**
его кроет. господи, как же сильно его кроет. боль физическая по телу разливается, боль моральная ломает ребра, взрывает мозг, парень обхватывает себя руками, качается взад-вперед. сдерживает крик, но в голове он всё равно звучит, руслан орёт, неистово и громко, всю боль выводит наружу. но это только в голове. я плачу, плачу, рыдаю навзрыд. мне плохо, больно, одиноко и противно от самого себя. еда давно стало безвкусной и единственное, что я испытываю это ненависть к себе. мерзкому долбоебу, который хуй знает зачем связался с этими диллерами. я просто хочу любви. просто хочу, чтобы меня обняли. просто хочу почувствовать любовь. кричать нельзя, лера и так слишком беспокоиться о нём стала, слишком много внимания, и как же ему хорошо было быть безпризорным ребёнком, потом, одиноким подростком, на которого плевать было всем, он делал то, что хотел, а хотел, чаще всего, гулять с не самыми приятными и хорошими людьми, а сейчас он уже взрослый и его лучшие друзья — наркотики. началось все со спора на "слабо" с рыжим «лучшим другом», он его и втянул в мир нарко-империи, а закончилось абсолютной зависимостью и невозможности удержаться от дозы хотя бы один день. под его глазами мешки, кожа стала бледной, а сам, и без того худой парень, в тощего превратился. ему не нужна еда. ему не нужна вода. ему не нужен воздух и люди. ему нужна доза. и он знает, где её достать можно. коля железняк — его друг, такой же зависимый, только умеющий на своей зависимости рубить бабло. руслану он давал просто так, бесплатно, потому что друзья, только каждый раз боялся, не скосит ли его совсем. скосило. говорил каждый раз, что он сильный, что для него — мелочи, но каждый раз, когда возвращался с того состояния, о сердце больном вспоминал. и оно о себе знать дало, напомнило болью резкой, напрямую сказало, что дальше уже просто нельзя. тушенцову плевать. он идёт за новой дозой, потому что его ломает. не дойдет. на квартире, что стала их местом встречи, давно уже повязали всех, а за тушенцовым слежку назначили и скрутили на выходе из подъезда. последнее, что помнит руслан, её глаза, в которых читалось немое «извини». она устала и сдалась.**
ошибки прошлого не имеют права вторгаться в жизнь настоящую — по этому принципу жила лера. не последний человек в городе, жена, не сказать, что любящая, но любимая, мать прекрасного сына, и ни одна желтая пресса не пролезет внутрь этой семьи. то ли потому что сама брюнетка была главным редактором новостного паблика, и ни одна статья не могла попасть в выпуск без проверки, то ли потому что лера действительно так подавала себя, что прикопаться было не к чему. наверное, только старожилы того проклятого района помнят её приключения молодости, но предпочитают не шевелить прошлое, ведь просто смысла не было. пока к ней в руки не попадает статья о соучастнике из одной местной банды, мучительные шесть лет назад угодившего в тюрьму из-за продажи и хранения наркотиков. со снимка на неё смотрят те самые карие глаза, излучающие солнечный свет, который видит только одна, а на губах застыла привычная полу-ухмылка. даже с фотографии видно, что от глупой привычки хромать тушенцов так и не избавился, а коротко подстриженные волосы делают лицо мужчины таким же родным, как и шесть лет назад. вот так проблемы и начинаются снова. желание помочь человеку из прошлого, как бы трагично-то прошлое не отразилось на её внутреннем мире, вспыхивает так же, как и кадры памяти, когда она — ещё молодая, безумная ради этого же человека была способна на всё, что угодно. только как можно помочь тому, кто себя сам довёл до такого? статью она одобряет, газете давно не хватало чего-то нового, а сама тут же сборы в СИЗО собирается, без особого труда добиваясь разрешения на свидание с целью добытия нового материала для статьи. пусть для этого ей и требуется похлопать глазками перед дежурным, который тут же тает, указывает привести осужденного в комнату для свиданий и только взамен просит номер телефона, за который обещает дать неограниченное время для разговоров. девушка в комнатку приходит первая, не зная, что от этого разговора вообще можно ожидать, он доверял ей, доверил самое страшное и сокровенное, а она обманула, предала, а сейчас заявилась с мыслями помочь. как она посмотрит ему в глаза, зная, что замужем за его некогда лучшим другом? или правильнее сказать с его диллером? глупая. но разразиться посторонним мыслям не дал хлопок двери и сопровождающий, который доложил о том, что осужденный на место свидания прибыл, а сам сотрудник будет, в случае чего, находиться за дверью. ещё он предупредил, что звукоизоляция стен достаточно хорошая, но этого уже не слышал никто потому что два безумца встретились взглядами, и искры, пролетевшие между ними, могли бы обеспечить светом население всей планеты. — ты? — руслан удивлённо улыбается, заводя руки за спину, и с любопытством разглядывает бывшую невесту. — нисколько не изменилась, — такая же прекрасная, как и тогда, когда у него ещё не было морщин под глазами, кучи новых странных татуировок и щетины. — о тебе такого сказать не могу, увы. старость — не радость, рус? — лера улыбается, и тут же руки на груди скрещивает, будто закрываясь от него. она просто знала, что если сейчас просто будет болтать с ним, то снова влюбиться. она умела признавать свои слабости, но отказывалась быть поверженной. всё-таки, жизненный опыт выстраивает нешуточную стену между человеком и чувствами. и прошлым. — зачем ты пришла? — тушенцов мгновенно выражение лица меняет, также, как и температуру своего взгляда: от пронзительно тёплого до холодного, тот, который до мурашек, и железняк думает, что это даже к лучшему. — я хочу тебе помочь. — каким образом, интересно? поможешь мне сбежать? оправдаешь? станешь свидетелем? я виноват, меня поймали с поличным, ты мне уже никак не поможешь, ле-роч-ка, — мужчина её имя по слогам специально тянет, будто смакует, улыбается и подходит ближе, совсем не смущаясь холодного взгляда железняк, — ты сама меня сюда упекла, что же теперь? — ты ведь обещал. — когда я что-то тебе обещал, я был влюблён в тебя, и это было взаимно. сколько лет прошло? пять? семь? есть ли смысл что-либо обсуждать сейчас? ты не сможешь мне помочь, а я не смогу принять твою помощь, и это не потому, что мне гордость не позволит. не вмешивайся в это. в камере для свиданий повисла удушающая пауза, девушка в последний раз взглянула в эти до боли любимые глаза. смотрела долго, изучающе, запоминая каждую морщинку, каждую ресничку. она больше не увидит его, но каждую ночь ей будет сниться тот самый взгляд карих глаз, которые давно отчаялись и не просят спасения. спасать больше некого. теперь устал и сдался он.