Розовые очки

−Прости, пожалуйста, братик. Я не знала, что так получится... И без того большие и кроткие глаза Музы казались огромными из-за блестевших в них слез. Бродяга до хруста стиснул зубы, сдерживая вроде бы закономерное и вместе с тем совершенно бестолковое желание наорать на сестру. Что толку? Муза ведь и правда старалась. Кто же мог предположить, что в своем старании она зайдет так далеко. Бродяга шумно выдохнул и опустил руки, комкая любимую и единственную куртку. С последней охоты он притащился уставшим и грязным, как невесть кто, а потому даже не подумал возражать, когда сестра вызвалась постирать одежду. А когда спохватился, было поздно. Эту куртку он отыскал в развалинах города. Она была из незнакомой плотной ткани, с прочной застежкой, с честью выдерживала дождь и была прекрасна во всех отношениях, кроме одного. Совершенно отвратительного розового цвета. Бережливая натура Бродяги воспротивилась тому, чтобы выкидывать такую полезную находку только из-за неправильного цвета. Посему в ход пошли всевозможные ухищрения, в том числе черная пыль из дальней области Пустошей, отмыть которую от кожи можно было только разведенной кислотой мурзиков. Итогом стал восхитительный черный цвет, сделавший куртку предметом зависти всех Волков. И вот теперь с ней случилась Муза, которая, надо думать, стирала одежду тем коричневым бруском мыла из каких-то очень древних запасов. Бард называл это мыло хозяйственным, руки после него превращались в наждачку, а при попадании в глаза оно начинало щипать так, что хотелось на стенку лезть. Какое-то дурацкое древнее мыло оказалось сильнее черной постапокалиптической пыли. Просто блеск. Бродяга снова вздохнул, закинул куртку на плечо и одной рукой обнял сестру. −Ладно тебе. – грубовато пробормотал он. – Ничего страшного. Муза коснулась губами щеки брата и тихонько спросила, заглядывая ему в глаза: −Так ты на меня не сердишься? −Не сержусь. – сказал Бродяга и даже не покривил душой. Прекрасный план отлучиться на пару дней за волшебной черной пылью пошел по одному месту, когда на следующий же вечер у костра, помимо изгоев, нашелся чистенький ухоженный парень со светлой полоской браслета на запястье и… Бродяга даже зажмурился, не веря своим глазам. Невесть откуда взявшийся в лагере браслетник был одет во что-то вроде длинной куртки с двумя парами накладных карманов. Вместительность и удобство карманов Бродяга оценил с первого взгляда. Но цвет, мама дорогая, цвет… Точь-в-точь того же нежно-розового оттенка, что и его собственная куртка, за день шатания по лесу не успевшая испачкаться настолько, чтобы скрыть этот позор. Браслетник, к слову, носил свою одежку совершенно непринужденно, словно так и надо. Более того, подошедший ближе Бродяга разглядел, что у его куртки был еще и пояс, туго обнимающий тонкую, как у девчонки, талию. −Это еще кто? – громко поинтересовался Бродяга, выходя на свет. Браслетник и склонившаяся к нему Муза вздрогнули, словно пойманные на горячем. Бард невозмутимо сверкнул очками. −Успокойся, Бродяга, это мой гость. −Какой еще, сука, гость?! – повысил голос Бродяга, подходя ближе. Светлые глаза браслетника остановились на нем. Оглядели с головы до ног. Ровные, будто нарисованные, брови поднялись вверх. Губы сложились в улыбку, в свете костра показавшуюся Бродяге совершенно издевательской. −Че не так? – оскалившись, поинтересовался он. −Изумительная куртка. – голос у браслетника оказался под стать ему всему – такой же гладкий и мягкий, как шелковый. – Вам очень идет. Нет, это определенно было издевательством. Бродяга вспыхнул, хватаясь за нож, но вдруг напоролся на умоляющий взгляд Музы и не без труда, но разжал пальцы и опустился на бревно чуть в стороне, у самой границы света и тени. Расстраивать сестру кровопролитием не хотелось. Как не хотелось и слушать пургу, которую гнал Бард, и к которой браслетник прислушивался так внимательно, словно от этого его жизнь зависела. В свете костра парень, которого называли Икаром, казался приблизительно ровесником Бродяги. В то, что этот почитатель розовых курточек – серьезный ученый, Бродяга не поверил бы даже в обмороке. А вот то, какими глазами смотрела на него Муза, вызывало огромные подозрения, и изгой с сожалением подумал, что поход за пылью придется отложить на неопределенный срок. Когда сестра чем-то так сильно увлекалась, она становилась опасной для себя самой. А уж когда это что-то сияло ясными голубыми глазами, взмахами головы отбрасывало с лица длинные золотисто-русые кудри и задумчиво прикусывало полную нижнюю губу, это точно становилось небезопасным. Бродяга выругался про себя, осознав, что сам бессовестно засмотрелся на браслетника, и зло сплюнул в сторону. Что в этом парне, в конце концов, такого, чего нет, например, у его Волков? Всего лишь ухоженная мордашка и дурацкая, совершенно дурацкая розовая куртка и такие же штаны. Когда браслетник встал, собираясь прощаться, из кармана у него выпала какая-то приблуда и закатилась под бревно. Икар наклонился за ней, и штаны обтянули его задницу совершенно недвусмысленно. Бродяга негромко зашипел и отвернулся, хотя задница была, что надо. Гость, вернее, сукагость, как мысленно окрестил браслетника Бродяга, ушел, но в мыслях сестры, кажется, воцарился целиком и полностью. Иногда Бродяге даже чудилось, что Муза бредит этим кудрявым гадом, пообещавшим ей ни много, ни мало – крылья. Бродяге очень хотелось пересчитать этому самому гаду все ребра и надрать задницу. Правда, на этом моменте страшная месть начинала буксовать, и мысли съезжали совершенно в противоположную сторону. Бродяга злился, ругался, срывался на Волках, но ничего не мог поделать. Мир начинал видеться как сквозь розовые очки и фокусироваться на этом проклятом Икаре в розовом же костюме. После подрыва Купола Бродяга никак не ожидал, что этот розовый браслетник опять явится в лагерь. Однако, явился. Вернее, это Волки его приволокли. Розового костюмчика на Икаре больше не было. Вместо него красовалась какая-то простенькая бежевая спецовка, правда, подчеркивающая талию ничуть не хуже. Браслетник дергался в хватке Кастора и Полидевка, сверкал глазами и только что не скалился. Бродяга цепким взглядом заметил, что полоска браслета на его руке почему-то поменяла цвет. И вообще Икар выглядел каким-то помятым, взъерошенным и очень-очень злым. −Надо же, какие гости… − протянул Бродяга, развалившись на бревне у костра. Икар, которому Кастор завернул руку за спину, вскинул голову и недобро сощурил потемневшие глаза. Передернул широкими для изнеженного жителя Полиса плечами и не хуже Бродяги оскалил белые зубы: −Где Бард? −Разводит политес с вашим тираном. – небрежно пожал плечами Бродяга. – Заминает ночные события. Ищет компромисс. Но это не для меня. −Так это был ты?! Икар рванулся вперед так сильно и яростно, что умудрился вырвать руку из захвата. Бродяга вскинулся, но Лупа успела раньше и врезала браслетнику кулаком под дых. Икар, задохнувшись, рухнул на колени. −Надо же, ты два и два складываешь. А не только девицам звезды показываешь. – Бродяга усмехнулся получившейся рифме. −Зачем ты это сделал? – с трудом прохрипел Икар, поднимая голову. Руку он по-прежнему прижимал к груди и выглядел ровно так, как Бродяге и хотелось. Лишившимся своего блеска и лоска, разбившим розовые очки всесилия браслетников. Даже поменявшая цвет полоска на его руке вдруг нашла объяснение. Бродяга очень к месту вспомнил рассказ Барда об этих приблудах. В прошлый раз на запястье Икара сияла драгоценная платина. Сейчас – банальная медь. Значит, в Полисе произошло что-то из ряда вон, раз этот чистенький мальчик рухнул со своего Олимпа прямо вниз. Посмотрим, как ему здесь понравится. Рассуждения Бродяги о справедливом мироустройстве Икар слушал, все еще стоя на коленях. Глаза у него горели так яростно, что если бы взглядом можно было поджигать, Волки бы уже давно превратились в головешки. Этому красивому личику так шла ярость, что Бродяга не удержался. Поднялся со своего бревна, шагнул ближе, присаживаясь на корточки. Обхватил ладонями порозовевшие от гнева впалые щеки, вглядываясь Икару в глаза. Ощущение мягкой гладкой кожи окончательно свело с ума. Захотелось дернуть застежку комбинезона, порвать выглядывавшую из-под него белую майку, провести языком по наверняка еще более мягкой и нежной коже груди, шеи, впитывая незнакомый приятный запах чистоты. Сомкнуть зубы на дрогнувшем горле, по-волчьи наслаждаясь бессилием жертвы. −Все прочь. – рыкнул Бродяга на Волков. – Прочь, я сказал! Волки посверкали глазами, но послушно скрылись в сумраке. Бродяга дернул Икара за рукав. Ткань комбинезона восхитительно затрещала, а Бродяга ловко перехватил браслетника за шею, пережимая артерию и подталкивая вперед. −Пойдем, побеседуем с глазу на глаз. Икар послушно поплелся вперед, едва переставляя ноги по тропинке. Оставаться у костра и привлекать внимание всего лагеря Бродяге не хотелось. Куда логичнее было отвести браслетника в логово и уже там потолковать без свидетелей. Раз уж зачем-то притащился. Логово вожака Волков представляло собой небольшую летнюю времянку, вроде шалаша. Бродяга в особенных изысках никогда не нуждался. Икар зато удивленно вскинулся, обернулся, пытаясь что-то спросить. Но Бродяга крепче надавил ему на шею, и браслетник, споткнувшись, промолчал. Внутрь шалаша Бродяга его втолкнул, втайне надеясь, что неженка из Полиса распластается по накрытому вытертым половиком земляному полу. Но Икар оказался ловчее, чем мнилось Бродяге. На ногах браслетник устоял, а потом вдруг неуловимо-быстро извернулся и зарядил Бродяге кулаком в лицо. Перед глазами вспыхнули искры. Взорвался болью нос. Бродяга отшатнулся, зажимая лицо ладонью, а Икар одним прыжком оказался рядом и ударил сперва кулаком под дых, а потом добавил коленом в пах, явно возвращая должок со всеми процентами. Бродяга, взвыв, рухнул на пол, но немыслимым усилием воли все же распрямился и ребром ладони ударил Икара под колено. Силу этого удара изгой прекрасно знал. Браслетник не устоял на ногах и повалился сверху. Завязалась не драка даже, а какая-то идиотская возня, грозившая развалить хлипкое логово ко всем мурзикам Не получи Бродяга так сразу и по таким чувствительным местам, он бы всенепременно заломал этого верткого гада. Но дышать все еще было трудно, а внизу так больно, что Бродяга сам не понял, как его шея оказалась зажата чужим локтем. Растрепанные кудри щекотали лицо, под спиной ходуном ходила чужая широкая грудь. −Ты соображаешь, сколько неповинных людей пострадало из-за тебя? – прошипел ему на ухо Икар. – Твоя сестра попала в тюрьму из-за тебя! −Нет, из-за тебя! – рыкнул в ответ Бродяга, пытаясь выцарапаться из крепкой хватки. По шее и вдоль хребта бежали мурашки, от которых, кажется, дыбом вставали волосы на загривке. И не только они… −Если бы ты не притащился к нам, ничего бы не случилось! −Ах, это я украл крылья и взорвал Купол?! – хрипло взвыл Икар, сильнее сжимая шею Бродяги. – Я свалил все на другого? Бродяга добрался, наконец, до кармана. Пальцы нащупали нож, ловко вытащили его и провернули в обратный хват. Икар крупно вздрогнул, когда острие недвусмысленно кольнуло его в бок. −Руку убери. – процедил Бродяга. – А то выпотрошу. Хватка на шее разжалась. Бродяга скатился с Икара, становясь на четвереньки и выставляя перед собой нож. Оба тяжело дышали и смотрели друг на друга одинаково бешено. Бродяга даже успел подумать, что из браслетника получился бы неплохой Волк. А потом Икар молнией метнулся к нему, пытаясь перехватить руку с ножом. Бродяга не дался. Лезвие чиркнуло браслетника по красной то ли от злости, то ли от напряжения щеке. Выступила кровь. Время как будто остановилось и загустело. Икар медленно поднял руку, накрывая щеку. Удивленно уставился на свои пальцы. Растер между ними кровь. Бродяга перевел взгляд на испачканное красным лезвие. Снова вернулся к лицу Икара. Кто первый подался вперед, Бродяга не запомнил. Губами они столкнулись так яростно, что клацнули зубы. Нож отлетел в угол. Острые зубы Икара впились Бродяге в нижнюю губу, пуская кровь. На поцелуй это было похоже меньше всего. Скорее, на продолжение борьбы, только уже не до первой крови, а до чего-то иного… Куда более существенного. Ладонь Икара стиснула Бродяге горло, перекрывая воздух. Пальцы Бродяги вплелись в растрепавшиеся кудрявые волосы, безжалостно наматывая и дергая. От боли оба замычали одновременно, но поцелуй не разорвали, кусая друг другу губы, сталкиваясь языками и то ли взрыкивая, то ли шипя, как дикие звери. Бродяга с силой рванул молнию комбинезона. Затрещала ткань. Икар в долгу не остался, и под его пальцами застонали нитки обожаемой куртки. Бродяга протестующе вякнул и выпутался из нее сам. Куртку ему все еще было жалко до слез. Правда, чтобы скинуть ее, пришлось отпустить волосы браслетника. Зато появилась отличная возможность заглянуть ему в лицо. Увиденное порадовало. Все остатки лоска и цивилизации сошли с него окончательно. Теперь это было уже не человеческое лицо, а почти волчий оскал. Даже в глубине потемневших глаз притаилось что-то звериное, что-то, что только и ждало случая вырваться на свободу. Бродяга, дурея от восторга, все-таки опрокинул браслетника на спину, устраиваясь на его бедрах, наклонился, прижимаясь всем собой и размечая крепкую красивую шею своими отметками. Икар глухо застонал, и этот звук показался самым красивым, что Бродяга слышал в жизни. Широкие горячие ладони крепко сжали его плечи, скользнули вниз, к локтям. Бродяга рыкнул, вырываясь, и дернул в стороны и без того разорванные полы комбинезона Икара. Помог стащить такую же надорванную белую майку и на долю секунды застыл, любуясь крепким рельефным торсом. Икар вдруг исхитрился и спихнул Бродягу с себя, проехавшись при этом изгою по бедру вполне недвусмысленной твердостью. Навалился сверху, вжимая лицом в не очень чистый половик, и прошипел на ухо трудно узнаваемым голосом: −Зря ты все это затеял. Очень зря. Бродяга дернулся, но на загривке у него вдруг сомкнулись зубы, ломая волю к сопротивлению. Щеки горели не то от стыда, не то от душного вязкого жара, который повис в логове. Рука Икара пробралась к застежке ремня штанов Бродяги. Бесцеремонно рванула хлипкую железку. Бродяга зашипел и все-таки сумел оттолкнуться от пола и вырваться из-под придавившего его тела. Они оказались на полу рядом, лицом друг к другу, глаза в глаза. Голубую радужку Икара без остатка сожрала черная дыра зрачка, и Бродяга был совершенно убежден, что его глаза сейчас такие же шальные. Прижаться друг к другу, вплавиться, почти слиться, оказалось удивительно просто. Чьи пальцы накрыли разрывающийся от напряжения член, Бродяга так и не понял. Почему-то руки действовали в унисон. Да и сердце, кажется, колотилось в том же сумасшедшем ритме, что и у Икара. Браслетник толкнулся узкими крепкими бедрами, прижимаясь ближе, обхватывая ухоженной, но по-мужски широкой и крепкой ладонью оба члена. Бродяга коротко взвыл, когда Икар двинул рукой резко, яростно, на грани с болью, будто напоминал и себе, и изгою, что они все еще враги. Помнить об этом не получалось. Не сейчас, когда в лицо лезли пахнущие чем-то сладким пушистые кудри, когда над ухом дышали так хрипло и тяжело, что от этого, кажется, вставало еще крепче. Бродяга устроил ладонь на тонкой талии браслетника, впился пальцами в жесткие мышцы и прерывающимся голосом все же спросил: −Где ты… драться… научился? −В приюте… − коротко выдохнул Икар и вдруг долго отчаянно застонал. Он сбился с ритма, разжал пальцы и отдернул руку, словно обжегся. Перед глазами у Бродяги мелькнул бешено мигающий браслет и покрасневшая вокруг него кожа. Икар стиснул зубы так, что проступили высокие скулы, тряхнул рукой и вернул ее туда, где ей было самое место. Только в этот раз еще умудрился вжаться лицом в шею Бродяге и прихватить зубами кожу. Бродяга вскрикнул от неожиданности и боли. Движения Икара становились все быстрее и яростнее, и Бродяга вдруг понял, что вырваться, даже если очень захочет, все равно не сможет. Но он и не хотел. Бедра сами собой рвались навстречу скользкой жесткой ладони. От влажного горячего скольжения чужого напряженного члена мутилось в глазах, а внизу живота все затягивалось болезненно-сладким узлом. Икар вздрогнул всем телом, застонал так странно, словно от боли, а не от удовольствия. Вжался лицом Бродяге в шею и содрогнулся снова, долго и мучительно кончая. Бродяга до синяков впился пальцами ему в бок. Натянувшийся в животе узел все-таки разорвался, вспыхнув ослепительно-белыми искрами, чем-то похожими на обожаемые Музой звезды. Проморгался Бродяга довольно быстро. С трудом повернул тяжелую голову. Икар, тяжело дыша, лежал на спине. В разорванной одежде, с растрепанными волосами, красными щеками и с горящими на шее засосами, он был прекрасен. На Бродягу, правда, совсем не смотрел. Все внимание браслетника было поглощено его собственной правой рукой, на которой красовался этот самый браслет. Бродяга прищурился, сгоняя в кучу разбегающиеся мысли. Кожа вокруг браслета пошла пузырями, как после очень сильного ожога. А сама приблуда больше не мигала огоньками и казалась мертвой. Икар, будто подслушав мысли изгоя, не без труда поднял левую руку и коснулся какой-то едва заметной кнопочки сбоку браслета. Ничего не изменилось. Яркие, потерявшие очертания губы Икара дрогнули: −До Падения неба была одна поговорка. Про розовые очки. −Они всегда бьются стеклами внутрь. – дернул углом рта Бродяга, с трудом поднимаясь на локтях. Икар уронил руку себе на грудь и тяжело вздохнул, запрокидывая голову. −Надо спасти Музу. Ее будут судить за твои дела. Бродяга небрежно обтерся попавшей под руку ветошью, кинул ее Икару и проговорил: −Я этого не допущу. Хотя бы Муза должна сохранить эти проклятые очки. Даже если они временами напоминали шоры. Икар тряхнул рукой с мертвым браслетом: −Тогда мы поладим.