Новости района N

…– Э, долбоебы, че встали? Проехать дайте! Воланд обернулся на окрик, а с ним – и вся свита, кроме Бегемота. Тот уже самозабвенно крался к голубю, сидящему на краю мусорного бака. – Милейший, – губы Воланда растянулись в змеиной усмешке, – вы уверены, что вам так нужно проехать? – Че бля?! – мужик, высунувшийся из окна старой девятки, аж задохнулся от злости. – Слыш, клоун, ты либо сейчас отходишь, либо я выхожу из машины, и вам всем пиздец!.. – Может его… того, а, мессир? – с надеждой проговорил Фагот, подойдя ближе с голубем в руках. Когда Воланд покачал головой, Фагот вздохнул и отдал голубя урчащему Бегемоту. Танцующей походкой Воланд подошел к машине и что-то тихонько сказал водителю, от чего тот сначала побелел, а потом залился краской. – Прошу, – ехидно поклонился Воланд, махнув свите, чтобы та расступилась. Водитель застыл в нерешительности, побарабанил пальцами по рулю, покрутил головой, а затем, зло сплюнув и прорычав «Да пошли вы все нахуй!», начал разворачивать машину. Воланд с улыбкой проводил его взглядом и обернулся к свите. – Ну, похорошела Москва? – Да, мессир, – нестройно загудела свита. *** – Да еб твою мать, Миша! Еб твою мать! Я тебе за что плачу? За что плачу, твою мать? Чтобы ты, ебный в рот, писал, как у нас все плохо? Нет, Миша! Я тебе плачу, чтобы ты писал, как у нас все хорошо, просто, блядь, замечательно! А ты… – Погодите Степан Богданович! Я веду портал «Новости района N», а новости – это не только хорошее… – ДА ЕБАЛ Я И ТЕБЯ, И НОВОСТИ, И НАШ РАЙОН, – вскочив, взревел Лиходеев, потом опомнился, одернул пиджак и, повернувшись к Мише спиной, перекрестился, глядя на ряд икон, развешанных за креслом вперемешку с портретами двух президентов и двуглавыми орлами. – Ты, видно, Миша, еще молодой, зеленый… – продолжил он уже спокойнее, доставая из ящика стола бутылку водки и одну стопку. Мише алкоголь он не предложил. – Я тебе сейчас все объясню, но первый и последний раз, – и начал таким тоном, как будто разговаривал с ребенком: – Москва выделяет нам бюджет, правильно? Правильно. Половина идет на все эти школы, больницы и прочую хуйню. Половина – мне. Из этой половины я плачу тебе. Не Москва тебе платит, – он затряс раздувшимся пальцем, – а я, я из своего кармана, из своих честно заработанных денег!.. Миша хотел сказать, что никакие они не честно заработанные, но не стал. – …и поэтому я хочу, чтобы ты, пока жрешь, пьешь и ебешься на мои деньги, писал то, что я хочу, а не про этих, прости господи, активистов!.. – Но они выражают мнение жителей района… – Здесь только мое мнение важно, понял?! – закричал Степан Богданович и осушил стопку. Крякнув, он занюхнул какой-то синей книжкой («Конституция!» – с ужасом понял Миша) и продолжил: – Статью – убрать. И больше чтобы я такого говна не видел. Еще раз – и у двери тебя будут ждать шестеро в сером и с автоматами, ясно? Ясно, я спрашиваю?! – повторил он громче, потому что Миша молчал. – Я… сно, – пробормотал Миша, склонив голову. Он знал, что должен был, наверное, вскочить и крикнуть, что увольняется, записать этот разговор и отдать независимым СМИ, но… испугался? Он никогда не умел спорить, быть громким. Ну нет, вот возьмет и уволится, завтра же! Только… куда его возьмут? В «Комсомольскую правду»? В Russia Today? Податься что ли в «Медиазону» или «Новую»?.. Ну да, и ждать обысков каждое утро. Нет уж, спасибо! *** Воланд вежливо постучал в железную старую дверь, находящуюся по центру лестничной клетки. За дверью что-то зашуршало, заскребло, потом наступила тишина, во время которой кто-то явно вглядывался в глазок, а потом послышался зычный женский голос: – Кто? Воланд с улыбкой оглядел свою свиту и уже хотел что-то сказать, но его опередил Фагот: – Мы из ЖЭКа! – громко пропищал тот и захихикал. С той стороны двери раздалось озадаченное молчание, а затем отборная брань: – Вы че, думаете, я дура какая, вы че попутали, да я щас ментов вызову на вас! Совсем уже охуели, страха нет, я таких коллекторов с десятого этажа спускала!.. – Милая леди!.. – громко, но мягко проговорил Воланд. «Милая леди» примолкла. – Простите моего спутника, он пошутил. Мы хотели бы осведомиться насчет вашего соседа из квартиры слева… – А че, натворил че-то? Да нормальный вроде парень, снимает тут, журналист. Миша что ли… Все, отстаньте, больше… – Нет, прошу прощения, – вновь настойчиво прервал ее Воланд, – С моего лева. Из пятидесятой квартиры. – А, Лешка-то… Так… это… по контракту пошел служить в какую-то горячую точку что ли, ключи мне, вон, оставил, чтобы я цветочки поливала… – И давно ушел? – невинно поинтересовался Воланд. – Да… два месяца как. – Спасибо, леди, мы вам очень благодарны, – Воланд церемонно поклонился и повернулся к соседней двери, обтянутой кое-где прорвавшимся дерматином. – А вы че задумали, а? Че задумали? Я ща ментов вызову! – продолжила «милая леди», но никто ее уже не слушал. Лестничная площадка была пуста. *** За окнами обшарпанной «бабушкиной» однушки уже темнело. Миша сидел за старым ноутбуком и грустно взирал на статью об активистах, протестующих против мусорного полигона в их районе, которую выложил сегодня утром. «Классные же ребята, вот о таких надо писать! – думал он. – Но… не в современной России… Ага, и не в советской, и не в царской», – он со злостью нажал на значок корзины, и статья отправилась в архив, где ее, кроме него, больше никто не увидит. Резко отодвинув от себя ноутбук, словно тот стал чем-то мерзким и постыдным, Миша взял в руки телефон и зашел в «Твиттер». Там он был совсем другим человеком с ником master (не в честь Булгакова, в честь группы), парой тысяч подписчиков, постами про митинги и репостами оппозиционных видео. Хорошо, что никто из его подписчиков не знал, что сам он на митинге ни разу не был. Точнее, пробовал однажды прийти, постоял рядом с Тверской, посмотрел, как крутят людей и сажают в ПАЗики с зарешеченными окнами, и ушел. Потом, вечером, долго глотал стопку за стопкой в подвальном баре на Арбате, запивая свою трусость, но легче ему не стало. Промучившись месяц, Миша успокоил себя тем, что он тоже активист, просто его война – информационная, однако подсознание упорно, особенно перед сном, твердило, что репосты в «Твиттере» – это не информационная война. Он старался его не слушать. Бесцельно полистав ленту, он встал, открыл холодильник и чертыхнулся. Тот был абсолютно пуст, если не считать одинокой половинки лимона и подплесневевшей капусты в ящике для овощей. И как он мог забыть, что надо закупиться! Слишком расстроенный шел после разговора с Лиходеевым! Накинув куртку и сунув ноги в потрепанные кроссовки, Миша открыл дверь и нос к носу столкнулся со чудаковатым мужчиной, выходящим из двери напротив. «Странно, – подумал он. – Вроде же тот парень куда-то служить уехал… Может, сдал хату?» – Добрый день, – поздоровался Миша и на всякий случай внимательно оглядел незнакомца. Если потом придет полиция и спросит, лучше запомнить какие-нибудь приметы. А примет было много – начиная от странного лица с огромными глазами и большим ртом, обрамленным узкими губами, заканчивая одеждой – то ли пальто, то ли фраком и высокими сапогами крокодиловой кожи. «Лицом – ну точно серийный маньяк, про него хоть сейчас трукрайм снимай!» – подумал Миша и поскорее прикрыл дверь за своей спиной. – Скорее, уж вечер, – вежливо проговорил незнакомец с сильным немецким акцентом, не спуская с него взгляда ясных пугающих глаз. – Что простите? – Вы сказали «Добрый день», и я ответил, что, скорее, уж вечер, – уточнил мужчина и указал тростью на узкое подъездное окно, за которым чернела темнота. «У него еще и трость! – удивился Миша. – Сначала в Питер заехал что ли?» – А, – сказал он и запихнул руки в карманы джинсов. Ему стало как-то неуютно и непонятно рядом с этим человеком – странноватым иностранцем, который неизвестно что забыл на окраине Москвы. – А вы… тут снимаете? – продолжил он, только чтобы прервать неловкую паузу. – Мы тут живем, – ответил мужчина. Миша не знал, что было жутче – его улыбка или серьезный взгляд. – А вы? – Я тут… тоже живу… снимаю… Вот… в «Пятерочку» иду… – В «Пятерочку»? – переспросил мужчина, и Мише пришло в голову, что тот приехал совсем недавно, поэтому еще ничего не знает и… ну, нужно помочь ему как-то, наверное? – Да, это магазин. Продуктовый. – Ах продуктовый! Мне тоже туда надо. Проводите? – на лице мужчины было выражение вежливой внимательности, но в глазах мелькало что-то такое… «Сто процентов маньяк», – подумал Миша и решил держаться от нового знакомого на некотором расстоянии. – Ну… пойдемте… провожу, конечно, – пожал он плечами и начал спускаться по лестнице. Мужчина, судя по стуку трости, не отставал. «И че я привязался к этой палке. Может, она для ходьбы нужна», – с досадой подумал Миша и мысленно дал себе затрещину. – Нехорошо так относиться к людям, особенно… с ограниченными возможностями». Как только мысль промелькнула в его голове, сзади раздался смешок. Миша резко обернулся, но его сосед все так же вежливо улыбался и лишь вопросительно на него посмотрел. «Надо было вперед пропустить», – Миша мысленно поежился и спросил: – А как вас зовут? – Профессор Воланд, к вашим услугам, – проговорил мужчина, и Миша почувствовал, как его локоть что-то кольнуло даже сквозь куртку. «Нож!» – подумал он и развернулся всем телом, чтобы встретить опасность лицом к лицу, но это оказалась черная визитка. – А, спасибо, – Миша даже не глянул на нее и сунул в карман. – У меня визитки нет, но… я Миша. – И кем же вы работаете… Миша? – в исполнении иностранца его имя превратилось в череду шипящих звуков, застрявших где-то между «с» и «ш». «Ну чисто ASMR!» – подумал Миша и одернул себя. Еще не хватало наслаждаться, как какой-то маньяк произносит твое имя! – Я… ну… вроде как… журналист, – это признание далось с трудом, потому что именно сегодня его вера в то, что он действительно не зря учился на журфаке, пошатнулась. – Да-а-а-а? – протянул профессор. – И что же вы пишете? – Да так… о жизни нашего района, о… проблемах… которые… ну… волнуют жителей… – Правда? – профессор будто бы искренне обрадовался. – Я был бы рад, если бы вы устроили мне экскурсию и рассказали о вашем районе. Если вы не против… Миша задумался. С одной стороны – очень не хотелось бы, чтобы его тело нашли потом где-нибудь в лесополосе. С другой… нельзя же судить книгу по обложке? Ну, странноватый дядя, да, но, вон, выйди на «Китай-городе», и там таких странноватых дядь пруд пруди. Тем более – иностранец. Миша никогда не был за границей, и о Германии знал только по учебникам истории да по порнороликам, в которых БДСМ-вечеринки проводились прямо на улицах. «Может, он как раз из таких?» – подумал Миша и искоса глянул на профессора Воланда. Тот шел вперед с искренним детским любопытством оглядывая достопримечательности обычного спального района – хрущевки, облупившиеся заборы вокруг газонов, мусор в траве и выбоины на дорогах. – Я… в общем тоже не против… показать вам все… в смысле наш район! – выпалил он и спрятал быстрее лицо, чтобы не было видно горящих щек. – Хорошо, – проговорил профессор и заулыбался каким-то своим мыслям. «И че он постоянно лыбится? – злясь на свою последнюю дурацкую фразу, подумал Миша. – Одно слово – п… профессор». *** Уже через пять минут в «Пятерочке» Миша проклял себя за то, что позвал нового соседа с собой. Тот не взял у входа корзинки или тележки (и проигнорировал слова Миши о том, что это нужно сделать) и ходил за ним хвостиком, больше глядя на людей, чем выбирая продукты. Поначалу Миша еще пытался уточнять, что ему нужно, но потом плюнул и стал наполнять свою корзинку, постоянно слыша за спиной стук трости, который мешал ему сосредоточиться. – А что это? – спросил выскочивший из-за спины, как игрушка из коробочки, профессор. – Крабовые палочки, – сквозь зубы ответил Миша, размышляя, стоит ли брать «Красную цену», или это совсем отрава. – Позвольте, но в них же нет ни грамма крабового мяса! – «з» и «в» в его «Позвольте» слились в что-то похожее на странно соблазнительное «с». «Змееуст чертов!» – Миша положил «Красную цену» обратно в холодильник. – Они просто так называются. И вообще… вы что это, по внешнему виду определили? Профессор ничего не ответил, только подмигнул ему и запустил руку в россыпь упаковок. – Возьмите эти. Они… лучше. Миша сверился с ценником на холодильнике и присвистнул. – Конечно, лучше. А еще стоят, как самолет! Не, спасибо… профессор Воланд, я… – Для вас просто Воланд, – заговорщически улыбнулся тот, как будто они обсуждали какой-то секрет. – А вы читали… «Мастера и Маргариту»? – невпопад спросил Миша, засмотревшись на секунду в его глаза. В них как будто… таился какой-то свет, который – моргнешь! – и можно будет увидеть невооруженным взглядом. – Это такая книга нашего писателя Булгакова про… – Естественно, я читал, – перебил его профессор. – Герр Булгаков мой… хороший писатель. «Ну да, конечно. Наверное, весь курс русской литературы прочел, а теперь приехал в Россию, чтобы насладиться красотами. Ну как, насладился?» – со злым удовольствием подумал Миша и направился к кассе. На секунду он задумался, как они вдвоем выглядят со стороны: он – в старой куртке из Befree, джинсах и кроссовках, и этот… в своем фраке или как это там называется, – но быстро выкинул эту мысль из головы. «Если что, сделаю вид, что этот фрик не со мной», – подумал он, раскладывая продукты на ленте. Профессор так ничего и не взял. – Вам точно ничего не нужно? – решил сделать последнюю попытку Миша. Оглядевшись по сторонам, профессор взял с полки, стоявший у кассы, Твикс и бросил его рядом с мишиными продуктами. – Вот это очень нужно, – с улыбкой сказал он и оттеснил Мишу. – Я плачу. За все. И не приму возражений. «Какой… хороший маньяк», – подумал Миша, и на сердце у него потеплело. Когда живешь в нужде долгие годы и не можешь позволить ничего лишнего, начинаешь ценить такие жесты. Кассирше – угловатой даме лет под сорок с вычерненными дешевой краской волосами – профессор тоже не понравился. Пробивала продукты она медленно, после каждого пика кидая взгляды на него, стоящего с неизменной улыбкой, сложив руки. – Пакет брать будете? – хамовато уточнила она. – Без сомнений, милейшая. Кассирша зависла. Кажется, она впервые столкнулась с тем, что в русском языке есть что-то, кроме «да», «нет» и «эй, бля». – Будем, будем, – Миша обошел профессора и стал торопливо складывать продукты в поданный пакет. – Карта?! – угрожающе продолжила кассирша. Побоявшись, что профессор сейчас вытащит из внутреннего кармана пальто карту Таро, Миша засуетился. – Сейчас, сейчас… вот, – и протянул скидочную карту «Пятерочки». Кассирша презрительно поджала губы, глядя на профессора, но карту провела. – Карта или наличные? Миша вопросительно взглянул на Воланда. – Наличные, – ответил тот, сделав какой-то незаметный взмах рукой. Глаза кассирши остекленели, а затем она отвернулась и чем-то зашуршала под стойкой. – Идемте, – легкомысленно сказал профессор и, подхватив пакет, вышел наружу. Никто из персонала его не остановил. – А… Э… Погодите! – Миша беспомощно посмотрел на кассиршу, потом вслед удаляющемуся профессору, потоптался на месте и все же побежал за своим спутником. – Это что за фокусы? – возмущенно спросил он, догнав Воланда. – Обычные, совершенно не примечательные… Вам разве не понравилось? – с хитрецой ответил тот. – Но это же мошенничество! Обман! На нее же повесят эту недостачу, а нас найдут по камерам! – Нас – не найдут, – спокойно ответил Воланд, внезапно передавая Мише пакет. Достав из кармана давешнюю шоколадку, он плюхнулся на оказавшуюся рядом лавочку и начал сосредоточенно разрывать упаковку. – Но как же… она? – Миша нерешительно сел рядом. Пакет так и остался висеть на его руке, больно впиваясь в запястье. – А что она? – Воланд коротко посмотрел на него и вернулся к обертке. – Но ведь… это неправильно! – А что определяет правильность поступков? – с видом философа спросил Воланд и надкусил одну из двух палочек. Выражение его лица сделалось таким, как будто он впервые попробовал шоколад. – Ну… уголовный кодекс Российской Федерации… – растерянно ответил Миша. Воланд прыснул от смеха, и из его рта во все стороны полетели крошки. – Прошу прощения, – сказал он, отсмеявшись и вытерев рот тыльной стороной ладони. – Кодекс… Вы верите в Бога, дорогой Миша? «Опять, опять это „с-ш-ш-ш-ш-с“! Надо запретить ему называть меня по имени!» – Не… не знаю. Наверное… Может быть… – А ваши родители верили? – Воланд повернулся к нему. У левого уголка его рта чернело шоколадное пятнышко. Мише захотелось его стереть, но он остановил себя. – Так… нельзя ж было, – пожал плечами он. Поставив наконец пакет на лавочку, он похлопал себя по карманам. «Черт! Сигареты забыл!» – Хотите курить? Какие предпочитаете? – жестом фокусника Воланд достал из кармана пальто шикарный портсигар. – Самец… Тьфу, извините, Camel. Желтый… Портсигар распахнулся, и Миша увидел там единственную сигарету с серебристым верблюдом на фильтре. – О, вы тоже их курите? – Миша с энтузиазмом взял сигарету, сунул в рот и опять похлопал себя по карманам в поисках зажигалки. – Я вообще не курю, – ответил Воланд как-то… интимно?.. и наклонился к Мише ближе, поднося огонь. Спрашивать, откуда у него тогда сигареты, Миша не стал. Хотел спросить, как удалось провернуть тот фокус с кассиршей, но тоже не решился. У него создалось ощущение, что Воланд ему не ответит. – Так… зачем вы приехали в Россию? – спросил он, не зная, о чем еще говорить. – О, я был здесь много лет назад. Решил посмотреть, как все изменилось… – Воланд мечтательно откинулся на лавочку и задрал голову к небу. Миша последовал его примеру. Вверху не было ни одной звезды, только росчерки проводов и тьма. – И… как вам? – Пока что… – Воланд склонил голову набок, Миша тоже повернулся к нему, и их взгляды встретились, – …неплохо, – продолжил он таким многозначительным тоном, что у Миши засосало под ложечкой. «Он… подкатывает ко мне что ли?! – с ужасом подумал он, но через мгновение понял, что эта мысль почему-то не вызывает у него должного негодования. – Не-не-не, погоди, он же маньяк, ты че, Мишань, опомнись, он тебе просто продукты… купил, так что теперь, сразу в койку к нему прыгать?!» Пришлось отогнать мысль, что за это «с-ш-ш-ш-ш-с» прыгнуть в койку вполне стоило. «Все, налицо недотрах», – поставил сам себе диагноз Миша, щелчком выкидывая бычок. – Ну что, пойдемте? – сказал он профессору, старательно глядя на пакет с продуктами. – Пойдемте… Миша, – ответил тот. *** Рассовав продукты по полкам холодильника, Миша рванул за ноутбук. Голод, который выгнал его из дома, исчез, и теперь он лихорадочно гуглил что-то про загадочного профессора Теодора Воланда, как было написано на дурацкой визитке. – Да не может быть! – бормотал он себе под нос, просматривая немецкие сайты с «Гугл переоводчиком» (его знаний из школы и университета хватило бы на чтение статеек в Интернете, но от незнакомого языка болела голова). Упоминаний профессора не было нигде – только многочисленные ссылки на «Мастера и Маргариту» в разных изданиях и переводах. «Может, поднять какие связи, пробить по базам его?» – подумал Миша, но потом решил пока не усердствовать. Ну, подумаешь, поселился в нашем доме замечательный сосед, ничего страшного, фрик обычный – одна штука. Может, они там в Германии все такие. У самого Миши даже загранпаспорта не было, так что знать он не мог. Поужинав через силу, он лег в кровать и долго возился – заснуть не получалось. «Может, Марго написать? Да не, поздно уже», – Миша переложил подушку прохладной стороной и перевернулся на другой бок. С Марго они познакомились года четыре назад то ли в «Ровеснике», то ли еще в каком похожем месте. Целых полгода они оба думали, что у них любовь, а потом как-то разом остыли. У Марго теперь был муж и свободный брак, а с Мишей – что-то вроде friends with benefits с уклоном больше во friends. Занимались сексом они редко, и то больше по инициативе Марго, Миша и сам не знал почему. Ему казалось, что он, наверное, какой-нибудь сапиосексуал или что-то вроде того, и для занятий любовью ему нужна прочная духовная связь. С Марго была, но не такая… «Ага, зато с профессором этим такая прочная, такая глубокая! – Миша зло ткнул подушку и повернулся на спину. – И откуда взялся на мою голову!» Он попытался снова вспомнить этого человека. Ну, не красавец, мягко говоря. Лицо еще такое… совершенно не славянское («Интересно, почему, блин?!»). Худой… Совершенно не его типаж! На Grindr Миша чаще лайкал других – крупных бородатых дядек или высоких плечистых парней примерно своего возраста, а этот… еще и в отцы ему годится… ну ладно, не в отцы, но в старшие товарищи точно! «Ладно, хрен с ним, с профессором! Утро вечера… ну и что там дальше…» – решил он мысленно и скоро уснул, будто какой-то бог смилостивился и все же послал ему сновидения. *** Проснулся Миша от стуков и звонков в дверь. Ломились так, словно в доме начался пожар. Встрепанный и ничего не понимающий спросонья, он побежал к двери в одних домашних шортах и сразу распахнул дверь. «За мной что, пришли? Я же удалил ту статью!» – тупо подумал он, рассматривая полицейского – крепко сбитого, средних лет. – Лейтенант Виктория Петрова, – представился полицейский. Миша даже слегка приоткрыл рот от удивления – за короткой стрижкой и невыразительными чертами лица почти невозможно было опознать женщину. – У нас к вам пара вопросов. – Ну… задавайте… – ответил он, поежившись. Только сейчас Миша понял, что стоит наполовину голый в дверях перед чужой женщиной, но бежать за футболкой было уже поздно. «Блин, документы надо же еще спросить, а то вдруг мошенница какая!» – запоздало подумал он, но вслух ничего не сказал. – Что вы знаете о людях, проживающих в квартире номер пятьдесят? – строго спросила полицейская, глядя на него в упор. – Э… О людях – ничего не знаю. Вчера познакомился с профессором, который там снимает. Вот… – Как познакомились? – наседала женщина. – Да… вот тут на площадке столкнулись. Потом в магазин пошли… – В какой? «Черт, не надо говорить про „Пятерочку“, они же по камерам посмотрят!» – спохватился Миша и выпалил: – В «Магнит» вроде… – «Зачем я соврал, они же узнают!» – Или нет, не помню… – Что он там купил? – Ничего… шоколадку… – Миша обхватил себя руками и поежился. У профессора, что, проблемы? Еще и у каких-то людей, которые с ним живут… Может, они террористы? Да нет, не похожи… – Понятно… – протянула полицейская тоном, который не сулил ничего хорошего. – Как он вам представился? – В… профессор, просто профессор… – снова зачем-то соврал Миша. Когда так наседают, хочешь, не хочешь – соврешь. – Прям так и сказал? – женщина недоверчиво подняла бровь. – Д-да… А в чем собственно?.. – Проверяем по заявлению соседей, – отчеканила полицейская и почти рыкнула: – Спасибо за содействие, до свидания. – Д-до свидания, – промямлил Миша и закрыл дверь. Вот так дела… Хотя… Если это та соседка из сорок девятой, то все понятно. Она на всех жалуется по поводу и без. А этой даме просто надо было прийти, проверить… Наскоро позавтракав и одевшись, Миша пару минут постоял у двери. Все было вроде бы тихо. Выйдя наружу, он зачем-то крадучись прошел по лестничной клетке и позвонил в пятидесятую квартиру. Звонок еще не успел дозвенеть, как дверь открылась. На пороге стояла высокая худая блондинка со странно вытянутым лицом и красными глазами. «Да нет, показалось, наверное», – Миша помотал головой и несмело спросил: – А В… профессор Воланд дома? – Гелла, это ко мне! – раздался откуда-то из глубины квартиры знакомый голос, и блондинка, словно робот, отступила в сторону. – С-спасибо, – несмело сказал Миша, бочком протискиваясь мимо нее. Эта женщина пугала его своим ростом, взглядом и… о боже, отсутствием под передником какой-либо одежды! «Хорошо живет профессор!» – Миша покачал головой и огляделся. Когда-то давно, пару лет назад, он бывал в гостях у Леши (гаечный ключ одалживал что ли), но тогда квартира выглядела… иначе. Обои, покрытые желтым налетом никотина, исчезли – их заменила черная поблескивающая ткань, свисающая тяжелыми складками. Белые обшарпанные двери в зал, стекла в которых заменяли куски фанеры, сменились толстыми обсидиановыми створками с тонкой резьбой. Да и комнат, кажется, стало больше – коридор, который шел от входа, утыкался не в ванную и туалет, а тек куда-то дальше, слегка изгибаясь. «Нихера себе ремонтик сделали!» – Миша аж присвистнул от удивления и тут же устыдился. Молчаливая полуголая Гелла так и стояла за его спиной. – О, Миша, дорогой, прошу, проходите в наше скромное жилище, – Воланд вышел откуда-то из-за поворота коридора в парчовом черном халате, из выреза которого виднелась белая рубашка с воротником-стойкой. «Ну пижон!» – Да я, собственно, по делу… – Ну тогда тем более проходите! – Воланд лучезарно улыбнулся и глазами сделал Гелле какой-то знак. Та коротко поклонилась и ушла, светя обнаженными ягодицами. – Сейчас нам принесут чаю. Вы же, русские, всегда пьете чай? – Бывает… частенько… – Миша смутился, словно защищал честь своих соотечественников перед целой иностранной делегацией. – Хотя я, конечно, больше люблю кофе… – Нет проблем! Будет кофе! Пойдемте… – проворковал Воланд и… обнял его за талию, подталкивая вперед. «Если полезет – дам в морду!» – решил Миша, но внутренне понял, что не даст… то есть даст, но не в морду… – «Да чтоб тебя! Магия какая-то! Черная!» Они шли по длинному извивающемуся коридору, который то и дело прорезали двери – черные, белые, золотые, открытые и закрытые – и изящные арки «Нихуя себе перепланировочка!» – с удивлением думал Миша, хотя внутренне понимал, что никакая перепланировка не сделает из захудалой двушки… этого. Где-то вдалеке слышались голоса и смех, но так тихо, как будто люди, их издающие, находились за пару сотен метров. Миша пораженно молчал, пытаясь убедить себя, что все происходящее нормально. – Прошу, – наконец сказал Воланд и указал на арку, за которой пряталась небольшая комната с кофейным столиком и двумя стульями. Чуть поодаль, у балконной двери, были разбросаны подушки в восточном стиле, а сам балкон… Миша моргнул пару раз… выходил на какой-то лес или парк – за открытыми дверями виднелось изящное кованое ограждение, за которым голубело чистое, совсем не московское небо и ветер качал верхушки деревьев. – Что за… – только и успел сказать Миша, по-дурацки почесывая затылок. – Присаживайтесь, присаживайтесь, дорогой Миша, – засуетился Воланд, усаживая его спиной к балкону. – Сейчас Гелла все принесет… Блондинка, будто почувствовав, зашла именно на этих словах, все такая же безэмоциональная и строгая, с подносом, уставленным разномастными кофейниками, чашками чая, тарелочками с бутербродами и прочей снедью. Миша даже не обратил внимания на еду. Как только Воланд отвлекся, он вновь обернулся к балкону, но ограждение на нем было уже самым обычным (кривые стальные прутья, укрытые снаружи листами рифленого железа; откуда-то сбоку торчали лыжи и сиротливо темнела подмокшим краем коробка), а небо из голубого превратилось в серое. Деревьев тоже не было видно. – Так что вас привело ко мне, Миша? – спросил Воланд, отвлекая его от размышлений о чудесах. – Да… Сегодня ко мне приходили полицейские. Спрашивали о вас, – взглянув на Воланда, Миша потупился. Ему вдруг четко представился этот чудик в изоляторе временного содержания или в обезьяннике. Такие мысли, как и размышления о митингах, вызывали ужас. – Да-а-а-а? – с энтузиазмом протянул Воланд. Мише показалось, что еще чуть-чуть – и он захлопает в ладоши. – И что спрашивали? – Да как обычно… Как вас зовут, откуда я вас знаю, куда мы с вами ходили… – О, и вы ответили? – с хитрой улыбкой ответил Воланд, протягивая ему чашку кофе. – Простите, не знал, какой вы любите. Миша принял чашку и отпил глоток. Воланд сказал неправду. Он либо знал, либо угадал в точности, какой кофе ему нравится. – Пришлось соврать, – Миша покаянно опустил голову. – Иначе по камерам бы отследили и увидели бы, что вы… – Врать не было нужды, – буднично проговорил Воланд, отпивая вино из бокала. Странно. Миша не заметил, чтобы на подносе стояла бутылка. – Но мне приятно, что вы обо мне так заботитесь… «Вино с утра? Фу», – тупо подумал Миша, проигнорировав последнюю фразу. Сейчас было не до флирта и не до размышлений об алкоголе, нужно было объяснить смешному глупому иностранцу, что в России… небезопасно. – В… Вы не понимаете, – начал он, – полиция – это серьезно, это, может быть, не так, как у вас… Людей сажали и за меньшее… – Например? – Ну… – Миша покрутил в руках чашку и уставился на бутерброд с икрой, хлеб для которого был порезан так, словно его рубили топором. Внезапно его прервала музыка из коридора – на всю громкость играла прилипчивая песенка, которая была популярна в «ТикТоке» полгода назад. – Фагот! Азазелло! – закричал Воланд, и выражение его глаз вдруг сделалось жестким. Миша подумал, что никогда не хотел бы видеть такого выражения, обращенного к нему. Из-за комнатного проема с двух сторон высунулись лица. Одно – широкое, с разными глазами, второе – тоньше и вытянутей, со слегка безумным взглядом. – Разве вы не видите, что у меня гости? – строго спросил Воланд. – Мессир!.. – затараторило вытянутое. – Мы снимаем, мессир! Будем блогерами, да? – Да, – пробасило широкое. – Мы вас прославим, и будем нести вашу весть… – С глаз долой оба! И чтобы я вас сегодня больше не видел! – сказал Воланд не слишком громко, но так весомо, что у Миши вдоль позвоночника побежали мурашки. – Будет сделано, мессир! – отрапортовало вытянутое, и оба лица исчезли. С левой стороны дверного проема показался кот, который видимо торопился за лицами, но почему-то на двух лапах. Замерев на середине пути, он оглянулся на Мишу, как-то виновато опустился на четыре лапы и поковылял дальше, будто ходить, как все нормальные кошки, ему было неудобно. – Простите моего кота Бегемота и… остальную свиту, – проговорил Воланд, приложив ладонь к сердцу. Миша понял, что на самом деле тот не злился – взгляд был расслабленным и довольным. – Так что вы там… – Погодите, – перебил Миша. Он оставил пустую чашку с кофе на столик и схватился за голову. – «Мессир», «свита»... Вы что тут, в какие-то игры играете? – Игры? – Воланд задумчиво покачал бокал с вином. – Никаких игр, дорогой Миша, просто… вот так мы живем нашей маленькой… семьей… «Семьей? Господи, что за извращенцы… Хотя… Ну вот, у Марго открытый брак. Кто-то так же мог бы назвать ее извращенкой. Тебе бы самому было приятно? Ну живут так люди… Кто-то, вон, вообще предпочитает БДСМ-лайфстаил, и ничего… Интересно, а какие тогда отношения… у них… Так, ладно, все!» – Извините, – пробормотал Миша и примирительно протянул Воланду чашку, чтобы тот продлил еще кофе. – Я хотел сказать, что сейчас можно присесть… – Присесть? – Воланд непонимающе уставился на него. «Черт, он же иностранец! Надо поменьше употреблять сленга!» – смутился Миша и попытался проанализировать, говорил ли что-либо подобное раньше, но отвлекся. – В смысле попасть в тюрьму!.. Ну, например, за то, что в «Твиттере» опишешь свой сон про президента… – В «Твиттере»? «Да что ж такое-то! Что, он и про „Твиттер“ не знает?» – Это такая социальная сеть, где люди пишут короткие посты. Вот, – Миша порылся в карманах, достал смартфон, открыл Твиттер и показал Воланду. Тот бесцеремонно выхватил гаджет из его рук и начал сосредоточенно листать. «Только бы не попался аккаунт с порно!» – в панике подумал Миша и вцепился в чашку. Руки чесались забрать смартфон.. – О, вас, оказывается, зовут Мастер, – ехидно протянул Воланд. Он устроился на стуле поудобнее, закинув ногу на подлокотник, и явно не собирался отрываться от «Твиттера». – Это… в честь группы одной… Вы вряд ли ее знаете… – Мише вдруг стало стыдно, как будто в его нике было что-то неприличное. – Понятно, понятно… Фагот! Азазелло! – закричал Воланд, не отрываясь от мишиного смартфона. Спустя буквально секунду появились два знакомых лица, как будто их обладатели только и ждали, что окрика «мессира». – Мне нужно такое, – Воланд помахал смартфоном. – Будет сделано, мессир! – одновременно заголосили лица. «Чип и Дейл, блин», – с раздражением подумал Миша. Эти двое его бесили. Возможно, тем, что входили в «семью». Обладатель вытянутого лица вышел из-за проема и подошел ближе – оказалось, что это высокий мужчина в клетчатом костюме. Воланд протянул ему смартфон, и Миша подумал, что тот посмотрит, спросит модель, но клетчатый нахально сунул телефон в карман и вприпрыжку поскакал к своему другу. – Эй, это мое! – Миша разозлился, и на секунду ему показалось, что все предыдущие события были подстроены только для того, чтобы украсть у него технику. – Не волнуйтесь. – Рука Воланда легла на его предплечье. Мише захотелось дернуться и высказать дурацкому профессору все, что он о нем думает. Без смартфона он чувствовал себя голым. – Пока мы разговариваем, Фагот уже вернет ваш бесценный аппарат. Да, Фагот?! – крикнул он в уже пустой коридор. – Да, да! – легкомысленно отозвался коридор. – Так вот, – продолжил Воланд, не убирая руки, – говорите, за сон могут отправить в тюрьму? Как интересно!.. – Интересно?! – Миша отдернул руку и повернулся к Воланду всем корпусом. – Интересно?! Да люди сидят за картинки в интернете, за смешные видео, за… Вы только попробуйте сказать что-то не то, к вам тут же придут с обыском и объявят иноагентом! – Впервые в истории государства российского… – иронично ответил Воланд и встал. – Очень смешно! – парировал Миша и насупился. – Видите ли, – не обращая на него внимания, продолжил Воланд, расхаживая взад-вперед, – при любой власти кто-то будет страдать, – он поднял руку, прерывая мишины возражения, – так же, как и без нее. Именно поэтому вы, люди, уже тысячи лет балансируете между мечтой о полной свободе и сильной руке… – «Вы»? – Миша смотрел в пол. Ему были неприятны рассуждения Воланда. – А чего хотите вы сами? – Воланд внезапно оказался совсем близко – присел на корточки, ухватившись руками за подлокотники стула, и уставился на Мишу с каким-то безумным выражением лица. «Прямо сейчас – засосать тебя», – подумалось ему. Раздражение и злость внезапно, как по мановению волшебной палочки, куда-то ушли, сменившись напряжением в паху. Глаза Воланда стали больше, расширились, закрывая собой весь мир. Его неяркие губы чуть приоткрылись, и между ними показался язык. «Раздвоенный?! Нет, нет, не может быть!» – Так чего же вы ждете? – тихо проговорил Воланд в сантиметре от мишиных губ, как будто прочитав его мысли. Его дыхание пахло вином и чем-то другим, темным и глубоким. – Я… – начал Миша, но не успел договорить, потому что неожиданно для самого себя качнулся вперед и впился в чужие губы. От одного этого прикосновения ему стало настолько легко, словно он много лет нес огромный груз и внезапно его скинул. Воланд целовался дьявольски хорошо, и почти сразу перехватил инициативу. Его длинный язык («Все-таки не раздвоенный… Кажется…») врывался в мишин рот, трахая в бешеном ритме, а потом исчезал, оставляя чувство потери. Оторвавшись от него на секунду, Миша увидел, что тонкие губы стали пунцово-яркими. – Мне бы… – Миша задыхался и сам не знал, что хотел сказать: то ли «Мне бы прямо сейчас взять ваш член в рот», то ли «Мне бы сейчас сходить домой, закрыться там и никогда вас больше не видеть, чтобы не испытывать такой бури эмоций». – Т-с-с-с! – выдохнул Воланд и потянул его сначала вверх, со стула, а потом толкнул ближе к подушкам, разложенным в углу. – Меньше слов, милейший Миша… – Ох! – тот неловко плюхнулся на подушки, и его ноги сами собой разъехались, пропуская колено Воланда. Они все еще были одеты, но прижимались друг к другу так крепко, что по коже бежали электрические разряды. Воланд оторвался от мишиных губ и спустился к шее, вылизывая и не больно прикусывая, а его рука скользнула под пояс чужих джинс. Прикосновение мягкой прохладной ладони к головке было таким будоражащим, что Миша застонал сквозь зубы. Не думая, что делает, он рванул пуговицу на своих джинсах, а потом вслепую полез рукой под воландов халат, стараясь нашарить член. Через минуту блуждания в складах ткани и парочки мысленных «Еб твою мать!» ему это удалось. Под халатом у Воланда скрывались брюки с мягкой резинкой, которую уже оттягивал напряженный ствол, странно ровный и крупный, с ощутимыми даже рукой венами. – Выше, – хрипло сказал Миша и свободной рукой дернул Воланда на себя, чтобы их члены соприкоснулись. От того, как по его твердости проехалась чужая, под веками заплясали звезды. Ему всегда казалось странным, что в порно (и парочке фанфиков, которые он читал в подростковом возрасте) героям нравилась такая ласка, но сейчас он вдруг осознал ее прелесть. Не хватало смазки, касания были сухими и резкими, но оторваться, чтобы попросить ее принести, Миша не мог. Он был точно под действием какого-то заклятия, и все существо кричало: продолжать, продолжать, впиваться в губы, стискивать рукой чужие округлые ягодицы и тереться членами, только не останавливаться, нет-нет-нет! Как только Миша подумал, что нужна какая-то еще стимуляция, потому что, возможно, так кончить он не сможет, его накрыл такой силы оргазм, что зашумело в ушах. Рука его, сжимавшая оба члена, ослабла, но он почувствовал, что Воланд кончает вслед за ним с сильным хриплым выдохом. «Кончили одновременно… как в кино, блин!» – подумал Миша и на несколько мгновений отключился. Когда он пришел в себя, Воланд лежал рядом и, что-то мурлыча под нос, перебирал его волосы. Джинсы уже были застегнуты, почти ничего, кроме пота на лбу, не напоминало о том, что произошло. «Вот это да!» – пронеслось у Миши в голове, но вслух такое он сказать постеснялся, поэтому с трудом выдавил: – Это было… круто! – и тут же обругал себя за сленг. – Рад, что вам понравилось, – проурчал Воланд, сейчас похожий на сытого кота. – Я не часто позволяю себе подобные… развлечения. А вы? «Интересно, почему нечасто?» – Да… я так-то тоже, – замялся Миша. – Обычно мне надо узнать человека получше, чтобы захотеть его, а тут… все как-то… само произошло… – Ну, почему же само? – Воланд откинулся на спину, подложив руки под голову. – В вас это было, осталось только… – он взмахнул рукой в воздухе, словно дирижировал оркестром, – …подтолкнуть. Это, знаете ли, своего рода искусство, – он повернулся к Мише и подпер голову рукой; глаза его горели энтузиазмом, – чувствовать бурление греха в чужой душе и – хоп! – хватать из этого варева ту самую мысль, что… – Греха? – тупо переспросил Миша. До него еще не дошел смысл воландовых слов, но он чувствовал, что-то не так. – Хватать? Вы… провернули со мной такой же фокус, как с той кассиршей что ли?.. – Ну что вы, что вы! – затараторил Воланд. – Не совсем такой, хотя, не скрою, суть их… – Да что за хрень! – Миша вскочил и глянул на Воланда, словно затравленный зверь. – Вы чего творите? Ходите с этой своей тростью, обманываете людей, с квартирой какую-то херню сделали! Вы вообще нормальный? Я вам что, подопытная свинка?! – Стойте, Миша, стойте, успокойтесь… – Воланд выставил руки в примирительном жесте и начал медленно подниматься. – Успокоиться?! – Миша почувствовал себя обманутым и использованным, и все слова, которые копились у него последние пару дней, захотелось высказать этому дурацкому иностранцу, с его людоедскими рассуждениями о свободе, сильной руке, боге и уголовном кодексе. – Успокоиться?! Да скажи спасибо, что я тебе рожу не расквасил… педик ебаный! Воланд не отреагировал на оскорбление, но внезапно стал каким-то спокойным, и глаза его сузились. – Вот и нутро человеческое, – нехорошо протянул он. Мише резко стало так стыдно, что щеки обожгло. Не разбирая дороги, он побежал прочь из комнаты, куда-то вперед. Когда они шли сюда, ему казалось, что коридор, ведущий ко входной двери, почти прямой и длинный, но теперь он как будто заблудился в нем, налетая то на одну дверь, то на другую, попадая из комнаты в комнату. В каких-то из них было пусто, а в каких-то шумело нечто невидимое, пугая до ужаса. В пятой по счету сидела Гелла, рисуя на полу кровью пентаграмму, а в следующей – прыгал с новеньким телефоном Фагот, доставая головой до высокого потолка. Казалось, Миша навсегда заблудился в этом лабиринте, и от ужаса у него начали подгибаться колени. Со всей ясностью он понял, что с квартирой и этими людьми что-то не так, кардинально, совершенно точно не так, и они куда страшнее маньяков из «Ютуба». Почувствовав, что вот-вот заплачет от страха и беспомощности, он рванул на себя очередную дверь, и внезапно оказался на лестничной клетке. Не чуя ног, с бешено колотящимся сердцем, он побежал в свою квартиру, но на пороге кухни застыл как вкопанный, потому что кошмар из квартиры пятьдесят продолжался: за его ноутбуком сидел кот – тот самый, который ходил на двух ногах, – и что-то печатал. Завидев его, кот засмеялся густым красивым басом и исчез, прищелкнув пальцами с острыми длинными когтями. Это стало последней каплей. Миша потерял сознание и рухнул на пол. *** – Ну-ну, не вставайте, – услышал Миша голос Воланда и пытался сфокусировать взгляд. – Пошел… – пробормотал он, но, так и не определившись, куда послать иностранного психа, замолк. Голова гудела, а все тело трясло после выброса адреналина. – Благодарю покорно, но в такие дали идти не хочется. Пейте. Воланд сунул ему под нос стакан воды и, только отпив глоток дрожащими губами, Миша понял, что лежит на чем-то мягком. Кажется, его перенесли на кровать. – Я, собственно, пришел извиниться. Мои слова действительно были не совсем… приятными. И заодно принес вашу вещь, – Воланд помахал перед Мишей смартфоном и отложил его куда-то в сторону. – Думаю, вам лучше поспать, чтобы скорее восстановиться после столь тяжелого эмоционального всплеска. Если захотите поговорить… вы знаете, где меня найти. Из последних сил Миша кивнул и повернулся на бок, закрывая глаза. «Да ебал я этого немца, его „свиту“ и…» – не успев закончить, он уснул, перед этим почувствовав, что кто-то поправляет ему одеяло. *** Разбудил его так же, как и день назад, стук в дверь такой силы, что от него затрясся шкаф с книгами. Миша резко сел на кровати и завертел головой – сердце билось где-то у горла. За окном серела утренняя хмарь – значит, он проспал сутки. Мельком глянув на телефон, он отметил: шесть утра и… тридцать пропущенных вызовов. Кто-то заботливо беззвучный режим. Интересно, кто бы это мог быть… За дверью затихли, а потом послышался звук какого-то инструмента. Миша вскочил, понесся к двери, благодаря всех известных богов, что уснул в одежде (и никто заботливо его не раздел) и припал к дверном глазку. Там расплывались пятна серой полицейской формы и пару искаженных дул автоматов, торчащих из-за спин. «Да я же удалил эту ебучую статью!» – в сердцах подумал Миша, одновременно говоря «Да, вы кто?» полиции. Сейчас он скажет, что статья давно удалена, полицейские поймут, что произошла ошибка, и уйдут. – Михаил Афанасьевич, это полиция, откройте, – провозгласил очевидное голос из-за двери. Миша еще раз прокрутил в голове мысль, что это просто ошибка и все будет хорошо, и распахнул ее. Он не успел даже поздороваться – серое море снесло его внутрь коридора, к кухне, и тут же распалось на отдельные фигуры, деловито засновавшие по его квартире. – Вы… что вы делаете? – растерянно пробормотал Миша, глядя, как один из полицейских двумя пальцами вытаскивает его трусы из ящика. – Обыск, – бесцветно проговорил какой-то человек в штатском, кепке и непроницаемых черных очках на пол-лица. Он пытался выглядеть настолько обычным и незаметным (темные джинсы, черная куртка, черные туфли на ногах, на груди – сумка-бананка), что это прямо-таки бросалось в глаза. – Обыск? – проговорил Миша, не веря своим ушам. – За что? Я же удалил ту статью… – А это уже в отделе разберутся, – спокойно ответил человек, а потом вдруг нагнулся и заговорщицким тоном прошептал: – Ты зря за ними не следишь, пацан. Подкинут вес – уедешь по два-два-восемь далеко и надолго. Миша побледнел и кинулся к полицейским, но уследить за ними было невозможно – они одновременно прощупывали его носки, шарили под матрасом и ковырялись в корзине с грязным бельем, будто специально разбрасывая вещи так, чтобы потом, когда Миша вернется, на наведение порядка ушло бы несколько часов. Если вернется… – Господи… – прошептал Миша и сполз по стене, понимая, что уследить за серым морем не получится. Он вдруг осознал, что в данный момент происходит именно то, чего он так сильно боялся эти годы. – Господа понятые, – проговорил человек в штатском и, повернув голову, Миша увидел соседку из сорок девятой квартиры и… Фагота. – Ты! – закричал он и кинулся к двери. Он сам не знал, чего хочет больше – врезать ему или попросить помощи. Возможно, и то и другое в любом порядке. – Молодой человек, мы знакомы? – спросил Фагот спокойным чужим голосом, и Миша застыл на месте. Он даже одет был по-другому – во что-то бесформенное и темное. – Но… мы же… вы же… – Кажется, вы обознались, – спокойно ответил Фагот и обернулся к одному из полицейских, заполнявшему какие-то бумаги: – Моя фамилия Коровьев, Ко-ро-вьев… Мише захотелось выть от ужаса. Он не знал, сколько времени все это длится, но, казалось, несколько часов. За это время полицейские успели перевернуть в его квартире абсолютно все и скинуть каждую вещь на пол. Там образовалась большая бесформенная куча из одежды и книг, на верху которой устроилась старая, забытая где-то под кроватью гантеля и пачка презервативов. «Слава богу, секс-игрушек у меня нет». – Все, мужики, заканчиваем, – громогласно, так, что через открытую входную дверь слышал весь подъезд, проговорил один из полицейских: – Изымаем: ноутбук – одна штука, Конституция России – одна штука, книжка эта оранжевая… «Пиши, сокращай» – одна штука. Товарищи понятые, подпишите… «А смартфон? – чуть не спросил Миша, но вовремя прикусил язык. – Не нашли, получается? Как же так, он ведь лежал на стуле возле кровати, я помню…» – Вот, пожалуйста, – Фагот (Коровьев?) поставил в протоколе замысловатую подпись, но, уходя, задержался на секунду рядом с Мишей и подмигнул. «Это происходит не со мной, не на самом деле», – пронеслось в голове у Миши. Он глянул на соседку из сорок девятой – та стояла с выражением такого радостного воодушевления на лице, что было ясно – к вечеру весь подъезд, а то и весь район будет знать о случившимся. «Попросить бы ее позвонить журналистам», – тоскливо подумал Миша, но понял, что тех журналистов, которых позовет эта женщина, он хотел бы видеть меньше всего. – На выход, – скомандовал неприметный человек, и Миша не стал спорить. Он обреченно сунул ноги в кроссовки и накинул на плечи куртку, глядя, как серое море покидает его квартиру, переговариваясь о завтраке и вчерашнем футбольном матче. «Вот вроде обычные же мужики, а делают… такое», – отстраненно подумал Миша. Когда он вышел из квартиры и закрыл дверь, ему показалось, что самое страшное позади – полчаса в отделе, и его отпустят. Естественно, получасом дело не обошлось. Его чуть ли не силой посадили в автозак – то место в задней части, где возят задержанных. Там было тесно и душно: сидеть можно было только на узких лавках, где с трудом уместились бы двое; ремней безопасности не было, а окна в стенке салона и дверях были забраны мелкой решеткой. «Если попадем в аварию, мне пиздец», – подумал Миша и понял, что ничего не испытывает по этому поводу. Сейчас он был равнодушен ко всему, настолько сильно измотала его последняя пара дней. Они кружили по городу два часа – кажется, просто так, потому что до ближайшего отделения – Миша помнил – было минут десять скорым шагом. Потом – где-то остановились и стояли еще полчаса, не заглушая мотор. Он пробовал прислушиваться к разговорам полицейских в салоне, чтобы понять, что будет дальше, но слышно было плохо. «Они… просто тянут время, чтобы задержать меня подольше, ведь по закону больше трех часов в отделе нельзя без предъявления обвинений. У них, получается, ничего на меня нет что ли?» – с неприятным удивлением и надеждой осознал Миша. Ему было душно и жарко, а колени болели, потому что на каждой кочке мотало так, что он успел приложится обо все поверхности своего временного узилища. Наконец, двери машины открылись, и его повели в какую-то неприметную обшарпанную дверь, за которой крылся калустрофобически низкий коридор с желтыми стенами и грязной плиткой на полу. Выходил он в крохотное неуютное помещение, в правую стену которого было врезано толстое стекло – за ним сидел дежурный. Из этого помещения вели еще два коридора, перегороженных турникетами, а между ними стояла колченогая неудобная лавка, над которой висела доска с кроваво-красными буквами «Внимание! Розыск». – Садись, – сказал кто-то из полицейских, указывая на лавку. Перебросившись парой слов с дежурным, все они зашли внутрь, и Миша остался один. Свобода, казалось, была так близко – только пройди по коридору, но входная дверь была закрыта на кодовый замок, и открыть ее мог только дежурный или тот, у кого был ключ с чипом. Первый час Миша нервничал и крутился на лавке. Ему казалось, что вот-вот кто-то придет за ним, и он сможет объясниться. Мимо него ходили люди (в основном полицейские), но никто никуда не звал и не обращал внимания. Только раз мимо прошла смеющаяся компания в серой форме, которая с гоготом обсуждала, как их общего знакомого из соседнего отдела убили, потому что «че он, блядь, полез, ну видно же было, что дело там, наверху, решается», но, увидев Мишу, смолкла. Минуты тянулись томительно медленно, и казалось, что уже прошла целая вечность. Миша попросился в туалет, и дежурный указал ему на дверь в противоположной от лавки стене, за которой обнаружилась крохотная комната без света с неровной дырой в полу. Миша представил, как ему придется делать свои дела в полной темноте или под внимательными взглядами полицейских, и решил, что потерпит. Так прошел второй час. На сорока минутах третьего Миша разозлился. Его не имеют права держать тут без протокола и обвинений! То есть еще двадцать минут имеют, но потом… За одну минуту до истекающего срока из-за турникета его окликнули. – Булгаков? – Да! То есть… я, – Миша вскочил с лавки и сразу растерял всю злость. Он так устал, что хотел только одного – уснуть прямо здесь, и никогда больше не просыпаться. – За мной, – скомандовал человек, лица которого он не видел, и турникет слева от лавки блеснул зеленым огоньком. Миша неловко протиснулся через него и побрел за темным силуэтом куда-то – вновь по коридорам, иногда без света, на второй этаж. Там его завели в общий кабинет, заставленный столами и шкафами с папками. Вся обстановка была бедной: на стенах виднелись черные засаленные пятна, некоторые жалюзи свисали, оторвавшись от гардин, даже чайник, и тот чернел подпаленным боком. Только усевшись перед столом Миша смог разглядеть того, кто вел его темными коридорами. Это был тот самый непримечательный мужчина в штатском, только теперь без темных очков и кепки. – Старший следователь Центра по борьбе с экстремизмом Латунский, – представился он официальным тоном, как будто бы и не давал ему никаких советов во время обыска. – Экстремизмом? Но я же ничего такого!.. – Успокойтесь, Михаил, – устало протянул следователь и открыл лежащую на столе папку. – Сейчас все выясним. Итак… что вы делали вчера? – Вчера… – Миша застыл. Этот вопрос был самым сложным. – Был в гостях… у друга… – У какого? – У… – да гори оно все синим пламенем! – …профессора Воланда из пятидесятой квартиры. – И чем же вы занимались с профессором Воландом? – тон Латунского вроде бы не изменился, но в самой формулировке Мише почудился намек. – Да… кофе пили, беседовали, – он подумал, что, наверное, надо рассказать больше деталей для правдоподобности, но язык примерз к нёбу. Ему чудилось, что любое слово, которое он произнесет, станет для него приговором. Тем более, как расскажешь о том, ЧТО они делали, помимо распивания кофе, и КАК… как… он бежал из этой нехорошей квартиры. – Угу, кофе, – пробормотал Латунский и что-то записал. – Ст… – Миша так и не смог понять, как нужно обращаться к следователям из центра «Э», поэтому просто спросил: – Простите, но я так и не понял, почему меня сюда привезли и… – А мы как раз к этому подходим, – заверил его Латунский. – Что вы делали с четырнадцати до шестнадцати часов дня? – Я… – Миша мысленно прикинул. – Ну, либо все еще был в гостях, либо спал… – Днем? Спали? – уточнил Латунский все тем же невыразительным тоном, но его формулировки вновь несли скрытый смысл. – Я… ну… типа… устал очень… напряженная была рабочая неделя… – Почему? – взгляд Латунского стал жестким, как будто он напал на какой-то след. – Я… поругался с начальником, – Миша порадовался, что врать почти не пришлось. – И решили отомстить? – Что? – Миша захлопал глазами от неожиданности. – Расскажите мне, Михаил, когда вы это написали, – Латунский передал ему несколько листков. На них были распечатаны скрины сайта «Новости района N». Миша вчитался и ахнул от ужаса. На сайте были опубликованы две статьи: одна – о Лиходееве и его зарплате в пару миллионов рублей, которую он каждый месяц выписывает себе из бюджетных денег; вторая – о бывшей супруге Лиходееве, которая работала его замом. На нее было записано несколько шикарных домов и автомобилей, которые даже на замскую зарплату купить было нереально. – Я этого не писал! – закричал Миша. – Это!.. Это!.. – А кто писал? – Латунский наклонился ближе к нему и впился взглядом. – Я… не… «Доступ к админке был только у меня… ну, и еще когда-то у того разраба, Саши, кажется, но он сто лет как уехал в Грузию и отдал все права и пароли… Может, взломал? Может, пароль не поменяли? Но не мог же он… Или вирус на ноуте, или…» Внезапно Миша вспомнил последнее, что видел перед своим позорный обмороком – кота Воланда, резво стучащего по клавиатуре. Пораженный своей догадкой, он выпалил вслух: – Это… это тот… Бегемот… – Бегемот? Это ник? Кличка? – Латунский даже задышал чаще, как гончая, что взяла след. – Это… – и тут Миша понял, что попал конкретно. Если рассказать, что статьи написал кот, – отправят в психушку, если не рассказывать – в тюрьму. Так и не решив, что делать, он замолчал. Латунский посидел, посмотрел на него еще немного и как-то подозрительно легко сдался: – Хорошо, Бегемота разыщем. А вы… – Я могу идти домой? – наивно спросил Миша. Латунский хмыкнул и посмотрел на него с презрением. – Домой в обезьянник – да, можете. – Но как же протокол и… и меня на работе хватятся, завтра же понедельник! – Ты еще не понял? – Латунский поднялся и посмотрел на него сверху вниз. – Ты уволен. *** В здании районного муниципалитета этим вечером было тихо – только на посту дремал охранник, мужчина лет шестидесяти. Он уже давно должен был выйти на пенсию, но с изменением пенсионного возраста эта дата отодвинулась еще минимум на три года. Его разбудил внезапный громкий стук дверей, и с богатырским всхрапом он проснулся, уронив на пол газету со сканвордами, лежащую на груди. Единственные клеточки, что он не заполнил, сопровождались описанием: «Имя Сатаны у Булгакова». – Здравствуйте, – вежливо поздоровался с ним какой-то высокий мужчина с зализанными назад волосами. За его спиной стояли еще двое – тонкий и широкий. – Вы кто? – буркнул охранник, мотая головой, чтобы сбить с себя остатки сна. – Мы к главе района Лиходееву, – ответил мужчина и как-то нехорошо переглянулся со своими спутниками. – Степан Богданыча нет! – выпалил охранник и решил на всякий случай нашарить под столом тревожную кнопку. Эти поздние посетители ему совершенно не нравились. На самом деле Лиходеев был на месте, но определенно пил в своем кабинете, подальше от жены (которая по документам никакая не жена, но вот по факту…) и детей. – Помилуйте, как это нет! Он сам позвал нас, – елейным голосом произнес мужчина и развел руками. – Я… я… щас позвоню проверю, и если… – начал охранник, порадовавшись, что нашел хороший способ незаметно позвонить в полицию. – О нет, звонить нет нужды. – Мужчина сделал какое-то движение рукой, и охранник решил, что звонить в полицию действительно глупо. Правда же, ему даже сам Степан Богданович, кажется, что-то говорил про этих троих, так зачем их задерживать? Пусть идут. А то потом еще, если он их не пустит, устроят головомойку…. – До свиданья, – сказал мужчина, и пошел влево, к лестнице, а тонкий и широкий последовали за ним. Последним шел здоровенный кот, внимательно глядящий на охранника какими-то слишком умными глазами. «Дрессированный что ли? Куклачев, получается…» – лениво подумал охранник и снова уснул, представляя, как Степан Богданович вместе со стаей котов скачет по московским улицам. *** Кабинет Лиходеева был типичным для депутата, любимого народом, – темное дерево, пошлое золото, двуглавые орлы даже на стаканах, иконы, шкаф с книгами, которые никто никогда не открывал. Сам Степан Богданович мирно спал в кресле, пуская из угла рта нитку слюны. На столе перед ним стояла пустая на две трети бутылка водки и тарелка с надкусанным бутербродом и маринованными огурчиками. Проснулся он лениво, не понимая, день сейчас или вечер, потянулся сразу к бутылке и только на середине пути обнаружил, что на углу его огромного рабочего стола вольготно расположился человек, закинувший ногу на ногу (или уж скорее лодыжку на колено, так расслаблена была его поза). – Вы кто? – зачем-то шепотом спросил Лиходеев, втягивая голову в плечи. Народный избранник был от природы трусоват. – Позвольте представиться, я – Воланд. А это – Фагот, Азазелло и Бегемот, – проговорил мужчина, обводя широким жестом комнату. Вышеназванные сидели на стуле для посетителей и подоконнике, а здоровенный черный котяра забрался на шкаф и там демонстративно вылизывал заднюю лапу. – Вы чо, «Орифлеймом» торгуете? – брезгливо спросил Лиходеев, выпрямляясь в кресле и одергивая пиджак. Эта троица (квартет – если считать кота) не казалась ему ни страшной, ни угрожающей. «Додики какие-то», – промелькнула мысль у него в голове. – Мы к вам по делу, милейший, – со сладкой улыбкой протянул мужчина. – Со стола сначала слезьте! Какое еще у вас, блядь, дело ночью? – Сейчас Бегемот вам объяснит, – ответил мужчина, не двигаясь с места. – Какой, ебать Бегемот, вы, че, цирк на колесах, да я вас… Но договорить Лиходеев не успел, потому что Бегемот прыгнул… *** Из обезьянника Мишу почти сразу перевезли в изолятор временного содержания. Как сказали – на ближайшие пятнадцать суток. Не было ни суда, ни подписания протоколов – ничего. Просто был такой гражданин, а потом исчез в темных коридорах. «Марго, если не дозвонится, с ума сойдет», – думал Миша, сидя в пустой камере. Ему повезло, ИВС был почти пуст, поэтому три койки, кроме его собственной, пустовали. Однако в изоляторе все равно было тошно – как в обычной тюрьме, только условия чуть лучше. Первые два дня Миша просто спал, не слыша даже постоянно играющего радио. Его будили на прогулку (хождение туда-сюда по крохотному дворику), обед и ужин – и только. Он не просил звонков родным, потому что забыл, что у него есть такое право, только терпеливо сидел и ждал, считая дни. Охранники были к нему равнодушны, никто не бил и не насиловал его. Он словно превратился в призрака. Все стены камеры были изрисованы и исцарапаны, и Миша изучал эти рисунки и надписи, представляя, что таким образом он роднится людьми, которые их оставили. Там было и обычное «Вова 07.10.1952», и «5.05.2018» с рисунком короны рядом, и похабные стишки, и бесконечные ACAB в самых разных вариациях. Миша долго думал и о себе, и о том, что случилось за последние несколько дней. А случилось все самое, как он раньше думал, страшное: его уволили, дома был обыск, он сидит в ИВС и не знает, точно ли выйдет через пятнадцать (уже через десять) дней. И выходило так, что всего этого он боялся зря. Да, тогда, во время задержания, было нервно, кружилась голова, хотелось есть, неизвестность томила (а еще – мысль, что он зря не записал номер какого-нибудь адвоката, хотя вряд ли сейчас от тех записей была бы польза), но сейчас… Оказывается, человек ко всему привыкает. Даже к мысли о том, что, возможно, он больше никогда не выйдет из этих стен. Может быть, если бы Мишу пытали (ставили «ласточкой», били по пяткам, не давали есть или пить или, что хуже всего, изнасиловали бы гантелей), ему было бы ужасно плохо, а так… Все эти годы он держал рот на замке, трясся от ужаса и страдал из-за того, что… вполне переносимо. И его это злило. Мог бы уже хоть канал свой открыть на «Ютубе», хоть… хоть… Миша и сам не знал, что бы «хоть», просто его ужасало, сколько времени он провел, закованный ужасом. «Может, вообще бы ничего не делал, жил бы свою жизнь, и все», – думал он, а потом сразу переключался: интересно, а эта жизнь, она дальше будет? Или сразу – этап, СИЗО, и даже ни одного паршивого поста… «Зато, если выйду, будет, о чем написать в „Твиттере“… Хотя, нет, лучше не надо». В середине десятого дня притопал охранник (кажется, его звали Вадим) и сказал, что за ним пришли. На вопросительный взгляд Миши он пожал плечами и растянул губы уголками книзу: мол, сам не знаю. Пришли за Мишей опять полицейские, только в этот раз повезли не в отдел, а куда-то в другое место. Целых десять минут Миша надеялся, что его везут домой, но потом понял, что нет, куда-то просто по району. За то время, пока они ехали, Миша сквозь решетку автозака заметил чуть ли не пять ремонтных бригад (а дороги у них не чинились уже лет шесть), две завешенных лесами школы и пару стаек дворников с молодыми деревцами наперевес. «Это Лиходеев так просит прощения за статьи что ли?» – подумалось ему, но он отмел эту мысль. Такой человек, как Лиходеев, вряд ли когда-либо в жизни извинялся хоть за что-то. Скорее всего, выступил пару раз на тэ-вэ, сказал, что в статьях чушь и компот, и успокоился. Когда автозак остановился возле главного входа в муниципалитет, Миша напрягся. Полицейские лениво сопроводили его до поста охранника (который раньше только и делал, что смотрел в телевизор и решал кроссворды, а теперь сидел по струнке смирно и пристально оглядывал каждого входившего), а там его встретила секретарша с неуловимо знакомым лицом. «Вроде раньше у Степана Богдановича была другая… или нет?» Пока они поднимались по лестнице, Миша гадал, для чего его вызвали – освободить из ИВС… или наоборот? Может… впрочем, нет, других идей у Миши не было. Секретарша деликатно постучала в дверь, и оттуда раздался голос Лиходеева: – Войдите! Дверь открылась, и Миша осторожно вошел, не зная чего ожидать, а затем… – Вы?! За столом Лиходеева в кресле Лиходеева сидел, сложив ноги на столешницу, не кто иной, как Воланд. – Вуаля! – воскликнул тот и засмеялся. – Как… что… а где… – у Миши закончились все слова, и он встал столбом, открывая и закрывая рот, как рыба на суше. – Полно вам, не стойте, садитесь, садитесь. – Воланд сполз в кресле, невозможно длинной ногой подтянул к себе стул, стоявший рядом со шкафом (Миша часто задавался вопросом, зачем он там стоит), и похлопал по сидушке. В воздух взвилось облачко пыли, и он, смешно сморщившись, чихнул. – Извините! Садитесь… Гелла! Дверь приоткрылась, и заглянула секретарша. «Блядь, вот откуда я ее знаю! Это та… в переднике!» – Миша поразился, как сильно изменилась внешность женщины: кудрявые волосы ниспадали на плечи, на лице угадывался совсем легкий макияж, платье… было, спасибо и на том. Воланд снова сделал какой-то знак глазами, и она исчезла. На деревянных ногах Миша дошел до стула и бухнулся на него так, что ножки жалобно скрипнули. Взгляд его был устремлен куда-то в даль, на фрика-иностранца ему смотреть не хотелось. – Да ладно вам, бросьте! – Воланд хлопнул его по плечу. – Я честно хотел вызволить вас раньше, но, понимаете, этот ваш Лиходеев совершенно запустил дела. Пришлось, так сказать, налаживать. – Так это… вы? – поразился Миша, как-то сразу вспомнив дорожных рабочих и дворников. – Я, я, кто же еще, – потупившись с поддельной скромностью сказал Воланд. – Знаете, оказалось, что из вашего Степана Богдановича совершенно не хороший экономист – все у него было в карман да в карман… Наверное, копил на что-то. – Угу, копил, – с грустным смешком подтвердил Миша. – На новую тачку или дом. – О, нет-нет-нет, теперь никаких… как вы говорите, тачек и домов. Я их продал. – Вы… что? – Это было совершенно неправильное использование средств, уж я-то в этом разбираюсь, поверьте. На эти деньги можно было пару больниц построить. Собственно, вот, строим… – Воланд обернулся, будто хотел показать что-то, но тут вдруг в кабинет постучали. – Коти-и-и-к! – проговорила жена Степана Богдановича, сунувшаяся в дверь. Ее лицо было таким сияющим и довольным, каким Миша никогда его не видел. «Да твою мать, сейчас она увидит Воланда, и…» – Не сейчас, дорогая, – пробасил Воланд голосом Степана Богдановича. И добавил игриво: – Я чуть позже спущусь к тебе. – Хорошо, – ответила она тем же тоном, а потом скривилась, увидев Мишу: – А этот что тут делает? – Михаил признал, что был не прав, и обещает исправиться. А я не буду разбрасываться такими ценными кадрами! – гордо заявил Воланд. Возможно, впервые в жизни голос Степана Богдановича произнес такое длинное предложение без мата. – Ну хорошо, котик, – жена послала воздушный поцелуй и исчезла. Перед тем, как она успела закрыть дверь, в нее проскользнула Гелла, оставила поднос с кофе и ушла. – Они что… все думают, будто вы… Лиходеев? – Так и есть, – с безмятежной улыбкой ответил Воланд. – Берите кофе. Ваш любимый… – И жена… вы что, живете в его доме и спите с его женой?! – Миша вдруг понял, откуда у той такое довольное выражение лица. Правда было не очень понятно, чему она радуется, если вся их недвижимость продана… может, опять эти воландовские фокусы? Воланд ничего не ответил только хитро улыбнулся в чашку и приподнял брови. – Это бред… как… что… как вы это делаете? Кто вы? – Я часть той силы… – Я вас сейчас ударю, – Миша не врал. Его уже трясло от всей этой чертовщины. – Только ванильных цитат мне тут еще не хватало… Воланд, естественно, совершенно не испугался, но стал немного серьезнее: – Сатана, – просто ответил он. – Дьявол, Люцифер, Князь мира сего… У меня много имен. А у вас одно – зато какое! – Михаил Афанасьевич Булгаков. – Да ну вас, – Миша смутился. – Я же просто тезка, даже не родственник. Так, зубы мне не заговаривайте! Сатана, ага, так я и поверил… – А кто еще мог провернуть такие трюки? – проговорил Воланд вкрадчиво и наклонился ближе к Мише. «А может и правда…» – закралась в его голову шальная мысль, но он тут же ее отмел. А потом снова начал крутить и так и сяк, вспоминая предыдущие события. – То есть… я переспал с Сатаной, получается? – Все верно, – Воланд отсалютовал ему кружкой с кофе. – Будет, что рассказать внукам… За дверью послышался какой-то шум и женские голоса. Один говорил спокойно, а второй кричал: «Я все равно войду! Пустите!» Судя по звукам, там явно шла борьба. Наконец, женщина, которая кричала, распахнула дверь и влетела в кабинет разъяренной тигрицей. – Если вы не скажете мне, где он, я… – и тут заметила Мишу и кинулась к нему. – Марго! – он просиял. – Ты жив? Ты цел? Что с тобой было? – обычно забранные в высокий хвост волосы Марго были распущены и растрепаны, подводка вместе с тушью размазалась по щекам. – Я звонила, блин, сто раз, потом пришла, тебя нет, соседка эта мерзкая говорит: «Забрали», – я туда… сюда… – договорить она не смогла и устало села на корточки перед мишиным стулом, словно сдулась. – Все хорошо, все нормально, я… потом тебе расскажу, окей? – Миша гладил ее по волосам и улыбался. Внутри от чего-то стало тепло-тепло и радостно. – Хорошо, – выдохнул Маргарита, а потом недоверчиво уставилась на Воланда. – А это кто? – А ты кого видишь? – осторожно уточнил Миша. Марго посмотрела на него, как на умалишенного. – Да п… питерца какого-то, – враждебно ответила она. Кажется, подруга подумала, что это Воланд был виной всех мишиных бед. В принципе так оно и было. – Это… – Миша взмахнул рукой, пытаясь понять, как представить Воланда Маргарите. Не к месту в голове всплыл мем: «This is Satana. It's my friend». – Приятно познакомиться, дорогая Маргарита, я профессор Воланд. Мы с Мишей в некотором роде друзья. – А-а-а, в этом «некотором» роде. Понятно. Миша скорчил Воланду гримасу. В его планы не входило, чтобы Марго узнала об их… об их… о том, что было. Воланд не остался в долгу и показал ему язык. «Сатана, блин. Ведет себя как трехлетка». – Прости, я правда тебе все объясню, но сейчас… нам бы договорить с Воландом. А потом, хочешь к тебе приеду? – Миша состроил максимально жалобное лицо. Марго подозрительно посмотрела на него, потом на Воланда, затем обвела взглядом кабинет, но ничего не сказала. – Ладно. Через сколько тебя ждать? А, дай угадаю, сам не знаешь. Хоть телефон включи! – А у меня… – начал Миша. – Он включит, я прослежу, – отозвался Воланд, помахивая мишиным телефоном. «Трехлетка и клептоман!» – Ладно. Буду тебя ждать, – Маргарита обхватила его лицо ладонями и посмотрела в глаза. – Главное, что с тобой все хорошо, – серьезно сказала она, чмокнула в нос и ушла. Когда дверь за ней закрылась, Воланд задумчиво произнес: – Вы любите эту женщину… – Что? Марго? Пф! Нет! – произнес Миша, абсолютно уверенный, что говорит правду. – И она вас любит, – продолжил Воланд. – Любит – не любит, какая разница, – Миша сел обратно на стул. – Кажется, у меня сейчас проблемы посерьезнее… – Правда? А я не вижу никаких проблем, – Воланд снова закинул ноги (ужасно, ужасно длинные) на стол, смяв каблуком сапога какие-то бумаги. – Вы не в тюрьме, на работе восстановлены… между прочим, с утроенным окладом, – заговорщически прошептал он. – Какие проблемы у вас могут быть? – А как же… – Миша лихорадочно соображал. – Вы что, будете тут вечно сидеть, делая вид, что вы Лиходеев? – Нет, почему же вечно? – Воланд щелкнул пальцами, но ничего не произошло. – Степан Богданович скоро вернется, мои замечательнейшие Фагот и Азазелло его только… немного подправят… Дверь шкафа в дальнем конце кабинета распахнулась, и из нее вышли упомянутые члены свиты, ведя под руки осоловело водящего глазами Лиходеева в белой пижаме. – Он пока что… немного не закончен, – сказал Воланд, подводя Мишу ближе. – Но дайте нам еще неделю… Миша внимательно осмотрел Степана Богдановича, но никаких видимых повреждений на нем не обнаружил. В общем-то ничего, кроме стеклянного взгляда, не выдавало то, что с ним что-то не так. – Что вы с ним… – Тс-тс-тс, это секрет, – Воланд покачал головой и провел пальцем у мишиных губ. – Уведите, – кинул он Фаготу и Азазелло, и те послушно вновь отступили в шкаф, прикрыв за собой дверцы. – А… мне что делать… теперь? – глупо спросил Миша, глядя на Воланда. – Пишите! Вы же журналист, вот и пишите, мой дорогой… Миша… Тот вновь вздрогнул от этих ужасно сексуальных немецких шипящих. – Простите, не удержался, – улыбнулся Воланд. Уже у самой двери Миша оглянулся и спросил: – Кстати! А Твиттер-то вы завели? – Что? – Воланд оторвался от увесистого тома уголовного кодекса. – А… Я его купил. Приходите завтра, обсудим… как это называется?.. контент-план, – и снова с интересом углубился в чтение.