Хокаге

Соревнования с Гаем остались позади. Какаши смотрел на улицы Конохи с высоты окон в Резиденции Хокаге. Нет, он не отчитывался о миссии, и не ждал Тсунаде. Все это в прошлом, как и полная затяжных опасных миссий жизнь полевого шиноби. За всю свою службу Какаши никогда не оставался в Конохе больше двух недель. Исключая время, проведенное в госпитале. А теперь его стол был завален отчетами, докладами, проектами торговых операций с соседями и списками намеченных текущих приемов. И из кабинета он выходил только в обед и поздно вечером. Нет, в обвесе по-прежнему лежал набор самолично начищенных кунаев и стандартных взрывных печатей, но скорее для проформы. Боевое оружие при кабинетной работе не нужно, только старые привычки живут долго. Хотя кто-то считал, что новый Хокаге просто чудит, ведь его охраняло подразделение АНБУ. Тсунаде так и не оправилась, и Совет старейшин принял решение. Ученик Минато-сенсея идеально подходил как следующий Хокаге. Шизуне проводила практически все свое время с больной, надеясь, что она очнется. А Какаши оставалось подчиниться распоряжению старейшин и заняться делами Конохи. Мыслить в масштабах пользы для всей деревни было не ново, но напряженный график рутинных дел на удивление изматывал. «Штабные развивали другие специализированные навыки, вот и хватает их на бумаги так надолго», — иногда думал Каге. Один из штабных как раз должен был отчитаться о ходе подготовки к экзамену на генина. Умино Ирука, чуунин, преподаватель Академии. Какаши покосился на шляпу Каге на столе, он так и не привык носить ее. А плащ одевал поверх своей прежней формы, в одном из карманов которой лежала заветная книжка. Встречать ли Умино при полном параде? Или, как знающий Какаши до поста, он простит ему неформальный вид? Существовало довольно много тонкостей субординации, и теперь бывший капитан команды номер семь не мог себе позволить даже чтение «Ичи» публично. «Это плохо отразится на нравственных ценностях у молодого поколения, которое смотрит на Хокаге как на пример для подражания, опору и поддержку», — так озвучила ему Шизуне внутренний регламент. Она во многом помогла Какаши, и он понял, как незаменима была эта с виду хрупкая женщина при такой свободолюбивой и вспыльчивой Хокаге, как Тсунаде. Внучка Первого возглавила Коноху в момент кризиса. И, как каждый Каге, она защищала селение ценой своей жизни. Какаши посмотрел на монумент на скале. Никто из тех, кто был там отображен, не умирал в своей постели. Хатаке одел шляпу, сел за стол, который пока не ощущал своим, и кивнул АНБУ пропустить следующего. Он отказался от монумента под предлогом, что, возможно, Тсунаде еще очнется. Но Какаши знал, что если его жизнь понадобится, он отдаст ее. Формальность обладания собственным портретом этого не меняла. Теперь нужно было, чтобы все те люди в приемной, помнящие его как сына предателя и дзенина со странными привычками, тоже осознали это. Не потому, что так хотелось Какаши, а потому, что спокойствие жителям такой большой деревни может дать только знание — защищает Коноху человек, не только обладающий сильными техниками, но и духом Огня. Тем, что способно сплотить людей и повести за собой, если понадобится. — Хокаге-сама, — Ирука поклонился, вежливый, не выдающий любопытства, если оно и было. Это Какаши оценил и, просмотрев списки, поставил подпись. Многие его друзья, проходя в кабинет, то покашливали, стараясь скрыть улыбку, то все-таки улыбались и снова поздравляли с назначением, то смущались и не знали как себя теперь вести. Но с Ирукой они друзьями не были, может от этого он так легко выдержал этот официальный тон, демонстрирующий незримую субординацию по отношению к Каге, возникающую даже наедине. — Все хорошо, Ирука-сенсей? — обычный стандартный вопрос. Хокаге должен проявлять заинтересованность и личное участие в судьбе своих подчиненных. — Спасибо, Какаши-сан, все хорошо, — Умино склонил голову, принимая свиток. Какаши позволил себе на мгновение дольше положенного задержаться взглядом на мягких волосах чуунина, собранных в хвостик, и отвел взгляд. Когда-то у него была надежда встретить этого человека в неформальной обстановке и иметь право заговорить с ним, как с близким. Когда-то у него это право было. Теперь оставалось только смотреть. Как давно шутила Тсунаде, никакой личной жизни. Во всяком случае, не такой, которая нужна была Какаши. Он мог выбрать женщину — чтобы избежать подозрений в шпионаже — только из своего селения, и завести семью, как Минато. Рискнуть, зная, что все близкие Каге люди ставились под удар. Под самый первый, самый страшный. И те, кто решался пренебречь этим, брали на себя чудовищную ответственность. Примеры он видел на своем веку очень печальные. Минато запечатал в сыне Девятихвостого — в маленьком, ничего не понимающем ребенке, зная, что обрекает его на подозрения, отчужденность и колоссальный, часто неоправданный риск. Этот ребенок рос изгоем. Пока стоящий перед ним учитель младших классов не сделал шаг навстречу Наруто, так же, как когда-то и Сарутоби. Их было всего трое в селении, защищающих мальчика. Люди забыли, что сделал для них Минато в тот день, какой ценой заплатил Желтая молния за мир. Они видели в его сыне лишь чудовище. Понадобилось много времени, скрытой, практически не ощущаемой со стороны, защиты Хирузена, бдительности Хатаке и заботы Умино, чтобы ребенок вырос. Вырос и доказал, что он сын своего великого отца. Вспоминая своего сенсея, нынешний Каге деревни, скрытой в листве, чувствовал боль утраты и непримиримую, все еще жгучую тоску. Жизнь не заглушила ее, не стерла. И старая фотография давно не существующей команды теперь стояла в самом охраняемом кабинете Конохи. Читая отчет молодого учителя Академии, Хатаке обратил внимание на легкий, удивительно изящный почерк. Писал Ирука очень разборчиво, несмотря на то, что огромное количество бумажной работы часто портило почерк. Некоторые дзенины сохраняли приличный почерк, потому что мало писали, но по той же причине они не считали это полезным навыком. Какаши обратил внимание на то, что сев за стол руководителя, стал замечать, как оформлены бумаги. Раньше это не имело значения. Он не видел работу штаба с другой стороны. Кровавые миссии сверхвысокого ранга часто предполагали короткие шифрованные объяснительные или вообще только устный отчет. Какаши еще раз посмотрел на чуунина — хватит ли ему сил жить вот так? Не имея права даже сказать этому человеку ничего, кроме: — Спасибо за вашу работу, Ирука-сенсей. Если возникнут сложности… — Я обязательно сообщу, Какаши-сан. Хатаке опустил взгляд в бумаги. — Вы свободны. Шизуне сказала однозначно: «Я поняла вас… Какаши-сан. Нельзя. Вам нельзя. Этот выбор не примут. Вы знаете, мы военная деревня, у нас всегда осуждались любые…» — «Отклонения», — добавил тогда Хатаке очень тихо и кивнул. Он знал порядки в АНБУ — с момента назначения он никогда не будет один. Не будет свободен в своих решениях, как прежде. И в свою последнюю ночную прогулку по крышам, которую, в отличие от соревнования с Гаем, не видел никто, Какаши пришел к маленькому дому. Присел на ветке напротив окна и почти решился постучать. Войти без предупреждения он мог, но не стал. Учитель мог быть не один. Получится совершенно глупо. А скрывать чакру умели практически все шиноби, заметая свои ночные похождения. Негласно разрешалось многое, вот так, тайно, на это закрывали глаза, потому что в дальних походах никому не было дела до того, кто согревает стылую палатку. Главное — миссии выполнялись. Но теперь, практически постоянно на виду, с личной охраной, с сетью шпионов Данзо за спиной, который так и не смирился с выбором Старейшин, Какаши отступил. Он не хотел рисковать тем, на кого теперь не мог даже смотреть слишком долго. Власть изолирует. Но смерть убеждает лучше. Его теперь очень могущественные враги прежде всего захотят схватить или убить того, кто будет рядом с ним. Любого. Даже такого, не особо значимого в масштабах деревни, скромного учителя Академии. Ведь если они узнают, как смотрит на него легендарный Копирующий, Каге деревни, скрытой в Листве — это задание станет самым высокооплачиваемым, и не только для нукенинов скрытого Тумана. Он ушел тогда в темноту абсолютно безлунной ночи и до самого утра стоял у Камня Памяти, зная, что утром это тоже останется в прошлом. Каге не может себе позволить полдня провести, вспоминая мертвых. Слишком много живых зависит от его решений. Копирующий шагнул в новый день, неторопливый, собранный и бесстрастный. Он был солдатом прежде всего, а война, где бы она ни велась — не меняется. — Какаши-сан, — почти дошедший до двери чуунин обернулся, — разрешите просьбу личного характера? — Да, Ирука-сенсей? — отозвался Хатаке, тщательно маскируя в интонации легкое удивление и осколок сладкой скрытой радости. — Вы не могли бы прийти завтра на публичные слушания в Академии? Комиссия решает, вводить ли новую дисциплину, и мне хотелось бы, чтобы шиноби с таким боевым опытом как ваш, высказался по этому вопросу. Какаши усмехнулся: он хотел пошутить по поводу лести, но заметил напряженный вопросительный взгляд учителя. Этот момент действительно был важен для него. Ирука никогда так не смотрел. В смысле не смотрел так на дзенина. С таким ожиданием и надеждой. Легкие морщинки вокруг видимого глаза разгладились, и Каге ответил: — Хорошо, Ирука-сенсей, я приду. — Твоя поддержка будет оценена как давление на комиссию, — Паккун зевнул и выбрался из-под стола, когда чуунин ушел. — Я знаю, — задумчиво ответил Копирующий. — Но ты все равно придешь? — Да. — И? — Но я приду не один, — откинувшись в кресле, отозвался Какаши, едва заметно улыбаясь пришедшей мысли. Покосившись на признанного гения и по совместительству своего бедового хозяина, Паккун выразительно покачал мордой и посетовал на свою нелегкую судьбу. Ночью псы его стаи доставили дзенинам Конохи одинаковую записку с датой, временем и местом. Кроме этого там не значилось ничего. Но, видя собак Какаши, шиноби не спорили и не спрашивали, ведь помимо прочего это теперь были и псы Хокаге. **** Ирука волновался. Если ему не удастся доказать необходимость изменений в программе обучения на первом этапе в публичном слушании, то на втором комиссия его просто сожрет вместе со всей этой макулатурой. Шутка ли, менять образовательную программу, разработанную еще при Минато. Она была выверена, тысячу раз проверена и признана идеальной, и тут какой-то чуунин без особых заслуг решает ее менять. Вчерашняя просьба к Какаши, «к Хокаге», — даже мысленно поправил себя Ирука, была отчаянной и последней попыткой. Умино верил его опыту и надеялся, что Хатаке сам, будучи бывшим учителем Наруто, поймет его идею. Оставалось надеяться, что Копирующий придет. Несмотря на приемы, переговоры, и другие важные и срочные дела, вписанные в его график мелким почерком секретаря в приемной. Огромная лекционная зала для общих собраний была полна до отказа: младшие и старшие группы, преподаватели, родители, комиссия в первом ряду. Шум, суета, разговоры, обсуждения, шутки. От гула голосов у Ируки начинало постреливать в висках. Он механически перебирал бумаги, стоя у трибуны, предусмотрительно налив в стакан воды из принесенной бутылочки. Люди поглядывали на него, а члены комиссии листали предложенное обоснование в пухленьком бумажном варианте, лежащем перед ними в нескольких экземплярах. — Вы готовы, Ирука-сенсей? — спросил директор Академии и Умино вежливо кивнул, показывая, что готов начать. «Так и не пришел» — пронеслась мысль. Однако, будто опровергая его разочарование, в проеме двери показался Какаши. Он приветственно поднял руку, и люди замолчали и поднялись со своих мест. Члены комиссии переглянулись. Они предполагали, что это будет обычное слушание. Раз в десять лет кто-то самый умный решался предложить изменения в списках обязательных предметов, и обычно это все заканчивалось абсолютно ничем. «Потому что правила незыблемы, — думал Председатель комиссии, — и Хокаге хочет лично убедиться в этом». А Шаринган Какаши, отвечая на приветствие Председателя, подметил в зале знакомые лица. Какой-то мальчик поспешил уступить ему место и замер рядом, не зная, куда себя деть. Свободных мест больше не было. Хатаке присмотрелся к нему — самая младшая группа. Он поманил ребенка к себе и, улыбнувшись, усадил на колено. По залу прокатился тихий вибрирующий выдох, люди наблюдали за новым Каге с нескрываемым любопытством. Герой войны, легенда Конохи, оказалось, немного более человечен, чем говорили. Копия жил один, без семьи и клана. О его личной жизни не было известно ничего. Также как и о том, как он выглядел без маски. По сути это был нонсенс — не знать лица своего Хокаге. Вечно лохматый, как будто смертельно скучающий, Хатаке Какаши временами казался очень странным, но он владел тысячью дзюцу и обладал последним в Конохе шаринганом — это вызывало невольное уважение. Звание Каге определило его роль сегодня, поэтому начали тогда, когда он кивнул. Ирука говорил о болезнях, передающихся половым путем, просил ввести дисциплину, освещающую этот вопрос, в курс лекций. Говорил убежденно, приводил статистику и аналитику. Когда он закончил, пошли вопросы: — Зачем нам это? — спрашивали старшеклассники, — У нас и так загруженная программа обучения. — Именно, — подхватывал кто-то сзади, — шиноби никогда такими вещами не болеют! Зачем забивать этим голову? — Шиноби действительно может себя вылечить, если заболеет — при определенных условиях, — отвечал Ирука, — но пока идет инкубационный период, он может не знать, что болен, и заразить гражданских. — Мы не часто путаемся с гражданскими, — подал голос кто-то с заднего ряда, смешки пошли повсеместно. — Однако по статистике, именно шиноби заражают их наиболее опасными вирусами, так как именно шиноби бывают вне пределов Конохи и приносят новые болезни. Последний вирус, вызывающий иммунодефицит, оказался среди гражданских неизлечим. — Тогда это им надо читать такие лекции, — продолжил кто-то пренебрежительно. — Мы шиноби деревни Листа, мы живем и работаем для того, чтобы обеспечить безопасность граждан деревни! — взорвался Ирука, повысив голос. Он считал недопустимым такое поведение. — Это тоже часть жизни, за которую мы несем ответственность! Разве нет? В зале снова воцарилась тишина. На этот раз недружелюбная. Шиноби в своей среде часто являли собой смесь снобизма и таланта, и убеждать их поступиться привычками было всегда чрезвычайно тяжело. Чуунин обвел взглядом молчащий зал. А потом пришел шепот. Обезличенный, осуждающий, насмешливый и язвительный. Он доносился с задних рядов. — Это бессмысленно… лучше еще пару уроков тайдзюцу добавить, экзамен же. — Пустая трата времени… это для гражданских… не наши проблемы. — Бесполезно… все равно никто не будет соблюдать эти правила… — Продолжайте, Ирука-сенсей, — внезапно попросил Хокаге. Эти простые слова упали в общий шепот с тяжестью первых капель дождя перед грозой, сталь плеснулась сквозь хрипоту голоса. Умино вздрогнул. Он никогда не слышал этих интонаций. Члены комиссии повернули головы к Копирующему, Председатель вынужден был скрыть свое неудовольствие, хотя предполагал прервать это обсуждение и предложить перенести решение вопроса на второе слушание, когда аппелировать к эмоциям аудитории молодой преподаватель уже не сможет. — Но зачем вводить предмет с младшей группы? Это дети, — спросила чья-то мать. — Наш Хокаге, — Ирука выдержал паузу, — закончил академию в пять лет, как вы знаете. Но, возможно, он не единственный гений, который еще родится в Конохе. Если вводить курс по возрастному цензу только старшим, то есть шанс, что не все пройдут его. Женщина замолчала и посмотрела на своего сына, который сидел на коленях у Каге и светился счастьем. Сам Какаши, когда упомянули факт его биографии, чуть склонил голову, так, чтобы скрыть полями шляпы видимую часть лица. Он не мог теперь читать книжку и прятать за ее страницами удивление или ненужную сейчас улыбку. Генма хмыкнул. Он знал своего друга и его привычки. Вот эту, новую — спрятаться от всей толпы — он увидел впервые. Кажется, Какаши нуждался в отвлекающем маневре. — Он ведь прав, Гай? — громким шепотом спросил дзенин и знаменитый зеленый зверь Конохи выразительно ему подмигнул. — Как мастер тайдзюцу заявляю, что все, что ослабляет тело, ослабляет сердце! А в слабом сердце едва тлеет сила юности! Куренай улыбнулась маневрам мужчин, больше похожим на лобовую атаку: — Как мать, я считаю, что знания, делающие жизнь наших детей безопасной, не могут быть бесполезны. Дзенины, рассредоточенные в зале, отзывались, как на перекличке у Хокаге. А Какаши продолжал улыбаться, не поднимая головы. Люди не решались спорить с мнением элиты, когда-то закончившей эту академию. Смотря на покрытых шрамами и славой шиноби, молчали и преподаватели. Зал ощущал эту общность пришедших дзенинов, их согласованность и убежденность, выработанную годами. «Чертова команда Какаши», — думал про себя Председатель, поглядывая на молодого Хокаге, которого сильным делала не собственная маленькая армия АНБУ, а друзья, стоявшие в зале и говорившие тогда, когда правила обязывали его молчать. Кто мог спорить с ними сегодня? Кто мог отказать в подписи, когда один из лучших медиков Ширануи Генма подошел к комиссии и подписал рекомендацию чуунина. Таким образом, впервые за много лет, изменения были признаны обоснованными и необходимыми без второго этапа. А потом все фотографировались с Хокаге. И молодой преподаватель, стоя рядом, лучась от радости, едва сдерживал слова благодарности те три минуты, что их щелкали для газеты. Какаши ничего не сказал ему, только чуть сощурил видимый серый глаз, обозначая редкую теплую улыбку под маской. Он ушел в окружении своих АНБУ, а дзенины пошли кто по делам, кто в кабак. Они поглядывали на чуунина и тихо посмеивались между собой. — Предчувствую альтан, — ехидно шутил Генма. — А я думал, дождя не будет, — удивился Гай. Куренай рассмеялась. __________________________________ АЛЬТАН, альтанус (лат. Altanus) — морской ветер. Генма намекает на Ируку. **** — Теперь эти автоматы поставили! В школе! — возмущался кто-то из знакомых за спиной. Чуунин не оборачивался. В конце концов, он был абсолютно убежден в том, что поставить подобные автоматы с бесплатными презервативами в академии — необходимость. Когда Хокаге подписал это прошение, и поставку, и монтаж закончили очень быстро. — Коноховский бюджет и так по швам трещит из-за войн, а тут еще и на развращение детей деньги выдают! Теперь им в школе будут внушать мысли о сексе! — поддержал собеседник. — И о чем только Хокаге думает? — Говорят… он извращенец, — голоса сошли на шепот, но для острого слуха шиноби это ничего не меняло. — Да ты что?! — Любит порнографию… — голоса удалились в толпе. Ирука, уже несколько минут рассматривающий пучок свежей зелени на базаре, наконец заметил укоризненный взгляд продавца. — Так вы берете или нет? — А… да… конечно! Простите! И лук, пожалуйста. Расплатившись, Умино пошел домой. Скоро Новый год. Дни проходили в суете, подготовке и сдаче годовых отчетов. Так что дома он планировал приготовить самые простые закуски. Штабные сослуживцы отмечали на работе, но гулять с ними Ируке не хотелось: после того, как Какаши подписал и распоряжение о новом предмете, и приказ об установке автоматов по бесплатной раздаче презервативов, пошли слухи, что чуунин на особом счету. Кто-то говорил, что из-за Наруто — мол, пользуется связями как бывший учитель, а кто-то шел дальше и предполагал, что холостой преподаватель нашел куда более пикантный способ убеждать Хокаге. Но не только это было популярной темой разговоров: замеченные гражданскими особенности нового Каге породили спрос, а следовательно и предложение. Например, появился дизайнер в Конохе, создавший целую коллекцию разноцветных масок на лицо. Говорили, он прислал свое надушенное приглашение в Резиденцию и приложил несколько образцов. Розового, зеленого и красного цвета. В тон вязаным шарфам, которые тоже стали очень популярны. Что на это ответил Хокаге, неизвестно, но продажи нового товара регулярно росли. Как и цены на лак для волос и серебристую краску. Хирузен был почтенным, уважаемым человеком, который вел размеренный образ жизни. От молодого чудаковатого Хатаке Какаши ждали экспериментов, курьезов, перемен. Ему присылали маленьких щенков в подарок, «В гостях у Паккуна» стал самым модным ночным клубом, молодежь читала теперь книги на ходу. Особым шиком считалось при этом сочетать цвет обложки с цветом шарфа или маски. Ирука отшивал газетчиков пару раз, названивавших для того, чтобы взять развернутое интервью на две полосы о прошлых конфликтах с нынешним Хокаге. Но в основном, индустрия, созданная неутоленным любопытством, выросла сама и сама себя окупала. Резиденция официальных комментариев не давала. Правда, теперь у многих знакомых Какаши подрастали щенки. **** — С этим надо что-то делать, — Шизуне, бледная и уставшая, постучала ноготком по полированному столу. Какаши поднял на нее покрасневший глаз. Он вторую ночь подряд подписывал подарки важным лицам, сослуживцам, гражданским, детям, сиротам, зарубежным послам и список этот не уменьшался. Днем шли торжественные приемы, а ночью в Резиденции в его кабинете давно не выключался свет. Сидевшая напротив женщина это понимала. Но она была едва ли не единственной, кто мог понять этот незаметный обывателям труд. — Проблемы с бюджетом, а ты вводишь новые расходы. — Это необходимость. — Действительно? — На детях Коноха экономить не будет. Это будущее. — Тогда остаются две статьи — праздник и премия для дзенинов. Женщина говорила не агрессивно, не давила. Сидевший перед ней мужчина занимал этот пост по праву, но она понимала, как сложно ему справляться с ситуацией, где все его прошлые навыки практически бесполезны. — Дзенины не поймут, а вотум их доверия для тебя очень важен. Данзо-сан не сидит, сложа руки, не забывай. А праздник нужен для всей Конохи — люди устали от войн и напряжения. К тому же это первый праздник, который проводишь ты. Какаши усмехнулся: — А третий вариант? Шизуне ответила на его улыбку: — Его нет при дефиците бюджета. Копия откинулся на стуле, посмотрел на заваленный подарками кабинет и стопки приглашений, которые еще надо подписать. — Я тебя услышал, Шизуне. Спасибо. Решение будет. Она недоверчиво покачала головой, но пожелала, уходя: — Удачи, Хатаке-сан. Складывая печать теневого клонирования, а затем, смотря на то, как армия клонов подписывает приглашения, Какаши подумал, что пора что-то менять. Хуже того, он опасался, что его личная эффективность падала. Недосыпы хронические, ощущение затяжной миссии, напряжение от постоянной слежки. Упертости, навыков и хватки хватило, чтобы закончить те проекты, что были заморожены еще до Тсунаде. Например, очистка водохранилища, ремонт стратегически важных линий коммуникаций, переоснащение дальних погранзастав. Она не бралась за них — решала текущие проблемы. И надо сказать, решала мастерски, хотя люди знали ее как игрока и отменного гуляку на вечеринках с сакэ. Внешность обманчива. Это было правильным во всех смыслах, когда речь шла о Тсунаде. Глядя на списки ее займов, Хатаке подумал о том, что там, в обороте карточных долгов было несколько бюджетов Конохи. Но, надо отдать ей должное, она никогда не влезала в карман своей деревни. Хотя теперь, когда кредиторы приходили к нему, опасаясь, что Тсунаде не проснется и не отдаст долги, Какаши понимал, что нужно сделать все возможное, чтобы эта история не всплыла. Но где взять деньги на это? И на что, ками-сама, проводить Новый год? Военные конфликты опустошили бюджет. Устало устраиваясь на кушетке в кабинете, чтобы хоть пару часов поспать, Какаши подумал о том, что завтра надо готовить речь и поздравлять шиноби с праздником. Его стандартное: «Йоу! С Новым годом!» может не подойти. Хотя чем плохи старые привычки? Ведь есть вещи на этом свете, которые не меняются. С этой мыслью он уснул, с ней же и проснулся. В голове прокрутилась вчерашняя фраза: «Дзенины не поймут, а вотум их доверия для тебя очень важен». Потянувшись, ощущая, как затекло тело и ноет в затылке, Какаши пробормотал: — Кофе и дзенинов ко мне. Через час. АНБУ у двери бесшумно исчез. Душ помогал жить дальше, завтрак пришлось отложить. Хатаке привык пользоваться маленьким дополнительным кабинетом, пристроенным за скрытой дверью. Удобная вещь. Он подозревал, что жизнь Хокаге никогда не предусматривала выходные. Смотря на влажные волосы Какаши, который явно ночевал в Резиденции, Ямато с тоской оглядел его заваленный бумагами и подарками кабинет. Он думал вернуться в АНБУ, чтобы быть ближе, защищать, хотя бы попытаться помочь своему Хокаге, своему сэмпаю… А Хокаге тем временем не стал говорить много, он просто протянул распечатку статей бюджета с подчеркнутыми сносками и посмотрел на своих людей. Генма хмыкнул: — А я хотел купить трахадром… со скидкой под Новый год еще хватило бы на холодильник. Но ладно, обойдусь, так что вы, желающие потрахаться сегодня, имейте в виду — по одному! У меня по-прежнему односпалка! Смех обстановку разрядил. — Слушай, звукоизоляция же стоит? — уточнил Генма. И друзья засмеялись еще раз. — Давай праздник, — кивнула Куренай. — Только речь на две минуты! — Шикаку не улыбался. — Меня жена ждет дома. На этот раз смеялся даже Какаши. — Ну, так ее мать приехала! — Нара подначивал, и люди снова смеялись. Только он умел так шутить, не меняясь в лице, говоря обыденные серьезные вещи. — Я к тебе не приду тогда, — отозвался Яманака и Акимичи-старший тут же ему возразил: — А если будут печеньки? — Тогда приду я, — пообещал Гай и Нара тыкнул пальцем в Какаши: — Приходи. Я не буду пить с ним на спор. Дзенины помолчали, присматриваясь к Хатаке, ожидая ответа. Придет ли теперь их друг на общую свалку, как называли перевалочный пункт тире квартиру Генмы, где всегда кто-то выздоравливал или пил. Какаши улыбнулся. — Э…нееет, — протянул Генма, — ты эту свою ласковую лыбу нукенинам из Тумана оставь, она им с прошлого раза, говорят, понравилась, конкретно говори, придешь или нет? Я специального гостя звать буду! — Мне теперь нельзя «специального гостя» — напомнил Какаши, вспоминая прошлогоднюю «снегурочку». Ширануи перекатил сембон, он не стал говорить вслух «Данзо?», но и дураку было ясно, что за Хатаке достаточно хвостов ходит, чтобы хоть один компромат найти, и даже странно, как его еще «хвостатым» не зовут. — Приходи, в общем, — повторил Генма перед тем, как дзенины вышли, и Какаши подумал, что действительно, есть вещи на этом свете, которые не меняются. И это не так плохо. **** — Йоу! С новым годом! — поздравил Какаши своих. Он выдержал официальный прием, вспышки фотоаппаратов, толпу разодетых гостей и длинные витиеватые речи представителей дружественных стран шиноби. Выдержал стойко, невозмутимо, спокойно. Но когда дошел до заветной квартиры, то меньше всего хотел говорить. Поэтому, после коротких символичных тостов, друзья выпили. В народе ходили слухи о страшных дзенинских попойках, но гражданские не учитывали тот факт, что шиноби в ранге дзенина не может себе позволить напиться в ноль. Потеря контроля страшила эти машины для убийства больше, чем сами убийства. Возможно, еще и потому, что всегда было важно, кто в таком случае будет нажимать на автопилот, пока разум в отключке. Так что пили для смеха, настроения и историй. Хотя Генма говорил, что в туалете ни разу не блевали потому, что там стоит крутая секретная техника. Кто-то ее периодически проверял. Техника оказалась действительно крутая, правда, старая стиральная машинка этих проверок явно не любила и норовила развалиться в процессе. Вообще о квартире Генмы ходили легенды. О гендзюцу в зеркале в прихожей и других секретах. Скорее всего потому, что у него стояла самая надежная система защиты от прослушиваний. Говорили, такая же, как в АНБУ или еще лучше. Мол, кто-то из его близких друзей, обладающий гениальными знаниями по части техник, позаботился о том, чтобы оформить квартирку по высшему разряду безопасности взамен какой-то услуги или просто так, с блажи. О том, что у друга, скорее всего, серебристые волосы и шаринган, дзенины дружно молчали. Они вообще предпочитали молчать при беседах с Данзо. Хотя без сомнений, он много бы отдал, чтобы попасть туда сегодня, особенно если бы знал о плане некоего медика. Зазвать на вечеринку чуунина было практически сродни рангу «А». Генма не был дураком, он прикинул нагрузку в Штабе перед праздниками, расписание дежурств, узнал личные планы Умино через знакомых — вроде все сходилось. Но среди чуунинов жила и цвела популярная идея, что дома у Генмы-сана творится полный беспредел, на который беспомощный младший состав подается вместо закуски. Откуда брались эти сплетни, не знал никто, но от дзенинских попоек шарахались, как от слухов, что Орочимару жив. Уговорить удалось только после заветного «Хокаге будет». Генма не сказал «Какаши», он сознательно озвучил титул, подразумевая, что беспокоиться не о чем, а все остальное просто сплетни. Сам Хатаке об этой идее не знал. Он вообще выглядел как человек, который только что пришел с миссии ранга «S». Ширануи слишком давно знал друга — эта изоляция требовала выхода. Вынужденное одиночество и без того нелюдимого Копирующего играло только на руку его врагам. А враги друзей чаще всего записывались в особую книжку Ширануи, в которой он больше всего любил вычеркивать имена — посмертно. В личные вопросы Генма обычно не лез, но сейчас Какаши встал один против подразделения Данзо, и целенаправленно обрезал посягательства честолюбивого руководителя Корня на Коноху. И на этой доске с шоги исход был туманен. Копия не втягивал друзей, но до Генмы доходили слухи о провальных попытках убийства. АНБУ держали дежурство постоянно, но шпионы все равно умудрялись урвать информацию о планах Хокаге, чтобы саботировать их. Противостояние шло уже полгода, и Ширануи, как медик, наблюдал истощение нервной системы, неразличимые отблески тревожных звонков о переутомлении в поведении своего друга. Затяжные миссии предполагали моменты, когда шиноби может потерять себя и свою цель. Единицы могли выдержать прессинг постоянно. Какаши нужна была отдушина, разрядка. И этим безопасным окном мог стать молодой учитель Академии. Достаточно сильный, чтобы не испугаться Данзо, не фанатик, которым можно манипулировать, используя идеи всеобщего блага, и в тоже время очень человечный, эмоциональный — такой, кто будет рядом и сможет обеспечить поддержку. Правда, пока что их связывала только тема обсуждения нового предмета в Академии и… презервативы. Встречая Ируку на пороге и забирая у него из рук перевязанный праздничной лентой ананас, Генма покусал сембон: — Проходи. Стакан на кухне возьми, ванная дальше по коридору. Это был стандартный объем информации, который хозяин квартиры щедро выдавал всем новоприбывшим. Ирука кивнул и пошел помыть руки, а затем на кухню за тарелкой и стаканом. В ворохе праздничных пакетов с продуктами и подарками, которые приносили гости, он заметил парочку смешных вещей. Например, подушку в виде сембона, серая, длинная, она была перевязана алой лентой и аккуратно прислонена к стенке, на подоконнике. Умино улыбнулся. — Дурацкий подарок, да? — о том, что дзенины практически всегда на автомате двигаются в бесшумном режиме, Ирука, надо сказать, забыл. Всего на мгновение. За что поплатился, шарахнувшись от вкрадчивого голоса за спиной, у уха, налетев на стол, едва успев ухватить падающий стакан. За спиной виновато помолчали, затем добавили, видимо решив исправить свою оплошность: — Охайе, Ирука-сенсей… — Хокаге-сама… — поздоровался Ирука, оборачиваясь и стараясь сохранить на лице нейтральное выражение, соответствующее субординации. Теплый взгляд Какаши выцвел до усталого сожаления, он еще раз скользнул взглядом по лицу напряженного чуунина и добавил невпопад: — Это… мой подарок. Не самый удачный… да, — видимый глаз слегка сощурился в попытке улыбки, но морщинки так и не добрались до привычных мест. Хатаке отвел взгляд, поискал то, зачем пришел — блюдо с яблоками для Куренай и, взяв его, развернулся, чтобы уйти. Ирука опасался вздохнуть — он чувствовал это новое напряжение, которого еще недавно не было, будто Какаши своим приходом наэлектризовал кухню. Глядя на его ссутулившиеся плечи, Умино уловил горчившее за интонациями сожаление. Слишком крепкое для такого случайного повода, и Ируке захотелось его разбавить: — А мне нравится эта подушка. Хороший подарок, Какаши-сан. Хатаке обернулся и теперь улыбка добралась до глаза окончательно: — Я рад, что вам нравится, Ирука-сенсей. — Почему? — не удержался от нелепого вопроса Ирука. Какаши кивнул на еще один пакет у окна: — Это вам. Смотря на подушку в виде синего дельфина, Умино удивленно поморгал. — У них закончились синие лошади, — извинялся Хатаке, смешно ероша волосы знакомым жестом. Ирука глянул на него с сомнением и внезапно поймал себя на мысли, что хочется улыбнуться. Да какой там хочется — он улыбался. Улыбался этому человеку не как своему Хокаге, дзенину и наставнику Наруто. Оказалось, осознание того, что Какаши занесен в узкий круг тех, кому можно так улыбаться, лежало на поверхности. Его просто надо было подтолкнуть. И уставший, слегка растерянный Хатаке, с вазой, полной яблок, выглядел очень расслабленным, по-домашнему простым. Будто не было субординации и правил. — Спасибо, Какаши-сан, — кивнул Ирука, замечая, как недавняя горечь в их беседе исчезает, словно в крепкий горячий шоколад кто-то вливает сливки. Ассоциации оказались не случайны, на плите задымилась маленькая кастрюлька. — Шоколад! — Ирука дернулся выключать конфорку. — Генма поплавил пару молочных плиток, — повел носом Какаши, — как обычно. Это для мороженого. — А… — уважительно протянул Ирука, он не ожидал услышать о мороженом на дзенинской вечеринке. Видимо, прочитав его удивление, Хатаке пожал плечами: — Куренай любит сладкое… и я. Тоже. Последнее признание далось ему нелегко, Ирука снова заулыбался, слыша вкрадчивые смущенные нотки в обычно таком уверенном голосе. Они разложили мороженое по стаканам, полив его шоколадом сверху, поговорили о какой-то ерунде. Умино проморгал, когда Какаши жадно попробовал остатки шоколада в кастрюльке — уловил только движение рук, снова поднимающих маску на место. И внезапно подумал, что было в этих минутах что-то правильное, чувство общности, возникающее у людей, знающих друг друга давно и, наконец, решивших перейти черту от «хороших знакомых» до «хороших друзей»? Умино посмаковал мысль — «дружить с Хокаге» казалось нереальным, да и невозможным. Кто он такой? Умино Ирука — учитель из Академии. Но что, если эти слухи правда? — Вы поддержали мой проект тогда по введению нового предмета, потому что сочли его нужным или… — внезапно спросил чуунин. Какаши ответил ему серьезно, спокойно, глядя в глаза: — Ирука-сенсей, я поддержал эту новую программу, потому что считаю, что безопасность в нашей сексуальной жизни так же важна, как и на миссиях — безопасность в целом. — А проект по установке бесплатных презервативов подписали, потому что считаете это правильным или… — Ирука замялся. — У медиков и так хватает работы. А дети… когда дети растут, они любопытны и будет лучше, если у них будет возможность утолить свое любопытство… безопасным путем, — Какаши подбирал слова, чуть щурясь в улыбке. Он оставался серьезным, но, как и каждый высококлассный шиноби, предвидел следующий шаг противника. — А на эту встречу меня позвали, потому что… — Или, — ответил Какаши легко, непринужденно подтрунивая над смущенным чуунином и слухами, о которых знал. А затем улыбнулся и понес мороженое в комнату к друзьям, оставляя Умино со страшной догадкой на кухне. — Какаши-сан! — тот появился из кухни минут через десять, с блестящими от возмущения глазами. Но может быть, в них было не только возмущение, потому что Хатаке невозмутимо похлопал по месту на диване рядом с собой: — Я оставил для вас мороженое, Ирука-сенсей. Но это ненадолго. Друзья засмеялись. — Не доверяйте ему свое мороженое, Ирука-сенсей! — Спасибо за совет, Генма-сан! — отважно ответил Ирука и забрал стакан из теплых рук дзенина, садясь рядом. Он хотел что-то сказать, но Куренай выключила свет и попросила всех соблюдать тишину. Она решила погадать друзьям. Новое развлечение привлекло внимание дзенинов. Иногда они, как дети, становились до смешного суеверными. Заинтересованные мужчины удивленно помалкивали, шутили, но любопытство было сильнее, так что слушали и смотрели внимательно на раскладываемые карты. Правда, двое в комнате все же не так увлеклись процессом. Ирука хоть и смотрел на стол, не видел даже масти — чужие сильные пальцы осторожно коснулись его собственных, пользуясь полумраком и отвлеченным вниманием людей в комнате. Какаши прикрыл глаз и откинул голову на спинку дивана: он ощущал стук сердца, вкус ванили и шоколада на губах, тепло еще таких незнакомых рук и спокойствие там, где раньше надрывно рвалось что-то в абсолютной тишине. Возможно, его сердце. Дзенины разошлись под утро, слегка пьяные, по-своему счастливые. АНБУ ждали Хокаге у порога квартиры Генмы. Уходя, Хатаке не поднял взгляда на Ируку. Прощался небрежным взмахом руки, как обычно. Целый год Какаши ничего не мог позволить себе, кроме одобрительного: — Спасибо за вашу работу, Ирука-сенсей. А сенсей только молча кивал. Это тревожило Хатаке, но выбор был невелик. Данзо играл жестко. Но внезапно случилось то, чего не было ни в планах Какаши, ни в планах Данзо. Очнулась Тсунаде. Заплаканная Шизуне обнимала Какаши, едва не повисая у него на руках. Он улыбался ей и вряд ли кто-нибудь нашел бы другую причину для радости в светлом дзенинском глазу. Следующий Новый год снова встречали в квартире Генмы. На этот раз проверяя то самое, секретное дзюцу в ванной. Какаши целовал своего чуунина в полной темноте. Ирука так и не увидел его лица, но услышал полный сожаления голос: — Ирука-кун… отныне вы можете доверить мне свое мороженое, обещаю, я буду его беречь. — Какаши-сан, — Умино пока до конца не осознал, что он делает в ванной с этим мужчиной, но практически целый год он ощущал, как бешено колотится сердце, когда в приемной Резиденции раздается: «Проходите Ирука-сенсей, Хокаге вас ожидает». Стоило рискнуть хотя бы ради этого. Попробовать. И ведь было что пробовать: губы Копирующего отдавали шоколадом и сакэ. «Видимо, исключительно ввиду последнего так ведет голову», — думал Ирука, обнимая и чувствуя под руками жесткий дзенинский жилет. Какаши ушел с поста Каге, как только Тсунаде поправилась. Говорят, у них была долгая беседа за закрытыми дверьми. Совет Старейшин принял отставку Хатаке, взамен обязав его вернуться, если это понадобиться. Пробираясь ладонью под расстегнутый жилет, Ирука чувствовал, как бешено колотится чужое сердце. — Какаши… можно… Мужчина обнял его с тихим стоном, утыкаясь лбом в плечо. Имя, сказанное впервые без уважительного суффикса, показалось самым личным и интимным из всего, что он слышал. — Все, что хочешь, Ирука-кун… Ирука удивился собственной смелости: — Там, за дверью, кто-то скребется, чакры я не чувствую из-за наложенного дзюцу. Но, может быть, пойдем домой? В темноте Умино не видел лица, но почувствовал, как дзенин улыбается. — Это Гай… у Генмы ванная объединена с туалетом, иногда это вызывает проблемы. Ирука улыбнулся ему в ответ, зная, что Копия прочитает эту улыбку даже в темноте. Год он слышал этот голос, иногда простуженный, часто уставший — на совещаниях и планерках, но никогда хриплые интонации не задевали вот так, переворачивая что-то под самым сердцем. Умино решил про себя, что сегодня они не будут включать свет. А Какаши открыл задвижку и сложил печать перемещения, обнимая чуунина. *** — Потерпеть не мог? — процедил Генма Гаю. — Моя сила юности не могла ждать! — запальчиво ответил тот и виновато погрустнел. — Значит, будем еще пить! — пригрозил Ширануи и озадаченно заметил: — А кто съел все мороженое на кухне?