***
— Вот так жопа, — говорит Чарли, показывая на бармена. Эггзи смотрит на его собственные тылы и напряженно молчит. На языке несказанные слова и послевкусие от абсента. Плохое место. Плохое время. Плохая пьяная голова. Плохое — все. Один Чарли — хороший. Спасший крутую шишку в Бангкоке, получивший на лапу месячное жалование и закупившийся в ближайшем магазине для снобов. Не хороший даже, хорошенький. С этими блядскими губами змейкой и выбившимся из укладки локоном. И вещами дороже, чем квартира в Челси. Эггзи поправляет кепку, скрывая за козырьком глаза и чувства. — Или ты больше по сиськам? — но Чарли смотрит так, словно хочет вывернуть наизнанку. Кого обманывать: вывернул уже. Давно. Эггзи этому не рад. У Эггзи во рту и на сердце горечь. Эггзи совершенно не привык просыпаться со стояком, потому что вчера на него посмотрели. Уж лучше бы снились сиськи. — Чарли, — говорит он, опрокидывая очередную стопку. Соль на вкус как море и одеколон Чарли. Надо держаться, — иди нахуй. Чарли скалится: — Не дождешься, — и просит повторить. Рубашка от Dior расстегнута на три пуговицы, мысли — в пух и прах. Они жгут на танцполе, и улыбка Чарли в неоновых лучах разъедает душу. Он наклоняется чуть ближе, опаляет горячим дыханием кожу. По шее мурашки — врассыпную. Блять, он выглядит как профессиональная блядь. — Еще по одной? — шепчет-кричит Чарли, а у Эггзи заложены уши. Он не слышит ничего, только чувствует — руки на своей футболке. Сильный зажим. Короткие ногти сквозь слой ткани. Слегка больно и тепло. Спасибо за грязную фантазию. Очередную. — Мне хватит, — старается подумать о работе. Об отчетах-бланках-заявках. О том, что стрелять стал чуть хуже и надо разрабатывать больное колено. Обо всем отвлеченном от момента. — Я скоро домой. — Брось, — в голосе Чарли ни намека на компромисс; руки сжимают ткань, а ощущение — будто легкие. Совсем нечем дышать. — Пойдем прополощемся. Опасно горячий и большой, тянет его за собой. Оборачивается пару раз, трогает языком бусинки пота над верхней губой. За воротом рубашки — выемка ключиц и серебро цепочки. Эггзи смаргивает, чтобы окончательно не накрыло. Перед уборной неудобно выворачивает руку. С грустным звуком трещит ткань. Эггзи не сразу осознает, что произошло. Но когда понимает, то все. Действие волшебной таблетки заканчивается. — Ты охуел? — на футболке дырка, мятые следы от сухих пальцев. — Это была моя любимая! Три секунды смотрят на вещь. Потом друг на друга. У Чарли — нечитаемый взгляд. Мутный, темный и капельку возбужденно-злой. В воздухе пахнет озоном. Уже плевать на огни и губы. Чарли разводит руками: — Упс, как неловко, — и поправляет пиздец-дорогую рубашку. Показательно. Блядь, он и правда блядь. Не та, что дает. Та, что пидорас по характеру.***
— Куда собрался? — Тебя не касается. Эггзи в дверях, Чарли — будто случайно застыл в коридоре. На плечах небрежный дохуя-модный пиджак, на лице — небрежная дохуя-уверенность. Протягивает ему элитный пакет и выглядит так, будто снизошел с небес. — Что это? Чарли дергает уголком губы. Чуть более недовольно и нервно, чем обычно. — Одевайся. Сегодня за мой счет. — Если ты так извиняешься, — цедит Эггзи, но пакет берет. У них в квартале люди не гордые, — то, будь добр, съеби нахуй. Чарли цокает. Закатывает глаза и не уходит. Эггзи тянется к нему рукой, но сдвинуть не получается. — Такси ждет, — безапелляционно заявляет Чарли (чуть мягче), отряхивая пиджак. Зачем? На нем и так ни пылинки. — Не вздумай взять собой чертову кепку. Если это не своеобразное "прости меня", Эггзи готов съесть свои кроссы.***
Натягивая черную водолазку, Эггзи размышляет о двух вещах. Первое: она стоит больше маминой медстраховки. Второе: у них с Чарли разные размеры, но водолазка сидит идеально. Без комментариев. — Стоит ли мне уточнить?.. — Не стоит, — отрезает Чарли, когда они встречаются уже у машины. — Тачка дорогая, плату пополам. Эггзи хмыкает: по сравнению с элитным баром, куда они едут, и вещами стоимость такси — мелочи. Но если Чарли хочет играть жида, пусть.***
Шот. Два. После пятого становится проще. — Ты ведь специально? В полутемной кабинке горят красным подвесная свеча и чужие губы. Эггзи силится не смотреть, но не может. Чарли машет головой; выбились три пряди из шести, и не то чтобы кто-то считает. — Еще по одной? По одной. По две. Потанцевать — и снова. — Она тебе улыбалась, — орет на ухо Чарли, прижимаясь всем телом. — Вон та, рыженькая. Пойдешь? И будто бы не знает, что так нельзя. Так близко. Так громко. Так — глаза в глаза. — Отъебись, — шипит Эггзи, затаскивая его обратно за стол, отводя взгляд. Нажраться в хламину звучит как выход. И плевать, что будет в ночи. — Уже не могу. — Что? — Чарли помогает ему допить. Одну. Еще одну. У Чарли — рубашка Dior и точно не угроза во взгляде. Он звучит очень интимно-искренне, когда произносит: — Я надеялся, ее будет видно. Твою родинку, — речь рваная, с перерывом на вздох. — Дай сюда, — и тянется когтистой лапой, цепляется за водолазкино горло. Эггзи ловит ускользающее сознание — и чужую руку. Сжимает крепко, стопоря. Себя. Его. За секунду до взрыва. — Ты блядский манипулятор, — берет дыхание, облизывая губы. Чарли ловит глазами каждое движение. Держись, держись. — Ты это планировал? Чарли жмурится. Запах виски и еще немного ванили. Морщинки-черточки, глубокие складки возле рта. Хочется прижаться губами. — Возможно, — он слегка наклоняет голову и смотрит под углом. В тусклом свете мерцают темные глаза. Эггзи чувствует, как увязает все глубже. Не замечает, как сам придвигается, чуть ли не залезая на колени. От выпитого и возбуждения рвет крышу. Тесно в вещах и собственной коже. — С-сука, — шипит, не рискуя прикасаться, хотя ладони жжет огнем. Хочется укусить, хочется впиться. — Зачем так долго? Чарли фыркает. Забавно. Легко. Поднимает руки и сам оглаживает (осторожно) бедра. Цепляет пальцами бляшку ремня. — Не поверишь, но очень хотел увидеть тебя в водолазке, — живая ладонь ползет выше, смыкается на горле (бережно, блять). Эггзи сипит, почти утопая: — Оно того стоило? — Оно того стоило. Когда Чарли дергает его на себя, знакомо трещит ткань. В этот раз Эггзи плевать.