***
Парни друг другу пожимают руки, приобнимаясь, и Даня заваливается в коридор, кеды пятками стягивая. Куртку вешает куда положено и сам, как гостю теперь положено, проходит в ванную — помыть руки. Отражение, которое бы лучше назвать картиной, если честно, Поперечного не устраивает который месяц. Синяки под уставшими вечно глазами, красный нос, красные уши и мелко дрожащие губы. Егору, кстати, нравилось. Да он больной — как может нравиться, когда твой "любимый" человек не спит ночами и изнемогает весь? Как может нравиться, когда твой "любимый" человек плачет из-за тебя же, а твои вечно холодные, нежные руки убирают слезы, сводя к вискам. Ты заглянешь к нему в глаза, но безумно безразличным и неискренним взглядом, как бы ты ни пытался того скрывать, а Даня тебе поверит, поверит второй, десятый, блять, пятидесятый раз, да тебе будет побоку на это число, ты же живёшь моментом. Даниловы пальцы со злостью и всей силой держат бортики раковины, что аж костяшки белеют — Дань, тебе звонят, — осторожно Нойз заглядывает за дверь ванной комнаты и протягивает рыжему другу его слегка побитую десятку. Уже не звонят. Силы, наверное кончились. Да что ты. Даня пробегается по тонне и ещё полкило сообщениям, двумя входящими с перерывами в минуту и просто отключает телефон. Ну забудься просто, можешь хоть сам в лесу, в мороз сорокаградусный, я уступлю тебе свое место и ни разу не пожалею. Ну может через день-другой, вновь оказавшись в одиночестве и неположенном состоянии, где мне ничего, кроме задней мысли о тебе не останется. В квартире сейчас заметно тише, чем казалось получасом ранее из телефонной трубки. По словам Вани, все подуспокоились, собрались по постелям и обкуренно то втыкают в потолок, то расклеиваются за тет-а-тет диалогами. Даню, кажется, ждёт та же участь. Любая из двух. Они садятся друг напротив друга, за кухонным столом, любезно и по-хозяйски накрытым клеёнкой тире скатертью с то-ли виноградом и сливами, то ли ещё чем-то. На середину стола ставятся две кружки и разливается по ним кипяток, далее и заварка. По запаху, что-то с чабрецом. Ну не сказать, что Поперечному дало это какой-то информации, просто до жути знакомый и родной запах — Нойз только такой чай и пил. — Чего-то ты совсем бледный, нервный даже. Что случилось-то? — Ой, заебался я, Ванечка, — кипяток подступает к губам и, о как неожиданно, обжигает их, и без того от нервов искалеченных. — Да Егор блять. Я заколебался уже, он в своей привычной манере поступает из раза в раз, вот я сейчас терпеть-то не стал, — Ваня без слов лишних понимает и кружку данину забирает, подливая ещё разбавки, —... Как раньше, — Даня делает паузу, поджимая губы, —знаешь, я думаю нихуя меня там уже и не держало. Просто жил, как свыклось. Ха-ха, как стерпелось и слюбилось, м-да... — И что, вы теперь совсем-совсем поразнь? Расходились ведь уже, недели полторы назад, да.. — Нойз ловит на себе вопросительный взгляд, — Нет, я это ни к чему не клоню, просто вы же правда расходились, пусть я и рад сейчас, что ты уходишь снова, надеюсь окончательно, от того, что тебе делало больно. — Так э... Да, он мне звонил, я ему писал, психовал чёт. Потом как-то списались... Долбаеб я, да? Не понимаю, что мною постоянно движет в его сторону. Я честно не хочу ни взгляда его видеть, нихуя. — Даня сахару в кружку ложечку кидает, замешивая, — и ой, блять, как бы оно по-слащавому, ха-ха, не звучало, заботы хочется, и не фальши этой и выставления меня за дурака. Разве я много прошу, м? Жалобный данилов взгляд изподлобья то-ли окончательно добивает в Ване всё живое, то-ли наоборот всё цветёт. — Заслуживаешь конечно, как и кто угодно. Поперечный тихонько хихикает к себе в кружку и начинает хватать за хвост мысль, что сейчас, здесь, напротив хипповатого длинноволосого парня, в его прокуренной вусмерть сегодня кухне, в свете семиутреннего солнца, Даниле спокойно как никогда. Ситуация с Егором встает сзади, в очередь до рыжего чувственного мозга, а впереди неё — карие глаза, губы в улыбке растягивающиеся и руки, безумно тёплые, принимающие всегда доброжелательно и донельзя гостеприимно. Руки парней одновременно тянутся к пластиковому лоточку чего-то сдобного, покрытого шоколадной глазурью и вот-вот сталкиваются, а из-за угла гостиной появляется силуэт. — Семь утра, имейте совесть говорить потише хотя-бы. И дверь в ванную захлопывается. Ну да, кто ж будет нежным и доброжелательным в семь утра, кроме патлатого хозяина квартиры. Но всё-таки имейте уважение. — Ладно, давай будем ложиться, а-то правда уже солнце встало, я лично ещё не ложился за ночь. Данила осматривается вокруг себя. — Ты можешь здесь лечь, я тебе табуретку конечно под ноги поставлю, но другого, честно не могу предложить.. — Да всё супер, ты сам-то где ляжешь, а-то я так внезапно настиг?.. — Я б не сказал, что сильно рублюсь. Щас пока приберусь по-тихому, а к девяти кто-нибудь и встанет, я провожу да сам лягу. Не переживай, — Ваня дожевывает сдобную печеньку и запивает чаем, вставая к раковине. — Ложись давай, я пойду ещё перекурю. Поперечного данный ему расклад более чем устраивает, хотя и становится немного неудобно, что спальное место Вани он-таки занимает. Но отказаться, повыкобениваться ещё не даёт чувство усталости и склона в сон. — Спасибо огромное, Вань, — Алексеев на выходе с кухни хлопает друга по плечу и с коротким, но по интонации добрым "не за что" удаляется. Даня складывает и подминает собственную ветровку вместо подушки и на обещанную табуреточку под ногами вытягивается. Не густо. Не в квартире у Егора. И пахнет по-родному: чем-то между пепельницей и.. Второго Данила не успевает разобрать, как уходит в сон.***
9:08 "Есть дело, перезвони" Смс-ка будит. Будит до невозможности чуткий сон и, по-честному, Поперечный в блядском охуевозе, как порхающий по квартире Нойз не нарушает и секунды сна, а Крид в привычной манере делает всё как назло. — Не угадал, мне нет дела до твоей хуйни. Рыжий зло передразнивает сообщение и блокирует один из многочисленных, возможно и не егоровых вовсе, номеров. Шестой за день, просто отлично.