Маморитай

Скоростной поезд набрал максимальное количество оборотов, пара взмахов ресницами — Осака остается далеко позади. Последнее задание на этой неделе успешно завершено. Наконец Сатору Годжо возвращается в родные просторы магического техникума. Усталость скопилась в темных складках под его глазами, но где-то глубоко в сердце теплилось внутреннее удовлетворение. В конечном итоге он может вернуться к друзьям. Туда, где он впервые за все шестнадцать лет отроду смог обрести подобие дома. В поезде душно и шумно. Слишком много людей, каждый выдох — сущая борьба со свежестью. Людей в вагоне как карандашей в пенале первоклассника: куча разных и все бьются друг о друга в проходе к туалету. Температура все еще цепляется за отметку +20, капли пота лениво скатываются по лицу и прячутся под ворот рубашки. Зато за окном мельтешат невероятные пейзажи: бери и рисуй. Зеленые деревья, горные ручьи, что блестят и переливаются под натиском солнца и, конечно же, маленькие сельские домики. Крыши этих домов, усеянные лучами солнца вперемешку с тенями от листьев деревьев, маленькие кузнечики в траве, что разливаются трелью и даже крохотные камни по пути к речке, и струящиеся золотым дождем пряди ракитника и мягко колыхающиеся величественные бледно-лиловые султаны сирени: его глаза уловили каждую деталь. Годжо откинулся на спинку сиденья и принялся барабанить по краю коробки, что лежала на его коленях. В картонной коробке почивали гостинцы из командировки: парочка местных конфет, разноцветные леденцы, глупый магнитик для директора Яги и голубой веер с разноцветными искрами. Сатору знал, что впереди жаркие дни, а форма колледжа все еще черная. Будто издевательство — она притягивает к себе все солнце и кожа под одеждой начинает неприятно липнуть. За окном волнующие душу пейзажи, природа невероятно красива в наступлении осени. Но все-таки волнение съедало его изнутри, поскорее хотелось приехать в техникум и рассыпаться в изречениях, описывая собственные заслуги. Он знал, что Сёко ударит его в плечо, своеобразная поддержка, а Гето многозначительно улыбнется и скажет "Молодец, Сатору. Хорошо постарался." — с такой теплотой, что весь воздух из его легких выпарится за доли секунды. И улыбка его эта… Годжо всегда по-разному распознавал ее. В последнее время она отчего-то становилась все более унылой. Есть ли что-то, что не дает его лучшему другу покоя? Разговоры о душевном — не в его стиле. И он не имеет понятия, как такой разговор начать. Стоит ли сказать что-то вроде: "Все будет хорошо" или просто кинуть незамысловатое "Не парься"? Когда Годжо думал об этом, его головная боль трехкратно усиливалась. ,,, Токио встретил Сатору с лучами обжигающего солнца — день и впрямь невероятно чудесный. Солнечные зайчики отскакивали от окон внутри салона автобуса, пока он ехал до колледжа. Аромат токийских улиц был обыкновенен: запах дорожной пыли, свежескошенной травы и легкие нотки уходящего лета. Панацея сегодняшнего дня — газировка из автомата. Освежающая влага с пузырьками скользнула в его горло, когда Годжо остановился передохнуть под мостом. Капли конденсата на железной баночке переливались на солнце будто кристаллы, скатываясь по ее стенкам. Они спускались все ниже, а затем лишь некоторые из них касались его пальцев и, до мурашек под кожей, безумно приятно обдавали морозной прохладой: хранить напитки в холодильнике придумал невероятно прагматичный человек. Как в такой необычайно прекрасный день можно тревожиться? Солнце ласкало светлую кожу на его лице, и зелень вокруг была такой сочной, яркой. Весь мир говорил ему: "С возвращением!" А он отвечал ему: "Я дома!" Ранее он не замечал каким прекрасным может быть этот мир. Он словно был глух, слеп и нем одновременно. Ему не слышалось пение птиц во дворе, солнце еле-еле проглядывало из-за облаков даже в самые ясные дни, а все слова, сказанные ему — разряжались до звуков, превращая все услышанное в кашу. Но что-то явно переменилось, словно кто-то включил свет в его темном чулане. И одиночество Сатору Годжо разбавилось пастельными красками. Быть может, этому поспособствовало ощущение силы, которую он наконец смог подчинить. Дорога до колледжа заняла чуть больше тридцати минут. Он шел не спеша, приветствуя солнце и наслаждаясь свистящим ветром. По пути ему встретилась трехцветная кошка, она обошла его стороной, презренно покачивая хвостом. В обыденности, кошачьи были весьма дружелюбны с ним, всегда притирались макушкой о ноги, даже если впервые встречали его. Впрочем, какое ему дело до какого-то клубка разноцветной шёрстки. Когда первая его нога ступила на лестницу, ведущую внутрь магического барьера, он сорвался на бег. Скорее к друзьям, свалиться бы на них, как снег с горы, и украсть парочку непрошеных объятий. Но в общежитии его встретила лишь скрипящая тишина и плотно закрытая дверь комнаты. Краткое разочарование стрельнуло в мозгу. От ветра бумажные окна в его комнате прогнулись внутрь — давно было пора заменить их на пластик. Комната пахла затхлостью, все-таки он долгое время пробыл за городом. Годжо поставил коробку возле кровати, она тихо стукнулась о пол и шуршала, пока «слезала» с его рук. Обогнув кровать, он раздвинул старые окна в стороны. И ветер прильнул к его коже, разбросав челку по лицу. Пару минут он наслаждался этим кратким касанием, что дарила ему природа. Таким чистым и невинным, радостным и приятным. С удовольствием выдохнув, он двинулся прочь. Нужно было отчитаться о поездке директору, разузнать обстановку в Токио и отыскать друзей по учебе. Первым делом он решил вычеркнуть из списка дел самое простое — встреча с директором Ягой. Когда он вышел на улицу, то вспомнил, что забыл закрыть дверь в свою комнату. В последнее время он стал слишком беспечным. Его шаг был размеренным, а походка подростково-уставшей. Он всегда шел чуть раскинув руки в стороны и откинув плечи назад. Облака над его головой кутерьмились, будто перья в хвосте горлицы. И Годжо рассматривал их, пока шел по несравненно ровной брусчатке. — О, — Окликнули его сверху, когда он подошел к дверям колледжа. Годжо метнул взгляд в окна невысокого здания напротив, всматриваясь в окликнувшего его человека. Это был директор Яга, лицо его было то ли сильно уставшим, то ли просто слишком надоедливым. — Наконец ты прибыл, поднимайся. — А? Я это и собирался сделать. — Годжо цокнул языком. Очевидно он собирался подняться наверх, для чего еще ему попирать дорожную пыль под дверьми этого места? Он мигом двинулся с места, громко топая по деревянным ступеням лестницы. Они скрипели и самую малость прогибались под его весом: старое место, во многом бы не помешал ремонт. Преисполненный в настроении, с невероятным запасом сил и энергии, сейчас он быстренько отчитается перед директором, а затем займется оставшимися задачами. Так он думал. В коридоре, куда ступила его нога, сразу образовалась гнетущая атмосфера. А затем директор протянул ему белый лист и черную лаковую пуговицу. Голова загудела моментально. Улыбка медленно, но верно, сползла с удивленного лица. Он сразу понял, чья это вещь. Годжо всегда чувствовал след, оставленный Сугуру и никогда ни с чем его не путал. — Что это? — Его светлые брови моментально стукнулись о переносицу. Он метнул встревоженный взгляд в уставшее лицо директора. — Читай. Глаза быстро забегали по строчкам. «27 сентября в 21:00 по токийскому времени, было совершено массовое убийство.» Он медленно сглотнул. Вязкая слюна еле скатилась по гортани. — Что это такое? — Вновь повторил он, но глаз от бумаги оторвать не смог. А затем взгляд вновь заскользил по черным иероглифам. «Все 112 жителей деревни «…» были найдены мертвыми. Как показало последующее расследование, все жители деревни убиты посредством магии, на месте преступления были обнаружены следы проклятий. Также установлено, что к убийству был причастен ученик магического токийского техникума —…» Сердце больно упало в пятки. Оно прокатилось по всем внутренностям, оставляя следы поражения, будто раскаленный шар магмы. Годжо сжал бумагу пальцами, его челюсти сомкнулись до боли. «Сугуру Гето.» — Так завершилась последняя строчка. Его лицо побелело от удивления, а затем посинело от испуга, в крайний раз оно позеленело от непринятия. И так он то белел, то зеленел, то синел, пока в голове стояла пугающая тишина. — Что за бред? — Со злостью выплюнул Годжо, когда наконец оторвал глаза от документа. — Сугуру Гето совершил массовое убийство, он больше не принадлежит к техникуму и являет собой большую опасность. — Что? — Не вынуждай повторяться. Сугуру Гето убил лю… — Я с первого раза услышал, потому так удивился. — Он шумно выдохнул через стиснутые зубы. Все это просто не могло быть правдой, наверное, он просто уснул в автобусе по дороге домой. — Мы проверили его дом, но прибыли явно поздно... — Взгляд Яги беспрерывно исследовал пол. Казалось, будто его нижняя челюсть с нажимом открывается без его желания. — Но судя по пролитой крови и обстановке… Скорее всего он и родителей своих убил. — Черта с два он бы их убил! — Левая рука Годжо сжала пуговицу с такой силой, что ее острые края врезались в кожу, рассекая ее. Тонкая струйка крови скользнула по ребру ладони и капля треснулась о пол. — Сатору, я и сам без понятия что происходит... — Директор уныло выдохнул и потер уставшее лицо ладонью. — Где он? — Без понятия. С происшествия мы держали всё под контролем, но, думаю, только тебе по силу с ним справиться. Вы же все-таки… — Сильнейшие. — Закончил Сатору за него. Он вернул этот злосчастный клочок бумаги в руки директора и тот вновь тяжко вздохнул. Конечно, помимо остальных проклятий на директора теперь свалилось это. Лучший ученик, дополняющий самого способного, громко хлопнул дверью на прощание. И этой дверью перемололо целую деревню вдребезги. Работы прибавилось вдвое. А может он просто привязался к нему точно так же, как и ко всем остальным детям, которых взрастил своим непосильным трудом? Все это было слишком. Ну правда, слишком много информации упало на светлую голову Сатору Годжо. Оттого его черепная коробка будто расширялась, хотелось поскорее обхватить голову руками. Но он лишь помассировал переносицу большим пальцем. Они молча смотрели друг на друга какое-то время. И глаза одного человека молчали в смятении, а глаза другого шепотом повторяли: "Я хотел сказать: быть может, ты сможешь его переубедить". Сатору было нечего сказать. Он мог лишь стоять там как деревянный солдатик, даже не моргая. Лишенный дара речи, с последними остатками кислорода, с давящим на мозги вакуумом. В кармане штанов завибрировал телефон. И Годжо с опаской потянулся рукой вниз, чтобы выудить раскладушку из тесных брюк. Он надеялся, что Гето сам соизволит позвонить. Устроит им встречу, первым начнет разговор, наладит контакт, как было всегда. Скажет: "Я запутался", но даже Сатору Годжо знал, что ему будет нечего на это ответить. Ведь он не знал, как вести себя в подобных ситуациях. И у кого тогда просить совета? Телефон оповещал о входящем от Сёко. На миг он смог выдохнуть, а затем вновь напрягся. — Где он? — Первое, что выпало у Годжо изо рта, когда он принял вызов. — И тебе привет. Если ты про Гето, то он сейчас со мной на Синдзюку. — Она немного помолчала, а затем раздался звук колесика зажигалки. — Задержи его. — Ни за что, мне еще жить хочется. — Сёко медленно втянула в себя едкий пар и продолжила. — Он натворил глупостей и теперь считает, что его никто не поймет. Вам двоим, кажется, стоит поговорить. — Я и сам знаю. Погоди, он все еще хочет остаться? — Вот сам у него и спросишь. — Вызов завершился, но Сатору отчетливо слышал, как перед гудками Сёко отдаленно произнесла кому-то: "Он скоро будет". Годжо даже не спросил, убил ли Гето всех тех людей. Все его внутреннее пылало и билось в жажде ответа: он и правда уйдет? Годжо сорвался на бег прежде, чем Яга успел открыть рот. Он бежал как сумасшедший, пришлось убрать очки в карман, чтобы не потерять их по дороге. Его сердце бешено колотилось под ребрами и тревога разбирала гулко вздымающуюся грудь. Еще не время отчаиваться, а он уже готов повырывать все волосы на голове. Он донесся до станции метро, а затем запрыгнул в первый попавшийся поезд, даже не разобравшись в правильности направления. Но Годжо не ошибся, судьба благоволила, через пару минут он оказался в кишащей толпе на поверхности города. Пришлось напрячь мозг, чтобы глаза отыскали нужного человека. И ноги вновь замельтешили по дороге. В этом человеческом море он был будто невидим, ему даже не приходилось расталкивать людей, нужная дорога сама по себе оказывалась свободной. И когда он наконец остановился, пытаясь успокоить дыхание, рвущееся в опор, то был похож на бездомного щенка. Ветер нехило отхлестал его по лицу, растрепав волосы. И верхняя часть формы сбилась складками в боках. То была шумная и узкая часть улицы. По левое плечо вывески магазинов кричали: "Заходи, у нас скидка!". По правое плечо гудела и бибикала проезжая часть. Светофор расположен дальше по улице, так что машины пролетали мимо них на большой скорости, раскидывая колесами дорожную пыль. —Объяснись хоть, Сугуру. — Его крик сорвался с губ и ударил в нужную спину. Толпа шла так, словно проходила сквозь этих двух людей. Масса человеческих фигур вокруг сливалась воедино, не представляя для Годжо большой значимости, как будто маленькие жучки на листке большого дерева. Где он, подобно ворону, вил свое гнездо и время от времени очищал кору от паразитов. — Сёко уже все рассказала, больше мне добавить нечего. — Сугуру Гето даже не развернулся, пока говорил это. — Ради этого ты поубиваешь всех не магов? И даже собственую семью? — В этом деле нужно быть последовательным. К тому же, моя семья — не только родители. — Я не это спрашивал. Ты же сам говорил, что нельзя убивать бессмысленно. — Так смысл есть — великий. Я несу справедливость. Годжо разобрала ярость. Какой тогда вес имели все его предыдущие слова? Зачем он освещал ему путь и ставился мерилом белого и черного, раз сам ни черта не был уверен в собственных принципах? Он смотрел на него, будто впервые разбирая столь знакомые черты. Теперь, без очков, он видел слишком ясно. И он смотрел, всеми шестью глазами, не в силах оторваться. — Полный бред, собрался не-магов перебить чтобы создать мир для магов? И в жизни не получится. Вот я и говорю, что нет смысла браться за невозможное. — А ты и впрямь заносчив. — А? — Лицо Годжо позеленело от злости, его глаза медленно заволокла красная паутинка ярости. — А ведь тебе это по силам, Сатору. — Голос Гето звучал ласково, но одновременно отстраненно и твердо. —Однако ты во весь голос заявил, будто остальным такого мира никогда не добиться. Сугуру взял паузу и медленно повернулся, безразлично взглянув в знакомое лицо на другой стороне улицы, а затем продолжил: — Твоя сила велика из-за того что родился Сатору Годжо или ты Сатору Годжо потому всесилен? — Да что ты несешь... — Если мне все же удастся стать тобой, глядишь и сумею свою невозможную мечту превратить в жизнь. Я с судьбой определился, теперь буду всеми силами ей следовать. Гето развернулся на пятках и последовал прочь. Его силуэт удалялся все дальше, но шел он без спешки, как будто растягивая момент. Годжо смотрел ему в спину и все пытался понять: Какой к черту смысл? Какой такой смысл, который я не в силах понять?! Гето сказал ему: "Ты сильнейший потому что ты родился Сатору Годжо или ты Сатору Годжо потому что ты сильнейший?". В этот миг маленький и уютный мир внутри него лопнул. И сердце треснуло вместе с ним, разбившись на мириад осколков, каждый из которых был настолько острым, что кромсал его душу. Он вдруг сам понял: он - это кто? Впервые в жизни он почувствовал себя безвольной ряской, просто плывущей по течению жизни, не способной ни за что ухватиться, ничего контролировать и ничего изменить. Годжо Сатору вытянул руку вперед, складывая средний и большой пальцы вместе. — Хочешь убить — убивай. Поверь мне, смысл есть. — Сказал Гето, с концами растворившись в толпе. И рука медленно сжалась в кулак, пальцы хрустнули. Конечно, он не мог так поступить со своим лучшим другом. Он ему поверил, как и прежде. И так его лучший друг, Сугуру Гето, исчез в толпе. А весь мир вокруг Сатору Годжо поблек. Ему это стоило огромных сил, но он все же отвернулся и последовал в течение нового направления, отличного от его лучшего друга. Когда-то они шли плечо к плечу, а теперь их спины удалялись все дальше и дальше друг от друга. От ярости не осталось и следа. Его сердце потерялось в бесконечной пучине отчаяния. Словно лишенный души, со стеклянными глазами он молча шел вперед. «Сегодня невыносимо длинный день…» — Подумал Годжо, когда совсем перестал чувствовать дорожную твердь под ногами. Теперь у Сугуру Гето появился свой особенный смысл. Тот смысл, который Годжо Сатору не был в силах понять. Гето разрушил их маленькое обещание. И Годжо не знал каких сил ему это стоило. Он не знал, что Сугуру долгое время атаковали отравляющие мозг мысли. Не ведал, что его друг ежедневно боролся с приступами тревожности, сменяющиеся апатией. Он был без понятия, что Гето давно шагнул за четкую линию морали и все это время летел вниз, пытаясь уцепиться хоть за один сколотый край в стене этой темной ямы. Но больше всего его раздражало, что он не нашелся с ответом на вопрос "А если бы Гето позвал меня с собой, смог бы я отказаться?". С совершенно пустой головой и посеревшими от потерянности глазами Годжо Сатору добрел до колледжа. Его ноги шли сами по себе: будто оторванный от тела, разум тихо порхал рядом. Но когда он наконец достиг конца ступеней у магического барьера, то вдруг опустился и сел на каменную ступеньку. Разве не мог он спасти его? Ведь Гето был тем, кто все это время спасал его. И Годжо был тем, кому не под силу уберечь единственного важного человека. Сатору умостил локоть на колене и уткнулся в раскрытую ладонь лбом. По ступенькам, прямо под широко разведенными в стороны ступнями, ползла стая муравьев. Маленькие, бегущие по своим делам, они напоминали ему людей. Муравьи выстроились прямой линией и поток все не прекращался. Он проследил взглядом за одним из них и обнаружил цель их прибытия — гнилой огрызок яблока в высокой траве. Эти муравьи бежали быстро-быстро, чтобы в итоге обглодать потрепанный жизнью фрукт? Верно, они просто делали все, чтобы выжить. Без обладания целой яблоней, они могли лишь побираться людскими объедками. И это все, чем наградил их этот мир. Никто в действительности не повинен в том, что родился с значимостью не больше рисового зернышка. Годжо вздохнул, потирая лоб. Он никогда не мог понять смысл человеческой гонки: быть первыми и единственными в своем маленьком мире. Не видящие проклятий и не ощущающие энергии, для него они были подобны младенцам, что барахтаются в ванне, думая, что утопают в море. Такая простая вещь натолкнула его на мысль о том, что мир, которого раньше хотел добиться Гето — действительно единственное верное решение. Ведь кто защитит тех, кто даже не ведает об опасности? По сути, если бы Годжо хотел, то мог бы одним движением ноги растереть этот строй за секунду. Ведь они, из-за маленького роста и недогадливости, приняли его ногу за очередной корешок дерева и огибали его дружным строем. У них даже не могло быть и мысли о том, что этот дышащий кусок полена мог представлять опасность для их вида. Так и с людьми. Они не чувствуют проклятой энергии. И даже не представляют, что их неспокойные сердца рождают проклятия. Пока он созерцал эту картину, то даже не заметил, как за спиной появилась высокая фигура. Все меридианы тут же напряглись и недремлющие глаза уставились за его плечи: это был директор Яга. — Почему ты не убил его? — Произнес уставшим голосом Яга сбоку от него. А затем на выдохе добавил. — Прости, глупый вопрос. — Я ведь сильный, так? — Спросил Годжо, прикрывая ладонью рот. — Ага, а еще чертовски самоуверенный..— Напомнил ему директор. Яга смотрел прямо перед собой, деревья колыхались под нежным пением ветра. — Да вот толку от этого... Кажется, я могу спасти лишь тех, кто заранее жаждет этого спасения. — Ты только вернулся с задания. Иди отоспись, на днях новая миссия. Не время унывать, Сатору. — Директор поднял голову к небесам, рассматривая мелкие лучи солнца. Небо заволокло желтым разливом кучерявых облаков. ,,, По возвращении в общежитие его сердце , переполненное тревогой, походило на обугленную спичечную головку. Бумажные окна пропускали внутрь общажной спальни лишь редкие, блеклые лучи заходящего солнца. От постели пахло свежестью летнего луга, но все, что он мог чувствовать — как мелко щиплет в носу. Даже не раздевшись, Сатору Годжо, изрядно уставший и больной, упал плашмя на одеяло. Так вот как чувствуют себя побежденные им проклятия. Вот, как чувствуют себя все те маги, оказавшиеся на ступень ниже него самого. Раздавленными жучками, что лежат на тротуаре с вывернутыми наружу внутренностями. Без единого шанса на победу. Вот только Сатору все еще был жив, время все еще существовало, новые проклятия рождались, а его лучший друг — ушел. Он ушел, наотмашь хлестнув его своими словами прямо по лицу. Никаких прощаний. Его мироощущение было раздроблено на мелкие частицы: все это время он был погребен под толстым слоем обязательств, хотя считал, что со своей силой имеет необъятную свободу. Те слова, что крутились ранее на языке, он так и не смог выплюнуть. Они неприятно жгли губы, а в окончании разговора изжогой провалились в желудок. Воспоминания мешались в его голове с реальностью. Он всего лишь лежал в темной комнате, но в небесного оттенка глазах со скоростью света проносились события прошлого. Вот они с Гето на пляже. Шутят о чем-то своем, попеременно из разговора их вытягивает Рико. В тот день она плескалась в море до тех пор, пока уставший красный ворон не уступил место россыпи звезд на небе. Ее волосы шелковым водопадом прикрывали плечи, с темных кончиков лицевых прядей каплями то и дело срывалась морская вода. Тогда они все вместе смогли на пару мгновений ощутить себя теми, кем являлись: подростками. Тогда Сугуру сказал ему: "Тебе стоит поспать, ты не спал уже несколько дней". И эта забота переполнила его сердце до краев. Гето заботился о нем так, как никто и никогда не заботился. С самого детства на его шее тяжелым грузом висел ярлык «сильнейший». Он по умолчанию, в глазах других людей и магов, не умел уставать, не знавал грусти и никогда не сомневался в собственных силах. Его родили как человека, а взрастили как достойное оружие. Оказывается, Годжо тоже умеет быть слабым. И сейчас, в одиночестве, это признать несложно — он тот еще слабак. Даже со своей безграничной силой он не смог спасти того, кто был ему дороже всех иных. Раньше он не задумывался о том, что сила бывает лишь дополнением к личности, а не является самым главным качеством любого человека. Ведь чем ты сильнее — тем ты полезнее. Годжо перекатился на кровати, и спрятал громкий вздох в подушке. Его лицо чесалось, он никогда ранее не испытывал подобных чувств. И это то, что заставляло его спину болеть, будто исполосованную ивовой плетью. Теперь ему вспомнилось, как на этой самой подушке, в лучах восходящего солнца лежал он. Тот, чей затылок сегодня растворился в гудящей толпе. И сердце Годжо заскулило под ребрами словно раненный зверь, он в смятении прижал руку к груди. Он помнил, как утайкой засмотрелся на темные волосы, спутанные и взъерошенные, что разметались по белой наволочке. В тот день Гето пришел к нему с парой банок сладкой газировки под предлогом зарубиться в приставку. В итоге приставку они даже не включали, потому что каждые три часа, как по таймеру, Сугуру извергал содержимое желудка в унитаз. Он только вернулся с задания, поглотив проклятие намного сильнее предыдущего. И его внутренности старались скорее избавиться от непрошеных гостей. Сатору выбивал дробь пальцами у себя на бедре каждый раз, когда дверь в туалет громко хлопала — он не знал, стоит ли предложить помощь или сделать вид что ничего не видел. Его неумение читать атмосферу иногда до страшного раздражало. В итоге он ничего так и не сделал, просто в очередной раз приподнимал одеяло, протягивал банку с газировкой и вновь утыкался в том манги, сюжет которой он упустил еще с того момента, когда Сугуру переступил порог его комнаты рано днем. Засыпал Годжо тогда в тревоге, кожа его друга в ночи светилась мертвенной синевой. Однако забота никогда не была его главным умением, он мог лишь обнять того за плечи и ласково гладить по макушке. Ему впервые хотелось о ком-то заботиться, наощупь продираясь через высокий колос в неизведанном поле человеческих чувств. Этот вечер они ни разу не обсуждали, каждый морочился с собственными впечатлениями в одиночку. Какие же слова тяжелые. Они тяжелые, потому что за словами всегда появляются обязательства. Сейчас его рот был сух, будто пустыня, и холоден, словно ледник. Годжо хотелось хоть что-то сказать, пускай даже самому себе в темноту комнаты, но из горла и звука не выскочило. «Почему?» — хотел спросить он у Гето. «И это того стоит?» «Как ты мог… Предать…» — Следующая мысль никак не хотела вплетаться в предложение, так что он закончил его по иному: «Предать колледж…» Будет падать снег и будут петь цикады, будут умирать осенние цветы и будут рождаться весенние бутоны на сакуре. Все будет как прежде, так как же он мог покинуть его? Горло неприятно защипало, как только наволочка на подушке впитала в себя первые бриллианты капель. Годжо не издал не звука. Ни хныканья, ни завывания, ни вопля — ни-че-го. Пустота заполнила его сердце, а затем поднялась по венам и стянула гортань молчаливой петлей. В ладони он все еще крепко сжимал пуговицу, которую отдал ему Яга. И новая волна отчаяния накатила сама собой. Единственное, что у него осталось — эта чертова пуговица с ворота рубашки Гето. Перед судьбоносной встречей он сунул ее в карман, пока несся по ступенькам прочь из колледжа. Это была та самая пуговица, которую обычно дарят возлюбленным. Гето потерял эту вещь на задании в деревне, где распрощался с семьей. Словно насмехнувшись над судьбой, пуговица сердца оторвалась от рубахи и приземлилась прямо в лужу крови, смешавшись с грязью. Неловкое признание в любви собственной идеологии, так бы Годжо назвал этот инцидент. Он никогда не думал, что закрытая дверь — это так больно. То была дверь, в которую он ежедневно входил своевольно и нагло, а укутанный домашним уютом засыпал на пороге, боясь сделать шаг вперед. Он никогда не думал, что даже не попробует постучать в эту дверь, а просто со злобой будет наблюдать, как она растворяется в темноте. Он никогда не думал, что уход Гето — может случиться. Он никогда не думал, что коронован одиночеством пожизненно. Даже тогда, стоя на проходной узкой улице, в глубине души он хотел побежать вперед и схватить Гето за руку. Он хотел сказать "Не уходи. Я выслушаю тебя и постараюсь понять". Но все, что он мог — лишь чувствовать себя преданным и униженным. Впервые злость так сильно обдала его грудь и испепелила внутренности. Было слишком поздно. И в этот раз на его опоздание никто не смог закрыть глаз. Тогда он лишь хотел раздавить его в своих объятьях, навеки став неразделимым с ним плотью и кровью. В этом он был похож на большинство людей, которые испытывали пугающую жажду обладания в отношении глубоко и искренне любимых людей. И сейчас, лежа на кровати в гудящей тишине, ему казалось, что в мире вновь остался лишь он один. «Сильнейший…» Слезы все текли из глаз, пока напрочь не промочили наволочку под щеками и веками. Годжо не мог прервать их, безвольно вздыхая в ответ на воспоминания. Кажется, даже желудок скрутило в тошноте, хотелось поскорее избавиться от прошлого, которое приносило сейчас лишь боль, вперемешку с тоской. Он знал, что еще увидит лицо Гето. Но он будет другим. И Годжо тоже станет другим. И все в мире изменится, ведь два сильнейших встали по разные стороны течения. Теперь они были будто неустанно несущаяся вода и камень, что подпирает мироздание. Теперь они были словно два электрических заряда с противоположными знаками, что никогда не смогут соединиться вновь. Как масло и вода: что-то одно всегда будет на поверхности, а другое будет погребено под слоем первого. И в будущем сможет ли Годжо разглядеть в чертах его лица что-то родное и до боли знакомое? Или это будет совершенно другой человек, захвативший разум его друга. Сатору скрутился на кровати, обняв край одеяла одной рукой. Ухо неприятно липло к мокрой наволочке и слезы продолжали скатываться по его безжизненному лицу, затекая в раковину левого уха. Его чистые небесные глаза смотрели прямо, но взгляд был направлен в никуда. За дверью раздался шум быстрых шагов, а через пару минут нетерпеливо громко постучались. — Сатору, ты там?.. — Потонуло в тишине коридора. Годжо сделал глубокий вдох и посильнее закутался в одеяло с ног до головы, чтобы торчала лишь макушка. Чувства — трудно, показывать их — еще труднее. — Чего тебе, Сёко? — Собственный голос немного встревожил его хриплостью, будто этот немой крик отчаяния подействовал на связки. Он сразу узнал ее и сердце затрепетало в надежде. Словно первоапрельская шутка может случиться в сентябре, а как же. И сейчас она зайдет, сказав "мы всего-то пошутили, ну ты чего?". Дверь со скрипом приоткрылась. Сёко вошла внутрь комнаты. Ее шаги были осторожными, словно она ступает в логово разъяренного проклятия. Она не знала с какой реакцией может столкнуться, Сатору Годжо в ее глазах никогда не был таким… уязвимым. Кровать промялась под тяжестью ее тела и послышался вздох. Сатору хотел бы взреветь, хотел бы взорваться — "Почему ты вздыхаешь так, будто это ты та, кто распрощался с лучшим другом?" — но не стал, лишь свел брови к переносице. — Послушай… — Начала она, рассматривая пустые стены в комнате и пару ботинок, наспех скинутых прямо возле кровати.— Ты и один прекрасно справишься с заданиями… Еще немного и Сатору взорвется ярким пламенем, унося с собой половину планеты. Он знает, что справится один. Он знает это лучше всех остальных. Вот только кто-нибудь спросил его хотел ли он справляться со всем этим в одиночку? — То есть да, нам всем будет не хватать Сугуру… — Она немного замялась, устало потерев переносицу. — Однако он уже сделал свой выбор и тут ничего не изменить. «Я знаю это лучше всех.» — Хотел сказать Годжо, но из груди вырвался лишь позорный всхлип. — Ты… Слушай, ты — Сатору Годжо, сильнейший из сильнейших. Просто вспомни как тебе жилось до него, идет? Мы и тогда прекрасно справлялись. Да, он действительно прекрасно справлялся. Вот только время шло и Сугуру стал частью его планов на будущее, настоящее и прошлое. Он будто заполнил недостающие частички его души, показав, что Годжо тоже человек — ему нужна забота, дружба и люди рядом. Кто подскажет ему правильное направление? Кто подсветит душевный путь? — Все в курсе твоей миссии. И ты сам знаешь, если не сможешь справиться — они найдут кого задействовать. Если хочешь с…— Сёко заикнулась, прикрыв глаза. Ей тоже не по себе было говорить все это, но если Годжо не может выбрать направление сам, то именно она могла подтолкнуть его к правильному маршруту. — В общем, решай сам, Сатору. Её губы хотели произнести "Я рядом, я здесь. Мне тоже больно, но мы сможем разделить эту боль на двоих", но Сатору не расслышал. Для нее Сугуру Гето тоже был человеком, яростно прикипевшим к сердцу. В ее сердце все они, все вместе, существовали лишь втроем. Это всегда было "мы" и никогда "они и я". Сугуру для нее был тем, кто хорошо разбирался в Годжо и ласково улыбался, а Сатору тем, кого она отчаянно жаждала понять. Она небрежно поднялась с кровати, поправив юбку. Жалеющий взгляд скользнул по кокону из одеяла и Сёко направилась к двери. — Передай Яге, чтобы никому не отдавал это дело. А если… Если хоть кто-то посмеет… — Злое ворчание настигло ее прямо у двери. Усталая улыбка тронула ее губы. Они оба знали, что Сугуру никто кроме Сатору одолеть не сможет. Только вот Сатору заранее проиграл в этой схватке. — Было необязательно повторять это вслух. Дверь закрылась с таким же тихим скрипом. Они ведь были так молоды. Им всего по шестнадцать лет, а весь мир так удобно расположился на их хрупких подростковых плечах. Разве это честно? Гето решил, что нечестно. Все эти несуществующие обещания о лучшем мире. О том, что защищать слабых — их долг. Обычно говорится "что посеешь — то и пожнешь". И вот, они тщательно сеяли семена мира, избавляясь от проклятий. А дальше что? Лишь следующее сальное обещание: Когда-нибудь в мире станет спокойнее. Да вот только о том, когда это "когда-нибудь" наступит, никто и никогда не упоминал. Но почему он ушел от Сатору? Разве не все должно быть в разы проще, пока сильнейшие вместе? Годжо посильнее сжал зубы, стараясь прервать мысленный поток. Все его силы уходили отнюдь не на контроль всевидящих глаз, а на успокоение собственной души. Потому что ему казалось, будто ее кто-то изрядно измял. Всю жизнь Годжо Сатору сдерживал себя. Внушающий трепет, сильнейший и единственный, с раннего детства он стоял в одиночестве на недосягаемой для других вершине. Но вот, появился тот, кто наконец смог нагнать его. Отстояв бок о бок несколько лет, Сатору вновь остался один. И прежний свежий ветер славы, что обдувал его со всех сторон, обрел запах грусти и разочарования. Лестница силы, по которой взбирались другие — была для него недостаточно устойчива и слишком хрупка, он мог лишь взлетать вверх и на ошибки не было времени. Его твердые шаги разбивали почву под ногами вдребезги каждый раз, стоило ему коснуться ступени. На передышку просто не хватало времени. Оказалось, что намного легче преодолевать лестничные пролеты, пока под рукой есть чье-то плечо. Сам по себе ребенок, которого забыли научить быть человеком, оценивающий мир исходя из собственной безграничной силы. А затем появился Сугуру. Кажется, он лучше разбирался в чувствах и эмоциях, в добре и зле. Он был ближе к тем, кого они защищали. А затем Годжо вновь остался один, словно изящный кинжал, задвинутый в ножны, в котором на долю секунды отразилось солнце. Сугуру, по его мнению, был намного сложнее чем он сам. Вечно спокойный, всегда заботливый и единственный, кто видел в нем самом — его самого, а не Годжо Сатору, единственного отпрыска могущественного клана, впервые за несколько сотен лет обладавшего божественным величием. Гето был магом, четко следующим своим принципам. И он был человеком, который видел перед собой цели. Наверное, они повстречались слишком рано или слишком поздно, но в скором времени Сугуру стал ощущать себя самим собой лишь в долгой разлуке с Годжо. Целеустремленный, умеющий взаимодействовать с обществом, спокойный — он был полной противоположностью Сатору Годжо. Все это время на фоне Сугуру Гето он казался себе блеклой безделушкой, оставленной в забытом ящике тумбы. Приложение к собственному могуществу. С самого детства он научился заявлять о себе смело, громко и дерзко. Выкрикивая несмешные шутки, с непонятным для остальных поведением, что изредка было до щекотливого пошло. Звенящие слова без толики чувств. Склеенный наспех он боялся заглядывать внутрь себя. Годжо попытался закрыть красные глаза, чтобы наконец дать себе передышку. Ему действительно был необходим сон. И в момент, пока в сознании проносились видения из настоящего — он вдруг возненавидел все те события, что произошли с Гето. И всю систему, которая диктовала, как этим двоим стоит поступать. …«Я могу спасти лишь тех, кто изначально готов быть спасенными.» Он проворочался в кровати до утра. Лил слезы, пытался утихомирить больное сердце и все еще не понимал, отчего на душе такие вмятины, будто проехал бронепоезд. К тому же, всего лишь ушел его лучший друг, а сердце болело, как проклятое. Так и закончилась лазурная весна Сатору Годжо. Но вместо жаркого лета, наступила мерзлая зима. Стужа, в которой хочется нежиться у костра. И он брел по этой мрачной ледяной пустыне совсем босой, пытаясь найти пристанище. Только вот он не знал, куда идти и где найти приют, где его дом и где семья. Всё изменилось. Всё, кроме него самого. После объявления о том, что Сугуру Гето — один из сильнейших учеников —покинул магический техникум по собственному желанию, в мире магии у старейшин задрожали коленки. Они всегда были еще теми трусливыми зайцами, что прятались за спинами подростков. Но Годжо понял это лишь тогда, когда ему представился шанс вступить с ними в полемику. Он был единственный, кому они могли поручить это дело. И он был единственный, кто отказывался от казни Гето Сугуру. По крайней мере, они позволяли ему вести себя как заблагорассудится, притираясь к его вспыльчивому и непоседливому характеру. После ухода Сугуру Гето, его лучшего друга — одного и единственного, какое-то время он не мог успокоить саднящее в груди сердце. Поэтому все пытался, но не мог натянуть улыбку на лицо. И вот, спустя пару недель — улыбка приросла к уголкам его губ вновь. С этой улыбкой вокруг него и остальных вновь взросла стена. Все это время он так долго носил различные маски и его пугало, что однажды, сняв хоть одну, он не обнаружит собственного лица. Репутация никогда не была для Годжо важным аспектом, но он знал, что давать слабину нельзя. Он ведь сильнейший. Кого бы он не потерял. Этот мир просто не мог потерять его. И он знал, что, даже если Гето предал их маленькое обещание, он все еще хочет создать тот мир, в котором его лучший друг мог бы позабыть о своих принципах и улыбнуться. Тот мир, о котором Сугуру рассказывал ему целыми днями. Годжо позволял ему так долго и так незаметно «подмывать» фундамент своего характера, что, превратившись в привычку, это оказалось не просто его слабостью, а стало его гибелью. У Сатору Годжо была невероятная особенность — он пропускал мимо ушей все детали заданий, пока Сугуру не повторял их своими губами. Так он и запомнил каждую мелочь, каждый принцип, каждое наставление и не мог не следовать им. Наконец зима потихоньку отступила. С росой, упавшей на промерзлую землю, пришла весна. Но и весной не сверкало солнце, оно лишь отражалось бликами в хлюпающей каше под его ногами. Задания приходились на все более отдаленные места — разные города, потом страны. Сборы новых магов по всему земному шару, уничтожение проклятий. Где угодно, лишь бы подальше отсюда. Он метался из страны в страну как неприкаянный, только бы не думать о прошлом. Нужно создавать будущее, нужно стремиться вперед — выбора нет. Так и прошли несколько лет. Несколько лет вновь настигнувшего его одиночества. Несколько лет без Гето Сугуру. Несколько лет с дикой головной болью. И все эти годы он не жил настоящим, как бы ни старался себя убедить в обратном. Все его мысли плотно переплетались с прошлым. Его рассуждения, относительно мира, остановились на Гето Сугуру. И в каждом дне он видел лишь его. В трели колокольчиков на двери ветхого дома он слышал его смех, в чистом летнем небе видел его улыбку, в глубоких озерах находил его аметистовые радужки и стоило ему услышать запах искр осенних апельсинов — вспоминал его объятия. И так до бесконечности. Каждый день, каждую минуту, каждое мгновение — он не мог забыть его. Все в этом человеке принадлежало лишь Сугуру Гето. Пускай его тоска и утихла со временем, но она уже проросла в его душе. И он не мог избавиться от нее, она всегда находила его в самые страшные моменты. И да, ему было страшно. Годжо Сатору, которого все видели сильным и непобедимым, на деле сильно сомневался во всем, что не касалось его техник. Он не мог написать сообщение, не мог отправить голосовое и точно так же не мог позволить себе взглядом выискивать его в толпе. Денно и нощно шесть всевидящих очей время от времени возвращались к тому человеку. Когда он наконец явил миру "бесконечную пустоту", никто даже не сказал ему: "Молодец, Сатору". Никто не похвалил его. И лишь он один знал, что эта необъятная пустота родилась внутри его сердца, а лишь затем вышла в свет. То была пустота, которую никто и ничто не могло заполнить. То была пустота, ушедшая после появления Гето Сугуру и удвоившаяся после его ухода. ,,, В одной из затяжных командировок, в области Кобе, он остановился в маленьком прибрежном отеле. Борьба с проклятиями — изматывающее дело, если ты занимаешься ей двадцать четыре на семь, буквально каждый день месяца. Вкупе с малым количеством сна это подарило ему дикую усталость до звездочек под закрытыми веками. Радовало, что вид из окна номера был приятным. Ленивые волны поблескивали и ластились к лучам заходившего солнца. Темная синева встретилась с розовым светом, и, перемешавшись, они подарили Годжо чувство умиротворения. Сатору только вышел из ванной комнаты: с его светлых волос сыпались капли остывшей воды, на белой футболке расцветали мокрые круги. Отель был совсем крохотный, буквально пара номеров на все здание, но внутри самих номеров постарались с размахом: мраморный пол цвета слоновой кости, настенная вставка из темного дерева прямо у спинки кровати и невероятно слепящее количество света. В комнате пахло морской солью, наверное поэтому так рьяно щипало нос. После ужасно изматывающего месяца хотелось лишь одного — скорее уснуть. Завтра он сядет на синкансен и поприветствует долгожданные выходные дни. В Токио его встретят ученики, эти ребята так же молоды, как и он был когда-то. Сатору плюхнулся на кровать, наспех укутавшись одеялом. Мокрые волосы промочили подушку, но он слишком устал, чтобы сушить их. Свет в комнате погас — как хорошо, что люстра и потолочные лампы были сопряжены с системой умного дома. Поскорее зажмурившись, он улегся на бок и засопел. Сон его был беспокойным. Мерзко-тошнотворная каша из пестрых цветов. Но когда он проснулся, то вдруг очутился в старой общажной комнате. Теплый весенний день, убаюкивающий треск колокольчиков на входной двери здания раздался по всему корпусу. Годжо лежал на своей кровати, только очнувшись от долгого сна. Его тело будто парило, он наконец выспался. Кончики пальцев покалывали и все вокруг до страшного казалось нереальным. Но стоило ему начать контролировать техники и голова опять заболела. Пришлось вытянуть из запасов немного сладкого, чтобы хоть каплю отвлечься от утренней мигрени. Старая добрая змейка на телефоне оказалась как всегда кстати. Как хорошо, что Сёко перекинула ему ее по блютусу. Во рту он вращал чупа-чупс и каждый раз, когда игра завершалась проигрышем, он лишь сильнее стискивал палку от леденца зубами. — Чеееерт, ну и дрянь! — Прошипел он себе под нос, откидывая телефон в сторону. В очередной раз на экране светилось пестрое «Game over», и он уже начинал сомневаться в честности этой игры. Годжо приложил тыльную сторону ладони ко лбу и гулко выдохнул. До ужаса раздражает. Его неумение проигрывать с годами никуда не делось. Дверь уборной скрипнула, приоткрывшись под натиском чьего-то веса. — Я ведь говорил, тебе стоит прекратить выражаться, твои ученики и так не воспринимают тебя всерьез. И Годжо застыл прямо так, сидя на кровати. Его рука медленно сползла с лица и еще медленнее он повернулся в сторону звука. Все конечности будто поврастали в белоснежные простыни, таким сильным было чувство оцепенения. — Эй, чего ты пялишься? — На лице собеседника появилась мягкая улыбка, а глаза превратились в тонкие радостные щелочки. — А?..— Удивленно пробормотал Годжо. Он вдруг ощупал себя — вроде не спит. Ущипнул за щеку — точно не спит. Ему пришлось протереть глаза — собеседник никуда не исчез. Изгрызенная палочка от леденца выпала из зажима зубов, сладость давно растаяла на языке. Он был готов поклясться, что ему показалось, будто он сходит с ума. Он был готов увидеть в своей комнате кого угодно, даже панду, но это… Сугуру Гето, во всей красе. Со своими невероятными темными волосами, разметавшимися по сгорбленным плечам. С маленьким пятнышком от зубной пасты в уголке губ и самой теплой улыбкой. У Гето от воды блестели щеки. И темные фиолетовые глаза смотрели прямо в глаза напротив. Когда он отвел взгляд, Сатору наконец нашел в себе силы подать голос: — Ты как здесь оказался? — Да что с тобой? — Гето подошел ближе, положив руку ему на лоб. Он выглядел слегка обеспокоенным. Темная прядь волос соскользнула с уха и приобняла его лицо. — Тебе пора заканчивать со своей техникой, у тебя, походу, мозги окончательно сварились. Вздохнув, Гето отнял руку ото лба Сатору. Его лоб не был горячим, скорее слегка теплым. Годжо все еще не понимал, что происходит. Разве Гето не покинул магический техникум? Почему он здесь… Такой взрослый и беспредельно красивый. Такой уютный и родной, такой знакомый и такой далекий. Все прежние чувства заполнили сердце Сатору, но все, что он мог — не моргая наблюдать за его человеком. — Или ты еще ото сна не отошел? — Гето поднялся с кровати и приоткрыл дверцу шкафа. Он разглядывал полки полные одежды темных цветов, пока игрался со своей сережкой. — Я ведь живу здесь, что за странный вопрос? — Живешь здесь? — Годжо нахмурился, глядя Сугуру в спину. Ярость заполнила его легкие и он сорвался с кровати, разворачивая Гето за плечи к себе лицом.— А как же твой культ? — Какой еще культ? — Гето приподнял бровь в непонимании. Его лицо выглядело удивленным и слегка обиженным. Он втянул воздух через ноздри и уложил широкие ладони на талию Годжо.— Тебе опять снилось что я тебя покинул? — Опять... Снилось? А как же весь этот бред про "смерть слабым"... — Теперь у Годжо закружилась голова. Ярость медленно осела в его легких, когда на лице напротив он встретился лишь с удивлением. Так все это был сон? Настоящий Сугуру Гето никогда не предавался пороку, никогда не покидал его и всегда был рядом? — Да… Похоже просто приснилось. Годжо нехотя расплылся в улыбке. И Гето последовал его примеру. Он мог поверить в то, что его человек не ушел от него, он знал, что это правда. Он бы никогда так не поступил. Ведь это он… Его один и единственный. Сатору прикрыл глаза, уложив уставшую голову на плечо Гето. — Похоже, ты сильно устал за это время. — Сказал ему Сугуру, уложив ладонь на светлую макушку собеседника. — Уроки подождут, мы можем немного задержаться. Ты ведь сегодня невыездной, так? Годжо лишь угукнул. В его груди распласталось теплое, нежное, приятное ощущение. И это чувство обхватило его сердце своими цепкими лапками, по позвоночнику пробежались мурашки. Он чувствовал, как сейчас ему позволительно немного взгрустнуть и пожаловаться. Ему казалось, что сейчас он не чувствует себя одиноким впервые, за долгое время. Будто весь этот кошмар, что снился ему ночью, действительно затянулся на несколько долгих лет. Гето первым отпрянул, чтобы сесть на кровать и за руку утянул за собой Годжо. Тот плюхнулся пластом, как делал это обычно. Сатору сгреб себе все подушки под затылок и ярко улыбнулся — дразнился, будто шаловливый ребенок. — Кажется, я задолжал тебе кое-что. — Сугуру лег рядом, уложив голову на сложенную руку. Он улыбался Годжо так, будто ему было совершенно плевать на отсутствие подушки под головой. — Сказать какой я великолепный педагог? Гето приподнялся на локте, а затем его мягкие губы коснулись губ Сатору. От Сугуру пахло мятной зубной пастой, так как он только что чистил зубы и свежестью луга, скорее всего чистая футболка после душа. И Сатору почему-то даже не удивился. Он более не был подростком, краснеющим от искусных комплиментов. Но не успел он ответить на поцелуй, как Гето уже отстранился. Сердце пустилось в бег — оно скакало по всем органам внутри его тела. И в ушах раздался набат колоколов монашеского храма. Ему было мало того невинного касания, что длилось лишь краткое мгновение. Он хотел большего. Сатору Годжо без стеснения хотел поцеловать Гето Сугуру крепко и до звона зубов друг о друга. Его сердце, переполненное чувствами, сжалось в груди до размера песчинки. — Сатору… — Низко позвал Сугуру, заметив перемену в его ясных глазах. Но когда Годжо Сатору протянул руку вперед, чтобы ухватить Гето Сугуру за щеки и притянуть ближе — под пальцами оказалась лишь пустота. Он все еще лежал в темном номере отеля. И его сердце в бешеном ритме стучало по ребрам. В темноте глаза заискрились от слез — он разбился в рыданиях, будто маленький ребенок. Его рука вновь ухватилась за пустоту, когда он попытался ухватиться за Сугуру. Это кислое чувство разочарования осело на языке. Горечь растеклась в желудке, перемешавшись с желчным соком. Те чувства, что он испытывал во сне и после пробуждения — не были чем-то новым. Они были тем, что всегда преследовало его в отношении Гето. Наверное, он всегда чувствовал себя так, просто не мог распознать этих эмоций. И он принял это так просто, без вопросов к самому себе. Просто потому что это казалось чем-то правильным. И опустив раскрытую ладонь на грудь, будто ощупывая темп сердца, он понял — Годжо с самого начала был "от и до" в Сугуру Гето. Сатору Годжо всегда любил его. Одного и Единственного. И эта любовь породила кучу проклятий, которые населили его пустое сердце. В подобном смятении чувств он провел ночь. Кажется, это всегда было его собственным проклятием. Только вот проклятие это было неосязаемо, неощутимо ровно до ухода. Оно болезненное и стягивает всю грудную клетку, превращая что легкие, что сердце, в одну единую мясную кашу. Рано с утра он привел лицо в порядок. Спрятал круги под глазами за бинтованной повязкой и отправился в путь. Назад. В шумный город Токио. Через пару дней по возвращении он встретил Оккоцу Юту. Юта был совсем ребенком. Подростком, не осознающим собственный потенциал. Этот мальчишка плакал навзрыд и даже пытался наложить на себя руки. Но любовь, как говорится, спасла. После того самого дня, когда Годжо осознал свои чувства, он слишком много размышлял о любви. Ему казалось, что любовь — это лишь божественная случайность. Крайне глупо было искать виновных. Это светлое чувство, что рождается сырой и темной ночью. Любовь, в его понимании, не всегда была искренней радостью. Чаще она была мучительна, долго терпима и отнюдь не милосердна. Таковой он ее знал. Но в этом и есть настоящая прелесть данного чувства, настоящая любовь перетерпит любые скачки давления, самые сильные землетрясения и даже возвращение вселенной в начальное состояние — сингулярность. Его любовь не была самопожертвованием. Точно так же и не была началом чего-то нового. И это чувство жило с ним слишком долго, чтобы он в точности мог рассмотреть его под микроскопом. Любовь к Сугуру Гето укоренилась в его сердце слишком давно, чтобы он мог сказать, в какой именно момент произошло ее рождение. И теперь она неразлучно жила с ним изо дня в день. Он не был опьянен любовью. И не был ей ранен. Годжо принимал ее как данность, оттого на сердце время от времени становилось тяжело. И все же, любовь — странное чувство. Все его безрадостные дни и бессонные ночи не смогли излечить его от ее присутствия. В этом они с Ютой были похожи — оба скитались в собственных страданиях, связанные проклятием с любовью. И все равно в чем-то эти двое разнились. В то время как Годжо укрывал свое удручающее одиночество за постоянной улыбкой, этого парня легко можно было прочитать. Он не боялся показать себя таким: постоянно волнующимся, напряженным и неуверенным в себе. Этого мальчика старейшины желали возложить в морге, принеся жертву тому самому "лучшему миру", о котором все слышали и который никто не видел. Разве тело какого-то шестнадцатилетнего подростка является достойной жертвой ради надуманного счастья? Когда Годжо встретился с ним лично, Юта был в весьма потрепанном состоянии. Слезные мешки отбирали у юношеского лица возраст, сейчас он больше походил на пятилетку. Он размазывал сопли по своему лицу рукавом, в попытке утереть слезы. Оккоцу заперли в сухой комнате, больше походящей на пещеру. Стены комнаты были обклеены защитными талисманами, что сдерживали проклятую энергию, не позволяя ей вырываться за пределы. — Хочешь умереть? — Со смешком произнес Годжо, откидывая найденую им улику. То был скрученный лезвием внутрь нож. — Рика не позволила. — Собеседник виновато шмыгнул носом, плотнее вжимаясь в подтянутые к груди колени. — Я не хочу никого ранить, так что я не выйду отсюда. Годжо на эти слова лишь улыбнулся. Он понимал — в самом деле у этого юноши с самого начала не было выбора. Как и у всех, кто принадлежал к магическому техникуму. И хоть он и был частью колледжа, одной из системных шестеренок, ему все равно хотелось подарить Юте Оккоцу зыбкую иллюзию выбора. — Одному тебе будет грустно, — Слова, шедшие из сердца ловко облекли его чувства в наставление. Годжо поддел кусок камня ботинком и продолжил. — Проклятие, что преследует тебя, может не только вредить. И Юта поверил. Ему во что бы то ни стало, захотелось испытать судьбу. Он упражнялся, пытался с каждым днем работать все усерднее и наконец добился результатов — первое побежденное проклятие. Некогда нелепый и несуразный мальчик все больше походил на подающего надежды юношу. Хотя в сердце его и сидела вина. Ведь он так жестоко использовал любовь, дарованную ему далеко в детстве. Но искренность этих чувств удваивала силу, она даровала ему надежду на то, что когда-нибудь он сможет освободить его возлюбленную и по совместительству защитницу — Рику. Если бы Рика не погибла тогда… Сейчас она бы стала юной девушкой. Каждый вечер он задавался вопросом: осталась бы она такой же улыбчивой и честной чуть повзрослев? Годжо продолжал очищать мир от проклятий. И медленно вылепливал из своих учеников магов, достойных называться воспитанниками самого Сатору Годжо. Его мешки под глазами становились все тяжелее, ровным счетом как и груз ответственности. Все эти дети… неужели он поставил их жизни на кон ради исполнения чужого плана, просчитанного в юности? Так и было. Он действительно сделал это, потому что не знал, как двигаться в ином направлении. И сердце, прикипевшее к старым мыслям, все еще сбивалось с ритма, стоило ему вспомнить прошлое. Конечно, старые воспоминания поблекли и затерлись, но он лелеял их с особой заботой и нежностью. Собственническая натура, до маниакальности повернутая на желании достичь цели. Юта хоть и казался ему весьма простодушным, но это не делало его менее упорным. Сатору знал, что настанет день, когда именно этот ученик засияет под софитами гордости всего мира магии. И когда этот день настанет, самому Годжо придет конец. Наступил декабрь. Снег еще не окутал землю. Лишь пар, что воспарял изо рта по ночам, давал четкое понимание — пришла зима. Близился парад духов, когда темная пелена окутывает планету и всякие богомерзкие твари вылезают из темных закромов, чтобы накуралесить всласть. Эта ночь всегда была полна неожиданных потерь и весьма энергозатратна для магов, но каждый раз проходила с успехом. — Может ты ошибся? — Яга был удивлен, его потерянный взгляд скользил по оконным рамам колледжа. — Много времени прошло, сам знаешь. — Я не мог ошибиться, — Сказал Сатору, его рот сжался в дрожащую прорезь и он продолжил.— Я где угодно могу распознать след проклятий Сугуру, Вы ведь понимаете, директор. — Будем надеяться, что ты ошибся… Они стояли в коридоре опустевшего техникума. Пары закончились и учащиеся возвращались в общежитие. Причина их встречи была одна: на последнем задании Юты и Инумаки, Годжо своевольно провел расследование. И ему хватило лишь вздоха чтобы понять — он был не единственный, кто видел потенциал в Юте. В смеси густого запаха проклятий и магической энергии, он уловил до боли знакомые нотки цедры апельсина. Его сердце тогда пропустило удар, он почти почувствовал, как подступила новая волна мигрени. Конечно же, было ожидаемо, что если его лучший друг разузнает о Юте Оккоцу, то, увидев его в бою однажды, бесспорно разглядит ослепляюще великое будущее. Вспоминая все это, хотелось лишь прокашляться, дабы извергнуть из себя последние нотки еле уловимого аромата. Нет, он не мог ошибиться. Студенты медленно плелись под окнами колледжа где-то вдалеке. Они только преодолели защитный барьер. Веселые и беззаботные, Сатору нечаянно вспомнил дни своей юности. А затем, где-то в разверзнувшихся облаках, взмахом огромного крыла появился пеликан. Пеликан, наделенный таким количеством проклятой энергии, что хотелось закатить глаза. Гето Сугуру собственной персоной. К тому же, он прихватил с собой всю свою шайку. Годжо не планировал спускаться, он чувствовал, как от беспрестанно накатывающей дурноты глаза застилает тьма. Ярость, потерянная им в день проводов его человека, подступила снова. Он не мог разобрать: то была злость на самого себя, на весь этот мир или на Сугуру. То была всеобъемлющая злость. Он вернулся в стены колледжа так просто, но не для того, чтобы поприветствовать Годжо, а чтобы надавить на ноющую рану вновь. Сатору развернулся на пятках. Он спрятал руки, сжатые в кулаки, в карманах тесных брюк. Его желваки ходили туда-сюда. Перед выходом за двери он выдохнул — если не успокоиться, то его неутихающая юношеская боль унесет его и уничтожит оставшиеся крупицы мира. Ноги медленно подвели его к толпе. Вблизи Гето был столь же приятен, как и издали. Его темные волосы явно касались лопаток, лицевые пряди были собраны в плотный пучок. — Окажи мне услугу, не нашептывай свои безумства моим ученикам. — Язвительно бросил Годжо, остановившись за спиной некогда близкого человека. Расстояние между их телами было не больше метра, а расстояние между душами составляло миллиарды световых лет. Гето медленно повернул голову, разглядывая его вполоборота. — Давно не виделись, Сатору. — Его голос… Мягкий и обволакивающий, словно мед. И глаза, с оттенками потухших звезд. — Первым делом отойди от них подальше, Сугуру. Если бы Годжо мог быть честным, то он бы сказал: "Не забирай хотя бы их, ты уже унес с собой мое сердце". Губы Гето растянулись в издевательской ухмылке. И теперь Сатору не мог распознать ее. Прежде он такой не видел. — Слышал, в этом году в техникуме одни жемчужины. Теперь ясно, это ты их собрал? — Я ни за что не соглашусь помогать тому, кто оскорбляет моих друзей. — Перебил его Юта. Видимо то, что предлагал ему Гето было за гранью, которую Оккоцу не был готов переступить. — Виноват, я не хотел тебя расстраивать. — Сказал Гето, вскинув ладони в повинующемся жесте. — Тогда на кой черт ты сюда заявился? — С злостью выплюнул Годжо. Он не злился на самого Сугуру, его бесконечно взволновала последняя сказанная им фраза. Эти слова будто были адресованы вовсе не Юте, по крайней мере он, ведомый собственным эгоизмом, так их воспринял. Поток северного ветра принес вместе с собой запах гари. Возможно, это сердце Сатору Годжо вновь воспылало в гневе. Все эти порочные чувства разъедали его изнутри. За спиной Гето стояли его прихвостни. Но Годжо не обращал на них никакого внимания, точно так же, как и они на него. Вдруг, две высокие девочки, что вечно пялились в экран собственных телефонов, окликнули незваного гостя. — Ну, прости Сатору, девочки мои все наседают, хотят посетить новое кафе... — Тон его голоса был насмешливым, когда он развернулся в сторону своих людей и вскинул руку на прощание. А затем едва различимым шепотом добавил.— ...Не понимаю, чем вас так манит эта обезьянья дыра… И почему тот, чье внимание по умолчанию должно принадлежать лишь Сатору Годжо, так ласково и непринужденно отдает его кому то другому? — И ты думаешь, мы тебя так просто отпустим? — Не советую мешать, а то твои милые ученики у меня под рукой. — Гето натянуто ухмыльнулся, запрыгивая в огромный клюв гигантской птицы. Его сопроводители поступили точно так же. Они испарились так же быстро, как и появились в магическом техникуме. Пеликан, взмахом большого крыла, поднял столп пыли и грязи. Эта мешанина медленно оседала на плечах темной формы Сатору Годжо и его светлые волосы, пока он провожал их, закинув голову к небу, словно мог разглядеть что-то через плотную маску. За долгие годы разлуки он успел сменить круглые очки на бинтованную повязку, а затем на темную синюю маску, закрывающую глаза. Очки были хороши в юношестве, он мог снимать их когда заблагорассудится. А затем появились бинты — сам того не понимая он прикрывал лицо, будто перевязывая зудящее сердце. И когда свербящая боль поутихла, то в руки попала темная маска. В очередной раз, скрываясь от реальной картины мира он прикрыл ей свои голубые глаза. Когда непрошеные гости превратились в еле различимую точку в облаках, он наконец опустил голову вниз. Он знал: Гето объявил войну. Одна часть его сердца была взбудоражена. Он понимал, что толчок от Гето — единственное, чего не хватает Юте. И он понял это тогда, когда спустя несколько лет вновь встретился с ним лицом к лицу. Студенты скрылись за дверьми общежития. Деревья, взбудораженные порывами ветра, наконец угомонились. А его рана, заново присыпанная солью, ныла и пульсировала. Все же, он смог ощутить явную хандру по этому человеку тогда, когда вновь увидел его волосы цвета вороновьего крыла. А затем наступил парад духов. Время, когда все мерзкие твари выползают из темного одиночества. Небо заволокло черной пеленой. И они всем магическим техникумом отправились в центр Токио, оставив младших учеников за стенами колледжа. Сражаясь с проклятиями и духами они теряли все больше людей. Кишащий клубок из ужаса прокатился по душе Сатору и застрял в его животе: Гето там не было. А это могло означать лишь одно. Их мысли, даже спустя годы, до смешного схожи. ,,, Он знал, что Гето не убьет Юту. Все же он был человеком принципов. Но сердце в груди трепетало, будто капля утренней росы на осоке. Юта мог убить Гето. Со всей его невыносимо тяжелой силой, он мог сделать это, когда Гето удастся пробудить его. И в окончании они вновь не смогут попрощаться как следует. И с другой стороны. Тогда Годжо докажет Гето, что первоначальный план надежнее — его ученик подчинил проклятие, обличив его в любовь. А это означало лишь одно. Уничтожение людей — прямой путь в темную бездну, в никуда. Если избавить мир от последней ступени пищевой цепи, то крупицы мироздания обрушатся на мир и сокрушат его. Годжо бежал со всех ног и, сам того не заметив, замедлился, стоило ему попасть в защитный барьер техникума. На ступенях осела пыль сражений, возле арки пробоины в брусчатке уплотнялись, а прямо перед входом в жилую часть сектора красовалась огромная дыра. Вот что значит столкновение сильнейших. Юта сделал то, чего не смог сделать Сатору. Его сердце застряло в горле. Пока он шел по улочкам "внутреннего города" техникума он знал с чем ему предстоит столкнуться. Он брел не в слепую, его душа и техника улавливали проклятый след, оставленный Сугуру. Точно так же, как и Гето знал, что умрет, как только увидел перед собой Годжо. — Что-то ты припозднился, Сатору. Годжо нашел Сугуру в переулке. Закатное солнце коснулось его лиловых радужек глаз. И даже запятнанный бордовыми пятнами крови он все еще был прекрасен. Растрепанные волосы на макушке сбились, пока Гето стекал по стене вниз. И внутри Годжо все переворачивалось, он сжал губы в тонкую полоску. Сатору ощутил запах железа, словно в тот момент у его шеи оказался топор палача. То была кровь его человека. Дыра в его груди медленно разрасталась. Гето все еще не выглядел побежденным, но смотреть на него было до безумия больно. Кожа, рядом с раной лопнула, оголив белые кости. Мышцы и сухожилия свисали с места, где раньше находилась правая ключица и кровь текла по чужой кесе неутомимым ручьем. Багряная жидкость пропитала большую часть левой стороны монашеских одеяний. Его лицо побелело от количества потерянной крови, а лоб покрылся испариной. Этот человек даже с оторванной конечностью держался стойко. Этих двоих магов более не связывали воспоминания о том времени, когда Годжо своевольно мог приобнять Гето за плечи со спины. Они наконец явились друг перед другом, но теперь не были подростками. Два взрослых мужчины, с слишком глубокими ямами в сердцах. Время вспять не повернуть, даже если Сатору слишком сильно этого хотелось. Гето помнил Годжо как непоседливого юнца с безграничной силой и отсутствием стремления к идеалам. А сейчас вдруг разглядел, что через годы этот мужчина вырос и что-то в нем явно переменилось. Годжо стал незавершенной версией Гето, слепо следующей его прошлым принципам. Сугуру смог двигаться вперед к вновь намеченным целям, в то время как Сатору лелеял чужие мечты. После того, как их дороги разошлись они оба пытались жить полностью противоположно прошлому. И сейчас, не видя его глаз, он все еще не мог разглядеть забившуюся в угол душу. Но все же, даже спустя годы, даже перечеркивая все моральные принципы. Гето Сугуру оставил место для Годжо Сатору в своем темном сердце. Пожалуй единственное светлое и чистое место в этом проклятом органе. Сейчас, перед самой смертью, он не смог бы отрицать этого факта. Сугуру жалел обо всем, что было до ухода из магического техникума. А Сатору жалел обо всем, что случилось с Сугуру Гето, которого он не мог уберечь. И теперь, когда эти двое спустя годы оказались перед друг другом, перед самими собой, они оба не могли не видеть правды. А правда была в том, что сталкивая друг с другом два совершенно противоположных мира — можно создать иллюзорную массу. Таким образом, когда мир магии столкнул Гето и Сатору, они создали невероятную движущую силу, с которой ни единый живой организм не мог совладать. И после их расхода, точно также никто не мог найти контакт с потерянным Сатору Годжо. — Ты же ожидал, что я убью твоих учеников, когда отправил их сюда. Надеялся, что их смерти спровоцируют Оккоцу. — Сказал Гето, сжимая ладонью остатки плеча. — Я просто доверился тебе, ты все таки человек принципов. И вряд ли бы убил юных магов просто так. — На лице Годжо не играло и тени улыбки. — Доверился мне…— Гето хмыкнул, уголки губ растянулись в улыбке. Он вдруг почувствовал как знакомое ощущение расползлось в груди. — Вот уж неожиданность, что в тебе еще осталась вера в меня. — Держи, — Гето вытянул из кармана потрепанный студенческий пропуск, принадлежавший Оккоцу Юте.— Верни ему. — Так и в начальной школе это ты набедокурил? — Было дело… Впервые за долгие годы их разговор не навевал ощущение натянутости струн. Они говорили так, словно все это время ни на секунду не расставались. В конечном итоге, эти двое разошлись по разные стороны и в самом конце создали что-то невообразимо прекрасное: Годжо сопроводил Оккоцу Юту, а Гето раскрыл его потенциал. Как бы Сугуру не хотел принадлежать к магическому техникуму, он все равно был тем, кто завершил последний этап. — Я от тебя просто в шоке, тебе есть что сказать напоследок? — Пусть говорят что угодно, но я ненавижу обезьян, и все же, я никогда не держал зла на магический техникум.— Годжо понял эти слова по своему, его уста медленно растянулись в горькой улыбке.— Просто в этом мире я никак не мог засмеяться от чистого сердца. — Сугуру…— Годжо подошел ближе и сел на корточки. — Спасибо, что рассказал мне. Лицо Гето исказилось в недоумении. Он хотел сказать: «И это все?». Он никогда не думал, что кто-то вроде Годжо сможет понять его так легко и с чистым сердцем принять его. Этот экспансивный юноша, выросший в невыносимого взрослого, всегда был искренен по отношению к нему. Сугуру Гето от всей души рассмеялся впервые за долгое время. Все это время он думал, что Годжо ненавидел его всем своим праведным сердцем. Это был тот же человек, что требовал без изящества и брал без благодарности. А теперь оказывается вот как. Он сказал ему: «Я тебя понял», «Мне тоже было одиноко» и «Я любил тебя все это время» — одной простой фразой. В фиолетовых глазах заискрились слезы. Гето прикрыл их. Как и у многих других людей, его слезы были искренней благодарностью, которую он не смог обличить в слова. — Хотя бы напоследок мог бы и осыпать меня проклятиями. Когда Годжо протянул свою теплую ладонь вперед и коснулся чужого лица он понял, что время его человека сочтено. И теперь, все те годы тоски, что он провел в одиночестве, превратятся в мириады. А на их место придет бесконечность разбитой души. В следующее мгновение Гето отхаркнул кровь. Теплая бордовая жидкость окропила кесу и перепачкала его подбородок. Его мраморное лицо все больше походило на дурацкое папье маше. И аметистовые глаза тускнели, пока не превратились в абсидианово черные. Колкая, будто кусочек стекла, слеза соскользнула с века Сатору Годжо и побежала по покрасневшей щеке, преодолевая грубую ткань повязки. Его рука покоилась на лице еле дышащего возлюбленного и казалось, будто мир вокруг покрывает безграничная пелена черной газовой ткани. — Ты вновь оставляешь меня… — Прошептал Годжо, притягивая Гето в объятия. Его голос был невесом, словно перышко и все же каждое слово слетающее с его уст, было отчетливым, словно выписанное тушью в воздухе. — … Гето уже не мог ответить. Его язык стал в разы тяжелее, он мог лишь слабовато улыбнуться. Его ухо вплотную прижалось к груди Сатору. Он впервые услышал как у этого человека бьется сердце. Оно выло от изнеможения. Так Сугуру впервые понял, что даже у Сатору Годжо есть свои слабости. В последние секунды своей жизни Сугуру Гето провел в объятиях человека, которого безнадежно старался оставить в прошлом. Ему не хотелось пятнать Годжо своими руками. Теперь часть его собственной сутры "Смерть глупцам; Кара слабакам; Любовь сильнейшим", выписанная на свитках в его храме, казалась весьма ироничной. Перед смертью Гето думал лишь о том, а смог бы он рассмеяться так чисто и непритворно раньше, если бы выдался шанс поговорить с Годжо. Тело в объятиях Сатору медленно остывало. Но он не мог отпустить его. Тепла одного тела хватало на двоих. Слезы текли ручьем по его щекам, перемешиваясь с липкими соплями. Он, будто пребывая в наваждении, гладил обездушенное туловище по бокам и макушке. И когда дыхание под его пальцами совсем утихло он понял, что это был конец. Обхватив его руками, Годжо выл и причитал. Даже с перерезанным горлом он ощущал себя более живым, чем сейчас. И вдруг на землю обрушился невидимый ливень, что пробил ряску, разбил в дребезги горы и реки, а шквальный ветер унес с собой пыль сражений. И когда дождь закончился, остался только он один. Теперь по истине один. Это был конец для Гето Сугуру. И это был конец для Годжо Сатору. Это был их общий конец и конец по раздельности. Теперь, всматриваясь в рыжие закатные облака, Годжо не сможет разглядеть в них задумчивый взгляд строгих глаз. С этого момента все последующие закаты он увидит в одиночку и не будет никого, кто бы мог разделить с ним эти приятные моменты даже издалека. — Сугуру… — Как в мании шептал он, будто надеясь, что тот откликнется. — Сугуру… Сугуру… Сугуру... Годжо произносил его имя столько раз, что в конечном итоге это было единственным, что осталось в его рту. Он словно пытался вернуть все те годы, пока не мог позвать его вслух. — Сугуру… — Годжо сжал тело своего человека обеими руками. Его мир разбился на осколки, и теперь, подобно снежным хлопьям, они летели с неба и в каждом отражался он. Пошел снег, мягкие пушинки оседали на его светлых волосах и таяли на коже покрасневших ладоней. Шел снег и таял на нем, живом и разбитом. Шел снег и покрывал тело в его руках тонким холодом. Он все еще не был в силах спасти того, кто не желал быть спасенным. Годжо попрощался с ним в последний раз. И отнес бледное тело в усыпальницу при магическом техникуме. Он не мог позволить старейшинам предать тело Гето пеплу, поэтому сам тщательно обмыл его от крови. Всю ночь напролет он сидел в тесной комнате под светом лишь одной лампадки. Теплые блики освещали его заплаканное лицо. Он вымывал кровь вперемешку с грязью из-под чужих ногтей. И оба лица в прощальной комнате были бездушно пустыми. Годжо разглядывал следы засохшей крови на монашеских одеяниях и все старался поверить в случившееся. — Ты ведь знаешь, я могу справиться сама, необязательно помогать мне с этим. — Сказала Сёко, внося в комнату большое ведро с водой. Ее волосы уже отросли до лопаток, теперь она была статной женщиной и опытным медиком. Их дружеские отношения с Годжо закончились, так и не успев начаться. И сейчас, будучи взрослым человеком, она не могла не заметить этого. Ведро уселось на пол и вода выскочила за края, в неловком покачивании тары. Сёко взяла глубокую деревянную посудину для церемониального омывания и зачерпнула прямо из железного сосуда. Прозрачные капли улеглись на ее пальцах, когда она уравновесила чашу в руках. Тело Гето, чистое и безжизненно бледное, лежало на холодной плоской поверхности. Годжо все еще пытался оттереть невидимые пятна крови с его ключиц, но кожа расходилась и отрывалась от мышц под натиском грубой холщевой тряпки. — Прекрати. — Сказала Сёко, шлепнув Годжо по плечу. — Держи. Она передала ему темную чашу с чистой водой. Годжо даже не взглянул на нее и повязка сама собой сползла с лица. Он медленно опустил два пальца в воду, а затем, не спеша провел ими по помертвелым губам Гето. Сатору не смог вымолвить и слова, на его языке все еще теплилось послевкусие чужого имени. Поэтому он лишь прикрыл глаза и вышел прочь. В его груди в тот день была лишь пустота, старой боли там не было места. Гето умер. А Годжо еще тогда собственноручно завершил посмертную церемонию. ,,, Оставшиеся несколько лет пронеслись мимо него. Время летело подобно стреле, солнце и луна носились словно непоседливые дети. Все это время он, как и прежде, не пытался избавиться от пустоты. Его немеркнущее одиночество и уныние были настолько велики, что он мог уместить в них несколько галактик, вместе со всем их населением. Годжо все еще был не в праве сдаваться. Но он так и не смог явиться на церемонию прощания несколько лет назад. Он не видел гроб. И не хотел ничего об этом слышать. Годжо знал, что Сёко сумеет позаботиться об останках их общего друга. По крайней мере надеялся на это. Хотя совесть гладала его разум, он до бесконечности хотел хоть раз появиться на чужой могиле с голубыми бутонами хризантем и сказать "Ну вот, мы снова встретились". За все эти года в слепом отчаянии он набрал новых учеников. То был Мегуми Фушигуро, о котором он заботился с раннего детства, и Итадори Юджи, внезапно упавший на мир магии с небес. С Мегуми у них не было задушевных разговоров, помимо наставнических монологов. Но он все равно чувствовал, что этот мальчик дарил ему что-то отдаленно напоминающее спокойствие. Будто пока он жив, то у мира есть надежда на хорошее будущее. Итадори же был тем самым человеком, который сам себе на уме. Он был открыт в чувствах и эмоциях. Всегда приходил на помощь и заботился обо всех близких ему людях. Готовый пожертвовать собственной жизнью за всех людей в мире, при этом не хвастающийся своим положением, потерявший семью и не потерявший улыбку... Весьма старательный и подающий надежды. Только вот в его теле сидело нечто, что весьма сокращало его шансы на дальнейшее выживание. Его сердце кривило, когда он подловил себя на мысли, что они напоминают ему о нем. О нем самом и Сугуру Гето. Но Сатору знал, что они координально отличались. Он чувствовал, будто все это время стоит один против всего мира. Но понимал, что не позволит никому пройти через то, что прошли они с Гето. В том числе и этим двоим. Он растил Мегуми как сына, брата, друга и товарища. Изначально детство этого юнца не было насыщенным, поэтому Годжо незаметно для себя пытался воздать ему хоть каплю того, что заслуживает каждый человек. Как минимум — ощущение дома. Мегуми поразительно был похож на своего отца. Хоть Годжо и встречался с ним лишь единожды, если не брать в расчет детство, но это сходство нельзя было отрицать. Сатору заметил это еще тогда, когда впервые увидел его в малом возрасте. Когда к школе присоединился Итадори Юджи, Годжо понял, что и его время сочтено. В любом случае, с того самого дня, как умер Гето, единственное, о чем он мог мечтать — поскорее увидеться с ним. И кто же знал, что встреча состоится так скоро. Тело Сугуру Гето встретило его на Сибуе. То самое тело, которое он тщательно посмертно обмывал и выхаживал. И хоть глаза его, ясные как небо, говорили ему, что Гето стоит пред ним, душа чувствовала, что это лишь дешевое папье маше. Это было лишь тело. Душа давно воспарила на небеса и ждала его там. Тогда он понял. Сугуру Гето давно прибрал к рукам его особенность, его волю к жизни и его состояние. И он, в слепоте ненасытной алчности, решил завладеть и душой Сатору Годжо, подчинив себе целиком его существование как человеческой личности. Что ж, ему это удалось. Смотря на то, что породило это проклятие он думал лишь: «Твои шрамы также глубоки, как моя боль. Твоя мертвая кровь в итоге пала на меня и терзает мое тело». И ярость, которая когда-то поутихла, воспылала вновь. Кто мог так безжалостно и беспринципно надругаться над телом его близкого человека? Он злился и грустил. Радовался и переживал. Даже простая оболочка этого человека дарила ему столько эмоций, что он просто не мог сдерживать их в себе. ,,, 24 декабря 2018 года, ровно через год после смерти Сугуру Гето, умер и Сатору Годжо. Его пестроцветье глаз устремилось к небу. Облака медленно плыли на синем гобелене и лучи восходящего солнца касались их кратко, но с особой трепетностью. Наконец эта ночь закончилась, настало светлое утро. Он так давно не видел дня, что уже отчаялся в поисках запаха росы. «Как хорошо, что удалось умереть от руки достойного противника» Годжо долго не мог отыскать ответ на вопрос, который мучал его изо дня в день. И вот, с перемешавшимися внутренностями — его мысли были чисты. Прямо перед смертным одром он все осознал. А тот, кого он хотел бы сейчас окликнуть был мертв. Струйка крови медленно стекала по подбородку и стремилась вниз, чтобы обнять его шею. Жизнь не делится на мелочи и важные вещи. В жизни все одинаково важно. Его обыкновение во всем уступать прошлому Сугуру, чему он поначалу не придавал никакого значения, как-то незаметно стало второй натурой Годжо. Сам того не сознавая, он позволил этой привычке укорениться в своем характере. И он сам, истекая кровью был счастлив, что умрет следом. Годжо Сатору, рожденный человеком и взращенный, словно оружие, умрет в этот понедельник, оставшись человеком. Когда он прикрыл веки, то в черной пелене увидел улыбающееся лицо своего мертвого друга и возлюбленного. «До встречи, Сугуру.» Сизый веер и кучка засохших конфет все еще лежали в тесной коробке под его кроватью. Разноцветные искры запылились и протерлись в швах. Пускай, перебирая его вещи, кто-то другой будет обдуваться этим веером в жаркий летний день. Годжо Сатору, возвышенный и непобедимый, пал.