***
Шли минуты, и Фридриха начали окутывать безысходность и страх. Хотя он верил, что Джон и Томас делают всё возможное, чтобы спасти Теодору, мысль о том, что они не справятся, была невыносима. Чувства тревоги и паники нарастали внутри, пока не стали настолько сильными, что он больше не может контролировать себя. Ему казалось, что его омывает море бесконечной печали, которое бьёт волнами в виде проступающих слёз. Фридрих был не в силах справляться с мыслями, которые проносились в его голове, и все, что он мог делать, — это тихонько рыдать, прикрыв лицо, и и просить небеса о том, чтобы его возлюбленная выжила. Пока он продолжал умолять и плакать, Лоуренс поддерживал его, хотя сам старался не впасть в уныние. По коридору пронёсся холодный ветер, заставив Фридриха немного испугаться. Казалось, будто теперь здесь присутствует сама Смерть. На горизонте вновь появилась Йоке с лотком для инструментов. Она несколько раз кротко постучала и, получив разрешение войти, юркнула за дверь. Не прошло и минуты, как она вернулась, а вместе с ней вышел и сам Джон. Заметив Лоуренса и поднявшегося с места Фридриха, он едва заметно растерялся. Кожа его, несмотря на природную смуглость, была бледна, взгляд был задумчивый и будто пропащий, а на халате красовалось огромное багровое пятно. Едва шевеля губами, доктор Робертс молвил: — Мне жаль… Фридрих ежесекундно ощутил, как сердце рухнуло, когда все самые жуткие подозрения подтвердились. Он больше никогда не увидит Теодору живой. Его желудок скручивало и выворачивало, а глаза наполнялись слезами. Зрение начало расплываться, а голова закружилась, когда накатила сильная волна тошноты. Тело неконтролируемо тряслось, и ему казалось, что он разучился дышать. Фридрих почувствовал, что вот-вот упадёт в обморок. — Вам нужно на свежий воздух, — воскликнул Джон, стараясь сохранять спокойствие. Он сбросил с себя халат и повёл Фридриха за собой. Тот же ощущал, как руки и ноги начинают неметь от переполняющих эмоций и адреналина. Казалось, что сознание отключается, а он был словно тряпичной куклой, которую Джон волочил по коридору за собой. Оказавшись на улице, Фридрих чувствовал полное бессилие и безнадежность. Его дыхание немного пришло в норму и стало жадно поглощать кислород, а сердцебиение замедлилось. Доктор Робертс усадил его на скамейку и тоже расположился рядом. Всё вокруг будто вымерло вместе с Теодорой. Мужчины были настолько погружены собственным горем, что больше не слышали ничего. — П-почему у вас не получилось, Джон? — дрожащим голосом спросил Фридрих. — Она потеряла слишком много крови. У нас не было подходящей группы, чтобы сделать переливание, поскольку все донорские образцы расходуются слишком быстро в связи с увеличением числа раненых людей в боях. А вскоре выяснилось, что пуля задела жизненно важные органы и ничего сделать выйдет уже сто процентов… Мне искренне жаль, Фридрих… — Неужели совсем-совсем не было никакой лазейки? — Я делал всё возможное, правда. Но иногда обстоятельства сильнее нас, к сожалению. Вы думаете, мне не было больно от мысли, что я не могу спасти того, кто мне дорог? Я чувствовал ответственность и перед вами, ведь вы так любили её. Слова доктора пронзали до глубины души. Фридриха охватил всепоглощающий ужас и печаль, а в голове проносились воспоминания обо всех приятных моментах, которые он и Теодора разделили вместе, и мысли обо всём том, чем они никогда не смогут испытать вдвоём. Он не знал и не мог даже представить себе существование без неё. Ощущение пустоты и потери было непреодолимым, и ему казалось, что смысла жизни больше нет. — Я не знаю, что делать дальше, — Фридрих говорил не то с собой, не то с доктором. — Мне уже больше ничего не нужно. Хочу так же броситься под пулю в бою, чтобы воссоединиться с ней на небесах. — Не смейте даже! — крикнул Джон. Потеряв контроль над собой, забыв про всю этику, он схватил Фридриха за плечи и строго продолжал, глядя в его пустые глаза: — Слышите?! Не вздумайте! Ничего вас не ждёт после смерти! Лишь тьма и забвение. Не существует ни рая, ни ада. — Так уверенно об этом говорите, будто лично видели, — нахмурившись выдавил из себя Фридрих, заставив Джона на мгновение замешкаться. — Я… человек науки и не верю в религию. Всё, что говорят люди о свете в конце туннеля — это лишь предсмертная галлюцинация. Своей кончиной вы ничего не добьётесь! Я готов поклясться, что это совсем не то, чего она хотела бы от вас! Кажется, его слова возымели силу. Они звучали резко и жестоко, но немного ослабили хватку отчаяния, сковавшую Фридриха. Он согласно кивнул мистеру Робертсу, а по щекам покатились слёзы. А тот, в свою очередь, присел обратно. — Всё правильно, Фридрих. Не держите чувства в себе сейчас. Но в дальнейшем, нам всем нужно быть сильными и идти дальше, — Джон глубоко вздохнул и задрал голову, стараясь скрыть блеск взмокших глаз, — Я понимаю, какового это — терять того, кого любишь. Вам кажется, будто от вас оторвали половину души, которую теперь не восполнить и... — Вы тоже потеряли любимую? — перебил его Фридрих. — Подскажите, что делать теперь? П-прошу… — Если бы я сам знал ответ на этот вопрос… Англичанин многозначительно молчал и уже готов был, что-то сказать, как обернулся на звуки шагов и тихого стука неподалёку. Из больницы неторопливо шёл Томас, опираясь на трость. Фридрих перевёл взгляд с него на Джона и заметил, как тот смерил своего друга взором полным гнева и обиды. — Вы поссорились? — осторожно поинтересовался он. — Вроде того, — голос Джона был бесстрастным. — Но не придавайте этому значение, пожалуйста. Всего лишь разошлись во мнениях на… некоторые вопросы. Они проводили Томаса взглядом и переглянулись. — Как вы себя чувствуете, Фридрих? — Н-немного лучше, хотя всё ещё тяжело. — Сможете дойти до обратно? — Думаю, что да. Но, доктор Робертс, перед тем как я пойду, могу я увидеть Дору в последний раз? — Вы уверены? Точно справитесь с увиденным? — Абсолютно. Мне кажется, что так я больше не буду питать себя ложными н-надеждами. — Что ж, воля ваша…***
Джон осторожно открыл дверь кабинета и Фридрих с Лоуренсом с опаской заглянули внутрь. Перед ними предстала кушетка, и на ней покоилось бездыханное тело Теодоры, накрытое белой простынёй, которая давно стала бордовой. Доктор поднял ткань и показал друзьям лицо девушки. Она смотрела на них пустыми глазами, кожа была бледной, а на подбородке остались следы засохшей крови. Фридрих глубоко вздохнул и посмотрел на тело своей возлюбленной. Боль и печаль переполняли его, а мысль о прощании навсегда была невыносима. Он вновь стал задумываться о том, как сможет жить дальше после её потери. По мере того, как эта мысль закрадывалась в его сознание, ему начало приходить понимание, что необходимо найти способ двигаться дальше. Фридрих должен был продолжать чтить её память, живя жизнью, которой она могла бы гордиться, и которая отражала бы радость и счастье, которые они разделяли вместе. Он знал, что следующие несколько месяцев будут мучительно тяжёлыми, пока ему удастся обуздать горе и скорбь, но по-другому преодолеть это будет нельзя. — Вы сильный человек, Фридрих, — шепнул ему на ухо Джон. — Я понял это ещё тогда, когда вы смогли отстоять свои принципы перед Нойманном. Я уверен, что вы справитесь и с этой утратой. Йоке, Лоуренс и тот ваш друг из отряда всегда будут рядом. И я тоже… буду исцелять себя вместе с вами…***
В тот вечер друзья собрались в таверне, где Джон вновь сел за рояль. Он решил сыграть мелодию, которую Фридрих ранее никогда не слышал. Казалось, она была полна личных переживаний мистера Робертса, его собственным реквиемом. Тяжёлые минорные аккорды окутывали уши присутствующих, заставляя чувствовать пустоту внутри. Музыка стала для них отражением всей ситуации в городе за последние месяцы. Уныние, боль, скорбь от потери родных и сослуживцев, неуверенность в завтрашнем дне — всё было в ней. Кто бы мог тогда представить, что услышат игру приглашённого из Англии доктора в последний раз. На следующий день Фридрих узнал, что прославленный Джон Робертс покинул город, оставив для Йоке скромную записку о том, что другого выхода у него не было. Тело Теодоры возвратили к семье в Америку. Лоуренс остался в Бельгии писать репортажи, поклявшись себе сохранить все очерки подруги и донести память о её профессионализме до потомков. А сам Фридрих продолжил сквозь боль идти дальше и пообещал себе прийти с войны живым, чтобы приехать потом в Штаты и навестить могилу той, кто возвратила ему веру в людей, помогла обрести друзей и стала его первой большой любовью.