Блуждая в темноте, сходить с ума от ревности

– Где ты, Милли? Где же ты? — машинально сорвалось с губ чуть слышным шепотом. Впрочем, вестимо где. Веселится со своим ненаглядным Беном, пока я прозябаю в этой чертовой тьме. С другой стороны, какая радость ей сидеть с калекой и читать ему вслух? Умом я все понимал и прекрасно осознавал, что не имею права ломать жизнь своей маленькой рыжей звездочке. Но стоило мне представить, как Милли доверчиво жмется к Бену и, смеясь, рассказывает о том, как устала от несносного характера своего слепого подопечного, и внутри вспыхнул пожар. Казалось, сердце разрывается на сотни крохотных осколков, наполненных болью. Дыхание перехватило от безбрежной черной волны удушливой злости. На себя – за то, что отпустил. На нее – за то, что ушла, на Бена – за то, что этот кудрявый улыбчивый прыщ просто есть в ее жизни. – Где ж ты шляешься-то, чертовка рыжая?! — рявкнул я, ощущая как к глазам подступают беспомощные злые слезы. Хорошо, что из лазарета меня уже выписали, на дверь комнаты поставлен полог тишины – хоть ори, хоть волком вой – никто не услышит. Пытаясь совладать с собой, я дрожащей рукой нащупал прислоненный к кровати посох и поднялся. Шесть мелких шаркающих шагов – и левая рука, вытянутая вперед, коснулась края письменного стола. Я щелкнул пальцами, и аккурат под ладонью на столе материализовался бокал красного вина. Надо выпить. Иначе точно сойду с ума за этот чертов вечер и ночь. "Ночь... а если она останется с ним на ночь?!" – от этой бредовой мысли сердце кольнуло так, что сомкнутые на бокале пальцы задрожали. Я едва успел убрать руку, чтобы не разлить содкржимое, как вдруг ноги подкосились, и я рухнул на колени, беспомощно уткнувшись лбом в древко посоха. "Зачем я отпустил ее?! Зачем сам толкнул ее в объятия этого придурка Бена?!" — билось в висках. — Зачем? Зачем?! Зачем, черт возьми?! — шептал я, ощущая, как по щеке медленно катится непрошенная слеза. — Потому что идиот, — тихо резюмировал со спины ехидный голос. "Кажется, кукуха у меня начинает медленно улетать. Уже голоса мерещатся" — обреченно подумал я, но в этот миг в воздухе разлился едва ощутимый запах лесных трав, роз и тлена. — Папа?! — Забыв обо всем, я вскочил на ноги и машинально обернулся. Раздался мерный стук посоха, сопровождаемый шелестом мантии и звуком тяжелых шагов, а несколько мгновений спустя на мое плечо мягко легла прохладная ладонь. — Я пришел сразу, как только смог, Ник, — виновато сказал отец, осторожно заключая меня в объятия. Уткнувшись носом в пахнущие травами отцовские волосы, я вдруг почувствовал неожиданный прилив тепла. В душе вдруг появилась необъяснимая уверенность в том, что все будет хорошо.