Рукописи не горят

      Москва Воланду нравится. Славный город, заметно преобразившийся с тех пор, как Сатана и его свита были тут в последний раз. А вот местное народонаселение изменилось не слишком. Люди как люди, любят деньги, роскошь и зрелища, в меру жестоки и легкомысленны, в меру добры и милосердны. Балу полнолуния нужна королева, и Воланд хотел найти в Москве её, свою Маргариту.       А нашёл Мастера.       Москвичи очень мало изменились внутренне, в общем напоминают прежних. И Мастер тоже. Одинокий странник, несущий свет истины в сердце, истины, в которую неотступно верит и готов ценой всего защищать… это Иешуа Га-Ноцри, на горьком опыте познавший, что не все люди добрые. Добрых не так уж много среди них, и хрупкий цветок этой доброты срывают быстро и безжалостно. Человек, безмерно уставший от мучительной своей жизни, готовый вот-вот расстаться с ней.       Мастер.       Он прячется от мира в подвале старого деревянного дома, за тусклым сиянием печки и шаткими стопками пыльных книг. Он никого не принимает, почти никуда не выходит, без устали пишет роман о Понтии Пилате. Правдой дышит каждая строчка, в каждом слове – жизнь, такая, какой её знает и помнит Воланд. Никому Мастер не показывает рукопись, пока не встречает однажды на первомайском параде женщину по имени Маргарита. Жёлтые цветы летят в грязь, а пьеса, отвергнутая глупцами, вновь расправляет крылья.       Бегемот изображать кота научился искусно. Следует за Маргаритой и Мастером повсюду. Какая удача, мессир, восторженно болтает он, немыслимая удача – больше сотни Маргарит в Москве и вот наконец она, та самая, королевской крови, хозяйка бала… А Воланд, признаться, совсем мало думает про бал. Его неожиданно увлекает другое.       – Это могло бы быть неплохим сюжетом для рассказа.       – Дьявол, в которого никто не верит, решает лично посетить Москву. Такое никогда не напечатают. Для кого же мне писать?       – Пишите, чтобы вас не печатали, а перепечатывали.       – Знаете, кого вы мне напоминаете?..       Воланд не спешит возвращать роман Мастеру. Скользит кончиками пальцев по неровным буквам и пятнам чернил. Ловит на себе растерянный взгляд – изумление и неверие, а после – понимание, когда Воланд касается губами ломких страниц. Бумага тонкая и надорванная по краям, а на ней слова, обладающие великой силой. И творец такой же, как его творение, – снаружи уязвимый и хрупкий, несгибаемо твёрдый внутри.       – Что вы делаете? – едва слышно выдыхает Мастер. Он, кажется, напуган до смерти, со скамьи резко вскакивает, но шаг делает не назад, а вперёд, протягивает руки и тут же себя одёргивает, прячет за спину. Не уходит, впрочем – пытливо всматривается в глаза профессора Воланда, чтобы увидеть там Дьявола. Он знает давно, но лишь сейчас себе в этом признаётся.       – Я не… это же нельзя…       – Кому нельзя? О, вы прекрасно знаете, мой дорогой Мастер, что мне никто и ничего запретить не может. А вам я разрешаю всё.       Воланд его мысли читает с лёгкостью и знает, конечно, что Мастера никто не называет так, кроме Маргариты. А ещё знает, что желаний, путаных и жгучих, у него в душе теснится множество, только сам себе он их даже по имени назвать не позволяет.       Всему своё время.       Алкоголь искушает людей намного лучше, чем Дьявол. Коньяк, вино и водка на ужине у Лиходеева проливаются реками, и Мастер пьёт слишком много, но пока об этом не тревожится. Ему легко и весело, пузырьки шампанского бурлят в крови, слова с языка срываются вольные и дерзкие. Воланд знает, что такой блаженной свободы он не чувствовал прежде никогда. Дьяволу можно говорить что угодно, ходить по любой, сколь угодно опасной грани – и ничего не бояться. Хотя… это уж как посмотреть. «Будьте осторожны со своими желаниями – они имеют свойство сбываться» – слова Сатаны в романе Мастера, но Воланд, удобно устроившись на диване, играя искрами света в стенках бокала, улыбается и говорит:       – Как по-вашему, что мессир предложит Маргарите в благодарность?       Мастер пьяно смеётся и с размаху опускается на край дивана, чуть не залив вином рукопись.       – А откуда вы знаете, что Воланд предложит ей стать королевой бала? Я об этом ещё не написал.       – Ваш роман так засел у меня в голове, что я решил немного побыть Воландом.       – И что скажете вы? Как он отблагодарит её?       – Желание, мой дорогой. Любое желание, и она, конечно, попросит…       – Да, она попросит... за Фриду, но на самом деле ей хочется…       – А чего хочется вам? О чём вы попросили бы Дьявола?       Мастер никогда не сказал бы этого вслух, не допустил бы даже мысли такой – но присутствие Воланда здесь, в его доме и святилище, пьянит не хуже вина. И он вдруг невыносимо остро осознаёт, как близко они сейчас, как недвусмысленно близко. Замечает чересчур вольно расстёгнутый воротник своей рубашки, пальцы, случайно или нет коснувшиеся чужого колена, замечает, как жарко в комнате (и едва растопленная печка тут вовсе не при чём). Раньше, чем Мастер успевает испугаться и отпрянуть, Воланд ещё ближе придвигается к нему, накрывает его ладонь своей, наклоняется и мягко-невесомо касается её губами. Не отпускает, несмотря на слабое движение протеста.       – Чего же вам хочется? Помните, Дьявол может исполнить любое желание. Просите о чём угодно, он точно не откажет… вам.       Долгий взгляд затуманенных глаз. Хриплый вздох.       – А если бы я попросил… если бы я сказал ему, что хочу…       И совсем тихо, одними губами, в сторону:       – Его?..       Мастер сидит на больничной койке и смотрит на город сквозь зарешеченное окно. Так же Иешуа, умирая на кресте, смотрел на возлюбленный свой Ершелаим. Эти глаза ничего не видят, реальный мир для них уже не существует. Зыбкие тени, хор тревожных голосов, туманные силуэты тех, кто был, и тех, кого никогда не было… Лекарства (так это у них называется) берут своё, и Мастер без сил проваливается в сон, но почти не спит – мечется под тонким одеялом, бормочет и вскрикивает. Ему больно-больно-больно, он измучен и не верит больше ни в свою истину, ни в свой роман.       Рукописи не горят, а люди, даже такие, как Мастер, рано или поздно ломаются под тяжестью бед и страданий.       Воланд садится рядом, гладит по остриженным волосам, к самому уху склоняется и ласково нашёптывает:       – Однажды весною, в час небывало жаркого заката… в белом плаще с кровавым подбоем, шаркающей кавалерийской походкой… часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо…       Воланд держит руки Мастера в своих, унимая дрожь, поднимает с пола сбившееся одеяло, расправляет и укутывает хрупкие плечи. Вплетает в тёмные сны образ прекрасной Маргариты. А самого Воланда и так в них больше, чем всего остального. Дьявол тихо смеётся, целует холодные губы Мастера и растворяется в ночи. Может быть, наутро Мастер вспомнит об этом поцелуе и поместит его на страницы своего романа; однажды будет поставлена последняя точка, и Воланд заберёт Мастера с собой – к себе – навечно.