же правильнее будет сказать, не хотела понимать?       Боялась, что не срастётся? У нее был неприятный опыт дружбы в начальном классе, и она инстинктивно не хотела наступать на одни и те же грабли. Она боялась, что ей сделают больно. Поэтому и прятала все глубоко внутри. Или позволяла этому чувству самому затаиться далеко-далеко, так, чтобы даже она не нашла?       Не важно, ведь уж лучше так, чем снова переживать по новой то, что уже случались когда-то. Марина боялась этого.       Но в то роковое лето что-то в ней щёлкнуло. Листая групповой чат класса, она с завистью читала их сообщения пропитанные весельем и братством, которыми веяло даже через экран мобильника. Словно дразня.       Она ведь в классе всегда была неприметной, учась на четвёрки-тройки, и на перемене читая книги классической литературы или слушая музыку — но не тусуясь с одноклассниками. Она их никогда не подпускала слишком близко, словно дикий кот, который даёт к себе приближаться, но уж точно не погладиться.       И несмотря на это, одноклассники пригласили на встречу и ее: они запланировали на вторник собраться все вместе на аттракционе «Жираф» — включая даже классную руководительницу Наталью Людмиловну, которая большинству из них и вправду стала как вторая мама или друг.       Варвара:       Марина, киснешь всё время одна, не хочешь с нами пойти? Гарантирую, что будет весело. Не разочаруешься! Айда! (づ￣ ³￣)づ       Марина словно зачарованная перечитывала это сообщение, ощущая нарастающее смятение и растерянность.       А когда подключились и остальные ребята приглашать, дыхание словно прихватило. Она по дурацки-счастливо улыбалась, смотря на экран телефона и целую минуту дрожащими пальцами печатая: «Что-ж, а почему бы и нет? Думаю, развеяться не помешает».

Развеяться — мягко сказано.

Она целых два дня думала лишь о предстоящей встрече, представляя как всё пройдет. Она и в самом деле хотела с ними подружиться, при этом ведя себя нелюдимо. Но несмотря ни на что, они решили ее пригласить! Неужели подарок от Бога? Ляля же почему-то те два дня без конца тявкала на входную дверь. Или же выла, сидя на подоконнике в комнате Марины, нервно смотря на небо и проезжающие машины своими огромными, подобно бусинам, чёрными глазами. Вторник настал головокружительно быстро. Марина встала ни свет ни заря вместе с Лялей, которая отчаянно пыталась не дать выйти хозяйке из комнаты, по какой бы причине это не было сделано: Помыть зубы? — Нет! Позавтракать? — Нет! Помочь маме на кухне? — Нет! Проводить папу на работу? – Нет! Марина злилась, каждый раз отчитывая Лялю за это, искренне не понимая причину такого поведения своего любимого питомца. Может, живот прихватило?

О, нет-нет-нет, дело тут вовсе не в животе, дорогая Марина.

      Она долго красовалась перед зеркалом, тщательно расчесываясь и примеряя одежду, которая имелась в не очень-то и богатом гардеробе – словно собираясь на свидание. Но даже так, волновалась она не меньше тех девушек, у которых были запланированные прогулки с их парнями.       И вот, она была готова. Словно воин, который полностью и тщательно собрался на войну. Но вместо брони – жёлтое, лёгкое летнее платьице; вместо шлема – солнцезащитные очки, которые она нацепила на голову; вместо оружия – сумка с разными мелочами; вместо боевого коня – такса.       Лялю она решила взять с собой. Они с ней уже родные души, и Марине было жутко некомфортно без своей подруги, которая не имела возможности говорить по-русски, а лишь лаять по-собачьи. Ляля уже давно стала членом семьи для Марины.       — Мама, я пошла, хорошо? — Марина смущённо улыбалась, прерывая маму от чтения какой-то заумной статьи в телефоне. — Ты говорила, что можно.       — Конечно, иди. — тёплая улыбка успокоила немного Марину. — Но, пожалуйста, не задерживайся, ладно? В последнее время часто люди пропадают.       — Конечно, мама!       Быстрый поцелуй в щёку, и Марина вышла из квартиры, хлопнув дверью. Ляля буквально плелась позади, не разделяя энтузиазма хозяйки. И Марине пришлось взять её на руки.       Время – 10:20. В 10:50 они договорились собраться у входа в парк – прямо около величественно-большой статуи жирафа. Марине думалось, что она успеет.

Нет.

      Почему-то внутри что-то скребло. Настырно и упрямо, надоедливо и безустанно, словно пытаясь о чём-то предупредить. Это было отнюдь не волнение от предстоящей встречи с одноклассниками. Нет. Это было что-то другое, словно пытающееся предупредить о чём-то опасном.        Инстинкт самосохранения?        Интуиция?       Что это?       И оно усилилось, когда она села в нужный ей автобус, стоило тому остановиться у остановки и вежливо, приглашающе раскрыть перед ней свои шаткие и старенькие дверца.       Ляля испуганно и жалостливо скулила, словно моля о чём-то. Словно упрашивая о чем-то. Но ведь Марина не понимала языка, на котором говорят собаки. Она знала только русский, и немного английский вперемешку с немецким.       И намотав покрепче поводок на руку, Марина уснула. Пристроив на коленях Лялю, крепко обнимая и прижимаясь щекой к тёплому стеклу, она ощущала, как веки наливались свинцом, медленно слипаясь. Будто чья-то невидимая рука их прикрывала, шепча нежно на ушко какую-то песню, одурманивая и тонкими нитями вытягивая из затылка сознание.       Голова была тяжёлая. Тело было тяжёлым. Всё было тяжёлым. Марине тогда на задворках сознания подумалось: «Я, наверное, в обморок падаю. Перегрелась... Но так хорошо, приятно... Хочется спать.»       А дальше пустота, такая не пугающая, а дружелюбная, что Марина не испугалась: наоборот, так же добродушно раскрыла свои руки для объятий, как это сделало Оно.