Северный ветер

Капитану первого ранга Кошкиной было холодно. Согреться не помогали ни чай, ни горячая ванна, ни даже коньяк, который она теперь почему-то пила чуть морщась, словно лекарство. Но ничего из этого не согревало. Она привыкла к холодам в Питере, но здесь всё было иначе. Когда девять месяцев видишь вокруг себя снег, только снег и ничего кроме снега — начинает от него тошнить. Муссоны, вполне терпимые летом, уже в ноябре продувают до костей. Здесь ты особо не думаешь, какая погода на улице. Холодно. Тут всегда холодно. Не спасают ни тёплая одежда, ни отопление. Багира мёрзнет постоянно: дома, в машине, даже сидя в тёплом помещении информационного центра. Стакан горячего кофе должен согревать руки, но он лишь неприятно жжёт крепко сжавшие его пальцы, а женщина немного ёжится. Ей холодно изнутри. Пропало что-то, что согревало её в Питере, то, что давало силы двигаться дальше и вставать по утрам даже в самые лютые морозы. Семья. Её семьи больше с ней нет, она осознала это спустя пару месяцев после перевода. Как раз когда лёг первый снег и она впервые проснулась ночью с ощущением того, что замерзает. Теперь рядом нет Умки, которая всегда ругала её за то, что Рита вышла встречать группу зимой в одном кителе. Олеся порывалась звонить ей каждый день, но с их работой это практически нереально. Нет Кота с Мурой, которые летящими от них искрами накаляли всё вокруг так, что хотелось обмахнуться веером, а потом вылить на сцепившихся кошаков стаканчик холодной воды. Или тихо прикрыть дверь, шуганув от неё любопытного Бизона. И слегка, только слегка, позавидовать им — таким влюблённым и горящим друг другом. Нет и Пригова, с его неизменным «Багира Степановна», которое так раздражало, но оказалось таким необходимым. Здесь есть только Бизон и Батя, но даже они — не с ней. Как-то так получилось, что каждый сам по себе. Борька с группой, она с ним практически не видится. Он сутками пропадает на полигоне и тренировках, пытаясь сделать из Нерп боеспособную единицу а не разрозненный набор бойцов. Ему, наверное, труднее всех: он понимает, что, как командир, он несёт ответственность за их жизни, а ребята пока «не тянут». Слишком велик риск оставить кого-то из них на следующем задании навсегда, вот Бизон и гоняет группу до седьмого пота. А Батя… он вроде бы и рядом, но с каждым днём всё больше отдаляется, занятый отчётами в штабе, планированием, организацией работы КТЦ и ещё тысячей дел, которые обязан решать уже не командир, а руководитель. Рита видит, что ему всё это не по душе, но сколько бы она не пыталась об этом заговорить — всегда натыкалась на дежурную улыбку и заверения в том, что всё хорошо. Раньше он никогда не улыбался неискренне. Не с ней. И от этой улыбки, не затрагивающей глаз, холодеют кончики пальцев. Умом она понимает, что дело не в недоверии — она вообще давно выбросила эту глупость из головы. На самом деле он не хотел взваливать на неё ещё и собственные проблемы, берёг, ограждал от переживаний, но легче не становилось. Они всё больше были старыми сослуживцами, понимающими друг друга с полуслова, и всё меньше — семьёй. И от этого Багира медленно, но неотвратимо замёрзла, превращаясь в ледяную стерву, капитана первого ранга Кошкину. Просто здесь нечему было её греть. ~*~*~*~ Батя, настойчиво стучащий — почему-то именно стучащий — в её дверь, оказался для женщины полной неожиданностью. Зябко пряча пальцы в длинные рукава домашнего свитера, она впустила неожиданного гостя, с удивлением принимая из рук командира торт и слегка заледеневшую бутылку вина. — Извини, что без звонка, — улыбается мужчина, и на этот раз улыбка абсолютно искренняя. — Зашёл в магазин, а там мой любимый торт. Один бы я его точно не осилил. Не помешал? — Не помешал, — тревога, всколыхнувшаяся было в груди, быстро утихает. Ничего не случилось, никуда не нужно лететь по тревоге, все живы и здоровы, а командир просто зашёл в гости. Как в старые добрые времена. И становится чуточку теплее. А Булатов всегда видел её глубже, чем она хотела показать. Видит и сейчас. — Мёрзнешь? — вопрос звучит настолько неожиданно, что Рита вздрагивает и внезапно отвечает правду, вложив в одно слово гораздо больше, чем она хотела бы ему сказать. — Холодно… Она тут же жалеет о сказанном, понимая, что сболтнула лишнего, но надеется, что Батя отнесёт её слова к погоде, не заострив на этом внимания. Кажется, так и происходит, но он, чуть приобняв её за плечи, отводит на кухню и усаживает на стул. — Давай-ка я тебе чайку заварю. Фирменного. Хочешь? — Хочу, — вот так просто. Она действительно хочет его чая, хочет вспомнить этот терпкий, практически горький вкус, который в «Тайфуне» согревал её в любые морозы. Может, и сейчас поможет? Пока мужчина колдует над чайником, Багира быстро накрывает на стол. Печенье, коробка конфет, подаренная пару дней назад, несколько бутербродов — вот, собственно, и всё, чем она может угостить командира. Она так и не обжилась в новой квартире, и, несмотря на относительный уют и хороший ремонт служебного жилья, Кошкина так и не может называть это место домом. Хотя сейчас, в этот самый момент, она как никогда близка к этому. — Так чего пришел-то, Бать? — Маргарита озорно поглядывает на мужчину, расставляя на столе чашки. — Холодно, — он возвращает ей её же выражение с точностью до интонации. В пустой служебной квартире ему холодно, ему тоже хочется хоть какого-то тепла и уюта. — Погреться залетел, воробушек? — женщина из последних сил пытается удержать маску беззаботного веселья. Ему ни к чему ещё и её проблемы, и она пытается шутить и смеяться, лишь бы только он не догадался, что у неё творится на душе. Он не обращает внимания на «воробушка» и честно отвечает: — Согреться. Рита едва заметно вздрагивает. Её не оставляет ощущение, что он сейчас говорит ей гораздо больше, чем кажется. Слишком много решительности в его интонациях, и слишком много неуверенности в жестах. Командир принял решение, но не уверен в его правильности — вот как это следует понимать. От ароматного напитка поднимается пар, и Багира осторожно берёт в руки большую кружку. Она уже давно перешла на кофе, не прикасаясь к заварнику с момента расформирования Тайфуна. Слишком болезненными оказались для неё те воспоминания, что нёс с собой ароматный, крепко заваренный напиток. Женщина отодвигает тюль, всматриваясь в темноту полярной ночи. Метель и не думает утихать. Острые снежинки бьются в стекло, а ветер завывает так, что хочется посильнее укутаться в свитер. Холод снова вонзает в неё свои когти, стоит ей только взглянуть в окно. На плечи ложатся тёплые руки, разворачивая её лицом к Булатову. Ей бы возмутиться подобной наглости, но от его ладоней исходит настолько приятное тепло, что не хочется даже шевелиться. — Мне здесь тоже холодно, Рит. На этот раз она вздрагивает куда ощутимее. Не от холода — от неожиданности. Его лицо так близко, ближе, чем допускает дружеская дистанция, но Багира не делает даже попытки отстраниться. Он совершенно точно имеет в виду не погоду, и от этой откровенности ей одновременно уютно и страшно. Ей кажется, или…? Не кажется. Батя медленно наклоняется к ней, словно безмолвно спрашивая разрешения. Если она сейчас сделает хоть малейшее движение назад — он отступит, и то, что может сейчас произойти, останется только миражом, мимолётной мыслью, и назавтра вполне может показаться, что всё это ей померещилось. Но Рита не двигается, прикрывает веки, и горячие губы командира касаются её лица. Уголок глаза. Щека. Скула. Через мгновенье она чувствует его губы на своих, и по позвоночнику прокатывается волна мурашек. Кошкина не успевает подумать. Её тело опережает разум, и она моментально подаётся вперёд, приоткрывая губы и отвечая на осторожный поцелуй командира. Пальцы тут же путаются в коротких волосах, и она скорее ощущает, чем слышит полный удовольствия вздох. Сильные руки тут же прижимают её к крепкому мужскому торсу, очерчивают лопатки, вызывая легкую дрожь вдоль позвоночника. Багира проводит рукой по вьющимся волосам, спускается ниже и слегка царапает его шею. Они никогда не прикасались друг к другу столь откровенно, но она точно знает, что ему это нравится. Тихий, едва слышный стон отдаётся гулом у нее на губах, и она повторяет это ещё раз. Короткие ноготки мягко царапают кожу, и на этот раз его стон гораздо более отчётливый. Поцелуй мгновенно превращается из нежного и осторожного — в требовательный. Искра, которая все эти годы то появлялась между ними, то угасала — теперь разгорается в настоящее пламя. Одной рукой Рита ныряет в распахнутые полы его тёплой кофты, проводит по груди, вниз, к рёбрам, а потом, точно так же, с лёгким нажимом, проводит ноготками вверх по спине. Такая шалость не остаётся безнаказанной. Она буквально кожей чувствует, как мгновенно меняется настрой командира, а в следующую секунду она оказывается крепко прижата к стене его телом. Батя опаляет дыханием её шею, безошибочно находя чувствительное местечко под ухом, и после глубокого вдоха она слышит между поцелуями его прерывистое «Боже…». И даже не от удовольствия, которое приносят его губы, а от ничем не прикрытого восхищения в этом его тихом выдохе, она не может сдержать стон. Он целует её снова, горячо, быстро, и она слегка прикусывает щёку изнутри, впиваясь ногтями в его плечо. Его ладонь кажется ей раскалённой, когда он ныряет под край домашнего её свитера и продолжает поглаживать обнаженную поясницу. От такого контраста температур у Багиры подгибаются колени, но шансов не то что упасть, но даже пошатнуться у неё нет. Съехав буквально на несколько сантиметров вниз, она ощущает как его бедро оказывается между её ног, прижимаясь к самому чувствительному месту. Батина ладонь неспешно движется вверх, вдоль всего позвоночника, а затем вниз, к талии, по пути оглаживая пальцами каждую выступающую косточку. Рита не остаётся в долгу, тоже обеими руками забравшись под его футболку, мягко вырисовывает круги на рёбрах и спине Булатова, но это — всё, на что её хватает, потому что он снова прижимается губами к её шее, и способность связно мыслить покидает капитана первого ранга. Он будто знает её тело наизусть, моментально и безошибочно находя точки, прикосновения к которым вызывают у неё дрожь. За ухом. Над ключицей. Между лопаток. С каждой секундой она распаляется всё сильнее, и уже недостаточно становится просто касания его ладоней. Хочется больше, ближе, хочется ощутить его всей кожей. Лёгкий аромат его парфюма забивается в нос, но он не в силах перебить другой, естественный запах, который она так хорошо знает, и который сейчас окутывает её. Где-то на задворках сознания мигает красная лампочка: «нельзя», «запрещено», но горячее дыхание командира опаляет её ухо, и Багира шлёт всё к чёрту. Руки проворно тянут вниз ненужную кофту, и Булатов тут же сбрасывает её куда-то в сторону кухонного диванчика, моментально возвращая руки на её талию. Свой свитер Багира снимает сама. Губы снова находят губы, сбившееся дыхание перемежается с едва слышными стонами, когда пальцы Бати задевают чувствительные места на спине и руках, но в следующую секунду Рита чувствует голыми лопатками ледяную стену и непроизвольно шипит от резкого ощущения холода. Это заставляет командира остановиться, и они замирают в весьма недвусмысленной позе, пытаясь привести в порядок дыхание и глядя друг другу в глаза. Булатов слегка отстраняется, делая глубокий вдох, но Рита инстинктивно следует за ним, подаваясь вперёд. — Стена… ледяная, — поясняет Багира, и слегка ведёт плечами, пытаясь поскорее избавиться от неприятного ощущения. Тёплая ладонь тут же прижимается к лопаткам, точно там, где пару секунд назад их обожгло холодом. Он даже не пытается выпустить её из объятий, но смотрит в глаза с поразительной серьёзностью. — Ты уверена? И этот вопрос, конечно же, не про стену и не про холод. В нём гораздо больше, и они оба это понимают. Багира ни секунды не колеблется с ответом. Её руки снова зарываются в темные волосы, и прямо глядя ему в глаза она произносит: — Уверена. А ты? Он усмехается и медленно наклоняется к ней, скользя губами по линии челюсти, пока наконец возле уха не раздаётся его хриплое: — Ты заблуждаешься, думая, что я хотел бы сейчас остановиться… Рита впивается в губы командира, послав к чёрту любые сомнения и запреты. И тут же оказывается в воздухе, подхваченная сильными руками, и обвивает ногами торс Булатова. Пока он несёт её в сторону спальни, вперемешку с поцелуями она успевает избавить его от футболки, и теперь касается губами голой кожи везде, куда может дотянуться. В следующую секунду она чувствует, как Батя аккуратно укладывает её на кровать, и ощущение приятной тяжести мужского тела над ней вызывает у неё судорожный выдох. Она чувствует его каждой клеткой, каждым нервом, и кажется одного этого достаточно, чтобы окончательно потерять голову. Кошкина закрывает глаза, затылком вжимаясь в матрас, и всё, что у неё остаётся — это ощущения. Ощущение его губ на ключицах. Его ладоней, неспешно пробирающихся под бюстгальтер. Его колена между её бёдер. Его сбивчивого дыхания, обжигающего разгоряченную кожу. Его едва слышного «Рита» между поцелуями, произносимого словно молитва. Руки сами собой находят пряжку ремня, щёлкает застёжка, и Батя инстинктивно дергает бёдрами навстречу этому действию. С губ срывается приглушенный стон, и он действует на Багиру словно электрический разряд. Она рывком оказывается сверху, с силой проводя ноготками по груди командира, так, что за ними остается отчётливый красноватый след, и теперь уже она покрывает его лицо поцелуями, спускаясь ниже, к шее, а затем и к торсу. Теперь очередь Булатова вжиматься затылком в простынь, сквозь рваные выдохи чувствуя, как губы женщины опускаются всё ниже, и когда она доходит до кромки брюк, он сдаётся, хрипло выдыхая: — Багира… чёрт… — она лишь хмыкает, продолжая прокладывать дорожку из поцелуев, и в его голосе слышится одновременно мольба и угроза, — я же не железный! Рита никак не реагирует, продолжая начатое и избавляя мужчину от ненужного предмета одежды, заодно сбрасывая и собственные джинсы. Но как только они летят на пол, Батя тут же приподнимется, дергая её на себя за бёдра, и она даже сквозь бельё чувствует его напряжение. Горячий узел внизу живота скручивается ещё сильнее, и Кошкина повторяет это движение уже самостоятельно, подавляя желание застонать. Губы командира с жадностью обрушиваются на её шею и грудь, а руки оглаживают вновь открывшиеся участки кожи. Едва-едва касаясь, он ведёт по внутренней стороне бедра, и у Багиры сводит мышцы от сладкого предвкушения. Пальцы медленно ныряют под кромку белья, слегка прикасаясь к влажной плоти, и женщина задыхается от нахлынувших ощущений. Она ловит ртом воздух, издавая то всхлипы, то стоны, подаваясь бёдрами навстречу, и это буквально сводит Булатова с ума. — Идеальная. Боже. Ты идеальная. Ты… — дыхание сбивается, когда она в очередной раз вскрикивает, и он прижимает Кошкину крепче к себе, лишая пространства для манёвра. — Ваня, — в стальной хватке она не может пошевелиться, и только сжимает его плечи, оставляя красные следы в виде полумесяцев, — Ванечка, пожалуйста… Его большой палец продолжает вырисовывать круги, пока он ловит губами её стоны, и каждый её звук практически толкает его за грань, вызывая желание взять эту женщину немедленно. — Пожалуйста, Вань, я… — она судорожно хватает ртом воздух и снова стонет, — я не могу больше, мне нужно… Ей не приходится просить дважды. Пара мгновений — и он стягивает её насквозь мокрые трусики, и одним плавным, уверенным движением оказывается внутри. — Боже… — Да… Они звучат практически в унисон. Их движения едины, как у одного организма. Его вдох рождает её выдох, его спуск — её подъем. С каждым новым толчком они оба оказываются всё дальше от реальности, мир сужается до размеров этой комнаты, этой кровати, и единственное, что остаётся — это ощущение горячей кожи, переплетённых пальцев и одно дыхание на двоих. ~*~*~*~ Они лежат на смятых простынях, приводя дыхание в порядок, и бездумно вырисовывая узоры на обнажённой коже друг друга. Шевелиться не хочется. Батя только набросил на Риту одеяло, продолжая нежно поглаживать её спину, и чмокнул растрёпанную макушку. Багира вытянулась вдоль его тела, тесно прижавшись к командиру и полуприкрыв глаза, словно действительно была большой кошкой. Казалось, ещё мгновение — и она замурчит. За окном по-прежнему завывал ветер, но эти звуки больше не заставляли Кошкину внутренне вздрагивать. В полумраке комнаты, освещаемой только полоской света из коридора, было уютно и спокойно. — Рит, — тихо позвал командир, и женщина подняла взгляд, щекой всё ещё касаясь его плеча, — ты не против, если я… останусь? Багира слегка улыбнулась, снова прикрывая глаза и возвращая голову на место. Пальцы мягко прошлись по ключице, очертили один из многочисленных шрамов. Этот вечер напрочь перевернул их устоявшиеся за много лет отношения, но сейчас, лёжа в его объятиях, она была не против. — Оставайся, — это прозвучало так спокойно и обыденно, что она сама удивилась. Сейчас не хотелось задаваться сложными вопросами о том, к чему всё это приведёт, и как изменится их жизнь завтра. Сегодня, сейчас, ей было тепло и уютно, и этого было достаточно. Из коридора раздалась трель телефонного звонка и Булатов обречённо вздохнул. Такие звонки обычно не сулили ничего хорошего, и оба это понимали. Быстро натянув плавки, он чмокнул тяжело вздохнувшую Багиру в лоб и вышел из комнаты в поисках надрывающегося мобильника. — Контр-адмирал Булатов, слушаю, — раздалось из коридора. Рита села на кровати, завернулась в одеяло и потянулась. По телу разливалась приятная истома, двигаться совершенно не хотелось, но кажется сейчас им придется ехать на службу, так что женщина встала, и, завернувшись в одеяло отправилась на кухню. На столе стояли две чашки с уже остывшим чаем, и она дотянулась до ближайшей, делая глоток и переступая босыми ногами по холодному полу. — Так точно, товарищ адмирал, понял вас, — Батя входит на кухню и останавливается позади неё. — Так точно. Буду. Отбой. Багира не оборачивается, зная, что если это был сигнал тревоги, то она сейчас и так об этом узнает. — Из штаба флота звонили, — Булатов сбрасывает звонок и делает несколько шагов к ней. — Приказывают завтра явиться к ним с докладом по последней операции. Рита расслабляется. Значит ничего не произошло. Значит не нужно прямо сейчас собираться и куда-то лететь, не нужно выходить в непроглядную полярную ночь и ехать по заснеженной дороге в КЦ, и можно просто допить остывший чай и вернуться в кровать. Батя делает глубокий вдох, и задаёт вопрос, который мог бы разрушить всё очарование момента, но который не может не быть задан. — Рит ты… хочешь об этом поговорить? О том, что мы… — А ты всё ещё хочешь остаться? — перебивает она, по-прежнему глядя в тёмное окно. Метель продолжает швырять в стекло снежинки, и снаружи виден только тусклый жёлтый свет фонаря у подъезда. — Да, — он говорит тихо, но в его тоне нет и тени неуверенности. — Хочу. — Тогда нет. Я не хочу сейчас об этом говорить. Все вопросы и ответы, все решения и выяснения она решает отложить на потом. Когда этот разговор состоится — кто знает, к чему он приведёт и как всё изменит. Сейчас она хочет просто допить свой чай и вернуться в постель. С ним. — Просто оставайся. Батя подходит ближе, аккуратно вынимает у неё из рук одеяло и обнимает женщину со спины, прижимая к себе и заворачивая в кокон уже их обоих. Она делает очередной глоток, прижимается к командиру спиной и улыбается. Кажется, ничто в жизни не грело её так, как этот остывший чай.