Игла столетнего кошмара

С недавних пор, уж не помнил Шень Цинцю точных дат, его жизнь была полна усталости и бессонницы. Его дни превратились в череду забот и повторяющейся рутины, а ночи… Ночи были полны ужаса и боли. Словом, неприятно, но лорд Цинцзин не мог сообразить, что же ему такого сделать, чтобы себя спасти. Когда вспоминал, что надо бы что-то делать, то есть, а то не дело это… Его дни были однообразны и полны бессмысленных забот. Ученики были тупые и раздражали. Особенно звереныш, который постоянно вис на руке своими липкими потными холодными ручонками и что-то жалобное просил. Какую-то чушь о том, что хочет новую мамочку. А Мин Фань, когда появлялся, принимался ползать на коленях и просить разрешения звать Учителя отцом. Твою мать! Учитель отчитывал его за несделанные дела лорда, что выливалось в наказания палками и публичные унизительные выговоры. Шиди хихикали, закрывая ядовитые клыки ладонями в издевательской вежливости, и шептались о том, какой он жалкий маленький крысеныш, который выбрался из грязи только за счет того, что вовремя подсосал, кому надо. Тут они, конечно, ошиблись, но лишь тем, кто являлся господином сяо Цзю. А это был Цю Цзяньло, чье клеймо горело на его спине от взглядов, прожигая одежду. Проклятье, а на новую ученическую форму никогда не хватало, так что ее приходилось штопать в тусклом свете сарая и материться на выходки шисюнов. Им-то не приходилось зарабатывать себе на содержание, выполняя опасные миссии без продыху с его дурацкой сломанной культивацией. Сяо Цзю с тоской смотрел в черное небо, застеленное облаками, и в такие дни думал, как ему повезло, что у него есть отмазка, почему он не в хозяйской спальне. Быть запертым в сарае со сломанными ногами было хреново, но еще хреновей, когда господин Цю доставал кнут. Утром Шень Цинцю требовалось прийти на собрание, чтобы выслушать, где и как сильно он не прав. Ци Цинци стояла над ним с веером и выговаривала ему о бесстыдстве. По правде говоря, он не мог вспомнить ни единого своего визита в бордель, что делало обвинения особенно обидными и несправедливыми. После собраний он неизбежно бежал выполнять дополнительные наряды на кухне и в прачечной, потому что без этого шисюны пользовались случаем, чтобы его наказать за непочтение к старшим и ослушание. Рядом с ним полоскал белье Ло Бинхэ, рассказывая в подробностях, как прекрасно они заживут, когда он вырастет. Внизу, то есть, вырастет. Он построит бамбуковый дом, они поженятся, ведь Учитель такой красивый. Учитель родит ему сыновей и будет держать дом в чистоте… В такие моменты Шень Цзю отключал сознание и пытался читать учебник, который состоял из незнакомых знаков. И это было до того обидно, что бессильные слезы капали по щекам в грязную мыльную воду. — Сяо Цзю, ты меня слышишь? — докопался до него голос, превращающий его рутину в еще больший кошмар. — Это все навеянный проклятьем сон. Тебе нужно проснуться! — Проснусь, как только ты мне расскажешь, почему бросил меня там, — поворачивается Цзю к бывшему брату. Взгляд Юэ Цинъюаня больной и стылый, когда он смотрит на своего сяо Цзю. Шень Цинцю отлично помнит этот взгляд у богатых господ, которым под ноги они попадались. «Почему ты такой убогий и грязный, что оскорбляешь мой взор? Разве не можешь ты стать хоть немного приличней?» — спрашивали такие глаза. Цзю ненавидел эти взгляды больше всего на свете, и то, что на него так смотрел его более успешный, всеми любимый теперь Ци-Гэ, разбивало ему сердце. Он бежал через бамбуковые стебли, не обращая внимания на листья, бьющие по глазам и нежным щекам. Он задыхался от боли в груди. В его глотке, казалось, был огонь, а в суставах — лава. Но он не мог выдохнуть, будто дракон, свое страдание. Связки горели. В груди билась птица со стальными перьями, пока пустая голова гудела, словно колокол. Он был один, никого, чтобы позвать на помощь. И голоса, чтобы позвать — тоже. — Шисюн Шень, очнись! Пожалуйста, просто следуй за мной, мы пытаемся помочь, — продирался к нему мужчина. Пусть целитель, но мужчина. Цзю чувствовал себя обратившимся в кошку — маленькое убогое создание, что топорщит шерсть и шипит, чтобы тщетно казаться больше в глазах неприятеля. Согнутая дугой спина и оскаленные острые зубы. Он не дал себя коснуться и поймать, а скрылся между стеблей. Он опаздывал подать Учителю чай, и впопыхах не додержал чай положенный срок заваривания. Горячая жидкость плеснула в лицо, и Цзю мог только поклониться, вытирая рукавами и полами беспорядок, пока его не увидел господин. Не стоило и надеяться — господин был тут как тут, чтобы поймать его за волосы и потащить в спальню. Цзю молил о пощаде и рыдал, уродливо заливая соплями лицо, но мужчина тащил его в спальню, невзирая на все попытки затормозить его. Через грудь Цзяньло прошло изящное лезвие леди Сяньшу. — Почему у тебя такие неприятные кошмары, Шень Цинцю! — выругалась она, отряхивая руки от крови и оглядывая с расстройством заляпанную одежду. Цзю не мог поверить, что она сделала. Глаза заклинательницы расширились от шока. Он дрожал листком, глядя, как стены поместья вокруг них облизывает пламя. Опустив взгляд, он увидел в своих окровавленных руках меч, которым ударил хозяина несколько десятков раз, сам не понимая, что делает. Назад пути не было. Он не выдержал и предал Ци-гэ, убил хозяина, госпожа Хайтан его никогда не простит. — П’шел! — пнул его под жопу У Янцзы, и Цзю едва не пропахал землю носом. — Снова?! — взвизгнула неприятно Ци Цинци, но Шень Цинцю уже падал с утеса, собирая боками сосновые ветви. Лю Цингэ снова бросил его во время миссии, а у него закончилась ци посреди леса. Приземление вышло тяжелым, и Шень Цзю уже оглядывался, пытаясь понять, какие опасности тут водятся. Черт возьми, байджанская мартышка совершенно не думает о последствиях своих выходок. Не все, демоны побери, тренировались с мечом с детства!!! — Вот ты где! — прорычала Ци Цинци, проламываясь через бурелом. — Вот ты где, развратная мразь! — обошла ее более молодая версия в ученических робах. — Лю Цингэ мне все рассказал — он видел тебя в Павильоне! Как тебе не стыдно покупать бедных женщин, урод! Извращенец! Она била его ладонями, точно неслуха или воришку, унизительно и жестоко. Он пытался уворачиваться, но куда бы он не прятал лицо, там его встречала чужая рука. Он почти плакал от беспомощности, не осмеливаясь ответить. Он не виноват, не виноват, за что! — Вот тебе, бесстыдный мерзавец! Вот тебе! Будешь знать, как по борделям ходить, листья собирать! — приговаривали они вдвоем с Цяо-шимэй. Он вообще не говорил с барышней Цяо! Он даже никогда не трогал женщин. Когда они остановились (их кто-то растолкал?), Шень Цинцю мог только поскуливать на земле. Это было хуже, чем если бы его забили камнями на улице! — Вот ты где! — громыхнул голос Бога Войны. Он направлялся к ним с обнаженным мечом. — Хватит прятаться за женскими юбками, Шень Цинцю, давай сразимся! — Да вы издеваетесь! — выдохнула потрясенно Ци Цинци. Как всегда варвар не выслушал его ответ, а сразу ударил энергетическим лезвием, заставляя Шень Цинцю спешно приводить себя в движение и выдергивать меч. Он отказывался сдохнуть как трус, получив удар в спину! — Хватит! Прекратите немедленно! Шень Цинцю, это все твое воображение! — бесновалась между ними Ци Цинци, усердно занимая позицию между ними. Цзю не слушал. Он просто бил мимо нее. В этом было что-то от срыва. Бесхитростной уродливой истерики, если хотите. Потому что у него порвалась последняя униформа, он потратил все запасы ци, устал как тряпка, изгваздался, ничего за день полезного не сделал, будет наказан дополнительной работой и сменами на кухне, лишится драгоценного времени, которое мог бы потратить на учебу, культивацию золотого ядра или миссии, а все потому что Лю-шиди втемяшилось сегодня подраться. И он даже не выиграет!!! Он занес кулак с пылью, чтобы бросить его в глаза противнику, только чтобы Лю Цингэ, разгадав бесчестный маневр, сломал ее. Цзю закричал от боли. Физический культиватор, не останавливаясь, ударил сапогом в рассеченную когда-то кнутом мышцу, втаптывая Шень Цинцю в землю. Унизительно. Окончательно. Беспощадно. И ушел, насмехаясь и торжествуя. Шень Цзю остался лежать в грязи лицом. Дыхание вырывалось почти всхлипами, но сяо Цзю не позволял себе хныкать, прекрасно зная, как проявления слабости раззадоривают и провоцируют больших и страшных хищников. Так что он свернулся на земле неподвижно, дрожа от боли и унижения, ожидая, когда же ненавистный богатенький урод уйдет праздновать свою честную победу, чтобы он мог уползти в свою нору, забинтовать руку и доделать все, что осталось на день. У него отчеты к собранию не готовы. — О, шисюн, — упала рядом с ним на колени Ци Цинци. Ее лицо выражало… Шень Цинцю не знал, что оно выражало. Мольбу? Опустошенность? Ее руки бессильно опали рядом с ним. — Я занесу затребованные миссии завтра к обеду, как обещал, шимэй, ни к чему бегать и без конца напоминать, — пробормотал он, поднимаясь. Потому что зачем бы еще она явилась в его оскверненную обитель. Боже, эта женщина могла быть настоящим кошмаром, если уж ей что-то втемяшится получить. Он ушел, ощущая себя настоящим подонком от того, что она оставалась там, плачущая и одна. Госпожа Хайтан ведь даже никогда не была на улице без сопровождения. Как она будет жить теперь? Он поспешил за У Янцзы. Его шаг замедлился. Он остановился и поднял глаза. Что это? Кажется, что-то блеснуло, будто диск в небе… Будет дождь? Только этого не хватало! Сколько раз его застигали врасплох чудовища, призраки и демоны от того, что их не слышно в шуме капель? Он вернулся домой сквозь ливень и запер дверь, отрезая свою безопасную гавань от враждебного мира. Он вдохнул запах благовоний Павильона и машинально нагнулся, подставляясь под поцелуи в щеки мэймэй. Они были немного фамильярны, но что взять с перепелок без образования? На улицах родились, на улицах закончат. Как и все они. Как. И все. Они… Они устроились в уединенных комнатах за инструментами. Странное дело, у Шень Цинцю никогда не хватало терпения слушать, как его ученики коряво терзают инструмент, вызывая звуки, похожие на измучиваемых кошек. Зато несовершенную игру в Павильоне он был готов слушать ночами напролет. Она расслабляла и навевала дрему. — Ах, Шень-шисюн, — деликатно обратился к нему лорд Цаньцао, словно боясь вспугнуть. — Только не нервничай, хорошо? В его комнатах в Павильоне был мужчина. Это было противоестественно, но один раз Шень Цинцю позволил. Он был слишком благодушно настроен. Пока не ворвется байджанская мартышка, сотрясая стены бедного здания своим ревом, он не сдвинется. — Это очень неловко, кхм, Шень-шисюн, я могу надеяться на минуту внимания? Мужчина лег на диван, протянув гудящие ноги и приготовился слушать, что целителю понадобилось найти в старинных книгах на этот раз. — Нет-нет, не надо ничего для меня искать в библиотеке, — заверил его поспешно шиди. — Я пришел не за этим, шисюн, пожалуйста, сосредоточься на мне. Если не за книгами, то с запросом на опасную миссию. И боже, как Шень Цинцю не желал никуда тащиться. Почему нельзя было послать Лю Цингэ? А потому что этот увалень не соблюдал технику безопасности в древних руинах, бросался на редкие ингредиенты с мечом и нырял носом в гребанные афродизиаки, будто был бессмертным. А больше-то ходить было и некому… — Шисюн, пожалуйста! — взмолился Му Цинфан. — Я пытаюсь сказать, что ты заперт во сне! Это все проклятая иллюзия, и ты должен проснуться, если не хочешь умереть от искажения ци! Шень Цинцю задумчиво замер, размышляя над тем, что услышал. Умереть от искажения ци… Кажется, он потерял счет, сколько раз о его меньших резервах не заботились на миссиях. Он уже давно привык рвать себе жилы, чтобы добегать до финишной прямой одновременно со всеми. Так что ничего страшного. Или необычного. — Это проклятие заставляет тебя так думать! — рассердился обычно невозмутимый целитель. — Демоны тебя забери, шисюн, ты же лучший ум нашего поколения! Возьми себя в руки! Ах, точно, теперь все ясно! Шиди хотел узнать об этом проклятии побольше, несомненно. Хотя Шень Цзю не очень любил читать в библиотеке, потому что там были шиди и шисюны, а библиотекари на них шикали, только когда избиение Цзю в темном углу становилось слишком громким. — Срань! — раздалось ему вслед. — Прошу прощения, жаньмен-шисюн, за вульгарность. — Ничего, — ответил ненавистный печальный-разочарованный голос. — Мы просто попытаемся еще. Сколько потребуется. Шень Цинцю работал в кабинете заполняя бессмысленные бумажки. Они вгоняли его в состояние уныния и заставляли сомневаться, а правильно ли он выбрал стезю? С другой стороны, какие могли быть перспективы у бродячего культиватора? Бродить, пока не умрешь? Оседлый образ жизни практически невозможен для их рода деятельности: монстры умирают, места, куда можно прилепить талисманы, кончаются. Разве что создавать и продавать волшебные предметы? Для этого требовалось семейное дело и секреты мастерства, которыми Цзю, разумеется, не обладал. Демон, с омерзением застыл он, когда к нему беспардонно вломился звереныш со своим отвратительным чаем и взятками едой. Будто Шень Цинцю настолько тупоголовый и нуждающийся, что клюнет на еду. Из всех вещей! Мальчишка подергал его за рукав, поныл на ухо да ушел с миром, не забыв бросить голодный жадный темный взгляд. Цзю передернулся: он знал это желание обладать, и его не прельщало быть объектом этого чувства. К нему в кабинет зашел Вэй-шиди. Шень Цинцю недоуменно моргнул и подобрался. — Чем этот может помочь шиди? — осведомился он. — Эм, шисюн, хе-хе-хе, — неловко отчего-то засмеялся рослый мужчина. Будто не стоя на ногах, он оперся на кресло и с трудом сел. — Видишь ли, кто-то пронзил тебя иглой столетнего кошмара, шисюн. Ты узнаешь этот предмет? Это воображаемая точная копия. В огромной руке кузнеца иголка выглядела незначительной. Черная шпилька с красной бусиной в виде яблока-черепа. Да, Шень Цинцю не был бы лордом Цинцзин, если бы не узнавал такие вещи. Конкретно эту он получил в дар от шиди какое-то время назад. Увы, был неосторожен, забыв о существовании надоедливых учеников, которые снова притащили ему на порог свою сопливую драму. Вот он и уронил, и… — Что б ты так в реальности пояснял, — процедил шиди с досадой. — Прости? — застыл Шень Цинцю. Ну разумеется обычная история: шиди просто не желал находиться с ним дольше необходимого. Следовало избавить беднягу от этого ужасного бремени поскорее! — Да, точно, игла столетнего кошмара, впервые зачарованная очень азартным мастером, чтобы навсегда избавиться от ленивого, но чрезвычайно талантливого соперника. Погружает жертву в кошмарный сон, вызывая смертельные искажения. Спица не дает проснуться, создавая вереницу самых ужасных кошмаров, которые никогда не приедаются. Обычно жертвы погибают в течении суток, даже при помощи целителя. — Ты знаешь, как разбудить? Шень Цинцю неприятно вздрогнул от того, что мужчина его перебил, и поджался глубже в свое кресло. То обхватило его своими уютными лапами дьявольской коалы, которая однажды чуть не убила Шень Цзю. Это были единственные объятия, что он помнил в этой жизни, что поделать. Они были очень мягкими, он почти тогда купился. Вэй Цинвэй выглядел, будто сейчас замарает ему ковер рвотой. Шень Цинцю с ненавистью дернул ноздрей. Пусть только попробует. Он вообще представляет, скольких трудов стоило раздобыть эту вещь? Конечно, не представляет, он такой же сын своих богатых родителей, как и все остальные горные владыки. — Прошу прощения, шисюн, я ничего такого не имел в виду. Я просто… У тебя личинки вместо конфет. — Это опарыши. Едят трупы, — пояснил Шень Цинцю любезно очевидное. Они полезные и хорошо чистят раны, когда нет возможности обратиться к целителю. Объедают только омертвелую плоть. Он не раз пользовался. Вэй Цинвэй все же пачкает ему ковер. Шень Цинцю выдыхает сквозь зубы и выпивает яд, который преподнес ему однажды шиди. Да-да, настоящий яд. Что угодно за позицию да-шисюна, верно? А крысе крысиный яд сами боги велели дать. — Шисюн, — бледно от ужаса шепчет шиди, и его присутствие истончается. Да что такое, это не смертельно даже при его переломанной культивации! — Нет, мы не закончили! — врывается Му Цинфан. — Что надо сделать, чтобы спасти жертву? Откуда Шень Цинцю знать? Этого еще никому не удавалось. Раз уколов руку, шпилька не отпускала сердце жертвы до скорой гибели. К счастью, это не одно из весенних растений, которое разрешается сеансом парного совершенствования. Он бы действительно убил себя, если бы ему пришлось делать это снова. — Шисюн, нам нужны идеи! Ах, им нужны идеи, вы посмотрите на них! Шень Цинцю обдало обжигающими воспоминаниями обо всех его идеях, которые подрезали только потому, что их предложил он. В том числе его инициатива по образованию подростков в вопросах безопасного двойного культивирования. Сколько раз он находил своих плачущих учениц на своем пике, потому что его ублюдочные ученики возомнили себя всемогущими?! За это они назвали его жестоким. Ведь что такое честь какой-то девицы, верно? Сущая ерунда, зачем за нее вообще наказывать, правда?! Му Цинфан испуганно убрался прочь. Шень Цинцю сжал ноющие виски. Зеркало ясных снов могло дарить временное облегчение, но требовало больших затрат ци для использования. Его, видимо, передышка кончалась. Настроение Шень Цзю быстро скисло: оно же показывало сны субъекта на своей отражающей поверхности. Отлично, давайте теперь сделаем из него шута. Шень Цзю недостаточно в этой жизни расковыряли когтями хозяева и Учителя, находившие извращенное развлечение в том, чтобы оскорблять и измываться над его сокровенными мыслями, если ему доводилось неосторожно открыть рот. Господин Цзяньло обожал проехаться по тому, что его братишка его бросил! О-о, как он любил припомнить, что у него было в планах купить двух рабов, да второй смылся, забыв прихватить сяо Цзю. — Нет! Сяо Цзю, это не правда! Нет! — ворвался в его видения Юэ Цинъюаня, в грохоте и вспышках молний. — Я никогда не бросал тебя! Никогда! Прости, сяо Цзю, прости, этот Ци-гэ был неправ, он один виноват. — Как обычно, — иронично кивнул Шень Цинцю. Эта речь уже набила оскомину, и он знал все ее куплеты. Лишь он один виноват, вот тебе баснословно дорогой подарок, давай я выдумаю, что ты совершил преступление и без разбирательства, кто прав, а кто виноват, просто задавлю расследование, чтобы никто не узнал никогда правды. Ведь сяо Цзю преступник, убийца и вор! Мы все это знаем! Зачем нам еще какие-то доказательства его вины, верно?! Пусть сплетничают, выдумывая все худшие подробности! — «Зачем нам вообще говорить после того, как я бросил тебя умирать в руках садиста», да, Ци-гэ?! — бесновался с ветром и бурей Шень Цинцю почти безумно, наседая на некогда брата. Вы посмотрите на него, какой большой и статный он вырос на местных-то харчах! Как много у него теперь золота, что он может спускать его на ветер, как захочет, раздаривая бесполезные финтифлюшки в попытке откупиться от своего прошлого! Одна такая безделушка когда-то могла бы прокормить всю их банду босоногих бродяжек! Да что там, весь город! А теперь они сидят тут, такие высокие лорды в далеких горах, имеют все. А Юэ Цинъюань все еще бежит от прошлого и пытается сделать вид, что ничего этого не было. Что сяо Цзю не было. Когда-то раб под номером Девять боялся того, что его брат забудет о нем. И вы поглядите, это случилось! Это блядское чудо! Пророческие способности!!! — Жаньмен-шисюн, у него искажение! — перекричал чей-то голос. — Отойдите от него! Ци-гэ смотрел на него в ужасе, с широко раскрытыми глазами. Сяо Цзю смеялся, безумный и потерянный. Заразный, как помойная крыса, которая пачкает все, чего касается. Шень Цинцю пришел в себя на кровати. Он закусил задрожавшую губу и затаил дыхание. Сзади на матрасе кто-то двигался. Большой. Мужчина. Сяо Цзю сглотнул и попытался незаметно оглянуться, чтобы увидеть, кто это. Хозяин навис над ним. Сяо Цзю застыл, удерживаясь на грани настоящего кошмара, после которого уже не сможет оправиться — такого публичного унижения он не перенесет, если все увидят в зеркале его настоящее детство. К черту травлю или его склоки с братом. Шень Цзю всегда боялся только одного в этой жизни. Рука провела по его исполосованной обнаженной спине. Сяо Цзю зашептал молитвы, чтобы дальше дело не пошло. Тщетно. К утру лорд Цинцзин уже вновь сидел за столом и разбирал бумаги. К нему заходили шиди и даже шимэй. Он их вежливо спроваживал. Потому что — в самом деле! Насколько нужно хотеть эту гребанную иголку, чтобы дергать его целый день! Он отдал уже все, что у него было! После них заходил поныть Мин Фань о том, что его никто не любит, и Шень Цинцю начинал привыкать к его подвываниям. Даже находил их относительно сносными. Это бросало в холодный пот. — Вот ты где, — бросил небрежно Лю Цингэ, стряхивая кровь с клинка и заходя в его кабинет без стука. На его гребаный ковер стряхивая! — Пришлось перебить толпу своих бездарных копий! Шень Цинцю, они ведут себя как какие-то шакалы! Как ты смеешь так низко обо мне думать! Шень Цзю затаился для возможного броска, набирая в пригоршню песок из первого шкафчика да вытаскивая меч. — Я не драться пришел, — пояснил его извечный соперник, и будто это было в порядке вещей, уселся на стул для посетителей, пнув его в желаемое место. — Э? А вот это что-то новенькое. Неужели байджанская горилла научилась произносить адекватные слова? Да еще и спокойным голосом! А как же ор выше гор да избалованное топанье ножками, молодой господин? Разве не так происходит каждый вызов на бой? Как приспичит, так сразу вынь да подай. Даром, что на Цинцзин свои дела бывают. Лю Цингэ покрылся румянцем. — И что же тебе нужно от этого лорда? — настороженно и остро поинтересовался Шень Цинцю. Тот почти ответил с привычной грубостью, но вдруг поймал себя и закрыл свой рот. Лорд Цинцзин поаплодировал в немом восхищении смертельным номером. Воин залился краской, вскочил, гаркнув «Шень Цинцю!!!»… да снова взял себя в руки. Окей. Это начинало походить на горячечный бред сознания. — Нет, серьезно, что ты хочешь? — пробормотал Шень Цинцю, пытаясь понять, что за талисманы перегорели в мозгу воинственного балбеса. — Шень Цинцю, — прорычал тот и глубоко вздохнул, продолжая показывать выкрутасы на виражах. — Шень-шисюн, почему бы тебе не задуматься над тем, что шесть горных владык сидят над твоей постелью уже четвертые сутки и откачивают тебя от кошмара? Это… вообще не имело никакого смысла. Вроде бы Лю Цингэ говорил, а звучала какая-то чушь. — Зачем тем, кто меня ненавидит и презирает, мне помогать? — озадачился Шень Цинцю. — Они быстрее кинут меня волкам, чем протянут руку помощи. Лю Цингэ заморгал, будто взаправду получил пылью в глаза. Какая драматичность. Неужели он воображал, что Шень Цинцю, известный ублюдок и публично осмеянный мерзавец, живет и не знает, что вся его секта хочет изжить его со свету? Верно-верно, они все хотят с ним подружиться. На самом деле, так все и было. Никто на него не бросался первым, закружил голодным белоглазым волком вокруг шиди Шень Цзю, никто не высмеивал все, что он делал. Все, чем он был. Никто не придумывал ему идеальную предысторию, чтобы его высмеивать! Он ведь и ленивый сын, и подлый богач, и развратный насильник… — Извини за это, — быстро вставил слово Лю Цингэ, останавливая воронку злобных обвинений. — А если нет? — присел на край колодца, чтобы смотреть снизу вверх на шиди Шень Цзю. — Почему бы тебе просто не взять все свои слова обратно? Чтобы и слухи исчезли, и репутация расчистилась? Они смотрели, как оголтелый молодой Лю Цингэ с криком бросается вперед. Столь же молодой Шень Цзю посылает ему за спину меч, рассеивая призрака, напрягая весь свой небольшой контроль, чтобы затормозить лезвие вовремя. Только на этот раз главный ученик Байджан не успевает отбить лезвие, а Шень Цзю не успевает его затормозить, и оно вонзается в голову. У Янцзы падает на землю. Мертвый. Шень Цинцю смотрит. Лю Цингэ стоит рядом. Бледный и молчаливый. — В чем смысл всей этой дряни, шисюн? — спрашивает он наконец. Шень Цзю молчит. Ему нечего сказать. А в чем смысл всего? Выживать. Топтать слабых и менее везучих. Перегрызать глотки сильным и забывать друзей. Когда-то он тоже был большеглазым и наивным, и верил в преданность братьев. И куда это его привело? На плечи ложатся нежные покровительственные ладони господина Цзяньло. Они смыкаются до боли на ключицах. Лю Цингэ, вечно чистенького и праведного, дергает от омерзения. — Мы были неправы, шисюн, — весомо пытается он. — Но и ты не дал нам ни шанса. И сейчас не даешь! Шень Цинцю закатил глаза в сторону, глядя на господина Цю в окне поместья. Прямо в его холодные глаза, так напоминающие отражение Шень Цинцю. Он вздрагивает, когда Лю Цингэ берет его за шиворот: — Там сейчас выжимают себя досуха шесть заклинателей, чтобы ты, черная заплесневелая пакость, не подавился собственным ядом! Мне плевать, что ты о себе думаешь, раб ты или господин. Ты сейчас вылезешь отсюда и вернешься к собственной жизни! Это ясно? Сяо Цзю ударил его по ручище ладошкой. Что этот осел о себе думает! Мир будет лучшим местом без такого как Цзю. Это точно. — Это неправда! — воскликнул Лю Цингэ, выглядя теперь испуганным. Растерянным. Шень Цинцю повернулся, будто это могло помочь понять, что творится в той голове. Когда озарение не пришло, он отвел взгляд, глядя с обрыва на Цинцзин. — В чем смысл, шиди, тогда? — Что? — запнулся о сложную мысль придурок. — Ты спросил, в чем смысл. В чем? Олух глубоко задумался. Ну да, как вопросы задавать, так все умеют, передразнил Шень Цзю. — В том, чтобы пытаться быть лучше, шисюн, — ответил неожиданно Лю Цингэ. — Учиться на ошибках и становиться лучше. — Я и выучился, — сухо указал он. — А если мы будем учиться вместе? — будто не услышал шиди. Как обычно. Ему надо будет научиться так не делать. Шень Цзю показательно вздохнул, но задумался. Вместе… А что если? — Ты не пробовал, — настоятельно напомнил ему Лю Цингэ. — Ты тоже, — плебейски выдвинул челюсть сяо Цзю. Лицо мужчины смягчилось, и он протянул руку. — Ну, так, почему бы и не попробовать вместе? Шень Цинцю моргнул, оценивая предложение. Ему уже предлагал один мальчик. — Я другой «мальчик», шисюн, — напомнил Лю Цингэ, и на этот раз в его голос начала закрадываться ирония. Шень Цзю отвесил ему поучительный подзатыльник. Потом взял за руку. Один раз. Он попробует еще один раз.