Seventeen

      С годами Рой научился подмечать тонкости и нюансы в чужом поведении. Привык оценивать эмоции окружающих, ища слабости, угрозы, попытки очаровать и увлечь.       Рассеянная, вежливая улыбка безразличия говорит ему, что свидание не закончится в теплой от близости постели. Холодный и сосредоточенный взгляд через стол — что его презирают, низводят до бесполезной вещи старшие, более утонченные и статусные мужчины. Пытливые вопросы о личной жизни («Ты и правда не стремишься остепениться, да, Мустанг?») и рукопожатия, которые длятся слишком долго, — наполняют чувством глубокого ужаса.       Только в одном месте можно спрятаться от всего этого — в баре, достаточно приличном, чтобы надеть начищенные туфли, и не слишком чопорным, чтобы осудить заказанный им односолодовый виски; где есть шанс забыть о том, каким ядовитым и изворотливым он может быть, сколько жизней от него зависит, у кого достаточно информации, чтобы навредить тем, кто ему дорог, так ли плохо его влечение к подчиненному, если Рой будет обращаться с ним бережно. Если будет любить его без остатка.       Последние несколько месяцев у них были странные отношения. Всё началось с Эдварда, который умудрялся быть до боли соблазнительным без единого на то намерения, и Роя, который не смог удержаться.       Эдвард хотел его настолько, чтобы лежать рядом раздетым и уязвимым, обвивая руками шею, мягко шепча на ухо; хотел настолько, чтобы умолять о большем снова и снова; хотел настолько, чтобы рано утром сонно разговаривать ни о чем, чтобы целоваться в темноте и сжимать его руку, чтобы воздвигать фальшивые стены, когда они не вместе.       Рой хочет верить, что возросшее присутствие Эдварда в его жизни (по большей части в постели, после чего Рой днями вдыхает с простыней его запах) к добру. Но думать о нем, особенно когда они так далеко друг от друга, как сейчас, — сродни агонии.       Эдвард слишком идеален. Слишком молод. Слишком… всё сразу. В любой момент он может просочиться песком сквозь пальцы Роя.       Рой успевает выпить половину стакана, любуясь жидким янтарем, когда слышит знакомый голос сквозь чоканье кружек и звонкое цоканье бильярдных шаров.       — Ага, только сошел с поезда. Отморозил задницу. Не то чтобы мне нужно пальто подлиннее, чтобы прикрыть… Хватит смеяться, мудак, на моем месте ты бы вообще забыл, что у тебя есть нос, не будь он на лице.       Стальной не должен быть в городе до утра. Очевидно, он решил, что сходить в бар будет лучше, чем отчитаться командиру. Обман совершенно ненужный и унизительный.       Комната не так хорошо освещена, Рой двигает стул, чтобы осмотреться, ища огромные доспехи и ярко-красный, аляповатый плащ, и не находит ничего, кроме копны желтых, с золотым отливом волос в другом конце зала.       Рой подмечает мелкие детали. Его подчиненный и любовник одет в облегающую черную футболку, которую Рой никогда до этого не видел, его лицо теплится энергией и опьянением. Тонкие серебристые пальцы сжимают бокал с напитком цвета его глаз. Эд не привык бывать на виду, не привык просто наслаждаться жизнью, и хотя Рой колеблется назвать его застенчивым, Эд выглядит таковым.       Тихая улыбка; глаза, слишком часто смотрящие в пол, чтобы принять это за обычное поведение, сдержанный выбор в наряде, когда все остальное в нем такое яркое. При других обстоятельствах он мог бы цвести прелестной лакфиолью, таинственной и взволнованной, но переполненной скрытой силой.       Если бы Рой был другим мужчиной, или другой женщиной, он увидел бы в Эдварде легкую добычу и поспешил заговорить с ним. Рой бы думал, что трахнуть его так же легко, как завлечь в темный уголок, сыпя комплименты его экзотическим чертам и предлагая наполнить бокал. Даже если никто в баре не знает Эдварда Элрика, они всё равно заметят его, такого же опьяняющего и золотистого, как выдержанный ликер.       И если бы с Эдвардом говорил посторонний, Рой не почувствовал бы никакой угрозы, потому что Эдвард умный юноша и не станет падать, как мусор, к чужим ногам. Роя беспокоит другое: мужчина хорошо ему знаком — младший лейтенант Джин Хавок.       Они стоят на расстоянии, слишком близком для сослуживцев. Джин облокачивается о стену — на удивление уверенно для человека, который постоянно жалуется, что женщины считают его невнимательным. Он пялится на Эда с той хрупкой, показной бравадой, на которую решаются подростки, столкнувшись с необыкновенно привлекательным человеком.       (Помимо прочего Эдвард ещё и невероятно хорош собой, от него сложно оторвать взгляд. Как от изысканной картины или куклы. Рой лучше увидит его уничтоженным, сожженным дотла, чем в руках другого, и сегодняшняя ночь не исключение.)       Стальной смеется над шуткой, которую Рой не успевает уловить (за баром молодой разливщик разбивает бутылку вина), и делает глоток, кривясь от крепкого вкуса.       Джин хмыкает:       — Тяжело заходит, Стальной?       — Бренди, — бурчит Эд, — На вкус полный пиздец, но с задачей справляется.       — Кажись, хочешь забыть о чем-то.       — Временно, — отвечает Эдвард, заставляя себя сделать еще глоток, на этот раз более щедрый. — Забыть на пару часов было бы славно. Нельзя убегать от дерьма вечно, оно просто-напросто возвращается, ещё дерьмовее и сильнее. Но алкоголь… я не знаю, помогает легче переварить это.       — В переносном смысле? — смеется Джин.       Рой Мустанг, со всей его дипломатией и подковерными играми, не имел ни малейшей догадки, что его любовник пьёт, не говоря уже о том, что делает это постоянно. Это модель Роя, его влияние; возможно, если бы Эдвард никогда не видел, что алкоголь служит его защитным механизмом, если бы не имел дела с его пьяными выходками и вспышками… нет. Может быть, Стальной и не взрослый, но у него взрослые проблемы и взрослые решения.       — Наверное, забываешь что-то довольно тяжелое, — говорит Джин.       И Рой знает, что именно. Стальному было приказано отправиться в приграничный город, проконтролировать и установить там более твердое военное присутствие. Гражданские восстали и взяли четверых солдат в заложники. Когда Эд добрался до них, они уже были мертвы — типичная экзекуция, с мешками на головах.       — Не-а, — говорит Эд.       Такое потрясение… можно было бы вообразить, что Эдвард захочет утешения, безопасности, холодно думает Рой. Но как видно, Стальной предпочитает вместо этого нарушать субординацию с его лейтенантом и налегать на алкоголь как пьяная шлюха.       (Неужели у него нет ни капли самоуважения?)       Рой приканчивает бокал и машет бармену повторить.       Джин кладет на столик пиво — дешевую, нефильтрованную марку в стеклянной бутылке.       — Я знаю, что отвлечет тебя от всего этого дерьма, — ухмыляется он и кивает в сторону бильярдного стола, — сыграй со мной раунд.       Требование.       Глаза Эдварда округляются, и он смотрит почти в страхе, как вокруг стола собирается толпа. Странно, учитывая, как он любит соревноваться. Не хочет позорить себя перед Джином, понимает Рой.       Эд решает воздержаться:       — Это худшая из твоих идей.       — Нет, моей худшей идеей было встречаться с гомункулом, хотя можешь думать что хочешь.       Джин усмехается и аккуратно вынимает бокал из рук Эда, даже не вздрагивая, когда задевает холодные металлические пальцы. Обычно люди отшатываются в испуге или отвращении, замечая стальные протезы — чудесная иллюзия златовласой овечки рушится.       То, что Хавок ведет себя настолько тактично, злит Роя, потому что Джин не понимает Эдварда так, как он: интимно, чувственно, на уровне более глубоком, чем человеческая плоть.       Очевидно, Хавок касается его так осторожно, только потому что находит в этом легчайший способ заставить Эдварда Элрика раздвинуть ноги. Хуже только то, что Эд по всей видимости, не собирается его переубеждать.       — Да брось, это же не соревнование, — говорит Джин. — Я подсоблю. Видел тебя в деле, босс, у тебя отличная координация, по крайней мере в ногах. Так сложно будет загнать в лузы пару шаров?       (Конечно, у него отличная координация. Он мастер трех разных видов борьбы и может нарисовать идеальный круг с первой попытки. Необязательно раздевать его глазами, чтобы понять это.)       — Драться легко, это как танец, в нем есть подвижность, грация, но это… другое, — говорит Эд, выглядя слегка потерянным без своего бренди. — Хотя знаешь что? Плевать. Не то чтобы я пришел сюда тупо стоять, так что веди себя хорошо.

***

      Рой следит за игрой (если так можно назвать копошения и пьяные ругательства Эда) со смесью эмоций, которые затрудняется определить. Он легко различает чувства окружающих, но его собственный мозг почему-то не поддается анализу.       Мальчик расслабляется под действием алкоголя, становится не таким строптивым, наполняется податливой беззаботностью, мягкостью, и Рой мечтает о нем, тянется к нему, к теплому телу в своих объятиях, в своей постели. Эд улыбается и наслаждается игрой, хотя выходит у него ужасно. Но это неважно, потому что он чертовски прекрасен, и все в комнате видят это.       — Малец новичок, да? — ухмыляясь, спрашивает один из игроков с багровым от выпитого лицом.       С тех пор как они с Джином подошли к столу, он таращился на Эда отчасти брезгливо и отчасти с похотью; наверное, не по себе встречать кого-то настолько поломанного, странного и наивного как Эдвард, думает Рой.       — Он быстро учится, — отвечает Джин.       — Быстрее тебя, — говорит Эд.       — Я играю уже десять лет, сопляк.       — Вау, прошу прощения, что не зависал в барах, когда мне было семь.       — По правде говоря, удивительно, зная тебя и твоего брата.       — Да уж, живи мы в городе…       Мужик с багровым лицом считает в уме и сально скалится лейтенанту:       — Семнадцать, да?       Джин или игнорирует или не слышит его любопытства, а Эдвард слишком сосредоточен, выбирая позу для прицела. Он ожидаемо промахивается, и на мгновение Рой думает оставить их одних. Может быть, он параноит, может быть Эдвард действительно просто напряжен и хочет немного отдохнуть. К тому же Джину можно доверять, он никогда не будет вести себя непристойно с семнадцатилетним подчиненным…       — Давай помогу, — мягко говорит Джин, вставая за блондином. Эдвард закатывает глаза, но позволяет лейтенанту положить ладонь на узкое бедро, позволяет второй руке задержаться талии и поддержать кисть с зажатым в ней кием, чтобы упрочить прицел.       — Ты вкладываешь слишком много силы в удар, — говорит Джин почти на самое ухо, и Рой видит, как Эд вздрагивает. Его янтарные глаза затуманиваются чем-то помимо бренди, и он промахивается даже с поддержкой Джина, не способный стряхнуть трепет и внезапную отстраненность.       — Почти, — шепчет Джин.       — Я проебался, — говорит Эд. Он отпихивает Джина и начинает бездумно натирать мелом кончик кия.       — Приноровишься.       Джин не прекращает съедать его взглядом, то и дело пробегая глазами по мягким губам. Снова и снова. Эдвард краснеет и избегает смотреть в ответ, когда замечает внимание лейтенанта.       — Малыш может повторить, — говорит незнакомец с багровым лицом, — если он новичок и все дела.       — Засунь жалость куда подальше. Я дождусь своей очереди, как все остальные.       Джин Хавок не знает, что Рой c Эдом. Никто не знает, потому что это запустит безобразное количество проверок, расспросов и сложностей, на которые ни у кого из них нет времени, поэтому Рой должен закрыть глаза на поведение Эда и, в итоге простить его, но сейчас мысли, как раскаленные добела ножи, вонзаются в мозг, и всё, о чем Рой может думать — это тело Эдварда и что лейтенант хочет сделать с ним.       — Черт, Хавок, по крайней мере, мы в одной команде, — говорит Эд с ухмылкой, когда Джин забивает.       — Рад, что разбираюсь в чем-то лучше тебя, парень.       Лейтенант и майор даже не прикоснулись друг другу, но все знаки налицо: Джин продолжает пялиться, и Эдвард, зная это, подстрекает его каждым поворотов головы, каждым взмахом ресниц. Он начал игру и это не ебучий бильярд. Догадывается ли вообще Эд, каким соблазнительным может быть?       — Эдвард, ставлю пятьсот центов на выигрыш следующим ходом, — говорит Джин, наклоняясь над столом и готовясь к удару.       Эд смеется:       — Тысяча и я спорю.       (В конце концов, так это началось. Эд небрежно вошел в его кабинет, ссутулившись, распустив мокрые волосы; опустился в кресло и с чувством такта как у кирпичной стены равнодушно бросил:       — Мне нужно, чтобы меня выебали. И мне нужно, чтобы это был ты. Но Рой почему-то повелся, и дышал им, и касался его, и забрал его невинность не раздумывая.       С каждым ударом сердца. В тихом кабинете, испещренном лучами заката. С кровью на презервативе. И оно того стоило.)

***

      — Я только что заметил…, — говорит Джин, указывая на Эдварда ладонью, обнимающей горлышко бутылки. Игра закончена, намеки брошены и настроение поменялось, в воздухе повеяло жаром. — У тебя распущены волосы.       Эдвард будто только осознал это, запустил в пряди металлическую руку в попытке пригладить их. Не стоит. Они всегда прекрасны, даже когда нечесаны. На ощупь как шелк и пахнут медом.       — Забыл заплести.       (Ебаный лжец)       Джин старается быть вежливым, но за этим фасадом скрываются банальные желания. Он, наверное, жаждет смахнуть волосы с глаз Эдварда, и ласкать его кожу, и держать в ладонях его лицо, целовать мягкие губы, прямо как Рой сотни раз до этого, и как еще сотни раз после этой ночи, потому что Эдвард — его, он никогда не узнает прикосновения другого мужчины, никогда не уйдет ради сигаретного дыма и голубых глаз. Его.       — Тебе нужно чаще их распускать. Выглядишь уже не так, будто готов вызвать хаос и разрушения.       — Я тебя умоляю, я всегда выгляжу так, будто собираюсь создать хаос. — Эд находит свой бренди и растягивает его, прежде чем поставить стакан обратно на стол. — На самом деле я на девяносто девять процентов уверен, что смог бы повалить тебя на пол, прежде чем ты осознаешь, что твои ноги оторвались от земли.       — Я знаю, что смог бы, но не когда ты в дрова. Отложи выпивку на сегодня, парень. Поблагодаришь меня утром.       — Мне не двенадцать лет.       — Поверь мне, я в курсе.       — Правда в курсе? — бормочет Эд, и Рою не нравится то, как лукаво поблескивают его глаза. Эд смотрит на Джина так же, как на него, когда они в постели, его губы слегка приоткрыты. Он жаждет прикосновений. Жаждет, чтобы его отодрали как шлюху. Наверное, лицом в матрас в каком-нибудь убогом отеле, с копной волос в кулаке лейтенанта, с зажатой в зубах простыней, заглушающей стоны.       (Пожалуйста, Эд, не делай этого, не рань меня так… Я не вынесу даже мысли, что снова потеряю того, кого люблю…)       Лейтенант ставит пустую бутылку, впадинка на его шее едва заметно трепещет. Рой понимает, осознанно или нет, что тот пытается решить, стоит ли Эдвард того, чтобы ему всунуть.       — Я в курсе, как ты вырос, Эд, все заметили это. Просто посмотри на себя. Но это не меняет факта, но что я отчасти несу ответственность за то дерьмо, в которое ты вляпаешься, понимаешь?       — Что, если это дерьмо касается тебя?       Джин смеется и хочет зажечь сигарету:       — Все полностью зависит от того, что это может быть.       Эдвард замечает блестящую серебряную зажигалку и выхватывает из рук лейтенанта (он, в самом деле, как ребенок, привлеченный игрушкой). Он улыбается и щелкает ей, завороженный маленьким огоньком.       — Слишком много иногда наваливается, — с горечью бормочет он, продолжая щелкать колесиком. — Но я думаю… Если мне будет нужно когда-нибудь… убежать от всего этого. Отпустить и сбежать на пару часов. Ты бы… хотел помочь мне?       Джин нежно ловит его кисть, зажженная сигарета в его зубах говорит о том, что его глаза выразить не в силах. Эдвард замирает, с трудом сглатывая, и опускает зажигалку в передний карман брюк лейтенанта. Они смотрят друг на друга несколько неловких мгновений, пока взгляд Джина снова не находит его губы.       Он вынимает сигарету изо рта и тянется убрать прядь волос с лица Эдварда. Желудок Роя сжимает в тугое кольцо.       Джин целует его. И если бы этим все ограничилось, Рой мог бы собраться с мыслями. Но поцелуй выходит долгим, мягким и уверенным, и Рой видит, как плечи лейтенанта расслабляются в полном наслаждении, так, будто он желал и ждал этого поцелуя, этой возможности касаться Эда намного дольше, чем сегодня.       Эдвард стоит неподвижно, пассивно, но его глаза закрыты и он позволяет мгновению длиться, позволяет использовать себя. Он издает тихий всхлип и отстраняется, прерывая поцелуй, впервые выглядя настолько растерянным и смущенным.       — Я правда больше не ребенок, — говорит он. — Семнадцать лет, может быть, и немного для большинства людей, но давай смотреть правде в глаза, нет ни единого блядского шанса, что я доживу до двадцати. Почему бы не брать от жизни всё, верно?       Джин в ответ моргает.       Потом он замечает. Замечает, как близко они стоят, что они вдвоем у всех на виду, среди офицеров, что они не хотят привлекать ненужное внимание. Он делает шаг назад. Его кожа блестит от пота.       — Я возьму ещё выпить. Подождешь?       Эдвард не отвечает, слегка озадаченный, и только кивает. Лейтенант, в конце концов, идет не в сторону бара, а в туалет. Предсказуемо, омерзительно. Он будет дрочить в кабинке следующие десять минут максимум.       Рой допивает последние капли виски и задвигает с противным скрежетом стул. Он не сможет думать, не сможет чувствовать себя в безопасности, спокойно дышать, пока Эдвард не вернется в его дом. И в его постель.