Рыщет, не знает жалости страшный Зверь Простирается ночная мгла Закрывай дверь, закрывай Закрывай дверь, закрывай дверь Несутся её ноги, забыв про боль Проглотит её тёмный лес Он с костями жуёт или без? Давит мыслей внушающий вес Небесный свет разбудит её или смерть? Беги, милая, за тобой Зверь идёт! У него зубы длинные Сердце не бьётся, не бьётся Беги, глупая, и всем богам молись Запутались в голове дороги Близко пасть его голодная Бесконечной пыткой гонит тебя страх…
Есть моменты, в которые Мегуми рад, что Сатору Годжо воспитывал его с самого детства и воспринимает не более чем [своим] ребенком. По отношению к другим такое уже не прокатит и это… пугает. Мегуми до сих пор помнит день, когда Сугуру Гэто ушел из мира Шаманов и стал мастером проклятий. К этому моменту Сатору уже целый год как возился с самим Фушигуро и с его сводной сестрой Цумики. В тот раз его маска впервые дала трещину. Улыбчивый смешливый придурок с отвратительным чувством юмора осыпался с лица Годжо кусками отсыревшей, неровно наложенной, штукатурки, открывая что-то темное, покрытое пятнами плесени и гнили. А в центре этого гниющего месива ярко горели лазурные глаза, напоминающие даже не небо, но что-то острое и колкое, как расколотый кусок хрусталя с острейшими гранями, готовый резать всех и каждого, посмевшего прикоснуться. У Мегуми в тот день остались черные-черные синяки на руках, после того как Сатору, едва придя домой, будто чудовище из темноты под кроватью, притянул его ближе и вцепился, удушая своими миазмами. Самое настоящее проклятье, демон, но никак не шестиглазый бог, как про него тихо шептались в клане Годжо. Фушигуро стоял, не жив не мертв, боясь шевельнуться, боясь привлечь слишком много внимания, боясь сказать что-то не то или просто дернуться, вызывая чужое неудовольствие. Это было страшнее его собственного отца, а тот в свое время Мегуми и пальцем не тронул. — Извини, Мегуми. Давай, я куплю тебе мороженое и мы забудем об этом недоразумении? Вместо мороженого Мегуми с криком хотел спрятаться в своей комнате под одеялом и не высовываться до совершеннолетия, когда он сможет на законных основаниях свалить из сего гостеприимного дома, но вместо того Фушигуро лишь медленно и осторожно кивнул, опасаясь спровоцировать чудовище. О причинах этого срыва он узнал уже потом, внимательно прислушиваясь к шепоткам домочадцев и слуг клана, переговаривающихся о том, что «господин наконец разорвал порочную связь с Сугуру Гэто». Ну, да. Конечно. Даже в восемь лет Фушигуро прекрасно понимал, что это не Сатору «разорвал порочную связь», а скорее всего сам Сугуру Гэто сбежал без оглядки от чокнутого Годжо, жадно гребущего под себя все, на что положил свои шесть глаз. В принципе, только у мага особого уровня такое и могло получиться. «Такое» — это побег. Мегуми же оставалось только завидовать. Второй срыв задел Фушигуро сугубо отголоском. Просто Сатору услышал, о чем именно шептались у него за спиной. И озверел. Мегуми пришел со школы, надеясь проскочить к себе в комнату раньше, чем Сатору вернется из Магического техникума и решит его потретировать под предлогом тренировки, но вместо этого, прямо на пороге столкнулся с уже собранными чемоданами. — К нам кто-то приехал? — логичный вопрос, тем более что отмолчаться, когда Сатору вышел в прихожую, уже не было возможности. — Нет, Мегуми-чан. Просто мы отсюда съезжаем, — Годжо присел перед Мегуми на корточки, чтобы оказаться на одном уровне с чужими глазами. — Я и не знал, что в этом доме тебе в ушки льют столько всякой грязи про меня. А ты мог бы и рассказать своему любимому опекуну. Маска снова покрывалась трещинами, глаза за стеклами черных очков напоминали куски льда, а Мегуми казалось, будто этот лед забивается ему в глотку, обмораживает внутренности и мешает дышать. — Не волнуйся, я не буду тебя за это наказывать. Только сейчас Мегуми заметил, что руки Сатору еще влажные и пахнут сладким мылом… но кровь из-под ободков ногтей он вычистить или не успел, или не посчитал важным. Свежую, ярко-красную кровь. — Мне… нужно собраться. Рука Сатору ухватила Фушигуро за запястье, не давая пройти глубже в недра дома, откуда, — он был готов поклясться, — доносились человеческие стоны и скулеж. — Твои вещи уже собраны, не волнуйся. И Цумики давно нас ждет. От этой хватки тоже остались синяки. Позже, Мегуми нашел пятна застывшей крови и на некоторых своих вещах, когда разбирал чемодан на новом месте. Ни чужих родственников, ни слуг — больше он никогда и никого из них не видел. Срывы… тоже прекратились. На долгие-долгие годы. Мегуми даже мог бы решить, будто сам придумал себе все эти воспоминания, вот только он оставил испачканные в крови вещи с того раза, в самой глубине шкафа. Доказательства самому себе и напоминание о чудовище, живущем за красивой фарфоровой маской. О том, что Сугуру Гэто мертв, Мегуми узнал точно так же неожиданно и точно так же по лопнувшей маске Сатору. Зайдя в дом поздно вечером Годжо еще улыбался, но уголки его губ ползли в стороны, а улыбка ширилась и ширилась, пока не превратилась в нечеловеческий оскал. Семнадцатилетний Мегуми сделал медленный шаг назад, из прихожей, ощущая себя один на один с хищником, вроде волка или тигра. Теперь с ними даже не было Цумики, ради которой Сатору еще мог бы попытаться «удержать лицо». Взгляд пронзительно-голубых глаз метнулся к Мегуми и Фушигуро застыл, боясь спровоцировать — словом или действием, или просто неосторожным звуком. Сатору сделал шаг вперед. Мегуми отступил назад. Миг, и на месте где стоял Годжо, уже никого не было, только деревянный пол пошел трещинами во все стороны. «Телепортировал» Мегуми резко развернулся ровно для того, чтобы уткнуться носом в чужую грудь. От Годжо пахло пеплом, раскаленной плазмой, — как при грозе, — и кровью. — Почем все, кого я люблю пытаются от меня сбежать, Мегуми-чан? Я такой плохой опекун? Почему ты меня боишься? — объятия Сатору не давали дышать, выдавливали воздух из легких и здравый смысл из сознания. В тот момент Мегуми почему-то подумал, что его отец наверняка пропал не просто так. Может быть Годжо с ним что-то сделал, чтобы получить опекунство? Бред. Безумный шепот напуганного мозга. — Я «настолько» страшный? Шепот Сатору взъерошил волосы на макушке Мегуми. — Твой Гэто… тоже «это» видел? Вот «это» вот — темное лицо, на котором лишь сверкающие глаза, режущие заживо без прикосновений. — … видел. Теперь Годжо двигается так медленно, будто способен неосторожным движением уничтожить мир вокруг. Длинные пальцы ложатся на макушку Мегуми, тяжелая пятерня кажется каменной и ледяной. — Вот тебе и ответ, Сатору. Увидел и не остался рядом, оказался не в силах выдержать, оказался не способен жить бок-о-бок с чудовищем, который клан Годжо запихнул в человеческое тело и выдал за своего наследника. — В следующем году я перееду в общежитие. «Он меня не тронет» «Он меня не тронет» «Он меня не тронет» Мегуми сбрасывает с себя чужую руку, выворачивается из скользких [склизких] объятий, и идет к себе в комнату, не оглядываясь. Ему страшно обернуться, ему страшно двигаться под чужим пронизывающим взглядом, ему страшно даже слово в ответ говорить «такому» Годжо, а не привычному смешливому раздолбаю. Но он уходит, он собирает вещи, он действительно сбегает в общежитие, как только приходит официальное уведомление о зачислении на первый курс Магического Техникума. [к сожалению, от Сатору Годжо так просто не убежишь] Особенно, если он считает тебя своей собственностью.Нитью след тянется за ней — аромат Сладкий дразнит, во рту вяжется слюна Аппетит возбуждает его сам сатана «Боже, он кажется за углом, я схожу с ума»
Запах гнили вонзается, б`удит мозг Болото на её пути За спиной раздаются шаги Исчезая в грязи, шепчет: «Моё тело, земля, сбереги»
Беги, милая, за тобой Зверь идёт! У него зубы длинные Сердце не бьётся, не бьётся Беги, глупая, и всем богам молись Запутались в голове дороги Близко пасть его голодная Бесконечной пыткой гонит тебя страх…
Отчасти, в общежитии немного легче — с Годжо они пересекаются только во время занятий, да перед миссиями, когда получают от него всю необходимую информацию. Но это все лишь отчасти. С другой стороны, Сатору всегда трется где-то на периферии зрения, присматривается, принюхивается, сладко улыбается, когда его ловят и, благодаря своей невъебенной наглости, продолжает донимать Фушигуро этими гребанными «Мегуми-чан». Но это уже привычно, это не страшно. Страшно начать замечать то, что не бросалось в глаза раньше, когда они жили лишь вдвоем. Сатору Годжо охотится. Под его пристальное, «особое» внимание попадают Юта Оккоцу и Инумаки Тогэ со второго курса, а также… Юджи Итадори с первого. Годжо лезет в их личное пространство, не оставляя и миллиметра для того чтобы свободно дышать. Годжо распускает руки: то обхватит за плечи, то притянет за талию, то запустит пальцы в чужие волосы, то обнимет со спины, подолгу не отпуская. Мегуми кажется, что не будь Сатору преподавателем, он бы не постеснлся и на вкус этих мальчишек попробовать — лизнул в щеку, зажал в угол, затянул в жадный поцелуй. Да, эта белобрысая блядь разве что не облизывается, глядя на ничего не понимающих студентов. Со стороны это похоже на излишнюю дружелюбность, на распиздяйское поведение, только Фушигуро давно уже на такое не покупается. Примерно с тех самых пор, как после ухода Сугуру Гэто из магического мира, Сатору Годжо начал затаскивать его к себе в постель по ночам, игнорируя любые попытки к сопротивлению и пряча за веселыми улыбочками стальную хватку и пугающий взгляд нуждающегося в жертве чудовища. Нет, он не приставал к Мегуми, но его глаза, его действия, его едва слышное дыхание за спиной… Мегуми иногда до сих пор кажется, что он проснется ночью в своей постели в общежитии, а над ним в темноте снова будут мерцать эти жуткие гляделки, похожие на стылый лед. Иногда он смотрит на то, как Годжо скользит между своих жертв, выбирая ту, которая первой сдастся и вспоминает, как ему самому всегда приходилось носить длинные рукава — с момента первого срыва, увиденного Мегуми, Годжо не стеснялся хватать его за руки и за плечи, или подтаскивать к себе за щиколотки, оставляя синяки. Особенно часто черные следы появлялись когда кто-то начинал сюсюкать над Фушигуро в присутствии Сатору, что воспринималось последним буквально как оспаривание его прав на собственного подопечного. В такие моменты он не стеснялся хватать Мегуми и притягивать в собственнические объятия, для окружающих маскируя ревность веселыми улыбками и глупыми шутками, но сам Мегуми никогда не забывал насколько чужие руки напоминают капкан, в который он влетел по глупости в детстве. … но мог бы он избежать его? Вряд ли. Папаша все равно продал Мегуми Дзенинам, перед тем как смыться из дома. Не Сатору, так они… и меньше всего Фушигуро хотел бы жить в клане, который довел Маки до побега из дома. — Будь осторожнее с Годжо-сенсеем, хорошо, Итадори? Вряд ли эта святая простота поймет, но Фушигуро должен был хотя бы попытаться. И, даже если до Юджи так и не дойдет насколько опасен их учитель, то у него хотя бы есть Сукуна, который точно должен услышать слова Мегуми. — Осторожнее? Я не понимаю тебя, Фушигуро… Да, до Итадори определенно доходило со скрипом. Но ведь и Мегуми толком ничего не объяснил, просто запихнул Юджи в его комнату, когда Годжо стоял в коридоре, панибратски положив руку на чужое плечо и что-то тихо говорил Итадори на ухо. Дверь захлопнулась и они остались наедине… если Сатору, конечно не подслушивал. — Он… слишком легко переходит чужие личные границы. Оглянуться не успеешь, как… — … как «что», Мегуми? — Юджи склоняет голову на бок, ожидая продолжения или окончания чужой фразы. И правда, Мегуми. Как «что»? Как окажешься заперт в его подвале с цепью на щиколотке. Мегуми видел однажды это место — обвешанное печатями и способное заблокировать даже силы Двуликого. Там было чисто и пусто, и никакого Годжо в обозримом пространстве… но тогда Мегуми показалось, что это место полностью готово принять нового жильца. Широкие кожаные ремни, прочные цепи, чистый сухой футон, одеяла, постельное белье… Сатору словно собирался сделать это место клеткой для домашнего питомца… если за такового сойдет живой человек. И, пускай, с тех пор как Сугуру Гэто умер, Годжо больше не спускался вниз, но Фушигуро не сомневался, что то место все еще существует… просто ждет кого-то другого. — Мне не нравится твой тон, пацан. Юджи охнул, а Мегуми смог вынырнуть из воспоминаний, сфокусировавшись на открывшемся глазу Двуликого и на его растянутом в ухмылке рту. — Звучишь так, будто ваш любимый сенсей тебя как следует запугал. Или может не просто запугал? — длинный язык с то ли клеймом, то ли татуировкой на нем, жадно облизнул губы, заодно цепляя кончиком глаз Итадори и вызывая у того раздраженный вскрик — наверняка Рёмен сделал это специально. — Я чувствую твой страх на вкус, Фушигуро Мегуми. Красный глаз Сукуны вспыхнул точь-в-точь как у Годжо и сердце Мегуми сделало кульбит где-то в груди. Сам же сравнивал Годжо с демоном… что же, теперь нет никаких сомнений — и Сукуна Рёмен и Сатору Годжо одного поля ягоды. — Уж поверь мне, Сукуна… ты не хочешь оказаться не просто заточенным внутри Юджи, но еще и в том месте, которое Годжо приготовил… для того кто подпустит его слишком близко. Он так и не смог рассказать — ни про маску, ни про синяки, ни про клетку в подвале. Вылетел из комнаты Юджи пробкой, очевидно, оставляя простодушного одногруппника недоумевать над чужими словами. От взгляда Сукуны хотелось проблеваться. Руки превратились в две ледышки, а сердце все не останавливалось и не останавливалось. — Мегуми. Фушигуро замер. На повороте, ровно за углом его ждал Сатору, сложивший руки на груди. Маска… нет, не потрескалась, но не распространялась сейчас на его глаза. — Не расстраивай папочку, Мегуми-чан. Ты милый ребенок… но если продолжишь пытаться лезть в то, что тебя не касается… Даже с места не двинуться от концентрации чужой проклятой энергии. Сатору подошел со спины, к так и не сумевшему обернуться Мегуми и обнял его за плечи, пристраивая подбородок на чужой макушке. Успокаивающе погладил по ключицам… прежде чем с силой сжать пальцы, перекрывая ток воздуха в легкие Фушигуро. И даже тогда Мегуми не посмел шевельнуться, не рискнул сопротивляться. — Ты ведь уже видел «это». Поэтому ты для меня самый очевидный вариант. Не заставляй забывать все те годы, когда я воспитывал тебя, как своего драгоценного ребенка… иначе я просто отдам Дзенинам всю ту сумму, что они заплатили твоему отцу. С процентами. А потом заберу моего любимого мальчика на домашнее обучение. Мы чудесно будем проводить время вместе, Мегуми… ты и я. [ты и я] [и клетка в подвале] [и цепь на ногу] Пальцы Сатору разжались и он тут же влез меж пуговиц форменного пиджака, пробираясь к голой коже, поглаживая саднящие темные отметины, которые в ближайшее время нальются черным цветом. — Так что, Мегуми? Ты… или Итадори? — Ты… уже определился… с выбором? Легкие горели от нехватки кислорода и слова удавалось вытолкнуть с огромным трудом… но бывали времена когда на вопросы Сатору Годжо следвоало отвечать. И сейчас — как раз самое время. — Хххооо… так ты заметил. Они все такие сладкие. Выдох Сатору разве что не облизнул ушную раковину Мегуми, как что-то скользкое и плотное забравшись внутрь. Возможно так бы ощущался язык Годжо. — Мне одиноко, Мегуми. Готов скрасить мое одиночество? Ты ведь всегда так отчаянно бракаешься и сопротивляешься — даже когда я стараюсь быть к тебе снисходительным. Не ценишь моих усилий… так может просто отойдешь в сторону и не будешь мешать? Или… быть может ты волнуешься, что если я найду себе кого-то, то забуду про тебя? От каждого слова, сказанного Годжо, Мегуми в самом прямом смысле слова начинало трясти. Это ведь даже не похоть. Это действительно… одиночество. Одиночество настолько маниакальное, что заставляет Сатору желать влезть под чужую кожу и паразитом свернуться в чужих кишках, заполняя другое живое существо одним лишь собой. — Ты ведь его даже не любишь… — Зато я люблю тебя. Искренне, всем сердцем, с того самого момента, как впервые увидел. [увидел→захотел → забрал себе] — … мне так жаль, что я раньше не узнал о существовании такого чудесного ребенка, который однажды встанет на одну ступень со мной. И ты, и Юджи… вы особенные. Такие же как Сугуру Гэто. Способные выйти на «особый» уровень. Будущие чудовища мира магии. — Как думаешь, если бы я воспитывал тебя с пеленок, ты бы не боялся меня-настоящего? Ответа на сей вопрос у Мегуми нет… но что-то внутри сворачивается клубком и подвывает от ужаса, при мысли о себе, не боящимся Сатору, считающим нормой то чудовище, что прячется за фарфоровой красивой маской. Возможно даже, считающим, что любовь — это когда тебя сажают на цепь в подвале, лишь бы не делиться с миром вокруг. — Сделай выбор, Мегуми. Или он… или я приду за тобой. Мегуми пытается. Легко сказать «сделай выбор». Но ведь Итадори — друг Фушигуро… и все же тот самый мерзкий ком внутри, — под ребрами, — каждый раз останавливает Мегуми от новых попыток поговорить с Юджи. Он просто смотрит-смотрит-смотрит на то, как Сатору подкрадывается к ничего не подозревающей жертве. Как его объятия медленно но верно становятся все теснее, все продолжительней, как он при любой возможности ерошит Юдзи волосы, как берет его за руку, будто успокаивая или поддерживая, как они ходят в город вдвоем на выходных чтобы посидеть в кафе или посмотреть кино… [и Мегуми жутко представлять, но он все равно представляет, как белобрысая блядь все сильнее втирается в доверие к Итадори] Всего пара месяцев, а Годжо уже покупает Юджи подарки, заваливает его дорогими вещами, как и Мегуми, зависает в чужой комнате по вечерам под предлогом игры в приставку… У Юджи давным-давно умерли родители. В этом году умер и воспитывавший его дед. Итадори пришлось бросать школу, друзей, у него над головой дамокловым мечом висит угроза казни в любой момент, когда старейшинам приспичит передумать. Ему нужно все это внимание, он пьет его, словно воду, Мегуми же не слепой, он видит как Итадори сам ластиться к Сатору в поисках внимания, заботы и ласки… «У Юджи есть Сукуна» — это стало мантрой, надеждой на то, что Двуликий не позволит Годжо слишком уж заигрываться с его [Двуликого] сосудом. Потому что если Сатору посадит Юджи на цепь в подвале, то ни о каких новых проглоченных пальцах не будет и речи. Тогда даже гипотетическая надежда на свободу Сукуне будет исключительно сниться. Однако в итоге делать выбор Фушигуро не приходится. Он приносит тетради, забытые Годжо в учительскую. Дверь не заперта, хоть и плотно притворена, поэтому он стучится, но тут же входит, не дожидаясь приглашения. Звук, напоминающий сдавленный всхлип, пригвождает к месту. Любимо кресло Сатору повернуто к окну — ему нравится иногда принимать солнечные ванные, когда позволяет себе лентяйничать. Но сейчас Мегуми видит его широко расставленные колени… и Итадори, всего в слезах, с текущими из носа соплями, судорожно сглатывающим что-то… … очевидно то самое белесое нечто, забрызгавшее ему лицо. Пальцы Годжо сжимаются в бледно-розовых волосах, притягивая лицо Итадори ближе к своему паху, не давая даже посмотреть на Мегуми, в то время как сам Сатору оборачивается через плечо… о его взгляд можно порезаться. — Ты что-то хотел Мегуми-чан? Улыбка, растянутая от уха до уха вконец доламывает маску Годжо, и Мегуми бежит без оглядки, забыв про тетради, рассыпавшиеся по полу. Он прячется в своей комнате, под одеялом, как делал когда-то в детстве, когда еще думал, что чудовище не придет в его комнату, не вытянет за щиколотку из постели и, перебросив через плечо, не утащит в свое логово. Мегуми трясет и перетряхивает, выворачивая мясом наружу от ужаса. Он почти тихо подвывает себе под нос, когда дверь его комнаты, — запертая изнутри, — открывается с легким хрустом сломанного замка. Постель прогибается под чужим весом, кто-то ложится сзади и обнимает Мегуми за плечи, притягивая к горячему сильному телу. — Все хорошо, Мегуми. Все правда хорошо. Голос Итадори ввинчивается в мозг, заставляя резко обернуться в чужих руках. Где-то на периферии сознания хихикает Сукуна, кося одним глазом со скулы Юджи на жалкого и разбитого Фушигуро — будто Королю Проклятий рассказали лучшую в мире шутку. — Сатору сказал, что теперь мы одна семья. Ты рад? Итадори улыбается. Его глаза горят золотыми огоньками, а лицо… его маска трескается, от широкой и нежной улыбки.Одеялом накроет, обнимет её влажная земля Спи крепко, милая Но тебе знать нельзя Что злую шутку сыграла с тобой твоя голова Не было Зверя в лесу Не было никогда Горькие слёзы льёт небо, молится за упокой Разум отравленный звал тебя в мир иной Спи крепко, милая Пусть обретёт покой Ты и твой Зверь с тобой. Ты и твой зверь с тобой…