Ночная исповедь

Грудь прижимается к жесткой спинке деревянной скамьи. Волосы упрямо лезут Розарии в лицо, и по вискам, по спине стекают капли пота несмотря на прохладу внутри собора. О шею трется что-то жесткое и колючее, нетрудно догадаться — недельная неопрятная щетина. Щетинистый подбородок вжимается и царапает, и ей выдыхают — спасибо, что не в нос — смесью крепких сигарет, алкогольного перегара и этого паршивого пошловатого одеколона, который Кэйа имеет привычку выливать на себя не жалея. От такого запаха впору стошнить, но Розарии известно, что от нее разит не лучше. А капитан совсем не жалуется, можно почувствовать его улыбку спиной, когда перехватив ее талию, он вбивается резче. Жестко, грубо, глубоко, просто имеет ее на этой сраной скамейке, как будто за долгое время дорвавшись до места, куда можно присунуть свой хер, помимо своей же руки. Наверное не об этом мечтают все бредящие блистательным капитаном дамочки, представляя как он заботливо раскладывает их на шелковых простынях, шепчет на ушко все те кокетливые комплименты и предается нежным занятиям любовью целую долгую ночь. Ведь он само очарование, разве может быть иначе? Впрочем, самые развращенные девицы фантазируют, быть может, именно о том, что происходит сейчас. Сама Розария, упаси архонты, о Кэйе уж точно не фантазирует, не до того. Она просто до крайности пьяна, последняя миссия не задалась, а вчера была годовщина смерти её «отца». А еще молодое здоровое тело иногда хочет мужчину, и лучше уж, честно говоря, Кэйа, его она хотя бы знает и уверена, что тот не растреплет это на следующий день после обеденной службы рядом с ушами сестры Виктории. Кэйа прикладывается к горлышку бутылки — они не приносят сюда стаканы — и выбрасывает элементальные дайсы, с довольной улыбкой смотрит в свои карты. Очередная «исповедь», когда у Розарии выдалось ночное дежурство, а Кэйа после полученного что-то около месяца назад письма улыбается с каждым днём всё приторнее и глядит всё злее. Выпитой вчера в одиночку бутылки Розарии определенно мало, поэтому она одобрительно кривит губы, когда Кэйа достает из-за пазухи две новых. После одной опустевшей соображать выходит чуть туже, и она понимает только то, что дайсы совсем не в ее пользу. Да и насрать, не то чтобы от этой игры зависело хоть что-то, кроме очередной самодовольной улыбки на лице капитана. — Я выиграл, Роз. — Вижу. Шулер. — Обижаешь. Не с тобой же. Желание, я так полагаю? Дурацкое правило, придуманное от скуки. Желания обыкновенно тоже совершенно дурацкие. Розария вопросительно поднимает бровь, выпуская изо рта струйку дыма. — Переспим? — Давно по яйцам не били? Она отвечает на автомате, как на очередную шутку. А пьяный мозг подбрасывает картинки, от которых живот грузно тянет. У неё давно не было секса, особенно того, от которого можно было бы получить удовольствие. И небритое лицо с хмельным румянцем и глубокими запавшими под глаза мешками кажется не настолько и отталкивающим. Находят же в нём что-то все те томно вздыхающие девицы. — Да шучу, успокойся. — Ну, допустим. Они произносят одновременно, и Розария с вызовом глядит в лицо. — М? Да ладно? — Кэйа щурится, подкидывая дайс — и что за дурная привычка. — С чего бы это? — Зассал? Если не стои́т, нехер и предлагать, — кажется, это все-таки перейдет в очередную шутку, что даже слегка разочаровывает. — Ну почему же, не в моих правилах отказываться от собственных слов, — Кэйа строит одну из своих подобающих случаю улыбок, кривоватую от алкоголя. — Что мне там надо сделать? Купить еды, застелить чистое постельное, сменить трусы. Зайдешь завтра? Розария качает головой. — Кэйа. Я не пойду на это трезвой. — Прямо в соборе? — он поджимает губы так, словно осквернить святое для мондштадтцев место было его давней мечтой. Вообще-то Розария планировала отправиться к нему сейчас, но она боится, что свежий уличный воздух слишком быстро выведет её из нужной кондиции. Да и плевать она хотела на святость прямо с вершины той самой статуи за дверью собора, так что она лишь кивает, наблюдая темнеющий взгляд капитана. Пара минут проходит так, в тишине и разглядывании друг друга. — Мне что, ноги перед тобой раздвинуть? — не выдерживает Розария. Кэйа приближается и гладит её волосы. — Я не обещаю быть этим… ммм, героем-любовником, о котором тут ходят слухи. — Да насрать, как ты это будешь делать. Только никаких следов. Розария думает о том, что ее поджатые губы, тяжелый взгляд и совсем не женственный запах курева и вина вряд ли слишком настраивают на секс. Впрочем, что-то подсказывает, что именно такое Кэйе и понравится. Главное, чтобы он не… Кэйа перебирает пальцами волосы и застывает на коротких кончиках, будто инстинктивно желая провести дальше. Лицо непроницаемо застывает. — У тебя красивый… цвет. «Не настолько красный, да?» — Кэйа, если ты еще раз вспомнишь своего рыжего ушлепка сегодня… — Рыжий ушлепок… Ха-ха, так и буду его называть. — Может хватит уже? — Пошёл он нахуй, — отстраненно соглашается Кэйа. И принимается расстегивать её блузку. Животный, похотливый блеск быстро наполняет его единственный глаз. Кэйа действительно не церемонится, когда снимает ее блузку, коротко и жестко сминая грудь, и задирает подол, приспуская чулки в сеточку. Когда толкает ее к единственной в этой келье скамейке, убирая оттуда недопитую бутылку, и поднимает одну ее ногу на сидение, заставляя упереться коленом, прижимает грудью к невысокой деревянной спинке и возится со своими штанами. Розария позволяет — она не питала надежд на нежные заигрывания на холодном каменном полу посреди выкуренных сигарет и бутылок из-под вина. На что-то такое она и рассчитывала. Она терпеливо ждёт, оглядываясь. — Вот и на кой хрен ты носишь эти брюки в облипку? — Чтобы все смотрели, как выпирает в них моё достоинство. Он наконец спускает штаны достаточно, до середины бёдер, и подходит, тут же, придержав ее, вставляя. Даже не проверив, возбуждена ли она, готово ли ее тело к проникновению. Не то чтобы тут было с чего возбудиться до сих пор. Но Кэйе, кажется, совершенно похуй, если смотреть на то, как он принимается сходу грубо иметь её как дешевую продажную девку. — Блять.. Ш-ш-ш… Ты можешь аккуратнее? Кэйа не отвечает и трется своим колючим подбородком, будто это хоть как-то улучшит ситуацию. Член перестает заполнять, и через пару секунд что-то мягкое касается промежности. Розария оборачивается, чтобы увидеть между своих ног синюю макушку. — М, телкам же нравится такое? По телу Розарии проходит мелкая дрожь, и в живот снова резко опускается тяжесть. Допустим, это чуть лучше, чем без подготовки трахать ее. — Я тебе не т-телка, мудак. Кэйа хмыкает, отрываясь, и снова поднимается, сильнее отводя ее бедро. Вставляет, перехватывает не слишком выраженную талию, дышит перегаром в шею. Ведет языком за ухом и, честно, вызывает мурашки. — М-м, мне называть тебя как-то поласковее? Моя красивая девочка~ Это даже на притворство не тянет. — Не зарывайся, — Розария оборачивается, угрожающе проводя острым ногтем по горлу. Кэйа тянет на себя её бедра, входя глубже. — Соборная шлюха? Он сегодня договорится. Все пять ногтей Розарии впиваются в шею, и видят архонты, они достаточно острые, чтобы проткнуть ему сонную артерию. — Тебя придушить? — М-м, нет. Кэйа подается вперед, чуть ли не насаживаясь на её ногти. Один оставляет кровящую царапину. Сраный мазохист. Отставляя её руку без усилий, он слегка поворачивает тело, чтобы было удобнее. И ускоряется, все сильнее теряя контроль. — Только попробуй кончить в меня, сволочь. — Мне не нужны от тебя ублюдки, — дыхание снова ласково касается шеи — и как Кэйа сочетает этот насквозь фальшивый манящий голос со своим скотским поведением? Он продолжает входить в нее еще некоторое время. — Доработаешь ртом? — И не страшно, что я прокушу к херам твои яйца? — У тебя будет еще полно шансов проткнуть их ножом, пока я сплю, к чему пачкать свой прелестный ротик? Розария разворачивается лицом и, блять, да, встаёт на колени в церкви. Сестра Виктория была бы счастлива. Если бы не знала лишних подробностей, конечно. Смотреть на лицо Кэйи… интересно. Она видела его всяким, но пожалуй, не таким. И она уверена отчего-то, что занимался любовью он бы не так. В неприкрытом глазу пустота и похоть. Кэйа желает не её, и после тех откровений окровавленного вымокшего почти что подростка в таверне она накрепко это знает. Розария не желает его — она просто пьяна и хочет немного, недолго побыть в тепле. Даже если это тепло от такого же пьяного в хлам, грубого и совсем неэмпатичного мужчины. Как раз такого, к какому она привыкла. Наверное, самое прекрасное в этом вечере то, что они не любят друг друга. Это просто секс, чтобы выплеснуть… злость, боль, усталость, похоть. Скорее всего, этого не повторится. Прижимая ее за затылок и оттягивая короткие волосы, Кэйа толкается в рот с тихими рваными выдохами. Почувствовав, как орган во рту начинает мелко пульсировать, Розария решительно отстраняется и заменяет влажную глотку рукой. Мешать выпитое вино со спермой не хочется — коктейль не на её вкус. Кэйе уже всё равно, с дрожью и рваными выдохами он изливается на её руку и покрытую лаком деревянную скамейку. Отдышавшись, тянет на себя с шальной улыбкой. — Ну, я же все-таки джентльмен. — Собирался спустить мне в рот? — Розария кривит губы. — Даже если и так, потом я всё равно планировал дать тебе кончить. Кэйа усаживает ее на свои колени и запускает пальцы во влагалище, массируя грубой подушечкой большого налившийся клитор. И смотрит пустым взглядом куда-то сквозь нее. Плевать, о чем он там думает. Она давала делать с ней всё это не для того, чтобы не получить сегодня разрядки. Откуда-то, очевидно, от постоянной дрочки, его пальцы действительно «творят чудеса», умело и настойчиво лаская. А еще алкоголь, устоявшееся возбуждение и этот поцелуй, почти что не грубый (она сама кусается), когда Кэйа снова трется о нее своей отросшей щетиной. — Побрейся наконе- а-ах! Она кончает, содрогаясь в его руках и на короткий миг утыкаясь лицом в его теплую шею. На короткий, небольшой миг это действительно хорошо. Розария швыряет мокрую тряпку в возящегося со своим пижонским корсетом капитана. — Ты ведь не думаешь, что я буду оттирать твою сперму самостоятельно, пока ты радостно свалишь? Сестра Виктория четвертует меня, если увидит здесь хоть что-то подобное. — Сте-ерва, — тянет Кэйа, но все-таки принимается работать тряпкой. Куда бы он делся? — И окурки не забудь. — Дурная из тебя монашка. Это додуматься надо — ебаться в соборе. — Ну так арестуй, ебаный страж порядка. — Барбатос как-нибудь переживёт. Их обычная беззлобная перепалка, от которой даже… легко? Привычно. Кэйа стал как будто действительно близким за эти недолгие годы, что они знакомы. И Розария сама бы прописала в челюсть Дилюку только ради Кэйи. А потом и ему тоже, для профилактики. Не из ревности и не от любви конечно, просто по-дружески. — Ну… Вроде чисто. Увидимся в таверне, Роз? — Вали уже. Оглядев пустую келью, Розария широко открывает окна, чтобы выветрить запах сигарет и секса. Привычно садится на продуваемый порог и снова закуривает в компании своего извечного свидетеля — обращённой к городу величественной статуи Барбатоса.