А я прошу перемирия!..

— Тебя что нибудь беспокоит? — заискивающе спрашивает Мори, подходя ко мне в плотную. — Нет. — коротко и нагло отвечаю я, не смотря на своего лечащего врача. — Разве?.. А что, тогда, у вас с Фёдором? — Ничего. — легко отвечаю я, ведь ничего не было, и, врятли будет после нашей ссоры. — Да? — якобы задумчиво, протянул он. И продолжил: — А не объяснишь ли ты мне, почему тогда вы лежали на одной кровати? — Мне было холодно. — лаконично ответил я, придерживаясь своей позиции и пожимая плечами. Огаю-то какое дело? — А почему вы потом поссорились? Потому что Фёдор тебе не дал? — съехидничал Огай. Он явно напрашивался на конфликт, но это он не по адресу обратился. У меня есть терпение и ждать я могу несколько лет. За конфликтом это к Чуе. — Поссорились, потому что ты идиот, а я козёл. — нахмурившись, ответил я. Внезапное осознание, что ситуация глупая и мы с Федей оба виноваты — удивительно раздражало. — Что прости?.. — не понял он, а я тут же закрыл книгу, которую держал в руках, громко хлопнув ею. В кабинете воцарилась тишина. Отложив книгу на стол, я поднялся. Мори выпрямился и стал яростно сверлить меня взглядом. Проигнорировав Огая и его взгляд, я вышел из кабинета, нагло хлопнув дверью напоследок, и направился в гостиную, надеясь и боясь найти там Фёдора. Изменяться что при всех, что наедине было смущающе и немного страшно. — Какой же я идиот!.. — подумал я, входя в гостиную и направляясь к Фёдору, сидевшему на табуретке, между шкафом и тумбочкой. Со своей мертвецкой бледностью он сливался со стеной и прекрасно вписывался в интерьер. На тумбочке сидел Дазай, который что-то оживлённо рассказывал, размахивая руками, порой вынуждая Фёдора пригнуться или прижаться к шкафу или стене, чтобы его нечаянно не ударили. Он апатично наблюдал за гостиной и уклонялся от длинных перебинтованных рук. Я подошёл к ним. Дазай замолк на полуслове, удивлённо таращась на меня. — Меня нет. Меня не существует. Меня все забыли. Я должен исчезнуть. — промелькнуло в голове, но я тут же отбросил эти мысли куда подальше. И обратился к Богу: — Фёдор? — Да? — слегка настороженно, но живо ответил тот. — Прости. — бросил я и хотел уйти, развернувшись, но передумал, решив: «Я не хочу повторять снова ошибиться и потерять его.» С минуту тот молча сидел, гладя в одну точку и обдумывая что-то. За это время я успел множество раз мысленно обматерить его, проклясть и сглазить, ибо точка, которую его разум произвольно избрал своей целью, была несколько… интимного характера… Дазай, не стесняясь, нагло гипнотизировал тот же отрезок пространства на моём теле. Я не выдержал и дал ему щелбан. Ответом послужило обиженное и громкое «За что?!» — За то, что взглядом насилуешь. — ёмко ответил я, не задумываясь о смысле своих слов. — А почему ему можно?! — воскликнул суицидник и указал на Фёдора, чуть не ударив его, но тот рефлекторно уклонился, ударившись головой о шкаф. — Умнх… — обиженно ухнул Фёдор и потёр ушибленное место, а после произнёс: — Алекс, ты баран. — Не отрицаю. Овен. — спокойно ответил я, протягивая руку к голове Бога и мягко поглаживая его руку, всё ещё прижатую к месту удара. — А ты, Дазай, козёл. — продолжил он и отвесил выше упомянутому подзатыльник, убрав со своей макушки свою руку и позволив мне гладить его по пострадавшему месту и волосам. — Ай, да что вы меня бьёте?! — снова обиженно воскликнул Дазай. — Дурак, вот и бьют за заслуги. — произнёс подошедший Накахара. — Дост, держи свою собаку на цепи. А то, убежит. — обратился к Фёдору Чуя, а мне бросил: — Следи за ним. — и кивнул в сторону удивлённо замершего Фёдора. — Ладно. — согласился я, пожав плечами, и добавил: — Но я лис. — Да хоть олень, всё равно животное. — огрызнулся маленький рыжик и, схватив Дазая за шкирку, потащил к сидящим на диване Ацуши и Каджи. Мы с Фёдором долго молчали, а потом я, не отдавая себе отчёта в своих действиях, прошептал: — Не оставляй меня… — и, отняв руку от его волос, протянул вторую руку в знак примирения. Фёдор моргнул, посмотрел на мою руку, затем мне в глаза и, взявшись за мою руку, встал, но руки не отпустил и ответил: — Я не оставлю тебя. Мир?.. — Мир. — улыбнувшись и придя в себя? ответил я. И, сцепив мизинцы, мы дуэтом произнесли: — Мирись, мирись, мирись, И больше не дерись. А если будешь драться, То я начну кусаться. А кусаться — ни при чем, Будем драться кирпичом. А кирпич ломается, Дружба начинается! Мы оба, как маленькие дети, верящие в волшебство, смотрели на наши руки восхищённо-удивлёнными сияющими взглядами и с надеждой произносили заветные слова, боясь ошибиться или сбиться с общего ритма. Когда дело было сделано, я заметил в глазах Фёдора огонёк несбыточного желания обнять меня и подмигнул ему. Тот удивился и хихикнул, прикрыв рот ладонью. Я успел заметить, такую знакомую и родную, психопатическую улыбку. — А я ещё другой вариант знаю. — по лисьи улыбнулся я, прищурившись. — Какой? — отнимая руку ото рта спросил Фёдор, заинтересованно склонив голову к плечу. — Мирись, мирись, мирись, И больше не дерись Чаю напьемся, Опять подеремся. — хитро приурившись, ответил я. — О, нет. Это больше вам с Гоголем подходит. — воодушевлённый примирением ответил он. — С ним невозможно поссориться. — я отрицательно покачал головой. — С кем невозможно поссориться? — спросил появившийся на пороге гостиной Николай. — О, нет. Поверь мне и моему опыту, можно и это проще простого. — ответил мне Фёдор, внимательно смотря на приближающегося биполярника. — Может быть… Тебе — просто, а мне — невозможно. — примирительно заключил я, снова пожав плечами. — Вы о религии что ли? — опять вставил свои пять копеек Николя, уже стоя рядом с нами и внимательно вглядываясь в наши лица. Я всё ещё держал Фёдора за руку. — Нет, о… Стоп! Он назвал меня… кем? — вспомнил я слова Накахары. — Оленем. — послышалось со стороны диванов. Наша русскоязычная троица повернулась на голос. — Я назвал тебя оленем. — нагло повторил Чуя. — Олень? — переспросил я. — Да, но похоже, что ты идиот. — прозвучало в ответ. — Не, он далеко не идиот, он тормоз. Шестерёнки смазать надо. — насмешливо ответил рыжему Николай. — Олень… — повторил я, а после рассмеялся. — А?! Что смешного?! — разозлился рыжик. Просмеявшись, я процитировал: — «Кто он такой?! — Я олень, который пришёл забрать принца. — Он может быть шпионом! — Нет. Я всего лишь олень.» И добавил, «Я всего лишь дворецкий и олень.» Накахара с минуту подумал, похлопал глазами и произнёс, вынося вердикт: — Точно псих. Псих ещё больший чем мы все. — а после откинулся на диван и протянул, прикрыв глаза: — В буйное бы тебя… Да жаль не я это решаю… В ответ я только хмыкнул, подумав, что Чуя Накахара — глупый мечник ближнего боя, но с хорошо прокаченными интуицией и инстинктом самосохронения. Переглянувшись, мы с Федей решили, что нам здесь больше делать нечего и ушли в нашу комнату. Она оставалась нашей даже не смотря на то, что уже давно я жил с Дазаем в соседней комнате. Николая мы оставили в гостиной — Бог взглядом приказал ему не мешать. Оставшись одни, мы сели на кровать Фёдора и долго молчали, сидя рядом и держась за руки. Наконец, я сделал медленный выдох и, наклонившись к уху Бога, прошептал: — Прости… Я люблю тебя… Правда, люблю… Прости меня… Ответом мне было лёгкое прикосновение тонких мягких и гладких губ Фёдора к моим искусанным и порой кровоточащим губам. Сильнее сжав его руку, я утянул Бога в медлительный и сладкий поцелуй… В его приоткрытых глазах я прочёл «Ангел, я люблю тебя».