Ты дятел, Квин.

Примечания: Давно хотелось увидеть что-то по этим двум. В итоге в одном веселом чате был забайчен шикарный автор на эту зарисовку в лифте, ну и мне приспичило выкинуть свой высер взгляд. По умолчанию все диалоги у них на английском. Не кидайте тапками, да, есть еще работа (не моя и в разы лучше) по зарисовке в лифте, никто ни кого не копировал, просто идея зашла из одного источника. Не бечено, включена ПБ, кто сможет, тот поможет) ________________________________________________________________________ Это какое-то стремное дежавю, опять едем в лифте с Этим, опять одни, опять пялюсь в пол, как дятел. Да и похер, лучше в пол, чем видеть эту вездесущую ухмылку на его блядских губах, сверкающую с каждого рекламного плаката во всех углах этой грёбаной арены. Почему с каждой чертовой фотки его насмешливый взгляд смотрит, как будто, именно на меня и четко даёт понять, что всё знает? Знает, как прошибает от каждой пахабной улыбочки. Знает, что смотрю каждое интервью, хоть и нихрена не понимаю этот стрёмный русский, лишь бы услышать голос, который идеально зашёл бы под аккомпанемент шлепков, когда будет просить, умолять и стонать. Знает, что потом спускаю в кулак под яркие картины распалившегося воображения. Сука, как же бесит, всё бесит, этот вшивый лифт может ехать быстрее? - Рехнулся? Запусти обратно, - не понял, нахрена он остановил лифт? Ну, и какого Габена он молчит? И снова эта бесячая ухмылка, а сам смотрит, словно бешеная псина, готовая сорваться. Только не срывается, наоборот, медленно, самоуверенно приближается, неотвратимо, как и мое нарастающее безумие. Пульс начинает все громче бить по ушам, внутренний термостат рвет предохранители, жар стремительно расползается по венам, покрывает испариной лоб, ладони и холодным потом начинает скапливаться на спине. В мыслях начитает разливаться кисель от цепкого взора, хищного оскала - так старательно избегал любой случайной встречи, держался подальше, чтобы вот так не ступорило, не сводило тело от желания вцепиться и сделать, наконец, всё, о чем грезил. Где-то в вязкой жиже своего нарастающего бреда ещё улавливаю отголоски разума: "сейчас точно полезет морду бить", "может просто обматерит?", "хочет разобраться без свидетелей?" или всё-таки... Чушь, совсем уже рехнулся. Спасибо, хоть внешне виду не подаю, как меня накрывает, сказывается многолетний опыт держать лицо перед стадионами зрителей, соперниками, камерами. Стою уверенно, кажется, тоже скалюсь в ответ, хоть и отчаянно тянет пятиться прочь, вжаться в стенку лифта. Только какой смысл? Сейчас это всё, на что хватает сил, просто быть примороженной статуей, не способной ни с места сдвинуться, ни сказать ничего вменяемого. Сколько он уже идёт? Секунды две? Или пару бесконечностей? Сука, давай, сделай уже что-нибудь! Обливай грязью, унижай, как всегда в пабах, нарвись на драку, может, хоть так немного пар выпущу или, тупо, дам себе навалять, чтоб до отключки, да, и несколько минут безмятежной тишины. - Значит, "Рамдог", да? - как-то слишком весело он это произносит, ни черта не соображаю, зависаю, реально ждёт ответа? Резкий толчок в плечи впечатывает спиной в пластик лифта и даёт понять, что нахрен ему мои ответы не сдались, отвлекает, играет. Вот и прекрасно, значит сегодня мне всё же везёт и меня ждёт шикарный нокаут. В этот раз сокращает дистанционно мгновенно, резко заносит руку и с грохотом впечатывает раскрытую ладонь в стену за моей головой. - Говоришь, "могу пососать твои яица"? - произносит всё также растягивая блядские губы в ухмылке, почти вплотную, почти в лицо, почти, роста не хватает. А жаль, хочется эти ахуенные губы почувствовать ближе, а лучше на вкус, сука, как же меня плавит, втащи уже мне или я рехнусь. - И, хули ты молчишь, Королева? Смелый только по ту сторону моника? Пусть говорит, что хочет, я уже не в этой реальности, он слишком близко, взгляд примагничен к нахальному источнику сводящего с ума голоса, мозг подбрасывает все новые идеи его звучания, окажись вы в одной из твоих горячечный фантазий. - Знаешь, я реально бесился, с этой херни, пока Лёха не начал стебаться, что мы, как первоклашки, дергаем друг друга за косички. Ни слова не могу разобрать, сердце долбит так, что даже на арене, наверно, слышно. Смеёшься? Ты даже смеёшься, как развратная сучка, хочется поставить раком и заставить орать. Что ты там пытаешься сказать сквозь смех? Хочу узнать, надо собраться. - Ты реально ебнутый, и я, раз решил проверить, - с трудом выговаривает, беспечно смеясь. Твою мать! Рывком вжимаешься в меня всем телом, животом слишком плотно придавливая колом стоящее доказательство моей ебанутости, больно, до искр из глаз. Словно со стороны слышу свой унизительно протяжный стон, плевать, всё равно стояк выдаёт меня с потрохами. Рука со стенки перемещается на мой затылок, хватает за волосы и мир взрывается повторно, когда, наконец, эти чертовы блядские губы впиваются в мои, приоткрытые, как помпезное приглашение с красной ленточкой. Знает, теперь всё можно, дозволено - горячим, жадным языком вылизывать рот изнутри, развратно, уверенно – можно. Второй рукой схватить за зад, стиснуть до боли – можно. Не-ре-а-ль-но. Щелкает, в голове что-то щелкает, нет, это примороженная статуя, которой я до сих пор пришибленно стоял, трескается, разлетается. И теперь тормоза выдраны у двоих. Хватаю его хаотично, вслепую, за все до чего могу дотянуться. Выталкиваю его язык обратно, теперь и мне всё можно. Нужно. Безумно. Теперь это моя территория и я уж узурпирую ее сполна, разграблю до тла. Одежда злит, ее бы снять, но мозг уже давно отказался участвовать в этом театре абсурда и футболку на нем просто раздираю, не смог отлипнуть от него даже на мгновение, чтобы стянуть. Где моя – не знаю, не помню, может тоже в клочья, не важно. Важно только то, что творится между двумя распаленными психами, прямо сейчас, в заблокированном лифте. Звуки, влажные звуки сцепившихся оголодавших губ и языков, где чей уже не разобрать, как и руки, цепляющиеся, оставляющие ссадины и синяки, не важно. Стоны, какая-то чушь сиплым шепотом, нетерпеливое хриплое рычание, просьбы-мольбы «быстрее», чьи не разобрать. Колотит от жажды большего. Треники смогли стянуть только с одной ноги, не важно. Вдавливаешь его в стену, без промедления закидывает на бедра и сцепляет на пояснице ноги, на одной из которых так и остались свисать штаны, не важно. Не можешь оторваться от так долго вожделенного развратного рта, хочется в него загнать по самые яйца, но не отлипнуть, словно сваркой прикипели. Может потом. Сейчас руки подтягивают упругую задницу повыше, зафиксировать поудобнее между стенкой и собой, чтобы добраться уже до дырки этой суки, отравившей собой все мысли. Мелькает искра мысли, надо бы растянуть, суешь пальцы между вашими языками, изгваздываешь в слюне. Неожиданно. Два пальца, сразу, легко разводишь. - Бляяя, не тупи, давай уже, ща сдохну, - мычит тебе в рот, требовательно, с надрывом. Вспышка ярости. Шлюха. Только слез с другого и уже на тебе. Потом, убью его потом. Сейчас тебя не остановит даже торнадо. Давай говоришь? Держи. Его крик вышибает последние остатки мыслей. До упора. Сразу. Не давая привыкнуть, а есть к чему. Не ожидал? Срываешься. Вколачиваешься диким темпом. Все еще кричит, срывает голос, но не отталкивает, цепляется еще сильнее. Спине прилетает расплата, красными росчерками, не жалея, до крови. Плевать. Кусаешь за плечо, тоже не жалея. Сжимается вокруг тебя сильнее. Хриплые стоны. Толкаешься в него, словно это вопрос жизни и смерти. Может так и есть. Твои фантазии были нелепым детским утренником, сейчас – феерия. Взрыв сверхновой. И звенящий вакуум. Кажется, дыхание не восстановится никогда. Тело сводит от перенапряжения. Вы оба медленно сползаете по стенке прямо на пол. Не важно. Мокрые, в густых, липких следах вашей похоти, даже с кончиков длинных волос капает пот. На него. Никого не колышет. Мысли лениво, но уверенно начинают возвращаться. И злость. - Кто он? – бесишься сам на себя, но вопрос вылетает против логики. - Мм? Кто? – не въезжая, хриплым голосом, все же сорвал, хреново, такой только больше вышибает мозги. - Не прикидывайся, Рамдог, тот, кто растрахал тебе зад передо мной, - зло выплевываешь. Это не твое дело, он тебе ничего не должен, только перед глазами уже стоит сцена, где душишь эту тварь. Кого из них, пока не решил. - Вот, ты еблан! – растягивает обиженно последнее слово и бьет локтем куда-то под ребра. Помолчали. Сил встать нет. Не смотришь на него, но из кольца рук не выпускаешь. Впрочем, он тоже не пытается свалить. Тяжело вздыхает, утыкается тебе в плечо, прячет глаза и, всё же, говорит: - Ты дятел, Квин, я на этом лифте уже часа два катаюсь, тебя выцепляю, после матча. Я не особо рассчитывал, но подготовился, - последние слова уже очень тихо, но ты всё слышал. Оборачиваешься к нему и целуешь в покрасневшее ухо. Ты и правда дятел, зато счастливый.