Яшмовая гора

      Случилась эта история далеко-далеко, читай на краю света, за Северным морем в деревушке Морепесок. Взаправду ль то было, али сказки народ сказывал, того доподлинно уж не узнать. Стояла деревушка особняком от других селений, с одной стороны объятая лесом, а с другой омываемая холодным недружелюбным морем. Скудная земля немного давала урожая, самим едва на прокорм хватало, потому селяне жили рыбным промыслом и торговлей мехами. Однако ж далеко в лес мало кто осмеливался зайти. Старожилы рассказывали, есть де тропка в лесу тайная глазу человечьему едва приметная, вьется ей-ей точно змейка. Ведет та тропка к Яшмовой горе, где царит вечная осень. Сама гора как уголья черная, к небу зубы скалит, деревья у ейного подножия не знают ни сладких почек с весенней капелью, ни сочной зелени лета, ни пуховой тяжести зимы. Застывшие будто в янтаре ветви горят алым цветом, гречишным медом и сусальным золотом, ветерок и тот листочка коснуться боится, стороной гору обходит. Живет под Яшмовой горой Змеиный Царь. Мораксом того Змея звали, да присоветывали лишний раз не поминать его по имени, все слышал он, змеек своих подсылал подсмотреть да подслушать, что о нем говаривали. Повезет еже ль сплетник поутру обнаружит полон дом ужиков безвредных. Струхнет болтун, бухнется на колени, руки заломит и взмолится, прощенья выпрашивая, да тем и дело кончится. А случись кому хоть одним недобрым словом хозяина Яшмовой горы помянуть, то редко когда находили его в добром здравии, полон погреб самых ядовитых гадов – вот и весь ответ. Несметные сокровища скрывались в недрах змеиного царства, которые Змей за жизнь свою длинную скопил, да мало смельчаков находилось, кто б соглашался проверить правду ль молвят, али брешут как дворовые псы. Потому только пришлые рудокопы, прознав о богатых жилах, и ходили попытать счастья. Кто неделями плутал по лесу, а к горе так и не смог приблизиться, кто сгинул с концами. А те, кто горы достигали, возвращались, будто в рот воды набравши, и отказывались рассказывать об увиденном, тряслись осиновым листом, головой мотали, да так и сбегали, поджав хвосты.       Не об одном Змеином Царе сказ пойдет, а еще о молодце, Аяксом при рождении нареченном. Был он собою хорош, крепок, тяжелой работы не гнушался и в шумной компании шутить не боялся. Вот токмо характером уродился точно волны Северного моря: вольным, диким, неудержимым. Девицы красные, тайком по нему вздыхавшие, не интересовали его, сказкам о несметных богатствах Яшмовой горы только смеялся. Трудно ль пару камешков блестящих стащить из змеиного логова? А пробовали ли вы медведя голыми руками одолеть? Заносчив Аякс был до крайности, горячая голова покоя рукам его не давала, что ни громкое происшествие в деревушке, то обязательно Аякс главным зачинщиком будет. Матушка бранила своего сына непутевого, почто братьям младшим и сестрице пример дурной пойдет? Почто неудобства селянам причиняет? Однако не могла долго сердиться, любила его всем сердцем, понимала, что не со зла он приключений искал, а от силушки своей неуемной. Сколь его хозяйством ни занимай, все в сторону волюшки глядит, точно волк – в лес. Одна управа нашлась, и та ненадолго. Рыбалку молодец любил, да только терпения не хватало, горячая кровь все на свершения толкала, далеко не всегда полезные. Едва средний брат подрос, Аякс обучил его мастерству подледной ловли, а сам в охотники подался: так и семья впроголодь не жила, и зимой все тепло одеты, и удалость свою показать можно. Не было зверя, которого Аякс силою али хитростью изловить не мог.       Стояла та неясная пора, когда осень уж отошла, а зима не торопилась ее место занимать, присматривалась. Все ли шубки сменить успели? Все ли деревца наряды сбросили? Снежок тонким слоем прикрывал мерзлую землю, в лесу вовсе проплешинами лежал, не сумев сквозь сплетение крон к корням пробиться. Аякс по обыкновению отправился проверить ловушки. Долго плутал он, ноги сбивал, да все без толку, на след зверя никак выйти не мог. Ловушки, заготовленные заранее, оказались пусты, а частью даже сломаны. В одной лишь змейка обнаружилась, затаилась в ворохе хрусткой от инея листвы и глазками-бусинками сверкала, на Аякса настороженно глядючи. - Ты как здесь оказалась, милая? Разве тебе спать не положено? Зима поди на пороге, замерзнешь, дуреха, иди лучше укрытие себе найди.       Стоило Аяксу приоткрыть дверцу коробочки, из ивовых веточек сплетенной, как змейка стремглав бросилась на волюшку, водицей проскользнула меж пальцев, захочешь – не ухватишь. Аякс посмеялся ей вслед, видать не шибко замерзла коли прыткая такая, и пошел дальше. Чем глубже в лес он заходил, тем больше змей видел разных: черных, бурых, в крапинку, и совсем уж дивных, светлых, почти что белых, каких отродясь в их краях не водилось. Змей становилось до того много, ногу некуда было поставить, чтоб ненароком на хвост не наступить. Замер Аякс на месте, поминая слова матери, ни к чему Царь Змея гневить, лучше пропустить его подданных и уйти тихонько подобру-поздорову. Змеи вились вокруг ног молодца, пошипливая, терлись спинками шелковыми, а после продолжали свой путь. Глядит Аякс – ба! Тропка, тонкая-тонкая, с хлопковую нитку, вьется кружевом меж деревьев, и змейки ровнехонько по ней ползут. Тряхнул головой – пропало видение. Ну, чудеса! Рассказать братишкам и сестренке, что видел ту самую тропку к Яшмовой горе, обзавидуются, станут с ним в лес проситься, чтоб посмотреть своими глазами. Качнул головой сам себе Аякс, нет, рано детишкам в лес ходить, лучше и не говорить вовсе. Лишь когда последний змеиный хвостик скрылся в сухой траве, молодец продолжил путь. Тем вечером впервые с пустыми руками вернулся он домой. Умывшись, подсел к матери с готовкой помогать, да и завел разговор. – Видел я, матушка, в лесу змеек дивных. Шкурка светлая, точно морским жемчугом отделанная. Ты все у меня знаешь, что это могло быть, а?       Мать Аякса женщиной была мудрой, колдовству маненько прабабкой обученной, да только о способностях своих помалкивала. Всяко бывало, по молодости как на духу правду людям говорила, коли спрашивали, за что ведьмой проклятой в родной деревне прозвали, еже ль после беда какая приключалась. Несладко ей пришлось. Потому с превеликим облегчением последовала она за ныне почившим мужем своим в Морепесок, деревеньку глухую, далекую, где о ней слыхом не слыхивали, да шила в мешке не утаишь. Чуял народ в девке молодой – волос рыжий, кудрявый точно вьюнок, сколько косынкой ни прикрывай, а все лезет; глазищи зеленые как у кошки, разве что в ночи не светятся – силу колдовскую: то травку хитрую заварит от хвори, то боль заговорит, да так, что никакая бабка-шептуха не сумеет лучше, то скотину горячечную одним касанием успокоит. За глаза всякое о ней судачили, но не обижали, при встрече знахаркой любушкой-голубушкой звали и старались всучить кусок послаще. Авось случится беда какая, так подсобит и денег возьмет по справедливости.       Вот и сейчас, прежде чем ответить, подумала она, не будет ль беды от слов ее? Тяжкое бремя – знать больше, чем дано простому смертному. Ответ ей был, конечно, ведом: ветер, гулявший где вздумается, давненько уж нашептал. Прислушалась к сердцу – молчит. Значит, можно утолить сыновье любопытство, не отстанет ведь. Ласково улыбнувшись Аяксу, промолвила: - То, сынушка, Царь Змей жениха себе нашел, заморского, потому и не видал ты змеек таких прежде. Какой добрый жених на свадьбу без свиты прибудет? - Так вот почему земля, точно ковром змеями укрыта была… Я-то думал, что за диво, зима, читай, на пороге, а змейки так и вьются! - Теперь ответь мне и ты, свет мой, не обидел ли их ненароком?       А сама искоса на сына поглядывает, улыбается. Знала, что каким бы лихим сын ее ни был, а не посмеет наказа ослушаться, сызмальства знал – со Змеиным Царем шутки плохи. Не просто так молва о нем шла по всему царству. Много чего свершил Моракс, прежде чем сгинуть в каменной толще. Дурного аль доброго? Уж не ей решать.       И верно, Аякс покачал головой, передавая начищенные овощи. - Нет, матушка, не трогал. Одну даже вызволил, попалась в ловушку мою. - Вот и славно.       Замурлыкала колыбельную матушка, ни слова больше не сказала. Аякс притих, призадумался. Любопытство пожаром разгорелось в груди. Много веков прошло с тех пор, как Царь Змей женился в последний раз. Посмотреть бы хоть одним глазком! Когда такое еще случится? Веки меж тем от колыбельной сами собой закрываться начали, притомился за долгий день Аякс. Мысли о Царь Змее птицами из головы так и вылетели.       Да не обмануть судьбу песнями, не спрячут незатейливые строчки-паутинки от вещих глаз ее. Коли что на роду написано, тому и случиться.       Едва солнышко над морем проглянуло, холодными лучами озарив стальную гладь, Аякс вновь собрался на охоту, хотел успеть до того времени, как снег глубокий ляжет. Зимой тяжело, селяне своими силами справляться стараются, чтоб лишнюю медьку не истратить, потому и обращаться к знахарке меньше будут. Сбережений совсем немного осталось, туго семье придется, еже ль не сумеет добычи достойной найти, не хотел он, чтоб матушка и братья с сестрой нужду испытывали. Матушка же обеспокоилась, чуяло ее сердце – беде случиться, да такой, что никакими наговорами-распевами не отвести, не хотела сына в лес отпускать, а тот знай себе смеется: «Все хорошо будет, матушка», – вскинул на плечо котомку с припасами на три дня и был таков.       На этот раз удача сопутствовала молодцу, почти сразу напал на след вепря, огромного, не каждый свалить сможет. Охотничий азарт разгорячил кровь, кому как не Аяксу с таким зверем силой тягаться? За шкуру можно достаточно серебра выручить, чтоб на зиму всей семье хватило, и щи не пустыми будут, а с мясом. Недолго думая кинулся Аякс в погоню. Весь день зверь и молодец изматывали друг друга, то кружили по лесу, то клык к стали сталкивались, и опять все по-новой, однако не зря самым удалым охотником Аякс прослыл, нагнал-таки вепря и повалил наземь. Лишь когда дело было кончено, он заметил, где оказался. Огляделся, тяжело дыша от долгой погони, да так и обмер. Снег точно в один миг испарился, уступив место мягкому пестрому ковру. Кругом деревья в золоте стоят, лист не шелохнется. Замерло время. А впереди Яшмовая гора – темная громада до самого неба, ощерилась острыми уступами, точно волчья пасть, схлопнется и не подавится. Не стал Аякс ковер лиственный кровью марать, вытер нож о шкуру вепря и в ножны убрал, после медленно на ноги поднялся. Еще никогда ему не доводилось бывать у Яшмовой горы. Чуял он колдунство человеку неподвластное, давящее, заставляющее голову склонить. Рвался характер дерзнуть, вскинуть голову с широкой улыбкою, да с детства матушка сказками привила – не гневи Змея, быть беде. Умерив гордыню, Аякс смиренно молвил: - Прощения просим, Царь Змей Моракс. Не гневись, не ведал я, где охоту веду. Считай вепря подарком свадебным.       Глазом моргнуть не успел молодец, как зверь развеялся дымкой, будто его и не было вовсе, а в горе с громовым грохотом открылся проход, до того узкий, что только боком протиснуться и можно. Янтарем светило из мрака, взгляд приманивая. Прислушался Аякс, услыхал пение-шипение змеиное, видать свадьба началась, да так заворожило оно его, что ноги сами к горе понесли. Самое трудное оказалось в щель протиснуться, котомку пришлось снаружи оставить, а дальше дело легче пошло. Придерживаясь за стену, Аякс начал свой путь. Каменья самоцветные, в горной породе замурованные, мягко вспыхивали от касаний, перемигивались промеж собой, давая света ровно столько, чтоб не оступиться. Долго шел Аякс, по ощущениям к самому центру горы спустился, а как достиг пещеры широкой, притаился за каменным уступом. Диво дивное предстало его глазам. Драгоценные жилы, узорами вырезанные в стенах, освещали пространство не хуже тысячи тысяч свечей. Кругом – на полу, на каждом приступочке – змеи клубками вьются, точно танцуют, торжественно шипят-поют, восхваляют своего Царя и жениха его. Огромный в пять человеческих ростов Змей с бурой шкурою, янтарным и золотым узором по лоснящейся спине обнимал змея поменьше, жемчужно-пенного, с изящной узкой головой топазами и хрусталем увенчанной. А стоило взгляд отвести, как на их месте две фигуры возникли, от человеческих почти неотличимые, в дорогих парчовых одеждах, драгоценными камнями и нитью золотой да серебряной вышитые. Шелковые волосы по спине ниспадали до самого пола, а хвосты змеиные, из-под одежд выглядывавшие, меж собой косой тугою переплелись, точно судьбы две воедино объединились. Белый Змей в глаза Мораксу заглядывал, устами краше кораллов морских клятву молвил, да не расслышать той клятвы за пением-шипением, как ни прислушивайся. Моракс белы рученьки жениха гладил, улыбался ему ласково, голову склонив, речам внимая. Замерло сердце в неясной тоске и томлении, пробудила пара нареченная доселе неизведанное в душе юной. Аякс из укрытия своего вперед потянулся, ведомый чувством сильным, не любопытством, жаждою. Настойчивый шепот матери в голове раздался, отвернись, сынок, не гляди, иначе ихним станешь, не воротишься домой, но не смог молодец взгляда оторвать от пары неземной красотою прекрасной, приворожил его хор змеиных голосов, а как встретил золото глаз Царь Змея, из-за плеча искоса на гостя незваного глянувшего, так и вовсе пропал. Твердь земная под ногами разверзлась, ухнул молодец в черноту бездонную, голодную, а в черноте той только два глаза огнем горят, манят, зовут к себе вниз спуститься во власть Змея отдаться.       Очнулся Аякс от дурмана из-за боли в руке, до того крепко за стену ухватился, что оцарапал ладонь до крови. Стряхнул с себя морок, как собака с шубейки – дождевые капли, и стремглав бросился на выход к свету белому. Обратный путь в два раза длиннее показался. Шипение рассерженным хором позади раздавалось, в затылок и за пятки цеплялось, заставляя вдвое чаще оступаться. Но упрямства Аяксу было не занимать, добрался таки до поверхности жив-живехонек. Только на выходе понял он, как тяжко дышалось ему до этого, какой спертый воздух был в змеиной пещере. На волюшке хорошо, душеньке легче и голове лучше думается. Подхватив с земли котомку, поспешил Аякс домой.       Кто ж знал, что кровушка, на камне холодном против воли оставленная, нитью путеводной станет? Подцепить ту нитку колдуну могучему ничего не стоит…       Зима вспомнила, что де пора ее давно настала, разыгралась не на шутку, завьюжила, закружила, мигом землю снегом укрыла. Выл ветер в кронах раненым зверем, обрывал последнюю листву, ягоды рябины алыми бусинами по снегу разметал. Скотина в хлевах тревожно мычала и блеяла, собаки по будкам попрятались да так оттуда и подвякивали, поджав хвосты, боясь нос наружу высунуть. Из лесу одинокая фигура вышла, шаг сделает – покачнется, два – о стонущий ствол обопрется, но путь упрямо продолжает. То Аякс на вечер третьего дня домой воротился. Заснеженный весь, бледный, на самом лица нет. Глаза голубые доселе живые, что в пустоту глядят, смотрят, а не видят. Сразу понятно беда приключилась. От рук братьев и сестер Аякс увернулся, от расспросов обеспокоенной матери отмахнулся, быстро умылся, да так, не поужинав, занавескою отгородился, на печь спать увалился. А за оконцем, затянутым инеем, в снежной круговерти уж тень стоит. Смотрит.       В первую ночь Аякс оказался под Яшмовой горой, да не просто в пещере, а в настоящем дворце. Долго ходил-бродил в одиночестве, змеиными шепотками провожаемый. Много залов в том дворце было, каждый под свой камень. Один полностью малахитом отделанный, другой – прозрачным, словно летний мед янтарем, третий – аметистом грозового неба изукрашенный. На стенах барельефы, сцены из жизни Моракса изображавшие: бесчисленные битвы, чудеса колдовские и прочие деяния. Был на них Змей то гадом исполинским, то человеком о двух рогах с копьем в руке. Сокрушал горы, поворачивал вспять реки, каменный лес из своей чешуи в один миг выращивал. Настолько искусной резьбе сам царь позавидовал бы, не было в его царстве мастеров, способных повторить подобное. У любого другого человека дух бы перехватило, да только не оставляла ничего в душе Аякса красота эта. Мертвая она была, холодная. Как есть камень. В последней зале, самой большой из всех увиденных, находилась главная сокровищница: груды золота и серебра, каменья самоцветные, лари из дорогого дерева тканями всевозможными и украшениями доверху забитые, а над всем этим добром во мраке глаза-блюдца горят, внимательно за гостем следят. Свернутое кольцами тело Царь Змея лениво скользило по драгоценным холмам, темным брюхом монетки разбрызгивая во все стороны. Узор на спине то и дело вспыхивал, нетерпение хозяина выказывая. Раздалось низкое шипение, от которого волос по всему телу дыбом встал, а в шипении том речь человеческая слышится. Обещал Змей богатства несметные, жизнь безбедную, да такую, что родным не о чем печалиться будет. Только стань моим, молодец, по доброй воле. Улыбнулся Аякс, покачал головой. Глуп же ты, Царь Змей, раз удумал камешками цветными покорить его. Так и ушел Аякс, не оглядываясь.       Не отступил Царь Змей, на следующую ночь во сне явился. Вместо пространных залов – опочивальня личная, мебелью красного дерева заставленная, коврами заморскими устланная, вместо лампад цитрин в стенах и потолке сверкает точно крохотные солнца. Хозяина вновь не видать, скрылся в сумраке от взгляда пытливого, и голос бархатный зовет, приголубливает, обещает любовь до гроба, только приди, молодец, под Яшмовую гору. Заворожил Аякса голос, да так, что ноги ослабли, рухнул он на постель как подкошенный, а там перины мягкие точно пух, одеяла и подушки пышные, белье шелковое, гладкое, век бы не вылезать! Голос продолжал мурлыкать, жарким шепотом ушко ласкать. И так сладко сделалось телу в истоме, как наяву чуял Аякс горячую чешую, скользящую по коже его белой. Тугими кольцами обвил его Змей, до того тесными, аж дыхание перехватило, ни вдохнуть, ни вскрикнуть. Жарок и тесен был змеиный клубок, томление пекло чресла. Застонал Аякс, мечась по постели в бреду, а в груди разгоралась нужда неясная, тянула жилы и волю, губы словно чужие стали, почти что заветное «да» прошептали, однако стоило первым петухам прокричать, день новый привечая, мигом сошло наваждение, будто ушат воды за шиворот налили. Проснулся Аякс растрепанный, измученный страстью, но все еще не сломленный. Все утро плескался в сенях в бочке с колодезной водой, пока не онемел весь от холода, да так и не смог морок косновений с себя смыть.       В третью ночь появился Царь Змей перед Аяксом в своем получеловечьем обличье: с рогами, хвостом змеиным, по рукам и щекам бурая чешуя проглядывает. Сменил одеяния богатые свадебные на удобные, пошитые с добротной плотной ткани ровно по фигуре, так ловко, чтобы движений не стеснять. В руках держал Царь Змей каменное копье, Покорителем Вихря именуемое. Во многих легендах Моракс с ним появлялся, крушил своих врагов, пощады не зная, прежде чем ушел на покой в подгорное царство свое. Надменный взгляд золотых глаз сверкал ярой решимостью. Приди, молодец, и сразись со мной. Коли победишь меня, покроешься славой, да такой, что вовеки веков о тебе не забудут и легенды слагать будут. А коли проиграешь – моим станешь, не увидишь больше света белого и родных. Тебе решать. Даю семь дней на раздумья. Грянул копьем о землю и рассыпался янтарной пылью, сон покидая. Таково было последнее слово Змея.       Проснулся Аякс, разозленный брошенным вызовом пуще прежнего. Взыграла гордыня в нем, разогрела кровь молодую. Прежде уступал он Змею, голову перед ним склонял, чтобы матушку не тревожить, беду на их семью не накликать. Больше не желал он мириться, рвался ответ дать сполна за все издевки и искушения. А сердце доброе кровью обливалось. На кого он семью покидает? Кто знает, сколь смертный бой продлится? Что за это время с родными может случиться? Кто их защитит? С тех пор потерял Аякс покой, места себе не находил. Все по дому делал: матери помогал, с младшими братьями и сестренкой занимался, уму разуму учил и играть не забывал, а сам будто и не с ними был. Мог выйти из избы, овчинку на плечи накинув, сесть на крылечко и смотреть долго-долго что в пустоту, думы думая. Мать видела печать змеиную, поперек сердца трепетного легшую, и грустила, себя корила, не сумела сына уберечь. Буря стояла на пороге их дома. Обычным глазом не увидишь, да на то она и ведунья. Что поделать? Дождалась она, когда Аякс братьев возьмет на подледную рыбалку, дочку спать уложила, а сама глубоко в лес ушла на полянку тайную, которую даже зимой снегом не укрывало. Сорвала на той полянке клевер четырехлистный и сделала из него оберег. Вечером после ужина отдала его сыну со словами: - Этот цветок убережет тебя от колдовства коварного. Только в глаза золотые змеиные не смотри, иначе обратную дорогу забудешь. Дальше решать тебе, перечить не буду, любой твой ответ приму.       Впервые за последние дни прояснилось лицо Аякса, в глазах озерных зажглась решимость и сталь. Принял он оберег с благодарностью, под рубахою нательной надежно спрятал и взялся за сборы. Достал копье отцово с войны оставшееся, начистил наручи, чтоб в отражение смотреть вместо зеркала, проверил кольчужку – в плечах широковата, а так поверх одежки сойдет, все защитит от косого удара. Нож охотничий – по привычке, ни одна добрая охота без него не обходилась. Припасов ровно столько, чтоб до горы и обратно хватило, да так по мелочи, что может в пути пригодиться. Мать смотрела, не вмешивалась, а после молча помогать стала, в две руки оно сподручнее.       Наутро Аякс простился с братьями-сестрами, стойко выдержал их слезные уговоры не уходить, с ними остаться, улыбкою ободрил малюток, кудрявые вихры ладонью пригладил, наказал не баловать шибко и матушку слушаться. Напоследок обнял мать крепко. - Не печальтесь, вернусь к вам жив-живехонек, славою покрытый, вы мной гордиться еще будете!       И вышел в зиму, тепло отчего дома покидая. Младшие ревом зашлись, ей-ей как и мать чувствовали, быть беде, да не услышал их слез Аякс, ведомый своею новою целью.       Лес стоял особенно мрачен и тих: не прострекочет белка веселая, не проскачет петлею вспугнутый заяц, вороны и те помалкивали. Чуяла неладное мать-земля, еловыми ветками путь преграждала, снегами глубокими по пояс обнимала, да упрям был молодец. Открылась ему тропка змеиная, точно нитку красную на снегу бросили, ровно по ней шел, не сворачивал. Зов сердца тянул его, больно, нудно. Зудело в груди, не выцарапать. Мысли шальные в головушке лихой крутились: о славной битве, о чести, о богатстве. Вот вернется домой и избу отстроит всем на зависть. В такой дом не стыдно и невесту привести будет! А червячок сомнений знай себе грыз ходок крохотный потаенному желанию: несмотря на зарок матери еще хоть разок заглянуть в колдовские глаза взаправду.       Ровно на седьмой день отмеренного сроку добрался Аякс до подножия Яшмовой горы. Труден оказался путь, совсем из сил выбился молодец. Решил он не лезть сгоряча в логово Змея тому на потеху, лагерем в осеннем лесу встал отдохнуть немного. Утро оно вечера-то мудренее. Ночью, когда костер прогорел, и лишь меленькие язычки пламени облизывали поседевшие угли, гость пришел нежданный негаданный. Вскинул голову Аякс, заприметив движение, потянулся к оружию, на что услышал шипение змеиное предостерегающее. Вступил в круг света молодой мужчина красоты нездешней, в меха дорогие закутанный, да не человек то был. Изящные рожки краше хрусталя горного выглядывали из шелковых волос, собранных в толстую косу, бусами драгоценных камней украшенную. Аквамариновые глаза внимательно следили за Аяксом, в самую душу заглядывали. - Здравствуй, добрый молодец, – тихо молвил гость. - Здравствуй, Белый Змей, – кивнул Аякс в ответ и рукой указал на бревнышко подле костра, что давеча в лагерь из лесу принес, – садись, гостем будешь. Яств заморских обещать не могу, но сытной похлебкой и горячим чаем напою. - Благодарствую, но не за тем я тайком от мужа своего пришел. Прошу выслушать меня. Потерял покой он, как тебя встретил. Не ходи к нему. Не увидишь больше света белого, станешь драгоценностью в его сокровищнице.       Аякс улыбается, а сам горит весь. Близка его цель, рукой подать, негоже перед самой схваткой отступать. Сам себя уважать перестанет. Мать с братьями и сестрой отговорить не смогли, куда уж Белому Змею! - Я сам решу, что делать, для того мне голова на плечах дана. Смотри, кабы супруга оплакивать до времени не пришлось. Неужто и сам освободиться не хочешь? Поди тесно в клетке.       Над поляною шипение раздалось, будто тысяча змей враз рассерженно загудели. Вскипело море, превратив аквамарин прозрачный в сапфиры чистейшие, грозные, тяжелые. Такой жутью повеяло от Белого Змея, что зимняя стужа теплом летнего вечера покажется. Не погляди, что хрупок с виду, ей-ей еще немного и пружиною взовьется тело гибкое, облаченное в крепкую жемчужную чешую, на молодца кинется, стиснет кольцами, да так и удушит, напоит землю горячей кровью. Аякс смотрит настороженно, глаз с гостя не сводит, а рука уж давно на рукояти ножа охотничьего, в голенище сапога припрятанного. Коснулся Змей янтарной подвески на шее и успокоился, улыбнулся Аяксу, будто ребенку несмышленому. - Раз взглянув в глаза золотые, не будешь больше прежним… Как знаешь, молодец, мое дело предупредить.       Змей изящно склонил голову, прощаясь. Аякс поклонился в пояс, признавая силу собеседника. Выпрямился, а гостя и след простыл. Тревожно на душе стало, никак не мог уснуть Аякс, чуял, как тянет из недр горы предвкушением, да не его, а Царь Змея то было. Так до утра и промаялся.       Ход тайный на прежнем месте обнаружился. Не чуя под собой ног, спустился Аякс к самому центру горы. Уже в знакомой зале его Царь Змей поджидал, сам стоит каменным изваянием, а хвост по полу так и мечется. Навалилось тяжелое, смрадное, волюшки лишая. Сжал зубы Аякс, о копье опираясь, чужой силушке противится. Так просто не дастся! Не погляди, что простой человек. Змей радушно улыбнулся, по нраву ему пришлась стойкость Аякса. - Ну, здравствуй, храбрый молодец.       Аякс украдкой поглядывает, а в лицо не смотрит, памятуя о наказе матери. Бархатный голос медом с молоком по коже стекает, жар по телу разгоняет. Сердце в груди так и зашлось пичугой. Кашлянув, голос себе возвращая, молвил в ответ Аякс: - И тебе здравствуй, Царь Змей. Свою часть уговора я выполнил, пришел до обозначенного срока, уж и ты слово свое сдержи.       Моракс кругом по зале ходит, мурлычет, в лицо гостя заглянуть пытается, взгляд поймать старается, а все не выходит. Рассмеялся Змей, в ладоши хлопнул. - В глаза не смотришь, именем нареченным не кличешь, боишься, али подучил кто?       Аякс вспыхнул точно веточка в пламени, едва в глаза золотые не взглянул, да вовремя опомнился. Разозлился и крикнул. - Не боюсь я тебя, ишь чего выдумал! Смотри, из шкуры твоей, драгоценными каменьями отделанной, сапожек еще наделаю будущей своей невесте! - Ой, не лги мне, Аякс, нет никакой у тебя невесты. И не будет. Моим станешь.       Оберег за пазухой нагрелся добела, пожаром лесным опаляя, пахнуло разнотравьем луговым, голову от дурных мыслей и нашептываний прочищая. Встряхнулся Аякс, расправил плечи и грянул древком копья об пол. - Ты мне, Царь Змей, зубы не заговаривай, победи для начала в честном бою, там и посмотрим, чья правда будет.       Зашипели недовольно змейки, доселе по щелям да углам прятавшиеся, ишь какой дерзкий молодец, смеет их Царю указы давать! А Моракс только улыбается, глазами сверкает. Ой, и по сердцу ему молодец пришелся, дикий, неуправляемый, точно бурлящее море. Взмахнул Змей рукой, из воздуха копье соткалось. Дрогнула земля под ногами, пахнуло пыльною бурею, да послышался камнепад. - Будь по-твоему. Да смотри от своих слов не отказывайся!       Хоп! И пропал Змей из виду, а уже через щепочку прям перед носом Аякса из ниоткуда явился. Махнул хвостом, с ног сбивая, и ткнул кончиком древка в грудь – точно целую гору поверху водрузил. Зарычал Аякс волком, вывернулся и на врага кинулся, обрушивая на него всю свою силушку. То рысью прыгнет, то птицею отскочит. В лицо не глядит, на наручи смотрит, тень змеиную отслеживая. Быстр и ловок был молодец, да Змей быстрее. Словно ручеек меж камней течет, знай себе уклоняется и в ответ не забывает тычки давать, защиту молодца проверяя. Вскорости все тело Аякса ныло от скользящих ударов, дыхание сперло от усталости, а не отступал он, пару раз даже сумел дотянуться копьем, оставил алые росчерки. Запылились наручи от пыли каменной, не разглядеть ничего, а времени протереть ни щепочки нет, Змей наступает, к стене теснит, устав в кошки-мышки играться. - Погляди же на меня глазами своими, цвета горной реки по весне, позволь коснуться волос медных, любовь моя. Истосковался по тебе, брось копье и приди же ко мне.       Смутился Аякс, заслышав речи вольные, еще никто так с ним не заговаривал, споткнулся и упал наземь. Только хотел вскочить на ноги, смертный бой продолжить, да наткнулся глазами на два золотых блюдца. Сердце ухнуло в пятки, весь мир завертелся, до крохотной точки сузился, где на красивом лице алчно горели змеиные глаза. Уже и не слышал Аякс торжествующего шипения змеиных служек. Чувствовал только, как мощный, будто каменный змеиный хвост туго оплетает его, лишая силы и воли, а уха касается сладкий торжествующий голос: - Быть тебе, Аякс, моим во веки веков.

***

      Затеплила лучинку матушка махоньку, чтоб свет трепещущий ее детей не разбудил. Села под окошко за вышивкой, руки делом занять. Умаялась за день, а все не спится. Тревожно на сердце было у нее. Не получила от Аякса ни единой весточки, сколько уж времени прошло. Зашептала, ветрам взмолившись, вестникам всеведущим, как там кровинушка ее? Видели ли? Знают ли? Хлопнул створкой оконца ветерок, руки сухонькой коснулся ласково, утешая, и развеялся. Выпали пяльцы из ослабевших пальцев. Плечи сгорбились, враз постарела матушка на несколько лет. Глазами красными в окошко глядит, ни слезинки не прольет. Горькую правду ветер поведал, не вернется к ней старший сын больше, уйдет вслед за змеями в вечную осень.