Всё будет так, как должно быть

ЙООНАС — Ну все, пока, увидимся в следующем году. Вместо ответа Олли быстро сделал шаг на встречу, вытащив из карманов руки, будто бы хотел обнять, но растерянно опустил глаза и осекся. Адресованная мне улыбка, тронувшая сердце неприятным уколом, растворилась в тени, до которой не добрался свет фонаря. Он вспомнил, что больше не имеет на это права. Как и на многое другое. Казалось, Матела сейчас заплачет, спрятав раскрасневшееся то ли от мороза, то ли от волнения лицо в намотанный поверх пальто шарф. Но он справился с собой: одной рукой неловко помахал на прощание, а второй одернул лямку рюкзака. И неважно, что мы стояли в тридцати сантиметрах друг от друга. Неважно, что я готов был душу продать за одно прикосновение замерзшей ладони к моей небритой щеке. Неважно, что всю дорогу до Оулу он будет проклинать себя за трусость. Так надо. Правда я пока не смог ответить на вопрос "кому?". — Да, родителям привет. Олли развернулся и чуть ли не побежал к вагону, он хотел оказаться как можно дальше от меня, уехать не за 700 км на север, а на другую планету, лишь бы не видеть, не слышать и не чувствовать. Не чувствовать, что он больше не мой. Не знать, что кто-то другой занимает его место в постели. Кто-то другая. В последнее время стало слишком больно, хотя я был уверен, что уже отпустило. Прошло около четырёх или пяти месяцев с момента как мы с Алисой решили попробовать быть парой. Летние фестивали отгремели, а осенний тур был в самом разгаре, когда я вдруг понял, что потерял гораздо больше, чем приобрёл. Олли не давал себя касаться: каждый раз когда на очередном мит-н-грит я закидывал на него руку, он вежливо улыбался, но на следующую встречу вставал рядом с Алекси или Нико, лишая меня возможности хотя бы так ощутить немного тепла, вдохнуть до судорог родной парфюм от Шанель. Он даже с Хоккой начал снимать тиктоки! Проводить время с кем угодно, кроме меня, избегая и загоняя битое стекло по венам всё ближе к сердцу. Когда я нагло подошёл к нему сзади раздетый, якобы для съёмки общей сторис в зеркало, то потом не смог даже посмотреть получившееся видео — абсолютно беспристрастное лицо и ни одной эмоции, чистый лист. Утром я подловил сонного и всё ещё пьяного Олли на палубе парома, чтобы выложить в инстаграм, но от его взгляда захотелось выброситься за борт. Снисходительная дежурная полу улыбка и опухшие от слез глаза цвета воды в проливе. Даже в этот момент он был восхитителен. Я вытащил его погулять по одному из городов и сразу же пожалел, потому что Матела был чернее тучи, всем недоволен и хотел вернуться в отель каждые пять минут. Единственное, что мне удалось за тот тур — сняться с ним рядом в тиктоке, положив голову на плечо и еле борясь с искушением уткнуться носом в родинку на шее. И на этом всё, больше он к себе не подпускал. Нет, не грубил, просто натянуто улыбался и смотрел как на ничтожество. Как на нечто недостойное находиться рядом с ним, дышать одним воздухом или видеть одну и ту же красоту вокруг. Города за окном менялись, а его выражение лица — нет. Взгляд побитой собаки за секунду менялся на взгляд, испепеляющий на месте. Его штормило от сожаления до ненависти, от желания плюнуть на всё и снова быть рядом до желания свернуть мне шею в приступе ярости. Лучше бы убил, честно, я бы меньше страдал и не мучился от тысячи вопросов в голове каждый день, на которые мы ответили друг другу давным давно. Но не договорили. Когда я сообщил Йоэлю, что грядущий день рождения придётся отмечать порознь впервые за много лет... Его реакция была предсказуема, но я готов был встать на колени, лишь бы он не рассказывал Олли. Естественно Матела услышал и оставшиеся дни превратились в ад, потому что наблюдать разочарование в глазах самых близких и любимых — невыносимо. Я изо всех сил пытался отвлечься, я улетел с Алисой куда подальше, я искренне радовался нашему отдыху как мог. Но по ночам просыпался и смотрел в темноту, желая, чтобы на её месте был Олли. Даже загадал его, когда задувал свечу на праздничном чизкейке. Глупо, очень глупо и по детски, но я не сумел остановить свой заражённый больной любовью мозг. Всегда он, только он один. Покинув вокзал, я решил прогуляться, несмотря на снегопад и не самую подходящую для этого одежду. Мне нужно было выдохнуть, уложить на место чувства, которые буквально разрывали изнутри тело; эмоции, скопившиеся слезами в уголках глаз. Никогда в жизни так сильно не хотелось закатить истерику — с рыданиями, соплями, неразборчивыми криками и необъяснимыми поступками. В какой момент мы решили, что расстаться — единственный выход? Наверное, давно, просто не озвучивали вслух, боясь спугнуть или быть непонятыми. В последние годы жизнь круто изменилась и если первое время мы не стесняясь демонстрировали свою нежную привязанность, то чем популярнее становилась группа, тем меньше оставалось тепла и нежности в наших с Олли отношениях. Постоянная усталость, постоянное внимание отовсюду, множество проблем — и мы остыли. Мы перестали видеть совместное будущее также ясно, как это было раньше, точнее оно просто стало невозможным. Нас всегда считали гармоничной парой, идеально дополняющими друг друга людьми, но всё оказалось совсем не так. Разница в темпераменте, в готовности открываться миру, да банально разница планах на жизнь, которую мы всегда могли отодвинуть подальше, сейчас вылилась в повод для упрёков и скандалов. И когда я увлёкся молодой красивой блондинкой, скорее даже назло, чем серьёзно, то Матела предложил закончить. Самое ужасное, что я поддержал его из мести, а не потому что действительно хотел расстаться. Хватило бы нам сил преодолеть разногласия? Думаю, да, мы могли бы справиться, но я решил сжульничать и выбрал лёгкий путь, в результате приведший к очень тяжёлым последствиям для нас обоих. Но надо отдать должное — мы сделали всё возможное и невозможное, чтобы не пострадала группа и остальные парни. Тот неприятный разговор я запомнил на всю жизнь, потому что пришлось призвать на помощь всё свое самообладание. Не дать прорваться слезам, не дать дрогнуть голосу, продолжать улыбаться, а не схватить Олли за руку и не признаться, что я дебил. И не вернуть всё обратно. Не курить одну за одной и не напиваться хотя бы в ближайшие пару вечеров, иначе бы все и всё поняли. Кажется тогда я и зачерствел. Резко перестали получаться селфи, лицо казалось уставшим, а взгляд... В глазах появилась несвойственная раньше тоска, которую невозможно было скрыть макияжем или фильтрами, только чёрными очками. Мир выцвел, сгорел, цвета смазались, эмоции притупились и всё вокруг стало пластиковым, ненастоящим, не вызывающим реакции. Я начал рычать на родных и близких, неосознанно и неспециально, наоборот, не замечая за собой агрессии. Пришлось вытерпеть пару-тройку душеспасительных бесед от Нико, неловкие попытки в дружбу от Алекси и полнейшее равнодушие со стороны Йоэля. Он не просто обиделся за день рождения, он ещё и объединился с Олли против меня. Я старался не реагировать, но их совместные сторис и тиктоки нравились фанатам, нравились им самим. Матела улыбался — не натянуто, а вполне искренне, как будто оттаял после нашего решения разъехаться и прожить каждому свою жизнь. Глядя на это, я даже не пытался мешать, просто ждал когда все успокоятся и я смогу собрать остатки своего сердца по кускам. Не смог. В окнах квартиры горел свет, значит, Алиса уже дома. Впервые за всё время я почувствовал отвращение. Ну почему на кухне сейчас готовит ужин она, а не он?! Почему он уехал? Я же видел, да я кожей ощущал его эмоции, без труда считывал его мысли по выражению лица. Научился за столько лет вместе. Все эти неловкие, скомканные движения говорили гораздо больше и громче сказанных когда-то в сердцах слов. Обнять, вдохнуть, сжать как можно крепче и никогда, никогда не отпускать. Никогда не давать поводов для сомнений или ревности, никогда не подводить и не обманывать. Любить до конца жизни и изо всех оставшихся сил. Наплевать на карьеру, наплевать на других людей, всю жизнь перевернуть ради него. Я даже не заметил как по щекам градом покатились слезы, смешиваясь со снежинками и неприятно покалывая лицо, пока не пришёл в себя, открыв в телефоне диалог с Олли. Мне нечего ему сказать, точнее, нечего предложить, а ему и отвечать не надо. Глупо получилось. Через две сигареты и поход в магазин я наконец-то смог собраться и направиться домой. Скажу, что аллергия замучила, поэтому я такой заплаканный. Всем же известно, что у меня есть некоторые проблемы со здоровьем, вряд ли Алиса придаст этому слишком большое значение и начнёт задавать вопросы. Она живёт свою идеальную жизнь в то время как я окончательно осознал, что моя жизнь разбилась вдребезги. И восстановлению не подлежит. ОЛЛИ — Зелёный чай, пожалуйста. Я сам не узнал свой голос, изменившийся под воздействием невысказанных слов и проглоченных слез, задушенных чувств и придавленных тяжёлой бетонной плитой разума эмоций. Раньше было проще — быть закрытым, неохотно пускать в свою жизнь, не реагировать ни на что и любить только музыку. Всё изменилось, когда Йоонас решил признаться. В тот день я потерял точку опоры, но нашёл нечто гораздо большее. Вселенную в лице одного человека; сжатую до размеров обычного парня галактику, вмещавшую в себя слишком много. Временами я не успевал за ним и это серьёзно раздражало: он представлял собой хаос и ураган, никогда не останавливался, двигался вперёд и не унывал, несмотря ни на что. Я же привык быть более обстоятельным, возможно слишком въедливым: мне нужно подумать, всё взвесить прежде чем принять решение или начать действовать. Он с удовольствием заводил новые знакомства и в любой, даже самой тухлой компании через пять минут перетягивал на себя внимание. Я предпочитал сидеть в углу или держаться возле стены, не вступая ни с кем в контакт. Мы были разными, но в то же время подходили друг другу идеально. Йоонас не заставлял, а я не удерживал. Понимание и принятие стали основой наших отношений и в этом, наверное, был секрет. Я мог сутками ходить по квартире и мурлыкать себе под нос мелодию пока не понимал, что вот теперь можно брать в руки гитару и пытаться наиграть её. Порко же всегда хватался в первую очередь за инструмент, а если что-то не получалось, то расстраивался и с каким-то мазохизмом сидел до тех пор, пока не разбивал пальцы в кровь. Глупый. Или нет? Или его эмоциональность и растопила моё сердце? А мой холодный разум дал ему возможность резко повзрослеть и взять на себя ответственность за наши жизни? Не знаю, я запутался ещё несколько лет назад. — Молодой человек! — девушка тронула меня за плечо, чтобы вернуть из грустных воспоминаний и передать обжигающе горячий стакан. — Простите, спасибо, — от смущения я покраснел до кончиков ушей. Опять пропал где-то внутри собственной головы, ушёл так глубоко, что вернуться будет сложно. За окном постоянно менялись пейзажи — леса, поля, крупные и мелкие города; километры, разделявшие меня и Йоонаса. Если бы только можно было его обнять… И что бы тогда изменилось? В сущности ничего, это не спасло бы нас от страданий, сделав лишь больнее. Отношения не вернуть. Когда-то мы приняли взвешенное осознанное решение быть вместе, а теперь наоборот — в здравом уме и твёрдой памяти разошлись, чтобы не скатиться во взаимные упрёки, скандалы и не причинить друг другу слишком много боли. Без неё никак, но ущерб минимизирован как в целом для группы, так и для каждого из нас. Да, я не мог справиться с собой и хотя бы находиться в одной комнате с этой Алисой, не говоря уже о каком-то взаимодействии. Всегда выходил стоило ей только переступить порог гримерки. Мой взгляд всегда был полон отвращения и презрения, ведь она была лишь пластырем для душевной раны, перевалочным пунктом. Не знаю что наговорил Йоонас, но благо с её стороны тоже не было попыток сблизиться или начать общаться. Чувства вины в глазах тоже не было, значит, она не в курсе. Хотя какая вина? Не с неё начался самый тяжёлый период в моей жизни. С него. Глядя в окно я вспоминал сколько же мы исколесили на тур-автобусе: уже давно потерял счёт городам и странам, засыпая и просыпаясь просто потому, что так надо. Это неотъемлемая часть работы музыканта, не самая приятная, но и не самая паршивая. Особенно когда рядом любимый человек — держит за руку, гладит по кудрям, заботится и помогает при болезни. Переживает. Бегает за кофе на заправки и приносит еду, если просыпается раньше. Поправляет одеяло, достаёт плед, если видит, что меня колотит от холода. Я же со своей стороны слежу за его питанием, вытаскиваю на занятия йогой, контролирую количество выпитого и не даю впасть в уныние. Или он мне. И просто даю. От воспоминаний о нашем сексе становилось жарко, кажется ещё немного и я мог сгореть на месте, настолько это распаляло. Да, было слишком хорошо, всегда — от первого до последнего раза. Даже когда мы оба с ног валились от усталости, всё равно находили в себе силы подарить друг другу полчаса любви и нежности. Если уж совсем нет, то утром наверстывали упущенное как взбесившиеся, как ненасытные подростки, которыми мы когда-то и начинали этот путь. Он был яркий, тернистый, со взлётами и падениями, с планами и мечтами, с острым желанием разделить его на двоих. В какой момент чувства пошли под откос? Я так и не нашёл для себя отправную точку, словно само собой так вышло. Да и могло ли сложиться иначе? Наверное, но что уж теперь. Теперь у него другая квартира и другой сожитель, сожительница. Недавно они завели собаку. Ни в чем не повинное создание, которому от злости хотелось свернуть шею или пнуть как футбольный мяч куда подальше. Я понимал, что таким образом злился не на животное, а на человека. Но легче не становилось. За всё время мы с Порко даже цветок не вырастили, не говоря уже о большем. А тут иначе, по-другому. Как будто серьёзно и на всю оставшуюся жизнь. Я думал, что смогу поспать в дороге, но в итоге не сомкнул глаз, прокрутив в голове тысячи мыслей. Интересно, заметил ли Йоонас как я дернулся по привычке, не сумев подавить желание обнять его? Заметил, конечно, он знал каждое моё движение брови и выражение лица, читал словно открытую книгу. Как часто он проклинал меня за тот разговор, когда я предложил расстаться? Явно не чаще меня самого. Первое время не покидала уверенность, что это временный перерыв, что он наиграется в гетеро любовь и вернётся назад. Но я ошибался. От злости, от постепенного понимания ситуации ничего не оставалось как стать мудаком. Я отталкивал его, не позволял касаться, потому что боялся боли, избегал её всеми силами, не понимая — будет лишь хуже, будет гораздо страшнее, когда время придёт и чувства собьют меня с ног. Наивный идиот. Впервые за всю жизнь я подумывал о суициде. Не то, чтобы серьёзно, но тем не менее. Как один из вариантов решения. Оказалось, жизнь без Йоонаса есть. На редкость паршивая, но есть, только вот жить я её не хотел. Родители встретили с воодушевлением и тёплые семейные вечера отвлекли от грустных мыслей, от самокопания и жалости. На время я снова стал ребёнком, подростком, которым был до встречи с Порко, до начала нашей дружбы, перепахавшей меня как человека. Или сформировавшей меня как личность? И то, и другое. Я был ему благодарен за всё, мог часами рассказывать чему он меня научил и как много знаний и опыта вложил в голову. Мама заметила мое плохо скрываемое уныние, но не стала спрашивать, чтобы не усугублять. Отец просто сказал: «Олли, всё пройдёт, даже если сейчас мир кажется тебе бесцветным – это не так». А сестра старалась окружить безусловной любовью и заботой, подсовывая самые вкусные куски и вытаскивая на длительные прогулки. В целом домашние каникулы прошли замечательно, лучше, чем я ожидал. В столицу я возвращался другим человеком, восстановившим силы и ментальное состояние. Не окончательно, но уже неплохо, продержаться до тура хватит. Так я думал пока не вышел из поезда Оулу — Хельсинки. На перроне стоял Йоонас, хотя мы договаривались — никто никого не встречает, все люди самостоятельные. В этот момент я пожалел, что Томми решил приехать позже, его компания сейчас не помешала бы. — Привет, — Порко заметно нервничал, не поднимая глаз и засунув руки в карманы. — Как отдохнул? — Привет, классно! А ты что здесь делаешь? — от волнения я затараторил и часть букв просто проглотил. — Решил составить тебе компанию, ну чтобы ты не чувствовал себя одиноким и… — Йоонас замолчал, понимая, что сказал лишнего. — М-м-м, — протянул я, закусывая губу. — Олли, послушай, мне кажется, что как раньше уже никогда не будет. Но знай — я бы очень этого хотел. Мы наконец-то встретились взглядами: его извиняющийся и мой потерявшийся в двух звеняще ледяных глазах напротив. За секунду я прочёл в них всё, что хотел; всё то, что выплескивалось наружу и попадало в каждый, даже самый тёмный уголок моей души. Или оно всегда там было? — Я бы тоже хотел, но ты прав — не будет, так что поехали в студию. Мысль о взаимности не отпускала меня все последующие дни, а Йоонас лишь подливал масла в огонь, подсаживаясь ближе и не упуская ни одной возможности коснуться или позаботиться; бросая такие взгляды, от которых я взрывался изнутри. Уже не виноватые, нет — полные нежности и надежды. Я не знал как реагировать, поэтому снова замкнулся в себе, пока в ночь перед отъездом в тур не получил сообщение. «на день рождения я загадал тебя» После выпитого залпом стакана ледяной воды, после двух выкуренных сигарет, после часа тщетных попыток уснуть, я не выдержал. «а я тебя» И пусть всё будет так, как должно быть. Не как раньше, но будет.