К тебе, спустя две тысячи лет

Хотя ему не были свойственны бессмысленные сожаления, Мэй Няньцин корил себя. Ему определенно не стоило заглядываться на Его Высочество во время коронации, но теперь заботиться об этом было поздно. Разгоряченный и обнадеженный его долгими взглядами, принц имел наглость украсть его у гостей прямо посреди торжества. Увлеченный за ним следом, Мэй Няньцин не потрудился узнать, куда они направлялись, а теперь он оцепенело стоял, прижатый к стене, пока принц с упоением целовал его губы. Мэй Няньцин догадывался, что подобное снова произойдет, но не предполагал, что так скоро. Докучливый ребенок с завидным постоянством требовал его внимания и прикосновений, потому с дня четыре назад советнику пришлось прибегнуть к вынужденным мерам и отказать ему. И все же несмотря на его резкие слова, он не собирался отступать. Очевидно, даже боль разрушенных надежд и задетых чувств не была ему достойным препятствием. Он упорно их игнорировал, банально не давая себе лишнего времени на обиды и гнев. Мэй Няньцин непременно счел бы эту стойкость похвальной, но это начинало становиться проблемой. Когда Его Высочество впервые обмолвился о том, что хотел бы сделать его законным супругом, Мэй Няньцин по-доброму рассмеялся и подумал, насколько же его принц милый и забавный. Цзюнь У рос, и он все еще был уверен, что это шутка. Но теперь, когда и рубеж подростковых лет оставался позади, он не понимал, как убедить Его Высочество это прекратить. Мэй Няньцин знал, что в этом была его вина. Если бы он пресек знаки внимания Цзюнь У на корню тогда, когда они начали превращается из неуверенных и трогательных в более очевидные, он бы нажил себе гораздо меньше проблем, чем ему не посчастливилось иметь удовольствие сейчас. Возможно, сложность заключалась именно в том, что этого человека он не мог оттолкнуть. Он безгранично любил и лелеял Его Высочество, был не против заботиться о нем и оберегать. Они были близки и, разумеется, при всем желании Мэй Няньцин не был способен испытывать отвращения к проявлениям его привязанности, какими бы откровенными они не становились со временем. Но, к сожалению, существовало слишком много причин, по которым он не был в силах дать Цзюнь У желаемое. Через слои одежд он чувствовал, как крепкие руки сжимали его талию, скользили вниз, чтобы погладить бедра. Жемчужные бусины, падающие на его лицо с тяжелого головного убора Императора, щекотали кожу на лбу. Мэй Няньцин отметил, что чем интенсивнее их рты сталкивались, тем больше это становилось неудобным. Он осторожно отвел свисающие вниз шелковые нити в сторону и был готов положить ладонь принцу на щеку, однако в тот же миг одернул себя, вспомнив, что это как раз таки то, что он делать не должен. Кровь в его жилах совсем остыла, когда к его внезапному прозрению добавились пальцы, успевшие заметно ослабить пояс на верхнем халате. Опустив руки Его Высочеству на плечи, Мэй Няньцин с усилием заставил его оторваться от себя. — Мое дорогое Высочество, с тебя хватит,— с придыханием он повторяет,— достаточно. — Господин Императорский Советник снова откажет мне?— Цзюнь У усмехается. Его хватка на узкой талии крепнет. Мэй Няньцин лишь невпечатленно оглядывает себя,— даже сегодня? — Его Высочество прав. Даже сегодня,— соглашается он,— а еще завтра и в любой другой день. У нас ничего не будет. Принц смотрит на него в ожидании послабления, но все, что он получает — тяжелый вздох и неумолимый взгляд. Мэй Няньцин действительно не собирался позволить этому произойти. — Ваше Высочество, я и без того опустил то, что ты пьян и весел в столь знаменательный день,— он и так человек безгранично щедрый, а этот наглец никак не угомонится. Он слишком ненасытен! — Можешь поцеловать еще, но потом мы должны вернуться к гостям. — Я мог бы спровадить их всех прямо сейчас. — Можешь, только дальше мы не зайдем все равно. Он видел, как брови Цзюнь У съезжают к переносице. Мэй Няньцин на миг почувствовал себя неловко. Его Высочество не был зол, он лишь пытался понять. Такое лицо у него было каждый раз, когда разгадка от него ускользала, а он, неудовлетворенный, оставался ни с чем. — Что? И целовать уже перехотел?— он усмехнулся. Хотя он чувствовал, что зря сказал это, ему было необходимо разрядить обстановку. Когда Его Высочество слишком много думал, это не заканчивалось ничем хорошим. Мэй Няньцин не хотел, чтобы и без того пронзающий его насквозь взгляд, стал мрачнее. Настроение Цзюнь У портилось. — Так, мы возвращаемся?— Мэй Няньцин не хотел оставаться с ним наедине еще дольше. Если они не разделятся, заботясь о гостях, их прошлый разговор рисковал состояться снова. Сердце Мэй Няньцина сжалось. Он сомневался, что его слова в самом деле способны задеть Цзюнь У, — ведь он всегда предпринимал новые попытки добиться его внимания — но если он продолжит так часто повторять ему... — Если Его Высочество чувствует себя неважно, я мог бы проводить его до спальни,— Мэй Няньцин аккуратно попытался стряхнуть с себя его руки. — Только если Советник окажет мне честь остаться там на ночь. «Ты издеваешься?!»— он был готов взвыть. Лицо Его Высочества преобразилось, и Мэй Няньцин понял — он ухватился за возможность перевести их разговор в более безобидное русло, хотя безусловно, знал, каким будет ответ. — Что? С чего бы мне оставаться в покоях Его Высочества? У меня есть своя комната. И вот его снова прижали к злополучной стене. Готовый к тому, что их губы снова встретятся, Мэй Няньцин запрокинул голову. Однако касания не последовало, и он растерянно уставился Его Высочеству в подбородок. Тот издевательски протянул: — И Господин Императорский Советник еще смеет называть меня жадным. «Все, хватит с меня» Мэй Няньцин закатил глаза и устало вздохнул, попытавшись выпутаться из объятий. Однако Его Высочество по-прежнему нависал над ним, пресекая попытку бегства. Тогда Мэй Няньцин лишь сильнее нахмурился и, доведенный до края, отпихнул его лицо в сторону. — Нет, все, Ваше Высочество, пусти меня,— потребовал он. — Как только Господин Императорский Советник соизволит объясниться,— настаивал он. «Я не собираюсь объясняться! Разве непонятно? Я хочу уйти прямо сейчас!» — Возможно, память Советника начинает сдавать, но моя все еще при мне. Недавно мы...— помолчав, он продолжил,— мы говорили с тобой об этом. Но вот, не проходит и недели, ты снова в моих руках и позволяешь целовать себя. — И?— не выдержал он,— что ты хочешь знать? Что тебе объяснить? Ты и без меня прекрасно понимаешь, насколько бессмысленны наши разговоры. Так, почему я не должен позволять себя целовать? — Ты не хочешь меня. — Что?— этот вопрос заставил его брови недоуменно подпрыгнуть. Он снова встретился взглядом с Цзюнь У,— я такого не говорил. — Тогда почему ты... — Нет, стой,— он перебил его, а потом, чтобы его речь не прерывали глупые вопросы под стать его неугомонному принцу, он опустил поверх его рта ладонь,— хорошо, я, эм... Давай оставим это, пожалуйста? Ваше Высочество, мы не можем с тобой...спать, потому что тебе еще предстоит жениться и оставить наследника. Боюсь, что это затянется, если на твоем пути встану я. Горячее дыхание обожгло его кожу, когда губы, к которым она была плотно прижата, зашевелились. — Я не хочу ничего слышать, Ваше Высочество,— возразил Мэй Няньцин,— пойми, это все игры. Не будь глупым и не порть себе жизнь. Знаешь, я ведь и так чрезмерно потакаю тебе... Мне необязательно согревать твою постель, чтобы ты в один момент сам это понял. «Твое увлечение не продлится долго. Это...это пройдет, Ваше Высочество» — Объятия? Хорошо. Поцелуи? Как скажешь. Но не более,— Его Высочество поразительно долго не пытался перебить его. Наверняка и он хочет что-то сказать. Мэй Няньцин убрал руку от его рта и заправил за ухо черную прядку, падающую аккурат между ними из-под тяжелой короны. По правде, он стал переживать гораздо меньше. Возможно, груз с его плеч упадет сразу же, как они закроют эту тему раз и навсегда. До этого Мэй Няньцин не мог заставить себя объяснить подробно, по какой причине они не могут...продолжать. Он ждал чего угодно, но Его Высочество лишь с сомнением уточнил: — Но разве кто-то узнает? Мэй Няньцин прыснул и его невеселый смех разнесся по безлюдным коридорам. Он устало потер виски. — Может, никто и не узнает, но гробить жизнь Его Высочеству я не позволю,— на мгновение он задумался и добавил,— представь, понравится еще и вообще не отлепишься потом. — Значит, Господин Императорский Советник достаточно опытен в этом вопросе?— убедился Цзюнь У,— может, мне тоже следует обзавестись опытом, чтобы взять вас, наконец? «Как-то неправильно ты понимаешь мои слова, Ваше Высочество...» «В твоей постели может побывать хоть сотня человек, но это никак не поможет тебе взять меня» — В этом нет необходимости. Также нет разницы, кто из нас будет более опытен. — А если я решу посещать публичные дома? Что мой дражайший Советник скажет на это? «Это что, угроза? Ваше Высочество, не разочаровывай меня» — Не решишь,— отрезает он и тут же слышит над собой смешок,— ты...не любишь подобное. — Да, ты прав,— серьезно вторит ему Цзюнь У,— я бы очень не хотел тащить в нашу постель грязь. «Какая, к преисподней, постель?!» Но Мэй Няньцин может лишь сладко улыбнуться ему в ответ: — Мы не будем спать вместе, Ваше Высочество. Он собирается оставить невесомый поцелуй на его губах, прежде чем с чувством выполненного долга удалиться, однако Цзюнь У притягивает его ближе, оглаживает спину, замедляясь ближе к пояснице. Мэй Няньцин в его руках не шевелится. С прерванным близостью дыханием, он позволяет волнам дрожи скатываться по всему телу. Они недолго делят медленный, еще один жаркий поцелуй. Мэй Няньцину едва удается сохранять рассудок холодным, пока язык Его Высочества скользит меж его губ. Наверное, так целоваться он любил больше всего. Цзюнь У мог быть страстным и неудержимым, но то, как он не торопясь, властно наступает и наступает, заставляло сердце Мэй Нянцина трепетать. Отстраняясь, он видит, как блестящая ниточка слюны исчезает меж их лиц. С уголков мокрых губ капает и Мэй Няньцин спешит стереть лишнюю влагу рукавом. Он чувствует себя непозволительно развязным. Хотя единственный, кого тут до смерти должны замучить угрызения совести — Его Высочество. Но разве понятие стыда было знакомо ему? — М-м, я только лишь хотел сказать, что еще как будем, Господин Императорский Советник. — Подожди, что?— он кладет ему руки на плечи и заглядывает в лицо, будто надеясь разглядеть на нем ответ. — С этого дня мы будем спать вместе,— гордо повторяет Цзюнь У и, чтобы унять чужое волнение, заверяет,— Пока только спать, Мэй Нянцин. Я ведь не зверь. «Самый настоящий, Ваше Высочество, иначе по какой причине ты только и ищешь повод, чтобы зажать меня в пыльном углу?» — С чего бы это? «Он шутит или я в самом деле чего-то не пониманию?» — неуверенность завладела им с новой силой. — Начнем с того, что я больше не твое дорогое Высочество. «Подожди, подожди...» — А Величество,— самодовольно заканчивает Цзюнь У, наслаждаясь неповторимой реакцией,— с этого дня я больше не принц, мое слово — закон. Теперь спать ты будешь исключительно в моих покоях. И это приказ, Мэй Няньцин. Мэй Няньцин не помнит, когда последний раз чувствовал себя столь наиглупейшим образом. Ему было стыдно признаться, но он действительно успел позабыть об этом. Его Вы...то есть, Его Величество, Цзюнь У, больше не был принцем, а это значит, что и время, когда Мэй Няньцин был в праве ему указывать, подошло к концу. Конечно, принц не мог вечно находиться под его опекой. Нет ничего удивительно в том, что он вырос. В конце концов, это должно было произойти рано или поздно. То, что Мэй Няньцин продолжал видеть в нем неразумное дитя — лишь его проблемы. Он пожинал плоды своей небрежности, но почему он ощущал себя...обманутым? Возможно, таков был вкус поражения. Он с ужасом осознавал, что с Цзюнь У шутки были плохи всегда. Если бы Мэй Няньцин вовремя перестал видеть в его поступках мальчишеские забавы, этот поворот не стал бы для него обескураживающей неожиданностью. А теперь его терпение иссякло и он действовал уже более радикально, чем мог решиться до этого. Цзюнь У целует его в лоб, а Мэй Няньцин только и может, что оторопело смотреть, не находясь с нужными словами. — Я пошутил,— и улыбается. «Его Величество не пользуется своим положением, счастье-то какое! Может, мне без прелюдий ниц перед тобой пасть за это неслыханное великодушие?!» Возмущение охватывает Мэй Няньцина с ног до головы. Что это еще за шутки такие? Видят Небеса, он чуть не поседел! — Молодой человек, у вас ужасное чувство юмора!— он считает себя обязанным сказать это,— ты настоящий бесстыдник. Клянусь, еще одна подобная выходка и ты лишишься своего самого верного подданного! — Уйдешь от меня? — Открой глаза, я быстрее умру!— не прекращал причитать он. Цзюнь У смеется. — Тебе смешно?! — Очень, Ваше Превосходительство. — Я так и знал,— Мэй Няньцин покачал головой,— Алкоголь плохо сказывается на тебе. Цзюнь У все еще крепко обнимал его и, когда его пальцы игриво сжали ягодицы, Мэй Няньцин задохнулся. Пораженный такой наглостью, он вспыхнул, а его ладонь с шлепком врезалась в чужую грудь. — Руки убери, Ваше Величество! Цзюнь У со всей покорностью дает ему личное пространство и не мешает высвободиться из плена, чтобы не спровоцировать еще один сердитый упрек. Только Мэй Няньцин не выглядит довольным, несмотря на это. Он продолжает пыхтеть и краснеть — дерзость уничтожила последние крохи его самообладания. — Думаешь, тебе все дозволено?— не унимается он,— о, Ваше Величество, я в один из миг избавлю тебя от столь возмутительного заблуждения. Хочешь знать, что я собираюсь сделать прямо сейчас? — Мэй Няньцин, я же сказал... — Нет! Наплевать! Я съезжаю в Западное крыло этой ночью. Он отталкивается от стены и торопливо шагает вглубь дворца, лишь изредка оглядываясь, чтобы убедиться — принц неизменно следует за ним. Должно быть, он не ожидал, что Мэй Няньцин отреагирует настолько бурно и теперь не знал, какую линию поведения выбрать, чтобы не поссориться. — Я запросто могу вернуть твои вещи в Восточное крыло. Зачем этот спектакль? Тебе не заставить меня думать, будто ты воспринял это всерьез. Тогда Мэй Няньцин оборачивается и с вызовом говорит: — Ах, Ваше Величество, спешу тебя расстроить, но выселит меня из Западного крыла, разве что, твоя мать,— теперь настал его черед смеяться,— тебе ли не знать, что Императрица была той, кто назначил меня. О чем это говорит? Подчиняться я буду только ее воле. — Господин Императорский Советник, разве я не сказал, что просто посмеялся над тобой?— скрипя зубами удостоверился он, — Тебе не обязательно вспоминать мою мать, я не прошу тебя беспрекословно исполнять мои указания. И, как ты помнишь, она совсем не любила тебя. — Но все равно назначила,— возразил Мэй Няньцин,— и если ее спина поможет мне укрыться от твоих выходок, Ваше Величество, я буду отдавать ей дань уважения перед каждый приемом пищи. А теперь я иду к себе. Он не успел развернуться, как принц вцепился в его руку. Мэй Няньцин хмыкнул: — Что? — В той стороне Восточное крыло,— пояснил Цзюнь У.

///

Лишь несколько дней спустя стало предельно ясно: переезд в Западное крыло был лишь очередным способом отсрочить неизбежное. Мэй Няньцин ощущал это всем своим телом. Его попытка спрятаться в другом углу дворца никак не могла разрешить одолевавшие его дилеммы. Ее предел — помочь перевести дух, пока он, наедине с бьющимся в конвульсиях разумом, скрупулезно обдумывал следующий ход. Ход, который он даже не мог вообразить себе, как нечто необходимое. Безусловно, советник верил в искренность всех романтических порывов Его Дорого Величества, однако, он все еще с трудом осознает: его нагло и бесцеремонно в это втянули. Наверняка даже без сожалений. По вине глупого, возомнившего себя великим правителем принца, Мэй Няньцин принимает участие в этом спектакле абсурда и теперь просто обязан что-нибудь сделать. Это убивало его. То, с кем именно ему приходилось иметь дело…этот человек… Был абсолютным и непроходимым упрямцем! Самонадеянным и эгоцентричным болваном! И как только его юное дарование могло превратиться в такой кошмар наяву? Мэй Няньцин не знал, какое его упущение породило чудовище.  Создавалось впечатление, словно головой на плечах пользовался лишь он сам, ведь заставить понять Императора его метания? Увольте, он даже не хотел слушать его. Он подозревает, что рано или поздно негодник вынудит его смириться: влюбленнее вздохи и поползновения на его честь не исчезнут.  И как, спрашивается, заставить упертого остолопа внять его словам, его просьбам? Время идет и, раз Его Величество, продолжает исполнять свои обязанности в Уюн, несмотря на долг небожителя, значит, ему придется обзавестись наследником, который сможет взять бразды правления в свои руки на случай, если тот решит отречься от престола и жизни среди людей. Ему была необходима нормальная семья.  Мэй Няньцин не отрицал: это соблюдение формальностей, традиций и то, чего от своего Императора ждал народ. И все же влияние этих вещей было слишком велико, чтобы его игнорировать. Цзюнь У мог придумывать отговорки, мог противиться, но позабыть об этом? Невозможно. Как он будет выглядеть в глазах верующих и подданных, если в спутники жизни выберет своего советника? Покойная Императрица Уюн трижды в гробу перевернется! Даже оставляя похороненными личные распри советника с ней, он знал: она бы не хотела для своего сына…такого. И, на удивление, он полностью готов поддержать в этом непреклонную женщину. Пусть и почившую несколько лет назад.  Мэй Няньцин рассуждал: репутация Императора одно, а вот, что станется с ним самим? Его же разорвут на части! С ног до головы его светлый облик будет полит грязью из слухов и осуждений! Он готов поспорить, что из верного слуги Императорского двора и праведника, честно проложившим свой путь на нынешний пост и средние Небеса, он превратиться в мерзкого развратника, хитростью сделавшего себе имя! Без совести и стыда! А умолять свои достижения Мэй Няньцин не любил. Не любил ровно так же, как и становиться посмешищем. Император и так проявлял к нему чрезмерные благосклонность и дружелюбие. Настолько явно, что его друзьям приходило в голову подло над этим шутить!  К тому же, Мэй Няньцин долгое время обучал Цзюнь У. И пусть эти годы безвозвратно ушли, он навсегда останется его учителем, которому положено направлять дитя на путь истинный. Как он мог запятнать эту связь?  Но, впрочем, кого он пытался обмануть, кроме себя? Эта связь растворилась в их первом поцелуе. А потом ее остатки также затерялись в следующем. И в следующем… Милостивые небожители, да сколько же они целовались? Мэй Няньцин хотел проволиться сквозь землю, чтобы ни одна его грешная нога больше никогда на нее не ступала, оскорбляя содеянным. Он старый дурак, растерявший понятие о морали и ценностях.  Итого, получается совсем плохо: и он, и его дражайшее Императорское Величество, очутились в западне. Разрешить ситуацию могло только одно: безоговорочный и беспрецедентный отказ. Больше никаких прикосновений, никаких разговоров об этом и жирная-жирная точка.  Но разве Мэй Няньцин мог вообще? С неутешительными для себя последствиями он признавал: ему нравилось, нравился Цзюнь У со своей нелепой и непозволительной близостью. Оттолкнуть его? Советник не представлял. Дело не в разбитом сердце или ожиданиях. Ребенок не мог иметь настолько глубокие чувства к нему. Откуда бы им появиться?  Император банально расстроится, а Мэй Няньцин видеть его опечаленным не жаждал от слова совсем. По правде, это вообще последнее, что он хотел бы видеть на его лице.  Мэй Няньцин чувствовал, что ему требуется пространство. Возможно, разговоры со старыми друзьями усмирят его беспокойство. Если он останется в обществе разрушительных мыслей еще мгновение, они рискуют его поглотить и утянуть в путы непреодолимого отчаяния. Быть съеденным самобичеванием? Уж этого он не желал. 

///

— Знаешь, А-Цин, тут только одна проблема: твой ненаглядный ученик не привык слышать «нет»,— равнодушно произнес его друг, Ан Лианг, и плавно опустил одну из карт на стол. Украшения из драгоценных камней на его руке зазвенели.  Более оживленно ему вдруг стал вторить другой голос, полный категоричности:  — Да-да. И это всецело твоя забота. Сам его таким сделал. Мало было его матушки нам, вечная ей память, так ты еще дел наворотил!  Мэй Няньцин был до глубины души оскорблен. Зло он оглядел круглый стол, а потом тоже бросил на него карту.  — Я не просил читать мне нотации,— вздохнул он,— Кто знал , что он вырастет таким…таким…  — А это не очевидно?— сдержанно усмехнулся третий его товарищ, разбивая в дребезги его самообладание. Оставшиеся карты в руках Мэй Няньцина едва не были смяты от ярости,— Не притворяйся, что это не твоя вина. Сам подписал себе приговор, развязывая ему руки.  А ведь это глас разума их славной компании! Как советник мог не поникнуть, услышав это? Не то чтобы он бежал от реальности, но неприятно. У Его Величества своя голова на плечах быть должна!  — Ага,— Ан Лианг кивнул,— мне интересно вот, а что ты ему такого сказал, раз он не уймется до сих пор?— внезапно он догадался,— или ты ему не отказал? — В этом нет смысла,— устало покачал головой Мэй Няньцин,— он отказывается меня слышать.  Ан Лианг красноречиво закатил глаза, пока третий их друг снова не вмешался:  — О, разумеется, в этом есть смысл. Ты неизменно продолжаешь кормить мальчишку ложными надеждам. Очень упрямого мальчишку. Еще бы он отказался от гениальной идеи заполучить твою персону. Уверен, эта мысль пустила в нем корни весьма глубоко твоими стараниями.  — О, согласен. Вообще насколько много ты позволяешь ему?  Мэй Няньцин задумался и перед его глазами стремительно пронеслись яркие воспоминания об их касаниях и поцелуях. Они казались такими же реальными, как в жизни. Горячими и нежными. По его спине пробежала дрожь. Молча он взял из колоды на гладком столе еще две карты.  — А-Цин, ты… Вы с Императором уже..?  Неумолимо в нем просыпался стыд. Оправдания вырывались из его рта самовольно:  — Нет!— вскинулся советник,— у нас с ним ничего нет. И не будет, понятно?  — Ты только ему так же уверенно это скажи! Хотя я думаю, ты в полном восторге. Император удивительный человек, пусть и незрелый, как кислая слива. — Я сейчас встану и уйду,— пригрозил Мэй Няньцин, раздраженный. Он действительно скоро сочтет ошибкой поход в эту демоническую обитель. Его друзья бывали незаслуженно суровыми с ним.  — Послушай,— Фа Хуан со всей серьезностью взглянул на него, привлекая внимание. Его лицо выражало решительность,— никто не просит тебя быть грубым или жестоким. Но вам нужно поговорить. Недомолвки плохо скажутся на ваших отношениях.  Легким движением он заставил все карты засиять и отправиться прямиком ему в руки. Все друзья недовольно застенали, когда игра прервалась.  Фа Хуан бережно перебирал колоду, а потом двумя пальцами выудил оттуда карту, протягивая Мэй Няньцину.  — Ты и сам видишь: распутье. Тебе предстоит сделать выбор.  — Легче не стало,— заворчал советник,— какой может быть итог, мой заботливый и внимательный друг?  Фа Хуан неопределенно оставил карту ему.  — Он слишком далек, чтобы судить. Ты знаешь это и без меня.  Мэй Няньцин действительно знал. Вопреки своему не поддающегося сомнениям таланту, предсказать он не мог. Отчего-то будущее было таким далеким и туманным, что подробности ускользали даже от самого мудрого и опытного из его друзей.  Всячески Мэй Няньцин старался не думать об этом. Потому что подобное знание явно обременяло его и без того тяжкие размышления. Даже чисто по-человечески он не мог заставить себя принять решения и отважиться на еще один серьезный разговор. На какой-либо результат он не надеялся.  — К слову, друзья, вы помните, что нам следует явиться к Его Величеству поутру?— напомнил Фа Хуан,— он сказал есть один вопрос. Государственной важности. И наше мнение ему необходимо.  — Ого, потрясающе,— не удержался от едкого комментария Мэй Няньцин,— ему нужно наше мнение, какая великая честь!  Ведь последнее время о такой непозволительной роскоши он и не мечтал. Ему следовало в ноги Императору поклониться, чтобы он, наконец, расщедрился и услышал его?  — В отличие от тебя, нам еще не предоставилось счастливой возможности уронить свой авторитет,— не затыкался Ан Лианг, продолжая беззастенчиво выводить впечатлительного друга из себя.  Мэй Няньцин тактично промолчал, хотя все его нутро вопило от возмущения. Он нашел разумным не реагировать на неуместные замечания, которые непременно обрушатся на него с удвоенной силой, если он решит их пресечь гневным выпадом.  Думать не хотелось. Он терпеливо улыбается и разряжает обстановку: — Давайте еще партию.  Фа Хуан одобрительно хмыкает и позволяет картам взлететь с его ладоней вверх и по крошечной стопке упасть на стол перед друзьями.  — Да, давайте,— внезапно подает голос заскучавший Чунь Шэ,— надеюсь, никакие капризные детишки-Императоры не помешают нам в этот раз? Я почти выиграл… — Милостивые Небеса, помогите,— молится и стонет Мэй Няньцин от досады. Это прекратится когда-нибудь?  Их небольшую компанию сотрясает смех. 

///

Когда Мэй Няньцин видит Цзюнь У в просторной зале, где им предстоит обсуждать некий важный вопрос, он испытывает два чувства: гордость и изумление. Перед ним сидит целая груда величия и недосягаемого совершенства. Это его ученик! Он замечал и раньше, каким потрясающим мужчиной стал его некогда крохотный принц, но теперь, когда тот примерил на себя императорскую мантию, советник чувствовал жаркие волны, поднимающиеся в груди. Обворожительный. И зря его друзья смеялись над ним: этот человек своим нынешним образом и положением обязан ему! Ну, и матери своей немного. За родословную. И все же несколько непривычно было видеть Императора столь серьезным. Должно быть, Мэй Няньцин невольно привык к более…приватной обстановке. Где они общаются, не сдерживаемые бременем своих титулов.  — Уважаемые Советники, мои дорогие друзья,— его тон был таким властным, что советник был готов от нервов заерзать на стуле,— прежде всего, я рад, что нам удалось собраться сегодня.  Незаметной тенью в залу вошли слуги. Они принесли чай и закуски и так же тихо удалились.  — Мы тоже счастливы видеть вас, Ваше Величество,— вежливо не преминул ответить Фа Хуан.  Мэй Няньцин выразительно фыркнул, подхватив пиалу с ароматным напитком.  Он уже чувствовал, как недобро на него воззрились друзья.  «Только не надо делать такие лица! Прошлым вечером только ругали его, на чем свет стоит!» Разумеется, и внимательный Император не мог упустить этот его сомнительный жест из виду.  — Ах, Ваше Превосходительство, вам показалось, что вы услышали нечто смешное в этих стенах? Что ж, я непременно развею ваше веселье,— пообещал Цзюнь У,— Как вам в Западном крыле? Не слишком холодно?  Ан Лианг непредусмотрительно встрял в этот разговор: — Ваше Величество, при всем моем почтении, может, обсудим… Цзюнь У оборвал его:  — Сейчас я говорю,— пророкотал он,— Как ты смеешь перебивать меня? Или, может, лучше своего Императора знаешь, что мы будем обсуждать, а что нет?— все остальные вздохнули и Мэй Няньцин едва не состроил его кислую мину. Что ж, ему никто не поможет теперь. «Ваше Величество, где твои манеры? Хотя, почему я об этом спрашиваю?» Он сделал торопливый глоток и без единого намека на страх, дерзко ответил:  — Очень польщен таким беспокойством, но я не жалуюсь, Ваше Величество.  — М, вот как?— лицо Цзюнь У сделалось задумчивым,— тогда я безмерно рад, Ваше Превосходительство. Вам явно повезло больше, чем мне. Восточное крыло с вашим уходом стало холоднее.  — Прискорбно,— еще один глоток,— увы, не знаю, чем могу помочь. Если память не изменяет мне, то мы обсуждали этот вопрос. Не хотите внести немного разнообразия в наши разговоры?  Цзюнь У послал ему укоризненный взгляд.  — От чего же нет? Как вам весть о том, что Уюн рискует сгинуть в море пламени?  Мэй Няньцин подавился и совсем не элегантно закашлял. Чунь Шэ заботливо хлопнул его по спине. Его голова вдруг непреодолимо заболела. Прежде, чем голос невежливого ученика раздался прямиком в его мыслях, он предупредил:  «Еще раз позволишь себе так поступать, молодой человек, я сменю пароль. Будешь довольствоваться тишиной и медитировать» «Если бы мои покои не пустовали по ночам, возможно, вы бы первым узнали об этом страшном известии, Господин Императорский Советник. Но что ж, вы предпочли важным новостям гордое одиночество»  «Прекрати это сейчас же! Я не буду спать с тобой ни при каком раскладе. Нет, нет и еще раз нет!» Он мог лишь предполагать, но наверняка трое остальных советников подозревали, что они общаются посредством Духовной сети.  «О, конечно, вы бы не спали. Я бы вряд ли позволил это тебе, Мэй Няньцин»  Увидев на чужом лице намеки на лукавую ухмылку, советник побагровел от злости. Пар уже был готов повалить из его ушей от столь вопиющей выходки. «Я не хочу знать подробности, Ваше Величество! Продолжай собрание, как положено и не позорься»  «Иначе?» «А тебе недостаточно?!» «Я хочу что-нибудь получить взамен. Например, ваше общество. У себя в покоях. Твой Император скучает, Мэй Няньцин, прояви фантазию»  И пока Мэй Няньцин был готов с несчастным вздохом уронить голову на стол, состроив самую страдальческую гримасу в мире, кто-то из его друзей шептался:  — И скоро они закончат? Мне интересно, что там с огнем и Уюн.  — Подожди, А-Шэ, у них конфиденциальный разговор. Вдруг они там… «Хорошо, Ваше Величество, вы только что наплакали у меня одну добровольную ночь совместного сна» «Только сна?»  «Только сна, а будешь руки распускать — я ухожу к себе, ты понял?» «Предельно»,— это звучало настолько довольно, что Мэй Няньцин опасался бросить еще один, даже мимолетный взгляд, на Императора. Позорище…Его щеки жгло от необъяснимого стыда и злости.  Словно никого затянувшегося молчания не было и в помине, вслух Цзюнь У спокойно продолжил:  — На днях во сне мне было видение, что вулкан у столицы вскоре начнет извергаться. Однако я думаю, нам следует сохранять разум холодным. Для паники нет причин: жителей в приграничных землях мы эвакуируем в ближайшие поселения дружественных государств, остальных — переправим на Небеса пережидать бедствие.  Мэй Няньцин мог лишь глупо уставиться на него. Фа Хуан, пребывающий в таком же  замешательстве, не удержался, чтобы вежливо поинтересоваться:  — Прошу прощения, Ваше Величество, но что вы имеете в виду под «переправим на Небеса»?  — Да, это ведь невозможно. Очень маленькая часть ваших подданных является совершенствующимися. — У них даже нет шанса… — Не стоит переживаний, господа. Я склонен верить, что моих сил будет достаточно для воплощения столь непримечательной задумки. Мне потребуется время для создания моста, так что все, что от вас потребуется — известить о моем решении людей и начать переселение приграничных городов.  — Ваше Величество,— осторожно обратился к нему Фа Хуан,— я, да и никто из нас, не сомневается в вашем могуществе, но действительно ли вы готовы взять на себя такую ношу? Затраты духовной энергии будут опустошать вас. Ваше здоровье… — Вы считаете, будто мое бессмертное тело может пострадать? — Даже у небожителей есть пределы. И я бы настоятельно рекомендовал их не испытывать. Вы можете не прислушиваться к моим словам, но я лишь хочу предостеречь: вы можете пострадать.  Мэй Няньцин не собирался быть таким благосклонным, выслушав весь этот бред сумасшедшего. Переступая через дозволенные на подобных мероприятиях рамки, он внес свою лепту:  — Я согласен с ним. Ваше Величество, поумерь свой пыл и прекращай нести чушь. Даже если твоих сил окажется достаточно, кто будет заниматься молитвами? Какую часть духовной энергии ты сможешь уделить верующим, посещающих твои храмы?  — Это не проблема, Ваше Превосходительство. Я распределю свои возможности должным образом, не волнуйтесь.  Мэй Няньцин все больше не понимал. Ребенок заигрался и схлопотал себе комплекс Бога? Даже он, со всеми своими талантами вместе взятыми, не мог… — Я не поддерживаю тебя,— в конце концов говорит он,— конечно, если тебя вообще интересует мое мнение. Я надеюсь, ты откажешься от этой дурной затеи и мы вместе придумаем что-нибудь еще. В другом случае — мы поможем, но будь готовы к последствиям. Ты истощишь себя до полусмерти.  Все придерживались одного: Цзюнь У многое берет на себя и силится объять необъятное. Совместно с верными друзьями Мэй Няньцин пытался втолковать ему, какие риски влечет за собой дурацкий и самонадеянный план. В итоге они не пришли к компромиссу, который сможет удовлетворить каждую из сторон. Положение дел было таково, что искреннего одобрения Император не получил, но помощью заручился. С этого дня мост становился приоритетом. Общественность должна была узнать об этом в кратчайшие сроки, чтобы беспокоить своего владыку поменьше. Советники обязались помочь с этим.  Мэй Няньцин едва мог совладать с ужасным предчувствием. Неужели это плохо кончится? Хочется тешить себя надеждами, что с Его Величеством все будет в порядке…  Советник заметил, как он огорчен итогами собрания. Он явно ожидал категоричных ответов, но не был готов к ним. Спрятать печаль за маской равнодушия не удавалось — Мэй Няньцин видел этого человека насквозь. Слишком долго и знал. Тесно. Когда церемония чаепития была окончена, он не спешил уходить вслед за друзьями. Попрощавшись с ними, он принял их сочувствующие взгляды и остался наедине с Его Величеством в главной зале. Цзюнь У не мог вечно храбриться и убегать от своей слабости.  — Я не расстроен,— вопреки его неубедительным оправданиям он был несколько хмурым и поникшим. Таким очаровательно недовольным.  Мэй Нянцин подсел ближе к нему и покачал головой.  — И все же, как же ты безнадежно горд, Мое Дорогое Величество. Не убеждай себя почем зря, знаешь ведь, что не прав. — О, я прав,— усмешка,— вы просто не понимаете, что другого выхода нет. Вместо того, чтобы помочь своему Императору, вы все безжалостно отвергли мое предложение.  — Ваше Величество, у тебя все в порядке с головой, ответь мне? Конечно, мы не можем одобрить такой безрассудный поступок! И о какой помощи идет речь? Никто, кроме тебя, не желает подвергать свое духовное начало риску. Отдав тебе и свои силы, мы останемся ни с чем, потому что получим непоправимый ущерб.  — Это цена за жизни десятков тысяч людей!— громко закричал Император. Предметы в помещении затряслись, а пустые чайные пиалы взорвались оглушительным треском и лопнули. Головокружительный всплеск его Ци был пугающим.  Буйная выходка заставила советника сглотнуть. Гнетущая аура вокруг заставляла его голову болеть. Что еще за фокусы? Владыка Уюн, которым так гордится народ, настолько не может держать себя в руках?  — Я не собираюсь наблюдать твои детские капризы. Будешь запугивать кого-нибудь другого,— отругал его Мэй Няньцин. Он поднялся из-за стола и был намерен оставить обиженного Императора одного, раз он отказывается его понимать,— Ты не понимаешь серьезности своего решения. Мы могли бы найти другой способ, более щадящий.  — Нет времени на поиски. Будь все так легко, мы бы решили это сейчас.  — Ты пострадаешь, Ваше Величество,— вырывается обеспокоенное у Мэй Няньцина. — А вы за меня беспокоитесь, Ваше Превосходительство?— бездна в глазах Цзюнь У игриво зашевелилась. Улыбка плавно соскользнула на его губы, и советник невольно сталкивается с накатывающим ужасом. Это не предвещало ничего хорошего… И действительно, Его Величество резко и крепко, почти до боли, хватает его за руку. От неожиданности советник неловко вскрикивает, плюхаясь на чужие колени.  — Ты что вытворяешь?!— задыхаясь, спрашивает он на грани шепота,— Молодой человек, неужто чувство стыда незнакомо тебе?!  Его бок неприятно упирается в стол. От неудобства Мэй Няньцин пытается пошевелиться, но мертвая хватка, предостерегая, сползает на его талию, угрожающе сжимает темные одежды. — Пусти меня. Сейчас. — Я не хочу, Господин Императорский Советник. Последние события оказались настолько ошеломительными, что справится с ними в одиночестве — непосильная ноша. Боюсь, без вашей помощи мне не совладать с эмоциями.  «Наглец! Ты все пытаешься обернуть в свою сторону, я вижу?!»  — Вы можете устроиться поудобнее,— ласково и заботливо предлагает Цзюнь У,—  чтобы неправильная поза не помешала Вашему Превосходительству дотянуться до моего лица.  Мэй Няньцин обомлел. Этот сопливый, высокомерный щенок смеет условия ему диктовать? Он, наверное, забыл, кто из них старше и имеет на это полное право. Забыл, что его учитель тоже в состоянии доставлять непредвиденные хлопоты? Размышляя о том, какую стратегию для нападения выбрать и какую линию поведения использовать, Мэй Няньцин вспоминает: он не запрещал Цзюнь У целовать себя. Соотвественно, его чрезмерно умный Император решит, что может использовать это против него. Тогда смена тактики. Если он сейчас же не пойдет в наступление, то это обязательно вылетит из бессовестного и грязного рта.  — В самом деле?— уточняет он, взяв раздражение под контроль,— тогда мне следует прислушаться к ценным рекомендациям Его Величества.  Опираясь на широкие плечи, укрытые слоями бело-золотой ткани, Мэй Няньцин, насколько это возможно, аккуратно привстает. Макушкой он случайно задевает ниспадающие с короны на чужой лоб бусины. Неслышно они шевелятся. Мэй Няньцин усаживается ближе, по бокам приникая разведенными в стороны коленями к роскошному поясу, где переливается нефритовые подвески. Его бедра предельно широко расставлены, чтобы удерживаться у Цзюнь У на ногах. Спина Мэй Няньцина едва касается стола, когда сильная грудь оказывается в опасной близости с его собственной.  — Ваше Величество?— на пробу поддельно застенчиво зовет он.  Цзюнь У поджимает и быстро облизывает пересохшие губы. Его лицо темнеет. Он определенно рассчитывал на большее сопротивление. Должно быть, в его планах гораздо больше времени уходило на несогласные вопли советника. Его ладони гладят гибкую спину: даже сквозь одеяния Мэй Няньцин ощущал, как пальцы выводят незамысловатые узоры на его лопатках. В конце концов непослушные руки Его Величества устраиваются на пояснице и мучительно медленно двигаются оттуда к бедрам.  Мэй Нянцин позволяет себе облегченно выдохнуть через рот. Обе его ягодницы остаются нетронутыми. Позорно он запрокидывает голову, нетерпеливо ожидая поцелуя.  Цзюнь У склоняется к его шее и горячо говорит:  — И как это понимать, Господин Императорский Советник? Вы так жаждите очередного поцелуя, что я начинаю переживать. А вдруг этого окажется мало?  — Этого будет достаточно,— не стоило забывать,— я не такой жадный ребенок, как Его Величество. — Что ж…  На светлую кожу горла невесомо опускаются теплые губы. Они оставляют несколько крошечных сухих поцелуев, прежде чем между ними появляется влажный язык, который самым кончиком ведет вверх, к подбородку.  Мэй Няньцин распахивает глаза. Его губы дрожат от всепоглощающего чувства. Ну почему Цзюнь У был таким? Живот наполняется томной и сладкой тяжестью.  Их недавние разговоры с друзьями тонут в водовороте желания без остатка. Мэй Няньцин охотно идет на поводу своего дорогого принца, поддается, позволяя ласкать свою шею. В себя его приводит весьма отрезвляющее ощущение твердой выпуклости под ним. Он распахивает глаза и по кусочкам собирает свое самообладание, чтобы попытаться отстраниться. Решительно и серьезно он говорит: — Ваше Величество, подожди…Ах!— он глотает свой постыдный и несдержанный стон, когда его внезапно кусают. Кожа на шее горит в этом месте.  Цзюнь У, сбив его с толку своей настойчивостью, предусмотрительно поднимается выше и целует в губы. Мэй Няньцин почти теряет связь с реальностью, когда его рот начинает шевелиться. Все становится таким головокружительно мокрым и приятным, что он едва не рыдает.  И все же… Он осторожно отстраняет его от себя. Рвано дыша, он старается придать своему голосу безразличный окрас:  — Пожалуй, это все.  На мгновение ему чудится, что на лице Цзюнь У проскальзывает нечто печальное. Но всего на мгновение.  Взъерошенные и возбужденные, они сидят в объятиях друг друга. Мэй Няньцин чувствует себя виноватым. Он продолжает это безобразие, несмотря на здравый смысл. Чувствует себя таким жалким и бесполезным, ведь забрать последнюю надежду у этого человека? Он не мог. Он просто не вынесет.  Но и делать вид будто все в порядке, не прекращая бездумно играться, советник тоже не мог.  Цзюнь У едва слышно хрипит:  — Ваше Превосходительство, давай посидим так еще немного,— чуть погодя, он нерешительно добавляет с сомнением, не рассчитывая на милость,— пожалуйста?  Перед ним Мэй Няньцин был бессилен. Без раздумий он сдается. — Конечно, Ваше Величество.  И Цзюнь У отчаянно обнимает его. Так сильно, что Мэй Няньцин хочет поднять руки, хочет обнять в ответ. Он останавливает себя через внутренние рыдания. Рано или поздно ему придется разбить хрупкое сердце, придется отказаться от удовольствия касаться этого человека.  Мэй Няньцин не должен затягивать. Пока не представляя как именно, он собирается это сделать. Но не сегодня.  В звенящей тишине, в такт обжигающему дыханию и бьющемуся как в лихорадке сердцу, Мэй Няньцин наслаждается, но его руки остаются безвольно опущенными до самого конца. 

///

Когда они спят в одних покоях, без намека на пошлость они делят постель. Мэй Няньцин не знал, чего ожидать сначала, однако все, с чем он столкнулся в ту ночь — лишь глубокое и искреннее недоумение. Признаться, он верил: Его Величество умел контролировать себя, когда этого требуют обстоятельства. Но серьезно, ни одного поползновения? Цзюнь У даже не обнял его.  Они молчали весь вечер и так же молча легли спать. Этот кошмар разбавил лишь скупое пожелание спокойной ночи. Мэй Няньцин сомневался, что после этого сможет уснуть. Почти до рассвета он пусто и глупо пялился в шелковый балдахин. Его естество отказывалось это принимать.  Конечно, он рад, что ему вновь не пришлось затрагивать деликатную тему характера их отношений. Рад, что вновь не приходится отказывать Его Величеству. Рад, что не приходится разрываться между моральным долгом наставника и бурлящим потоком чувств.  Хотя, о каких чувствах речь? Мэй Няньцин не видел их вместе. Он любил Его Величество, но несколько…иначе. Представить их как любовников, спутников жизни? Это…абсурд! Он нежно лелеял их совместные воспоминания, время, проведенное бок о бок. Да что там, он застал взросление зеленого юнца! Навсегда он останется его учителем и самым верным слугой. И верующим. Мэй Няньцин гадал, был ли среди других хоть кто-то, кто так же пойдет на все ради Цзюнь У? Он сомневался.  Прикосновения Его Величества априори не могли вызывать отвращения. Как можно было испытывать неприязнь к тому, с кем ты настолько близок духовно?  Мэй Няньцин нехотя признается, что если бы не тяжелая ноша власти, упавшая на плечи Цзюнь У, он бы с превеликим удовольствием позволил себя соблазнить. Но этому не бывать никогда, поэтому сейчас его задача заключалось в том, чтобы его Император со всем справился. И ничто не могло преградить ему путь.  Милосердный, старательный, подающий надежды правитель. Принца, ныне Императора, Уюн невозможно было не любить. Он заслуживал всех благ этого мира. 

///

Хотя сначала Мэй Няньцин был ярым противником идеи с мостом, сейчас этот безумный план постепенно находил в его душе отклик одобрения.  Немедля Его Величество сделал операцию по спасению людей главным приоритетом. Он также выступил с обращением к народу, чтобы вести скорее разлетелись по территории Уюн. Вопреки всем ожиданиям, никто не разбегался в панике по своим домам, спешно собираясь покинуть родные края. Люди верили: Его Величество непременно предотвратит горькую участь, обещанную их королевству пророческим видением. Никаких сомнений: угроза, подобно серой туче, бесследно рассеется от его яркого света. Цзюнь У был подобен солнцу.  Храмы, возведенные с его вступлением в ряды небожителей, с утра до ночи были полны прихожан. Постаменты у его статуй едва на ломились от подношений. Мэй Няньцин считал, что поводы для беспокойства исчезли. Как бы не пыхтели в недовольстве его старые друзья сперва, дело правда очень хорошо продвигалось. Возможно, их опасения были напрасны. С таким количеством преданных верующих, с такой искрометным верой в свои возможности Цзюнь У, вероятно, мог свернуть горы. Так от чего же усмирить жерло вулкана ему не под силу? От чего же не под силу переправить людей в Небесный чертог? Советник жутко не хотел забегать вперед, но его ученик — кладезь усердия и таланта.  И все же он волновался. Было ли строительство моста столь волнительным процессом для такой необъяснимой паранойи? Мэй Няньцину казалось, что Его Величество угасал. Он старался не давить и не тревожить его лишний раз, потому не интересовался, но ему и не нужно было создавать викторину из очевидных вопросов, чтобы догадываться: за маской уверенности прячется истощение. Он полагает, расходовать столько духовной энергии за короткий промежуток было тяжко.   Со статусом бессмертного Цзюнь У не нуждался в еде и сне, но чтобы забыть о них напрочь? Раньше за ним советник не наблюдал такого. Трудолюбивый принц неимоверно нагружал себя, всецело отдаваясь сумасшедшей идее.  Между этим Мэй Няньцин по собственной инициативе остался в его покоях, чтобы обеспечивать круглосуточный надзор. Он серьезно беспокоился, что любящий себя изнурять мальчишка упадет, изможденный до смерти.  Они мало общались: Цзюнь У постоянно медитировал, а советник в неизменной компании друзей помогал ему с бюрократической волокитой. Время от времени они помогали ему отвечать на молитвы. Обязанности небожителя никто не отменял. Иногда они даже выезжали из столицы, чтобы расправиться с тварями, нарушающих мирную жизнь горожан. Неупокоенные души, низшие демоны, мертвецы… Некогда скучать и вспоминать о прочих делах. Мэй Няньцин, чтобы завоевать больше уважения к Императорскому двору, занимался предсказаниями все чаще. Как Фа Хуан поднатореть он еще не успел, куда там! Зато монеты бесконечно звенели в его рукавах, а попрошайки его стараниями не ночевали на улице.  К концу первого года после начала работы над мостом Мэй Няньцин заметил подозрительные изменения. Незначительно, но верующих поубавилось. Он не бил тревогу и с воплями не причитал лишь потому, что, кажется, на Его Величество это едва ли оказал воздействие. Он все также неустанно трудился, не менее сосредоточенно и упорно.  Тогда Мэй Няньцин обошел все его ближайшие храмы в округе, чтобы убедиться. И был поражен, до неприятного зубного скрежета. Роскошные и величественные здания пустовали. За день их навещало не более двадцати человек. Места для подношений пылились и были забиты гнилыми фруктами и высохшими цветами; пепел от благовоний сыпался под ноги статуям; в воздухе поднимались смрад и затхлость. От осознания, что даже служители храмов ленились прибраться, грудь болела за Его Величество.  Без зазрений совести Мэй Нянцин воспользовался своим положением, чтобы исключительно вежливо напомнить местным монахам о том, в каком состоянии должны пребывать храмы Императора. Трясясь и заикаясь, они живо брались за работу. Но удовлетворения советник в таком подходе не находил: возвратить преданность людей насильно? Забавная шутка. Оттого и такая горькая.  Однажды Мэй Нянцин задержался в храме подольше. И проделал превосходную работу: навел чистоту, которую полноправно заслуживал храм Его Величества, и прикупил свежих фруктов. На постаменте он оставил букет цветов и корзинку со сладкими локвами. Он возжег благовония и упал на колени, низко склонив голову. Его волосы коснулись пола, когда он громко подумал:  «Ваше Величество, у тебя все получится»  Он уж не знал, достигла ли его спонтанная и скромная молитва Цзюнь У, но он был доволен. Наверное, пока они были друг у друга, никакой отток верующих не станет преградой. Ведь даже маленькая молитва могла обладать силой под стать сотням других. Главное — искренность. Мэй Няньцин не солжет, если решит, что на пьедестале почитателей Его Величества он смотрит на остальных с высоты первого места.  И все же в тот день Мэй Няньцин едва не умер от переполняющих его чувств. Когда под покровом ночи и кромешной тьмы он вернулся, собираясь нырнуть в их общую постель, Цзюнь У набросился на него, сбивая с ног. Вместе они упали на мягкие одеяла, и, под тяжестью чужого веса, он, оскорбленный неожиданным покушением на свою честь, был готов разразиться уймой ругательств. Однако ни одного не сорвалось с его языка. Его рот оставался уязвлено закрытым.  Цзюнь У дрожал, уткнувшись в его плечо. Беззвучно его слезы стекали в складки на темном халате Мэй Няньцина, пока тот, замерев, не мог издать ни звука. В мыслях было совершенно пусто, в ушах звенело. Мэй Няньцин боялся пошевелиться. Сердце в агонии билось о ребра, пока кровь гнала первобытный ужас по венам.  Похолодевшими пальцами он нежно коснулся его волос. Мягко, почти не ощутимо, он погладил его макушку, прижимая к себе.  Его Высочество, его драгоценный принц, его отрада и любовь страдала, впав в беспросветное отчаяние. Омут уныния поглощал его.  — Все хорошо, Мое Дорогое Высочество, Мое Величество,— Мэй Няньцин поцеловал его голову,— ты отлично справляешь. Все в порядке.  — Они уходят,— задушенный хрип,— я чувствую, как их становится меньше. С каждым днем все меньше… почему? Почему?!— крупная дрожь бьет все его тело. Мэй Няньцин не хочет его расстраивать. Он молчит, вместо того, чтобы услужливо напомнить о катастрофической нехватке уделяемого на молитвы времени. Да и было ли это главное причиной? Наверняка другие боги прямо сейчас наживаются на чужом несчастье. Завтра же он пойдет и осмотрит окрестности на наличие новых святилищ. Спалить бы их к проклятой бездне… — Ваше Величество, нрав людей переменчив. Все они непостоянны и глупы. Дело не в тебе.  Он сам не понимал, как это божество и Императора в одном лице можно было променять на служение какому-то другому небожителю. Вздор!  — Скажи, Мэй Няньцин, неужели я делаю недостаточно? Неужели я делаю все плохо? Почему они отворачиваются от меня?  Советник позволяет себе смешок, чтобы разбавить его печаль.  — Не говори глупостей. Хочешь знать мое мнение?— Цзюнь У приподнимает красное и мокрое лицо, а теплая рука гладит его щеку, стирая соленые капли,— они и мизинца твоего не стоят. Это не твоя вина. Люди алчные и порочные. Куда им до тебя, Ваше Величество?  Цзюнь У тянется за его ладонью. Мэй Няньцин позволяет влажным от слез губам поцеловать ее. Наконец, Император берет эмоции под контроль. Он прикрывает глаза и грустно с примесью чистой ненависти произносит:  —…Мне жаль, что они были моими верующими.  — Вот видишь,— хохочет Мэй Няньцин и целует его лоб. Внутри ворочается странное чувство. К добру или худу?  Чуть погодя Цзюнь У, сглатывая и отводя в глаза, говорит:  — Ты приходил ко мне в храм.  — М?— несмотря на охватившую его неловкость, советник подтверждает,— Да, ты прав, Ваше Величество. Старые дурни работать отказывались, пришлось их встряхнуть. Моя молитва дошла до тебя?  —…Да,— он опускается на его грудь и вздыхает,— спасибо.  — Поспи, мой принц,— он ждет, что Цзюнь У покорно примет это прозвище. Так и происходит. Без намека на сопротивление, он смирно лежит, и Мэй Няньцин успокаивающе продолжает,— что бы не случилось, я буду с тобой. Отдыхай, я буду охранять твой сон.  Измотанный, Цзюнь У цепляется за его одежды. Совершенно разбито он делится:  — Я боюсь, у меня ничего не получится. Я так боюсь, Мэй Няньцин.  Советник прикусил губу, престыженный. Он недооценил его переживания и не мог не корить себя. Почему он не заметил раньше? Почему он такой невнимательный и непроходимый дурак?  — Ваше Величество, ты справишься. Я буду рядом.  Мэй Няньцин тогда не знал, как чревато давать обещания, которые не суждено сдержать. 

///

Через три года тяжких трудов мост рушится и ломается с оглушительным треском. Цзюнь У с позором низвергают на землю. Его грех оказывается слишком велик: Небеса не готовы простить унесенные человеческие жизни. Бессильно Мэй Няньцин наблюдает, как вместе с полчищами людей горят его храмы.  Есть отголоски того, словно он ожидал подобного. Реальность оказалась куда более суровой: она ударила по нему беспощадно.  Он долго не мог позволить себе приблизиться к принцу. Все начинало меркнуть. Он давал и себе, и ему пространство, чтобы прийти в себя после произошедшей трагедии.  С друзьями увидеться он тоже не находил сил. Они будут осуждать. Он знал, как им не хотелось идти на рискованный план и ступать на непрочную дорогу, вымощенную исключительно переоцененными способностями Его Величества.  Мэй Няньцин столкнулся со всеми прелестями представшего перед ним распутья. Он даже не мог понять, кого жалеть и кому соболезновать. Было больно за неумолимо идущего навстречу гибели Уюн, больно за Цзюнь У, который все реже мог появляться за пределами своих покоев.  Мэй Няньцин окончательно умирает, когда спустя пару дней Император равнодушно ставит его в известность. Даже не просит:  — Сегодня Господин Императорский Советник займет соседнюю комнату. Мне…мне нужно побыть одному.  Дверь хлопает и Мэй Няньцин видит в ней непреодолимую пропасть. Он ничем не мог помочь. Никак не мог поддержать. Цзюнь У прятался даже от него… Он имеет наглость вариться в жалости к себе в такой дрянной ситуации. Его Величество не верил ему, не полагался на него. Было больно. Он не мог позволить им отдалиться еще сильнее. Если его не будет рядом сейчас, он мог потерять Его Дорогое Высочество.  Словно завидев его терзания, Небеса посылают ему шанс: Император созывает собрание. В главную залу Мэй Няньцин идет, словно шагая к петле. Его ноги парят над полом, настолько он теряет связь с происходящим. Тело тяжелое, в голове не устает звучать гул.  — Уважаемые Советники, все мы непредвиденно столкнулись с обстоятельствами, которые…которые очень сильно подкосили нашу веру в лучший исход. Теперь наши возможности и влияние не простираются так далеко,— Цзюнь У говорит ровно и бесцветно. Его лицо белое, взгляд блеклый и мутный.  Мэй Няньцин тихо смотрит перед собой. Пиала с чаем выплевывает пар прямо ему в лицо.  — Ваше Величество, у нас больше нет времени и ресурсов, чтобы растрачиваться на твои великие планы. Извини, но ты прекрасно осознавал, чем угрожала закончиться твоя самонадеянность,— Ан Лианг не скрывает своего недовольства.  — Я думаю, нам стоит бросить все силы на эвакуацию. Как бы это не было прискорбно, нам не спасти от бедствия всех. Это невозможно, Ваше Величество… Вулкан вот-вот извергнется снова,— озвучивает свои мысли Чунь Шэ. Он тоже устал.  — Есть еще одни способ,— внезапно говорит Цзюнь У и все взоры устремляются к нему. Он криво улыбается, и Мэй Няньцина мутит,— я не надеюсь получить ваше одобрение. После того, как я озвучу детали, вы вольны покинуть меня и не возвращаться впредь.  Тогда Его Величество впервые говорит нечто, противоречащее всем законам гуманности и морали. Это настолько ужасно, что советники позволяют себе приоткрыть в замешательстве рты. У Мэй Няньцина кружится голова. — Прощайте, Ваше Величество,— Ан Лианг без предисловий поднимается из-за стола. Он не удостаивает своего бывшего владыку даже коротким поклоном. Эхом его шаги гремят у Мэй Няньцина в ушах. Он погружается под толщу воды, где все звуки обращаются в ничто.  Он даже не пытается разглядеть что-то в Цзюнь У. По правде, ему и не нужно, чтобы знать: боль предательства нещадно ломает. Но такое ли это предательство? Мэй Няньцин уходит в размышления. Его мнение таково, что он видит в уходе Ан Лианга невосполнимую потерю. Они же друзья. Они все… Почему что-то разбивается, мерзко хрустит? Как его друг может быть предателем? Почему Цзюнь У отказывается посмотреть ему вслед? Чужая спина удаляется и словно навсегда исчезает.  Боль расползается по коже Мэй Няньцина ядовитыми путами. Все его естество вопит от нестерпимой агонии, как если бы он разом проглотил уйму крошечных и тоненьких иголок.  Это не по-настоящему… — Ваше Величество, ты…Цзюнь У, да как ты смеешь помышлять о таком?!— Чунь Шэ не может подобрать слов. Его щеки раздуваются от гнева, а глаза становятся похожи на два стеклянных шара. Его лихо потряхивает,— кем ты возомнил себя, чтобы направо и налево распоряжаться человеческими жизнями? Что подумают твои верующие, если узнают?  Рот Цзюнь У искажает уродливая ухмылка. Он обречено смеется, и Мэй Няньцин хочет сбежать.  — Очнись. У меня нет верующих.  Чунь Шэ, пораженный, задыхается. Не теряя надежды достучаться, он почти умоляет: — Ваше Величество, обдумай еще. Ты…ты бы никогда не поступил так! Ты любишь свой народ, ты никогда не поступишь так бессердечно… Даже если принести в жертву заключенных, что станет с их несчастными семьями?  — Ваше Превосходительство, ты хочешь поговорить о том, чья жизнь будет стоить в этой ситуации дороже? Я выбираю отдать на съедение пламени жизни гнусных подонков в обмен на тысячи невинных.  — Это не обсуждается!— орет Чунь Шэ и вскакивает, ударяя по столу.  — Держите себя в руках,— равнодушно советует ему Император.  Мэй Няньцин смотрит, как холодный чай вытекает из перевернутой пиалы.  — Я ухожу, Ваше Величество,— в конце концов говорит он,— просить вас о благоразумии бесполезно. Я устал. Мы все устали. Ваш нрав с детства был непримирим. И мне жаль, что сегодня это играет с вами злую шутку. Мне хочется верить, что ты поймешь, какую ошибку совершаешь. Твой путь…дорога, которую ты  опрометчиво избрал, не сможет обернуться чем-то хорошим. Вспомни мои слова.  — Обязательно,— на это Чунь Шэ никак не реагирует.  И уходит вслед за Ан Лиангом. В зале их остается лишь трое: два советника и Император.   Фа Хуан вздыхает.  — Нет смысла тянуть более. Не стану вас тешить ложными надеждами, Ваше Величество, я тоже собираюсь покинуть дворец. Но поймите, я не хочу разжигать вражду с вами, не хочу забывать дорогу сюда навсегда. Согласитесь, вместе мы пробыли слишком долго, чтобы расстаться. Однако…— невыразимая печаль и разочарование охватывают его,— я не могу смотреть на вас, как на своего правителя. При всем уважении, я не вижу себя в роли вашего неизменного слуги. Возможно, с вашим характером вы не постесняетесь и затаите обиду, когда услышите, что ваш подход мне опротивел. Но скрывать это? Я не буду. Цзюнь У, ты вырос и, пока в твоих руках сосредоточена власть над Уюн, пока ты берешь на себя ответственность, твои действия всегда будут иметь последствия.  Кровь в жилах Мэй Няньцина стынет от холода, когда Император предупреждающе отзывается:  — Смотри, как бы твои действия не имели последствий. Фа Хуан строго поднимает руку, обрывая его:  — Я не договорил. Прояви уважение и дослушай. Но ты прав, мои действия тоже будут иметь последствия. Только, друг мой, что бы ты не предпринял, я к этому готов. Ты можешь обратить на нас свой гнев, можешь устроить сцену, можешь делать, что твой душе угодно… В настоящем, ты ставишь на кон свое шаткое положение, а твои идеи становятся все безумнее. Честно? Мне больно смотреть на это. Ты даже не способен увидеть, как до неузнаваемости изменился. Увы, боюсь, ты не тот человек, которому я однажды присягнул в верности. Позвольте откланяться.  Фа Хуан, прежде чем уйти, совершает вежливый поклон. Он идет мимо Мэй Няньцина и ободряюще хлопает его по плечу, не пытаясь увлечь за собой.  Должен ли Мэй Няньцин последовать за своими друзьями? Откровенно говоря, так было бы правильно. Его Величество, пребывая в эмоциональном упадке, сам на себя не похож. Никто из его слуг больше не мог терпеть. Если советник хоть сколько-нибудь уважал себя, то наплевав на все приличия и верность, уже бы давно бежал без оглядки.   И все же, Мэй Няньцин опасается, что слишком превозносил Его Величество, слишком верил в него. А сейчас его привязанность, его боль за несчастного и оставленного всеми принца усилились. Жалость то была или глупая неспособность разобраться во внутренних противоречиях — уходить он не собирался. Его Величеству понадобится его поддержка. Он не хотел видеть, как яркая звезда над его головой меркнет.  — Мэй Няньцин, не молчи,— Цзюнь У позволяет усталости взять верх. Дрожащими руками он закрывает лицо,— если ты намерен уйти, скажи об этом сейчас. Потом…потом я не уверен, что смогу тебя отпустить так же легко, как остальных.  В его голосе проступили страдание и мука, которые обрушились на советника неудержимым потоком. Он поспешил успокоить принца.  — Мой дорогое Величество, неужели твоя память настолько плоха, что ты уже позабыл, о чем мы говорили с тобой? Я рядом. Всегда. Я никуда не уйду.  Он встал и подошел к Цзюнь У, чтобы отнять его холодные ладони от лица и заглянуть ему прямо в глаза.  — Конечно, я злюсь, что ты, молодой человек, так неосмотрительно позволил старым дуралеям уйти прочь. Но прошу, помни, они тебе не враги. Никогда не станут. Они…— мысли лихорадочно бились в его голове,— они беспокоятся о тебе, потому что любят. Мы все любим тебя.  Он ощутил внезапный груз вины. Не знал, насколько это могло сойти за правду. Бережно и чуть боязливо Мэй Няньцин погладил его щеку. Цзюнь У быстро схватил его за запястье, и советник почувствовал острое желание отстраниться. Страх. Но почему он начал бояться? Бояться его дорогое Высочество? Абсурд… — Тогда почему они ушли?— зло прошипел он, надеясь застать советника врасплох. Так, словно это было неоспоримой истиной, он произнес,— те, кто любит, никогда не уходят… Или они решили, будто у меня есть другой выбор? Где я изменился? Где, скажи мне, Мэй Няньцин? Я милосерден, я люблю свой народ и ради него готов пойти наперекор своим принципам, если потребуется. Я не тот, кем был раньше? Вздор. Если их не прильщают мои методы спасения, они могут катиться в преисподнюю и гореть вместе с остальными предателями. Ненавижу… Его хватка ослабла. Он затрясся и зашелся в приступе тихих рыданий. — Ваше Величество…— мириады осколков разбитого сердца вонзились в его плоть с такой силой, что он едва мог устоять на ногах. Порывисто он обнял Цзюнь У, прижимая к своей груди так крепко, как не делал этого никогда.  — Никуда не уходи от меня,— эту мольбу воспаленный разум воспринимает как мантру. Мэй Няньцин не собирается уходить. У Его Величества остался только он.

///

К счастью ли, но на фоне бесконечных бед, которыми щедро осыпала судьба Императора Уюн, потерял свои краски нерешенный вопрос с чувствами.  Мэй Няньцин корил себя за непозволительные мысли. Их королевство оказалось на грани вымирания, а его терзают муки сердечные. Пусть он старался лишний раз не возвращаться к этой теме, она всплывала сама собой. Цзюнь У игнорировал его существование. По правде, он вообще перестал замечать все вокруг. Тут советник ни малейшего  понятия не имел, на чем сосредоточиться: его тяготила тревога за Его Величество, но в то же время прежняя их дилемма романтического характера никуда не исчезла для него.  Он выбрал не подходящий момент для мелочных обид, но коли маленький принц так страстно его любил и желал, то почему не верил? Почему он закрывался все больше? Такой ли сильной оказалась его хваленая привязанность, какой он ее старательно рисовал? Мэй Няньцин одновременно негодовал и сдерживал злорадное «я знал».  Но, признаться, от осознания, что его попросту могли выбросить из головы, становилось горько. Неприятно.  С другой стороны, мало разве перепало невзгод на долю Цзюнь У? Прекрасно, если одна из них канула в небытие. Только вот, ему самому на душе было погано, до боли под ребрами.  Он не собирался требовать внимания или, еще хуже, надоедать Его Величеству. Мэй Няньцин умел расставлять приоритеты и было бы глупо себя вести, словно неугомонное и неразумное дитя. Все же больше его волновали нынешние обстоятельства.  Он подозревал, что вылезшая на поверхность чувствительность была спровоцирована страхом. Его рассудок, не успевший принять произошедшее, находился в безостановочном поиске соломинки, за которую с легкостью мог зацепиться. Должно быть, он жалкий трус, ведь реальность его отталкивала и пугала.  Остатки сожженных храмов Мэй Няньцин ни разу не навещал. Он также не выходил в город. Он ничего не делал.  Пока однажды Его Величество не постучал в его двери. Войдя, он рухнул на колени. Советник бросился к нему. — Ваше Величество!— в панике закричал он, пытаясь поднять его на ноги,— что с вами? Вставайте скорее!  Цзюнь У не шевелился. Корона в его волосах с неслышным шелестом накренилась. Жемчужные бусины падали на лицо. Без долгих предисловий он отрешенно сказал:  — Они ненавидят меня. Мэй Няньцин догадывался, что речь шла о жителях Уюн. Он опустился и сел рядом. Нервно советник замялся, прежде чем осторожно сказать:  — Ну что ты, Ваше Высочество? Люди верят в тебя. Они ждут, что ты их спасешь, просто…сейчас они несколько опечалены потерями…  Цзюнь У странно молчал. Тогда Мэй Нянцин неуверенно взял его лицо в ладони, приподнимая. — Послушай, люди… И запнулся, когда вместо ясных глаз его встретили два пустых черных омута. Выражение, которое приобрели мягкие черты, было неестественно расслабленным. Таким непривычно безучастным, что Мэй Няньцин вовсе позабыл, что собирался сказать.  — Прекрати, Ваше Превосходительство,— бледные губы сомкнулись в вымученную улыбку. Цзюнь У отстранился от прикосновений, но даже поймав на себе непонимающий взгляд, не счел нужным отреагировать,— кого ты пытаешься обмануть? Мой любимый народ так яро жаждет кончины своего Императора, что это похоже на дурную шутку. Почему, спрашивается, теперь я должен спасать их? Никто из них не заслуживает этого.  Мэй Няньцин почувствовал, как в нем что-то перевернулось. Откуда… откуда появилась эта нездоровая логика? Насколько глубоко она уже пустила в нем корни? — Но ты любишь людей. Да, это приносит боль, но… — О, Мэй Нянцин, просто заткнись,— сначала грубость ускользнула от его восприятия. Затем стена взаимопонимания пошатнулась. Его Величество только что велел закрыть ему рот?— Остановимся на том, что это причиняет боль. И ты представить себе не можешь, какую. Да, к своему сожалению, я люблю Уюн. Но это досадный изъян, который я искореню при первой же возможности. Никто из этих предателей не заслужил и капли моей милости.  — Ты… что это за разговоры такие дряные?!— он не ожидал, что вспылит,— Ты смеешь заявляться в мои покои посреди ночи, а потом нагло дерзить, забыв все приличия?! Прикуси язык, я старше тебя! Что на тебя нашло?  — Не понимаю, о чем ты,— скучающе отвечают ему без намека на стыд,— долго ты еще собираешься сотрясать своими бесполезными криками воздух? Раздражает.  «Ах, вот значит как? Тогда приготовься, Ваше Величество. Если ты решил, будто малейшая прихоть избавит тебя от неугодного мнения, то вынужден расстроить» И все же гнев быстро теряет былую мощь. Мог ли он злиться на Императора в такой ситуации? — Как не посмотрю, тебя все раздражает,— устало и чуть язвительно замечает Мэй Няньцин. Беззлобно он отчитывает его,— Ваше Величество, уж извини меня, но произошедшее не дает тебе права высказываться подобным образом. Мы не знаем наверняка, сколько верующих у тебя осталось. Желать всем подряд мучительной смерти? Совсем не в твоем духе. Согласен?  — Нет. — Я не поверю, что твоя суть успела прогнить за столь краткий срок. Ты можешь веселить своими бреднями, кого захочешь, но я все еще вижу тебя насквозь!  Мэй Няньцин, увлеченный попыткой донести до Его Величества свою мысль, поздно замечает, как тот совершает быстрый рывок вперед. Пространство в миг переворачивается, и советник неловко заваливается назад. Из его рта вырывается глухой и растерянный звук, когда за вдавленными в твердый пол лопатками болезненным ударом следует затылок.  Невольно он жмурится и моргает. Картинку высоченного потолка тут же перекрывает осунувшееся лицо. Цзюнь У садится на советника сверху.  «Ты не запугаешь меня своими выходками, когда это, наконец, дойдет до тебя?! Может, твои фокусы я не всегда могу предвидеть и объяснить, но… Кто тебе дал исключительное право обращаться со своим наставником по-хамски?! Я в жизни не поверю, словно у тебя нет манер! Признайся, ты нарочно о них забываешь!» Мэй Няньцин не дергается. Лишь награждает надоедливого Императора  долгим, изнуренным вздохом.  — Ваше Величество, если ты не догадываешься, я не в том возрасте, чтобы драться с тобой.  Цзюнь У не оценил его тщетных потуг развеять повисшее напряжение. Целенаправленно он накаляет обстановку и не поддерживает бездарную игру.  Он склоняется ниже, чтобы с шелестом рукавов опереться ладонями по обе стороны от головы Мэй Няньцина. Завеса из темных, ниспадающих с макушки Императора волос, отрезает их от остального мира. Гладкие пряди струятся по складкам белоснежных, расшитых золотом, одежд.  Цзюнь У равнодушно водит пальцем по мягкой и теплой щеке, сосредоточенный на реакции советника. И Мэй Нянцин не знал, чего тот хотел: бесполезно читать непробиваемую маску безразличия.  — Ваше Величество, может соблаговолишь мотивировать свои действия? Или прилив нежности накрыл тебя столь внезапно, что ты не сумел совладать с ним? Так или иначе… хватит. Ты тяжелый. Слезь с меня.  Для убедительности он завозился под неподъемным весом бессмертного тела. Тут чудесное спокойствие дало трещину, и брови Императора взметнулись ко лбу. Мэй Няньцин едва не счел это хорошим знаком.  — Ты правда думаешь, что я забавы ради делаю это?  «Да я устал уже думать! Почему бы тебе не поинтересоваться чем-то другим?!» — Ваше Высочество, пожалей мои уши. Либо ты тратишь время на пререкания, либо говоришь по делу. — И об этом говоришь мне ты, Мэй Няньцин?— невесело хохотнул он,— перестань проецировать свое непринятие на мое поведение. Я лишь хочу, чтобы ты ясно осознал: я не нуждаюсь в утешениях и жалости. Не нуждаюсь в нотациях и в бреднях, которыми ты не устаешь меня кормить. Хочу, чтобы ты поближе разглядел мое лицо и навсегда уяснил: нет больше места тому, что тебе так нравилось видеть. — Лжец,— возмущенно заключает советник,— ты буквально появился на моем пороге, чтобы утешиться.  — Так мне уйти?  — Хватит говорить за меня!— возмущенный упрек,— Глупость тебе не к лицу, Ваше Величество. Я понимаю, наша…Наша общая трагедия оставила на тебе неприятный отпечаток, но неужели провал смог похоронить в тебе все человеколюбие? День изо дня я вижу, как тебе нелегко. Ты страдаешь.  — Нет, Мэй Няньцин. Опять мимо,— зло он поддевает его,— никчемный предсказатель из тебя. Впрочем, какая уже разница? Это неважно.  Конечности советника вновь беспрепятственно движутся, освобождаясь от тяжкого груза. Цзюнь У поднимается и, даже не расправив примятую ткань на себе, спешит ретироваться из комнаты.  Прежде чем захлопнуть двери с оглушительным грохотом, он как бы невзначай роняет:  — И ты не видишь меня насквозь.  Мэй Няньцину могло показаться, но если голос Его Величества действительно был пропитан неразделимой скорбью, то дела плохи. Теперь он не видел. 

///

Гора Тунлу больше не подавала никаких признаков подозрительной активности. Вулкан заснул крепким сном. Но только Небесам ведомо, было ли сие событие поводом для праздника.  Никто из жителей Уюн не рассыпался в благодарностях. Долгожданное облегчение не даровало людям покоя. Весть о прирученном Императором вулкане отнюдь не была счастливой. Королевство погрузилось в длительный траур. Мэй Няньцин не знал, виднелся ли его конец. Массовое жертвоприношение, очевидно, не помогло горожанам преисполниться радости и гордости. Старания Цзюнь У, какими бы зверскими они не выглядели в глазах общественности, шли прахом. От переживаний за его шаткое душевное состояние советник не находил себе места.  С тех пор прошло без малого три или четыре недели. Они виделись лишь мельком: когда пересекались в коридорах, когда Его Величество неохотно раздавал указания оставшейся части прислуги. Полноценные их встречи закончились той самой полуночной беседой. Потом Мэй Няньцин видел, как вместе со стражей Цзюнь У отбыл из дворца на долгие дни. Он так далеко зашел в своем беспокойстве, что был готов простить Его Дорогому Высочеству все грехи мира. После усмирения вулкана Мэй Няньцин решил для себя: он примет и вынесет все. И даже если Император собственноручно заберет каждую из жизней своим мечом, он не оставит его в одиночестве. Он мог вымазаться в крови по локоть — советнику наплевать, только он умоляет, пусть это поможет! Лишь бы ему стало лучше. Лишь бы они не продолжали отдаляться, не становились незнакомцами. Лишь бы все напасти кончились… Он не беспокоил Цзюнь У по возвращению, не хотел давить. Знал ведь этого человека, как облупленного: отреагирует остро, расстроится и рассвирепеет. Поэтому он не торопился. Принц до сих пор крайне впечатлителен.  Мэй Няньцин считал, что нелепые сожаления не коснуться его. Напрягаться из-за того, что изменить было уже нельзя? Дурость. И все же он с несвойственным упорством накручивал себя. Откровенно говоря, приложенные усилия себя оправдали: медленно и верно он начинал сходить с ума.  Некогда он заметил, что Цзюнь У начал скрывать лицо. Это непременно вызвало новый всплеск негодования, ведь отследить, что послужило тому причиной не удавалось и при огромном желании. Его Величество был хорош собой. Мэй Няньцин сказал бы, даже слишком. Он также не слыл чрезмерной застенчивостью — не избегал зрительного контакта. Да что там, этот человек никогда бы не стал привлекать излишнее внимание подобным! Он осознавал, сколько любопытных глаз зацепятся за этот жест.  И все же теперь его верным и неизменным спутником стала темная накидка. Длинный капюшон поглощал весь его лик: ни глаз, ни носа. Видны были только губы, которые почти не шевелились. Его Величество мало говорил.  Мэй Няньцин вновь не отважился лезть в это. Только вот, это не прекращалось. Странное поведение Цзюнь У заставляло вину грызть советника и в свете дня, и под покровом ночи. В отличие от прозорливого принца, прятаться ему было негде.  Он тратит уйму времени, чтобы явиться в его покои. Без стука и церемоний, он врывается к Императору и вываливает свои мысли наружу.  — Ваше Величество, я волнуюсь,— признается он,— И что бы не стало причиной скрывать лицо от других, я постараюсь помочь. Просто…если тебе не сложно, сделай милость: успокой мое сердце. Оно болит за тебя.  Цзюнь У неподвижно лежал на кровати, закутавшись в накидку. Мэй Нянцин, взволнованный, не приближался. Терпеливо ждал ответа, пока все его нутро боязливо сжималось от виды истощенной фигуры, затравленно скрюченной поверх одеял.  — Все в порядке,— доносится сухое оттуда,— такой ответ утешит тебя?  «Ничего не в порядке, Ваше Величество! Перестань храбриться, ты убиваешь себя!»— Мэй Няньцин хочет закричать. И все же его душераздирающий вопль остается неозвученным и оседает на стенках пересохшего горла.  — Да, вполне, но,— он мнется,— что случилось? Ты знаешь, я никогда не откажусь выслушать тебя… Плавной поступью Мэй Няньцин двигается вперед, собираясь присесть на край кровати, однако, несмотря на аккуратные движения, довольно быстро его разоблачают. Он видит, как спина Цзюнь У напрягается, а рука, взметнувшись к капюшону, остервенело натягивает его ниже.  — Не подходи,— предостерегают советника,— я… обжегся. Мое лицо изуродовано, доволен? Умерь свой нездоровый интерес к этому, не на что здесь любоваться.  — Ты прав, я позволил себе лишнего,— покорное согласие, за которым в тиши раздается невеселый смешок,— надеюсь, твои раны скоро пройдут… Мэй Няньцин нисколько не зол, хотя каждое сказанное Его Величеством слово было достаточно агрессивным, чтобы обидеть. Он почувствовал себя отвергнутым.  Вдобавок к прочим малоприятным ощущениям, его уши уловили неразборчивый гул. Что-то подталкивало прислушаться, неестественно манило. И чем ближе он подступал к постели, игнорируя строгий наказ, тем отчетливее этот шум становился. Мэй Няньцин готов поклясться: это перерастало в шепот! «О, Небеса, я точно теряю рассудок…» — Убирайся.  Он вышел из кратковременного транса и сосредоточился на реальности. Император желал, чтобы он покинул комнату.  — Извини меня.  Мэй Няньцин за раз минует ничтожное расстояние до холодной постели. Шепот исчезает сам по себе, когда он все же присаживается позади Его Величества.  Тонкие пальцы ловко подхватывают край сбившегося одеяла в его ногах. Советник не хотел, чтобы его драгоценный принц замерз ночью.  Стоит плотной ткани потянуться наверх, как Цзюнь У, словно пораженный молнией, подрывается. Из-под подушки и простыней он выхватывает припрятанное оружие. Чжу Синь ослепительно сверкает у Мэй Няньцина перед самым носом.  «Это было близко!»— думается ему. — Все хорошо, Ваше Величество,— он отводит дрожащий клинок в сторону, пока его хозяин не приходит в себя, чтобы полностью его опустить,— ложись спать.  Вслед за мечом полулежащая фигура опускается и вновь переворачивается набок. Мэй Няньцин бережно укрывает принца, пусть унять жуткий тремор это не помогает.  — Будь осторожен,— он бегло целует укрытую накидкой макушку и отстраняется. «Спать в обнимку с железкой — не лучшая твоя идея, Ваше Величество! Это ведь опасно! Поранишься и не заметишь!»  Покидая Императорские покои, Мэй Няньцин пытается успокоиться. Страшно.  Никто не узнает, но ужас сковал его, стоило острому лезвию очертить полосу рядом с его лицом. Он правда решил, что Его Величество может навредить ему. А осознавать, что даже его визит вынуждает принца хвататься за оружие, было невыносимо. За какое доверие хватался советник? Его не существует. Оно мертво.  Никто из них больше не мог опереться на другого.  За спиной раздаются приглушенные всхлипы и судорожные вздохи. Он слышит, как Цзюнь У безнадежно впадает в истерику.  Мэй Няньцин затворяет двери, отрезая себя от сгустившегося над Его Величеством отчаяния. Он пятится и по стене напротив сползает безвольной куклой на пол.  Горячие слезы катятся по его щекам с ошеломительной скоростью. Взор застилает мутная поволока. Вплоть до рассвета он сидит в безлюдном коридоре. То проваливается в слабую дремоту, то бодрствует, бездумно пялясь на порог наглухо запертых покоев.  Кто из них обезумел? Он или Его Высочество? 

///

Когда советник впервые видит, что Цзюнь У нацепил на себя белоснежную маску скорби и радости, он сомневается в реальности происходящего.  Ложь, скормленная Мэй Няньцину оказалась куда серьезнее. Что бы Его Высочество так тщательно не скрывал пугающей безделушкой, это было в разы страшнее, чем советник предполагал.  Там вовсе не было никаких ожогов! Даже после низвержения Император сохранил бессмертное тело, которое не искалечить и морем огня. Раны, насколько Мэй Няньцину известно, исцелялись на нем с невероятной скоростью.  Так его пребывающий в смятении разум строил бесконечные догадки. Возможно, маска стала своеобразным способом моральной защиты? Никто из жителей Уюн не жаждал видеть своего правителя. Презрительные взгляды, оскорбления и крики ненависти появлялись везде, где стоило ему показаться. Никто его не любил и не жаждал повстречать.  Теперь некогда прекрасный и излучающий подобно солнцу свет Император Уюн походил на изувеченное приведение.  Мэй Няньцин никак не мог взять в толк, почему Цзюнь У продолжает время от времени выходить из дворца. Возвращался он хуже побитой собаки: его одежды были измазаны пылью и грязью, растрепаны волосы… на нем постоянно виднелись были следы крови! Никаких травм советник не замечал, но очевидно, они были.  По каким бы делам Его Величество не отлучался, за ним по пятам шли толпы недовольных радикальным решением.  Мэй Няньцин лишь потрясено хватался за грудь. Он боялся представить, насколько Цзюнь У угнетен чувством вины и насколько подавлен, раз беспрепятственно позволял издеваться над собой. Ведь и с утраченным могуществом он мог задавить любого смертного одним лишь мизинцем. Но не делал этого. Молча, без единого знака протеста, он выслушивал нескончаемый поток брани, принимал летящие в него камни. Какой бы грязью его не поливали, он проглатывал все.  И Мэй Няньцин не знал, сколько это продлится. Цзюнь У, разумеется, не смел этого показать, но он был на грани. С болью всякому терпению приходит конец. И какой бы необъятной любовью он не пылал к своему народу раньше, она с легкостью могла обернуться всепоглощающей ненавистью в любой момент.  До недавнего времени Мэй Няньцин уверял себя, что этого не случиться. Но даже самый прочный камень даст трещину, если изо дня в день, не переставая, бить по нему. Он начинал охотно верить в слова, которыми Его Величество разбрасывался в пылу горя и ярости. В его душе поселилось нечто темное. На вопрос, как это искоренить, советник тоже не мог дать ответ. Понимание его принца, ученика и старого друга, теперь утекало сквозь пальцы. Неумолимо и навсегда.  «Я не смогу обратить это вспять»— с особенной грустью думал Мэй Няньцин, когда плачущая и улыбающаяся одновременно маска мелькала в его поле зрения.  Ему не хотелось бездействовать, но что он мог сделать? Отвратительный и бесполезный трус.  Как бы он не истощал себя терзаниями и страхом, время не замедляло свой ход.  Скоро в Уюн стало спокойнее, и это даровало советнику непорочную, но ощутимую под ногами почву. Он мог дышать.  Все чаще он стал бродить по окрестностям в поисках друзей. Ему непременно нужно было посовещаться с ними, но все его потуги не приносили ровно никаких результатов. Он обыскал все места, где они собирались, и не нашел ничего… Это вызвало новую волну беспокойства и негодования. Не могли же его товарищи в самом деле уйти? Он столько лет знал их и был готов поручиться: оставлять их с принцем в таком состоянии никто бы не стал даже под принуждением… Из хорошего было только одно: погрузившийся в сон вулкан заставил часть людей сменить гнев на милость. Они больше не скапливались у дворца, а их проклятья не раздавались на каждой улице. Мэй Няньцин при этом зрелище выдавливал из себя слабенькую улыбку. Вера возвращалась. Он понимал бессмысленность своих мечтаний, но того и гляди, все образуется и Его Величество вновь станет любим.  Из разговоров он узнал кое-что новое. Император неустанно посещал жерло Медной Печи. Там он совершал обряды и ритуалы в поисках метода усмирения ненасытной горы. Если бы советник услышал об этом раньше, то наверняка бы подумал, что видимого эффекта это не возымеет. Однако, сейчас он был готов похвалить Его Величество за находчивость. Ему, судя по всему, удалось.  «Нужна ли ему вообще моя похвала теперь?»— печально одергивает он себя. По возвращению во дворец Мэй Няньцин обнаруживает, что едва ли не по всем полам разбросано битое стекло. Ни одного целого окна или зеркала.  С хрустом под ногами он двигается к главной зале, где ловит дворцового стражника. Высокий юноша кланяется и приветствует советника, прежде чем тот набрасывается на него с обвинениями:  — У вас проблемы со зрением?! Или вы разом уснули на посту? Как ты объяснишь это?— он широко разводит руками и раздраженно пинает сапогом осколки,— Почему я должен возвращаться сюда и думать, что попал в руины?!  Человек в сияющих доспехах перед ним виновато опускает голову и молит:  — Ваше Превосходительство, не горячитесь! Никто и не помышлял оставлять свой пост!  — Тогда что здесь, во имя Небес, происходит?! Откуда взялся весь этот хаос? Меня не было всего пол дня!  Он видит, как стражник виновато поджимает губы.  «Что за мягкотелые остолопы? Почему я вообще должен уговаривать кого-то?»  Мэй Няньцин рявкает:  — Отвечай!  — В-Ваше Превосходительство… дело в том, что это… это Его Величество сделал. Никто не знает, в чем причина… Брови советника приподнимаются и гнев постепенно иссякает. На смену ему приходит непонимание. С чего бы Цзюнь У творить нечто подобное? Что его опять вывело из себя?  — Так,— вздыхает он,— я понял. Не продолжай. Лучше скажи, почему никто из слуг до сих пор не приступил к уборке? Или мне нужно было явиться лично, чтобы отдать распоряжение? В конце концов, нам что, утонуть теперь в этом беспорядке?!  — Ваше Превосходительство, неужели вы забыли? Его Величество распустил всех слуг. Вообще весь королевский двор, за исключением личной охраны.  Мэй Няньцин ошеломленно переспросил:  — Что ты сказал?  «Этот несносный ребенок сделал что?! Я впервые слышу об этом!»  — Это было несколько дней назад…— продолжает стражник.  Мэй Няньцин не слышит его. Быстрым шагом он направляется в Восточное крыло, прямиком к Цзюнь У. Это уже ни в какие границы!  Стоя напротив дверей, он не решается занести руку для стука. Из личных покоев Императора доносятся голоса, словно он тихо с кем-то переговаривался. Не будет ли слишком невежливо ворваться посреди беседы? Он жмурится и неуверенно стучит. Разговоры стихают.  — Ваше Величество,— зовет он,— открой сейчас же! Не вынуждай меня заходить без приглашения!  Он слышит треск, прежде чем на порог выглядывает Цзюнь У.  — Ах, кажется, я велел тебе не приходить сюда?  На белой маске свежие следы крови. Напуганный взгляд Мэй Няньцина спускается ниже и замечает, как из-под нее по светлой шее тянутся багровые струйки, прямиком к высокому вороту. Он сглатывает и успевает мельком увидать, что комната за спиной Императора разгромлена. Зеркало разбито.  — Да что с тобой такое?!— советник хватает его за рукав, и Император несвойственно для себя делает шаг назад, вырываясь. — Не трогай меня.  Мэй Няньцин наблюдает средь складок покалеченные запястья. Костяшки разбиты.  — Вот так значит? Я буду делать, что захочу, понял, молодой человек?!— Мэй Няньцин толкает его в грудь, в глубь покоев, чтобы войти за ним. Усаживая притихшего Цзюнь У за собой на кровать, он берет его израненные руки в свои,— ты же позволяешь себе творить все, что в больную голову взбредет! Позволяешь себе громить дворец, позволяешь себе слуг прогонять! А дальше что? Камня на камне не оставишь здесь?! Я смотрю, старания твоей матери обустроить тут все, стали пустым местом?— находит он внезапное оправдание в почившей Императрице.  — Мэй Няньцин, тебе не обязательно приплетать мою мать, чтобы излить свое негодование. Ты сам прекрасно осведомлен, она плевать на тебя хотела,— он вновь уходит от прикосновения.  — О, я знаю. И вижу, как ты превращаешься в нее. Тебе ведь тоже наплевать на мои слова,— советник настойчиво тянется за его ладонями,— сколько еще ты будешь продолжать отвергать мою помощь?  — Я могу замечательно справиться сам, только и всего,— его хладнокровие выводит из себя.  — М, допустим, допустим… Что насчет маски? Сними ее. Я требую. Требую, чтобы ты объяснил все. Мне надоело. — Мэй Няньцин, не… — Я хочу, чтобы ты поцеловал меня,— абсурдное предложение соскакивает с его языка. В попытках уговорить Цзюнь У распрощаться с маской, он готов зайти и настолько далеко,— сейчас.  Император молчит. — Пожалуйста.  — Будь по твоему, Ваше Превосходительство. Только не плачь потом слишком сильно.  Он укладывает Мэй Няньцина на мягкие одеяла и наваливается сверху. От близости с таинственной маской запах металла усиливается, и советник морщит нос. Кровоточащей ладонью Его Величество плотно закрывает ему глаза, размазывая по чистой коже красный цвет, источающий чудовищное зловоние. — Постой…— он не расчитывал на подобный исход.  По тихому шороху он догадывается, что Цзюнь У слегка приподнимает маску. Внезапно его слух атакует шум, который доносился до него в прошлый раз. Он не пытается в него погрузиться. Возможно, он слишком сильно скучал по его дорогому принцу. Даже не осознавая, как долго они находились поодаль.  Когда липкие губы касаются его собственных, он задыхается. Смердело гнилью вперемешку с лекарственными травами. На мгновение он даже думает, что Его Величество не солгал, когда рассказал историю про ожоги. Но здравый смысл заставлял вспоминать: пламя, которое изрыгала Медная печь, ничем не отличается от какого-либо другого пламени.  Язык Цзюнь У теплый, но теперь он врывался в рот Мэй Няньцина с таким неудержимым буйством, что становилось не по себе. Он даже не поспевал за его бешеным темпом. Кровь текла по их подбородкам, и они оба, не отвлекаясь, с готовностью глотали ее.  Оторваться друг от друга им было суждено лишь тогда, когда советник ощутил острое головокружение. Темнота, жар, ужасающий привкус и мерзкий запах. Он больше не мог.  Медленно он отвернул голову, и поцелуй смазался. Закончился. Был ли он самым последним?  — Надеюсь, ты получил, что хотел? — Да,— он не сдерживается и кашляет.  Его Величество великодушно отнимает грязную ладонь от его век. Взор Мэй Няньцин безнадежно натыкается на белую маску.  Значит, он не снимет ее.  — Тогда уходи. Волосы советника липнут к влажным разводам, оставленными кровавыми отпечатками. Медленно он встает и направляется к выходу.  Слезы уже готовы брызнуть из его глаз, когда он, шмыгая носом, все же интересуется:  — А как же осколки?  Голова Императора наклоняется в бок. Маска на его лице смеется. Просто он говорит:  — Прибери, если они мешают тебе. Или заставь этим заняться стражу. Мне ли тебя учить?  Мэй Няньцин кивает и быстро-быстро моргает, чтобы слипшиеся от крови и соли ресницы не мешали смотреть вперед.  Никакие странные потусторонние звуки, кроме отдающегося в голове хруста стекла, больше ему не мерещатся. Он сопровождает его весь оставшийся день. 

///

Навязчивая бессонница цепляется к нему крепче репея. Советник пьет целебные настойки, отвары, пока его не начинает тошнить. Ничего не помогает. Сон, словно назло, не шел к нему.  Тогда ночами он гуляет по мрачным и неприветливым коридорам, читает и смотрит на небо. Отвлечения не спасают. Признаться, они давно перестали ему помогать. Наивно он силится убедить себя, что не нарочно обходит покои Его Величества стороной. Но каждая его частичка знает: это не правда.  Все разы, что он позволял себе приблизиться, неминуемо заканчивались столкновением либо непосредственно с самим Императором, либо с эхом чужих голосов.  Мэй Няньцин подозревал у себя галлюцинации. Может быть, так сказывался недосып? Может быть, он сумасшедший? Может быть, его рассудок сдавал вместе с потрепанными нервами? Никто ведь не посещал Его Величество ночью. Охрана на цыпочках передвигалась по территории дворца, незваных гостей никогда не было, а слуг до единого и вовсе разогнали. Отыскать объяснение этому явлению гораздо труднее, чем банально вычеркнуть его из памяти.  У него даже не было плана. Спросить об этом Цзюнь У? Все равно, что подписать себе смертный приговор. Он не просто не даст ответа — они опять разругаются. Да и Мэй Няньцин не особо горел желанием слышать кучу неприятных вещей и вновь наблюдать, как образ принца искажается под натиском откровенных разговоров.  В конце концов, после долгих раздумий, он решает, что следует разобрать, о чем толкуют неизвестные голоса. Отправным пунктом служат его походы к покоям Императора. На свой страх и риск, он даже приоткрывает двери и, словно вор, глядит в узенькую щелку, чтобы убедиться: Цзюнь У совершенно один.  Это не приносит никаких плодов, понимает он скоро. Ведь шепот то стихал при его появлении, то совсем исчезал. Мэй Няньцин беспокоился, что Его Величеству стало известно о его ночных похождениях, однако, волнения оказались напрасными. Цзюнь У вел себя как обычно, без признаков знания об этом крохотном нюансе. Это давало шанс двигаться в своем расследовании дальше.  Пока в одну из многих ночей не происходит непредвиденно. Вновь оказавшись у Императорских покоев, советник находит голоса непривычно громкими. Сперва он не может понять, почему звучат они настолько знакомо. Потом приходит запоздалое осознание: эти голоса принадлежали его друзьям!  В этот раз он осторожничает значительно меньше — торопиться, подбадриваемый надеждой, что они вернулись тайком и не успели предупредить его. Мэй Няньцин так хочет увидеть их и обнять, что ручки, за которые он дергает, громко щелкают.  Он почти ликует, увидев, что Его Величество по-прежнему спит. Но кое-что тревожит его: тот все еще был один.  Следуя за яростным шепотом, он обходит постель и нависает над Цзюнь У. Все звуки доносились из-под жуткой маски. Спина Мэй Няньцина невольно покрывается холодным потом, а табуны мурашек бегут от его затылка по позвоночнику. Плохое предчувствие росло.  Велев себе успокоиться, советник задерживает дыхание и осторожно берет маску за края. И он почти готов ее уронить, когда его руки начинают бесконтрольно трястись от увиденного. Восхитительное, нежное лицо Его Величества словно подверглось чудовищным и длительным пыткам: оно исполосовано глубокими ранами, которые кровоточат сквозь слой высохших корок и гноя. Помимо этого, они источают невыносимый смрад: гниль, перебиваемая концентрированным запахом лечебных мазей и снадобий.  Одной рукой Мэй Няньцин зажал рот и нос. Чтобы не кричать и не чувствовать. Это было отвратительно.  Самым безобразным, пожалуй, оказались три выпуклых выроста на его изувеченной коже, похожих на человеческий лица. Прошло какое-то время, прежде чем в этих ликах, изуродованных бесчисленным количеством рубцов, советник узнал своих товарищей.  Он не мог не вздрогнуть, когда они открыли узкие глаза и разинули маленькие рты, чтобы хором заголосить:  — Мэй Няньцин!  От лунного сияния искаженные лица, поросшие подобно сорнякам на чужом лице, щурились. И все же продолжали звать своего друга и нашептывать ему что-то.  Ноги Мэй Няньцина подкосились, когда он узнал от них: Его Величество убил их, сбросив в Медную печь вместе с остальными жертвами! Они всего навсего решили вернуться, чтобы подумать еще раз, какие действия предпринять, а он… Мэй Няньцин мечтал, чтобы это оказалось дурным сном. Желудок подпрыгивал, провоцируя рвотные позывы. Он боялся отнять от губ ладонь. Накатившая с новыми подробностями произошедшего дурнота возьмет свое при удобной возможности.  Самый близкий ему человек жестоко расправился с другими тремя самыми близкими ему людьми. Бред какой-то… Разве такое могло вообще быть…  Советнику едва удавалось не закричать от переполняющего его ужаса вслух. Плохо, очень плохо… Он разрывался от противоречий. Он не знал, что пугало и отталкивало его сильнее: то, во что превратился Его Высочество или то, в каких уродливых существ перевоплотились его друзья, паразитируя на чужом теле.  Все его естество вопило, чувствуя  смертельную угрозу. Оставаться дольше было нельзя! Если у Мэй Няньцина и были силы отрицать до этой ситуации очевидное, то сейчас в нем болезненно забрезжила неоспоримая истина: Его Высочество окончательно потерял человеческий облик. И это никак не связано с кровавым месивом, которым стало его прежде красивое лицо.  Лики внезапно зашевелились активнее. Мэй Няньцин успел лишь разобрать пронзительное:  — Беги, Его Высочество сошел с ума!— это кричал Ан Лианг, пытаясь заставить его двигаться и уйти.  И все же слишком поздно. Беспокойно смотря то на один лик, то на другой, Мэй Няньцин пропустил, когда глаза, принадлежавшие Цзюнь У, распахнулись. На его макушку тяжело легла рука, прежде чем их взгляды встретились, наконец. Его Величество завороженно провел по его волосам и вздохнул:  — Я же говорил больше не входить сюда.  Опутанный непередаваемым ужасом и дрожью, Мэй Няньцин упал на колени. Задушенно и беззвучно он плакал перед неизвестностью. — Ваше Превосходительство, почему ты плачешь?— ласково поинтересовались у него. Советник изможденно смотрел на него исподлобья. Лики прямо сейчас кривлялись, а из ран, не успевших затянуться, хлынул новый поток крови,— ты переживаешь, что я убью тебя? Не забивай себе этим голову. Этого не случиться. Они предали меня, потому их постигла столь незавидная участь. Не совершай их ошибок, и все будет в порядке. К тому же… Он поднял лицо Мэй Няньцина за подбородок, заставляя на себя посмотреть:  — Я ведь люблю тебя.  Советник не отвечал. Неожиданное признание прошло мимо него. Как он мог не забивать себе голову? Как мог не вспоминать отвратное зрелище, которое непременно явиться к нему в самом страшном сне? Как мог забыть о том, что человек перед ним без сожалений расправился с его друзьями?  Как раньше быть не могло.  — Но ты хочешь покинуть меня, так?— кажется, по лицу Мэй Няньцина, на котором отразились все переживания и сомнения, с легкостью угадывалось и нежелание следовать за принцем.  Последовавшую за риторическим вопросом тишину разрезал сокрушенный и громкий смех Его Величества: — Ничего, я предполагал, что никто не захочет остаться со мной теперь… Я ведь стал таким. Я изменился,— было неясно, говорил ли он о своем лице или о душе, превратившейся в решето,— Что ж, я способен прекрасно справиться и один! С самого начала справлялся и не жаловался!— как умалишенный, он повторял,— я могу быть один, могу быть один, могу… Резко его рука сомкнулась у Мэй Няньцина на шее. Цзюнь У поднялся с постели и уронил его на пол под себя, чтобы с маниакальным блеском в глазах начать душить его. Отражение сущего ужаса и безнадеги на лице советника лишь позабавило его. С улыбкой он вдруг сказал, кардинально изменив свое мнение:  — Хотя почему я должен быть один? Вы все будете страдать со мной до скончания времен, жалкие предатели!— он снова истерически расхохотался и с новым приступом боли схватился за голову, когда лики старых друзей запротестовали,— Особенно ты, Мэй Няньцин, слышишь меня? Слышишь?! Однажды я предупреждал тебя, гнусного лжеца, что не отпущу так просто. Или ты успел позабыть? Что ж, не беда! Я утащу тебя на самое дно преисподней, если придется! Ты будешь со мной, пока твое обещание живо для меня!  Мэй Няньцин лихорадочно извивался под ним, цеплялся за крепкую руку, тщетно пытаясь разжать пальцы на своем горле. Его восприятие окружающего тускнело с каждым мгновением. Император не собирался сбавлять обороты.  — Кстати, ты не ответил на мое признание. Немного невежливо, не находишь?— услужливо напомнили советнику, пока его глаза медленно закатывались,— ах, ты, верно, не понял, о чем я пытаюсь сказать тебе..?Так вот слушай, Ваше Превосходительство, как я люблю тебя. Я люблю тебя так сильно, что без тебя моя жизнь потеряет всякие краски. По правде, моя жизнь уже не имеет значения, но без тебя влачить жалкое существование станет еще тяжелее. Я люблю тебя так сильно, что не представлял и мгновения, проведенного без твоей славной компании. Как жаль, что проклятая Медная Печь все испортила! Тысячи глупцов сгорели заживо, и это испортило наши отношения. Почему, интересно, смерть так губительна для романтического настроя..? Я отвлекся, приношу свои извинения,— он наклонился ближе, чтобы слегка ослабить сомкнутую на хрупкой шее руку и горячо зашептать,— я люблю тебя так сильно, что хочу всегда видеть рядом с собой. И если мне придется убить тебя, чтобы твое лицо вслед за тремя дураками выросло поверх моего, я с превеликим удовольствием сделаю это!  Мэй Няньцин счел это апогеем безумия. Фигура Цзюнь У, восседавшая на нем и заходившаяся в неудержимом сумасшедшем смехе, мутнела и расплывалась. Воздуха катастрофически не хватало.  В свете луны на краю постели сверкнуло лезвие Чжу Синя. Советник совершает последний и отчаянный рывок, отнимающий все его силы. Он хватает меч прямиком за острие и направляет на Его Высочество. Тот снисходительно восхищается его храбростью, выдавливая новую широкую улыбку:  — Хочешь убить меня? Давай, Мэй Няньцин, не медли! Пронзи моим же мечом, бей прямо в сердце!— он показывает на свою грудь,— такой же как они, ненавижу! Ненавижу тебя! Но ничего… Ещё посмотрим, кто умрет последним! Вы, подлые предатели, или я! Убожество…Какое же ты всё таки убожества! Мерзость, ха… — Ваше Высочество!— хрипло кричит Мэй Няньцин, надрываясь. Он разворачивает клинок, ловя им свет звезд и луны, чтобы заставить Цзюнь У взглянуть на свое отражение.  И это работает. Вся его спесь мгновенно улетучивается. Все быстрее он приходит в себя, а его взгляд проясняется.  — Ваше Высочество, очнись! Взгляни на себя! Посмотри, что стало с тобой! Цзюнь У давно не видел своего отражения. Некогда он избавился от всех зеркал, чтобы больше никогда не видеть его. Чтобы не вспоминать. Мэй Няньцин напомнил ему, кто он есть. Как…забавно.  Он безобразный монстр.  По его щекам, капля за каплей, бегут слезы. Кровавые, они падают на одежду советника, и тот тоже не может сдерживаться. Эмоции хлещут через край. Сломленный чужим горем, он сам плачет. На его шее чернеют уродливые отметины. Петля, накинутая на него Его Высочеством, затягивается. Больно. Больно. Больно. Больно. «Я больше…не могу» Губы Цзюнь У незаметно дергаются, когда Мэй Няньцин, едва дыша, находится со словами. Безжизненно он проговаривает в пустоту: — Все, кого я когда-либо любил, мертвы. Как я должен ответить на твое признание..? Его Высочество позволяет слабости взять вверх. Шатаясь, он встает и велит: — Проваливай.  Советник спешно поднимается и, не чувствуя ног, бежит. Бежит прочь из дворца, далеко, за пределы Уюн. Параллельно он лелеет отвратительную по своей природе надежду: лишь бы они не встретились. Пускай этот полный безумия и боли разговор станет точкой в их долгой и трагичной истории. Пора принять конец, который каждый из них так яростно старался оттянуть.   Мэй Няньцин не знал, что думает на этот счет Его Высочество, но лично он невыносимо устал.