Секреты пустых коридоров

      Валентин Петрович умер и с этим вряд ли можно было что-то поделать. Его огромное, раздутое трупным газом тело напоминало тухлый помидор, слепые глаза пялились в желтоватый, низкий потолок спальни. На экране пузатого телевизора, восседавшего на тумбочке перед кроватью, шёл «Константин» с Киану Ривзом, прерываемый редкими помехами.       Никто не обнаружил пропажи. В школе, где ныне усопший работал охранником, уже привыкли к его постоянным магическим исчезновениям и не пытались больше пугать увольнением – нехватка кадров пугала само начальство больше. Будучи искусным фокусником, Петрович не раз обводил вокруг пальца не только директора школы, полицию, но и кассиршу Татьяну из Магнита у дома. Вообще он был очень отстранённым человеком: детей не нажил, жена сбежала от него пять лет назад, а все друзья остались там, в прошлой жизни. И потому единственными свидетелями его кончины были обои в цветочек, телевизор и уродливый, массивный монстр из красного дерева, маскировавшийся под шкаф.       Где-то завыла собака, сквозь бумажно-тонкие стены забили барабаном чьи-то быстрые, тяжёлые шаги, обрушивающиеся на бетонные ступени. В квартире сбоку истошно закричал ребёнок. Совсем близко послышался судорожный звон ключей. А ещё тихий мат, но это само собой разумеющееся. Во рту у Валентина Петровича сонно закопошился ком опарышей, видимо разбуженных грохотом за дверью. Удивительно, что соседи до сих пор не заметили назойливое мушиное жужжание. Не удивительно то, что мухи соседей заметили и второй день терроризировали молодую семью этажом выше.       Валентин Петрович скончался в ночи от сердечного приступа, и уже неделю скучающе разлагался в глубоком одиночестве. Однако, его теперь мало заботили такие глупости как компания и развлечения. Наверное, его вообще ничего не заботило. Кто же знает этих мёртвых?       А вот если бы в его взгляде всё ещё теплилась жизнь, а сердце перегоняло кровь по телу, ему явно не понравилось бы то, что в коридоре его крепости, его убежища, кто-то чужой упрямо и скоро стучит своими каблуками по дырявому ламинату, прокладывая путь в недра квартиры.       Дверь в комнату с размахом открылась, неумолимо разрушая мертвецкое спокойствие, впуская внутрь порыв свежего, живого воздуха. — Добрый день, Власов Валентин Петрович. Моё имя Александр и я представляю ваши интересы на… — гнетущее молчание повисло уж слишком резко.       Даже если Валентин Петрович уделил незнакомцу внимание, то виду стоически не подал. А вот Александр застыл на месте, прижимая к себе полную бумаг повидавшую многое папку.       Он — несуразный, рыжий, запыхавшийся от спешки — таращился на тело, еле прикрытое лоскутным одеялом. Александрово круглое лицо заалело, водянистые глаза стыдливо упёрлись в пол, а полные ладошки мгновенно вспотели. В глубине комнаты полные ладошки Петровича посмертно сжимали короткий, толстый пенис.       Александру понадобилось меньше минуты, чтобы прийти в себя и с тяжёлым вздохом достать из кармана длинного чёрного плаща смешнейшего вида кнопочный, розовый блэкбэрри. Такой телефон сразу давал понять, что он исключительно рабочий и пустяковых звонков по нему отродясь не совершали.       На номер, оканчивающийся на три восьмёрки, Александру во время своих смен приходилось звонить уж слишком часто. Руководство явно не одобряло подобного внимания и, постепенно, теряло терпение. Чтение письменных выговоров уже входило в своеобразный вечерний ритуал. Возможно, думал Александр, дело в том, что стажёром он стал только месяц назад. А возможно, так думала его начальница, дело было в хронической безответственности и невнимательности. В любом из случаев — на другом конце провода раздражённый, стальной женский голос грубо выругался и приказал «возвращаться на базу, пока не пришли эти». Кем являлись эти «эти» голос предпочёл умолчать.       По закону подлости, в ту же минуту за сутулой спиной разбитого Александра раздался оглушительный грохот, следом за которым последовала звенящая тишина. Воздух как будто бы похолодел, за окном стих городской гомон. В коридоре что-то заискивающе зашуршало и хрустнуло. В абсолютном молчании, Александр зажмурился, прикусив губу. По полу будто что-то потащили и с приближением этого чего-то к Александру, радостная радуга на небе становилась все безжизненней и истощённей. Послышался скрипучий, медленный, пробирающий до костей голос: — Вл-а-а-сов Валентин Петр-о-о-вич? — труп как будто испугано сжался, пытаясь сделаться незаметным — По вашу д-у-ушу пришли. Александр и сам съёжился, втянул голову в плечи.       «Эти», как правило, и без того не отличались приятностью, но Оно явно выделялось из общей массы. Ох, этот голос. Высокий и низкий одновременно (словом, никакой), гортанный, писклявый, тихий, мужской и женский, имеющий странную способность создавать абсолютную тишину вокруг себя даже на самой громкой вечеринке. Иногда Александру казалось, что Существо им обладающее способно довести человека до инфаркта простым «мне карамельный латте со взбитыми сливками, будте так добры». Стажёр поёжился, инстинктивно погружаясь глубже в недры плаща. На ум вдруг стали приходить совсем уж жуткие образы: поломанные тела фарфоровых кукол, искореженные жертвы аварий на АЭС, забытые дети. Со старшими сотрудниками противоположной стороны пересекаться было так же, как прыгать с парашютом: каждый раз как в первый. Или в последний. А главное, запоминается на всю жизнь. Александр отогнал от себя навязчивый страх и с горечью подумал, что со своим руководством дружественных отношений так нажить и не успел.       По паркету уверенно шли босыми ногами, хлюпая налипшей грязью — всё же день выдался на удивление дождливым — и Александр, собрав волю в кулак, развернулся в сторону коридора, откуда на него уже смотрела пара не моргающих водянистых глаз.       Первым, что выделялось из общей картины был рост. Существо было очень высоким — таким, что, глубоко сутулясь, упиралось плечами в четырёхметровый потолок — и очень худым. Лицо его, обрамлённое гривой нечёсаных белых волос, было хмурым и создавало впечатление маски, натянутой в спешке. На его костлявом, розоватом теле, будто выдутом из стекла, выглядевшем уж очень хрупко, болтался помятый строгий костюм явно не по размеру, а в длиннющих обвитых венами руках, запястьями достающими чуть ли не до пола, была зажата точно такая же синяя папка, как и у Александра.       Существо присело на корточки, и, наклонив свою косматую голову набок, задумчиво прогудело: — О-о-о, Са-не-к, — сказало оно бесцветно, издав жуткий щёлкающий звук челюстью, напоминавший клацанье огромных клешней — Поздра-а-авить тебя с до-о-олжностью?       Существо приветливо растянуло свои чёрные губы в улыбке, больше похожей на трещину. Александр осунулся, горько усмехаясь и, сдерживая слёзы, выдавил: — Не-а. Не успел. Он умер.       Существо пару раз недоумённо моргнуло и в полной тишине протиснулось в комнату Валентина Петровича, согнувшись в три погибели перед дверью. — Почему это всегда происходит именно со мной? Что я делаю не так? — Александр шмыгнул носом, уставившись в пол.       Ему, конечно, не хотелось прослыть нытиком среди «этих» и ещё больше ему не хотелось портить свою и без того подпорченную репутацию перед старшими коллегами, но отчаянье и безнадёга взяли своё. Тем более, к большому облегчению стажёра и его невероятному удивлению, представителем тёмных в этот раз был старший сотрудник Шум Белый — понимающий и добродушный тип, вопреки своей пугающей внешности, с которым ему уже не раз доводилось пересекаться.       Да… Работа хоть и была настоящей мечтой, но от этого не становилась менее эмоционально выматывающей. Особенно если ты стажируешься при Страшном Суде и каждый день тебе приходится бороться за право людских душ совершать ошибки и быть прощёнными, пока такие как Шум настаивают на самых серьезных наказаниях за малейший проступок. Такова доля «адвокатов дьявола», коими «Эти» часто называли сторону защиты — светлых. Хотя, конечно, это не совсем точная формулировка. «ЭТИ», или по-юридически «Эдем’с анТаймли Индиктинг», на самом деле не работали с каждым укравшим в глубоком детстве жвачку. Они рассматривали всю хронографию жизни отдельного человека, выискивая признаки абсолютного греха и исходя из своих наблюдений боролись за отправление грязных душ на… Исправительные работы. Вся концепция библейского Ада, в конце концов, устарела ещё в раннем 4-ом веке. Сейчас, вместо знойных пустошей со всевозможными котлами на мили вокруг простирался огромный огород, на котором вечно трудились господа обвиняемые. Решение избавится от пыточного оборудования далось руководству ЭТИх не легко, но нужда в ресурсах питания для Легиона перевесила нужду в творческом развитии профессиональных мучителей. Посему вилы были заменены на вилы, а косы — на косы. Словом, начали использоваться по прямому назначению. На месте библейского Рая же, как и во все времена до, стоял добротный четырехэтажный санаторий с бассейном и массажным кабинетом. Но постояльцев в нем было катастрофически мало — цена заселения многих не устраивала.       Александр всхлипнул, сильнее стискивая в руках телефон. В комнате-гробнице закашлялся помехами телевизор — старший сотрудник Шум критически осматривал покойника. — Ты не винова-а-т. У ста-арик-к-ка плох-х-хое се-ердце — своими паучьими пальцами Существо коснулось широкой груди Петровича, сильно надавливая.       Рёбра, к ужасу Александра, податливо хрустнули, пропуская ладонь Шума внутрь самого естества мертвеца. Телевизор издал жалобный писк и, не выдержав перенапряжения, отключился. — И что м-мне делать теперь? — стажёр, упорно смотрящий только на свои древние кроссовки и никуда больше, истерически хихикнул — Ангелина Михаиловна точно избавится от меня сразу после слушания. Я ведь уже получил два предупреждения…       Рука Шума с гадким хлюпаньем выскользнула из тела Петровича, безразличного как никогда. На длинных пальцах кроме чёрной крови остались прожилки странной синеватой жижи, которую он тщательно рассмотрел на свету, явно делая какие-то свои выводы. —… Она не в первый раз намекает, что я следующий. Катю ведь уже сократили… И Артёма тоже, а он ведь был первым в классе…       Шум повернулся к стажеру и окинул его таким же взглядом, которым до этого смотрел на труп. По лицу старшего сотрудника вообще мало когда можно было что-то понять, уж очень ограниченой была мимика, поэтому Александра даже немного напугала сочувственная гримаса и почти нежный, тёплый тон: — Н-н-е-е с-с-сы, Са-а-ня. Ща-ас-с все реш-ш-шим.       Чистой рукой Шум полез по карманам уж слишком короткого, но при этом непомерно широкого пиджака, и извлёк оттуда толстенькую Нокию, казавшуюся в его огромных лапах крошечной. Без промедлений он набрал номер, заканчивающийся на три нуля. Ждать ответа не пришлось — трубку подняли моментально, явно наученные горьким опытом. — Генирал-лейтенант юстиц-ц-ц-ий Ш-ш-шум Белый у аппара-а-ата. Код «Ла-а-зарь», запрашиваю младш-ш-ших лейтена-а-антов Гам и Лязг в кач-ч-честве понятых-х.       Александр опешил. Неужели все было настолько серьезно? Сначала ЭТИ поручают дело обычного школьного охранника из всех своих бесчисленных сотрудников именно Шуму, а теперь ещё и понятые! Сторонних лиц в их совсем непыльной работе вызывали редко, только когда обвиняемый сопротивлялся при взятии или когда ситуация требовала своеобразного консилиума по оценке тяжести греха. Что такое «Код «Лазарь»» Александр не знал, но боялся себе представить — уж очень серьезным было различие в подходах к делам между ЭТИми и ТЕми (в сокращении от «Тудэй’с Експиэйшон»), в компанию которых он попал практически случайно. Просто однажды ещё десятилетний Александр Видов понял, что, как бы иронично это не звучало, видит больше, чем среднестатистический гражданин. — Э-эмм… Почему тебя вообще назначили на мое дело? То есть, наверное, почему меня назначили… на Ваше? — стажёр смущенно прикусил губу. Шум уставился на него непонимающе, клацнул челюстью и задумчиво почесал репу. — Ты с-с-сам попросился, вот я и вы-в-ыбил место. Лиш-ш-шним не будет. Посмотриш-ш-шь на… всякое. — В смысле? — удивился Александр — Я никуда не просился! Не поймите неправильно — я рад! Но меня даже к обвиняемым подпускают через раз! – его щеки покрылись нервным румянцем, глаза опустились на покрытую внутренностями ладонь Шума — Тебе… Ой! В смысле Вам! Вам не нужно было так-       Мысль оборвалась так и не начавшись, когда стажёр разглядел зажатое между пальцев старшего сотрудника сердце Петровича, обвитое, точно лозой, синеватыми отростками. — Что это? — как заворожённый глядя на мёртвый орган спросил Александр.       И действительно, плоть выглядела настолько деформированной, что в ней тяжело было узнать даже кусок мяса. Все сердце было сжато, перекручено и покрыто гематомами.       Шум повелел его в руках и мрачно, без интереса ответил: — Порча. О-очень с-с-старая порча.       Стажёр неуверенно подошёл ближе, вглядываясь в замысловатый узор, созданный щупальцами на сердце. Теперь стали заметны светящиеся голубоватые узлы, расположенные по периметру каждого отростка с расстоянием примерно в сантиметр. Александр почти протянул руку к сердцу, еле дыша: — Никогда такого не ви- — МлАдшИй лЕйтЕнАнт ГАм и млАдшИй лЕйтЕнАнт ЛЯзг пО прОсьбЕ гЕнЕрАл-лЕйтЕнАнтА ШУмА прИбЫлИ! ЧтО прИкАжЕтЕ дЕлАть, тОвАрИщ кОмАндУЮщИй?       Стажёр от испуга подпрыгнул на месте, наступая на развязанный шнурок кроссовка и со страшным криком упал в молитвенном жесте перед стоящими в проеме низкими темными фигурами. Новоприбывшие к таким любезностям остались безразличны. Шум нахмурился, но понимающе подал Александру громадную лапищу, которую тот с театральным спокойствием принял, поднимаясь на ноги. Пусть выражение ангельского спокойствия не покидало лица стажёра, уши его полыхали, словно машина, в которую сел медведь. Первая вышедшая из тени сущность, она же и говорившая, напоминала своим видом прямоходящую, гладкую древесную лягушку гуманоидной наружности. Ее склизкая, ярко-голубая кожа переливалась на свету. Вторая — державшая в руках огромный чемодан и стоящая поодаль — была похожа на плотно сбитую габонскую гадюку. На обеих идеально сидела форма с нашивкой «ЭТИ», но панковские атрибуты вроде значков «Кукрыниксы» и кожаных сапог на платформах выдавали возраст с головой. — Идти-и и с-с-смотреть. Утюг взя-я-яли? — прогудел Шум, вытирая грязную руку о штору. — ВзЯлИ, тОвАрИщ кОмАндУЮщИй. — Гам замешкалась, заметив дыру в груди Петровича — НАвЕрнОЕ. ДА? ЛЯзг? Лязг очень тяжело вздохнула и постучав по чемодану длиннющим хвостом гневно прорычала: — Да ВоТ Же оН, ДуРа, у МеНя В РуКаХ. ГЛаЗа СВои СЛеПые РаЗуЙ! — САмА тЫ дУрА бЕзмОзглАЯ! Я чтО, дОлжнА зА кАждЫм твОИм шЕптУнОм слЕдИть?! ОпЯть нАрЫвАЕшьсЯ?! — Че Ты ЩаС ЛяПНуЛа, МаЛяВКа? Да я ТеБе ГЛаЗ На ЖоПу НаТя-       В единый момент спор стих, Александра оглушило и он схватился за голову, оседая на колени. В дверном проеме Лязг и Гам повторили его действие. Из носа пошла кровь, глаза сами собой заслезились. Тишина, ударившая троих по мозгам так неожиданно, приобрела форму ледяного голоса: — Отставить. Выполняйте работу молча. Гам — установи утюг. Лязг — привяжи тело. — Шум клацнул челюстью и похлопал стажёра по плечу — С-с-сань, ты ка-ак? Стажёр с силой заставил себя собраться, сфокусировавшись на земле под ногами. Никогда до этого он не испытывал подобных ужасающих чувств. Его будто только что низвели до… ничего. Прировняли к нулю. Молодой человек прокашлялся и вытер кровь тыльной стороной руки. — Все окей. Нормально. Я нормально. — Существо, удовлетворённое ответом, отошло к трупу, где Лязг уже затягивала кожаные ремни поперёк узкой кровати. — Тогда-а с-смотри-и-и. Гам распаковала чемодан и достала оттуда обычный древний утюг и нерешительно, качаясь приблизилась к Шуму. — НАчИнАть? — прошептала она, опасливо озираясь по сторонам. — Пое-е-ехали. — в ответ прошелестел Шум. Уличный свет заволокла искусственная пелена тьмы, скрывающая происходящее от посторонних. Комната погрузилась во мрак.