~ ~ ~
Звук шагов отозвался в груди приближавшимся гулом. Каэдэхара застыл, будто зверь, которого вот-вот поймают — уже заметили, уже отрезали путь к отступлению, и... — ...капитан? — Чего тут забыл в рань собачью, спрашиваю? Слагаешь сто шестое хокку за вечер? Шутку он не оценил. Бэй Доу тут же устроилась на ящике рядом с Кадзухой. Дело явно было не в хокку. — Т... т... я тут... — он безотчётно прислонился к её голени, схватившись за ту левой рукой, и замер. Слëзы предательски полились прочь, унося с собой большую часть гордости — но и немного боли. — Та-ак. Капитан легонько потрепала Кадзуху по макушке, побуждая поднять глаза. Бэй Доу никогда не требовалось много времени, чтобы сложить два и два. Это иногда даже пугало, но по большей части приносило облегчение. Кадзуха знал, что его хорошо понимают, и это помогало не сбиваться с курса ему самому. — Капитан, я третью ночь не сплю от боли, — признался он. Маленькая пауза показалась ему вечностью. Всё, чего он сейчас искал, — это обнять Бэй Доу, почувствовать её спокойную силу, что дала бы ему прийти в себя. Наверное. — И, конечно же, ни звука не проронил, пока не начал загибаться! — раздалось громом у Каэдэхары над головой. — Разве так можно? — Н... никак нет. — За мной, — она рывком поднялась с ящика и, не оборачиваясь, зашагала прочь. Пока они добирались до её каюты, Кадзуха успел-таки пару раз перевести дух, благо настрой Бэй Доу был более чем духоподъёмным. Примерно как грозовой разряд у вершины ближайшего холма, откуда ты едва успел спуститься. — Я что, тебя для этого вытаскивала из передряг? Чтобы ты взял и загнулся прямо на корабле?.. — капитан от души распекала страдальца, затягивая в каюту за плечо здоровой руки. Кадзуха поморщился, с размаху плюхнувшись на кровать, но чувство стыда сейчас пересиливало даже боль. Его ошибка стала очевидной, как на ладони. Хотелось беспрерывно молить о прощении, пока забинтованную кисть ощупывали крепкие пальцы. — Я проявил бесконечную глупость, капитан, и заслуживаю всяческого порицания. Если моя боль может считаться справедливым возмездием, то... — Скажи-ка мне лучше, — строгий карминовый взор остановил его неловкие излияния на полуслове. — У вас в Инадзуме все с языком в жопе рождаются, или это привилегия особо одарëнных? Он даже не сразу раскрыл рот — то ли от изумления, то ли от обиды; но, прежде чем в голове родился достойный ответ или нужный вопрос, ладонь обожгло так, что в глазах засверкали искры, а в ушах зашумело.~ ~ ~
— Уж прости, дружок, — в помутневшем воздухе раздался почти ласковый голос Бэй Доу. — Надо было тебя отвлечь. Сам понимаешь. Она помахала в воздухе мастерски отделённым от кожи бинтом, который давно пропитался сукровицей. На кровати обнаружилась большая шкатулка — наверняка средства для первой помощи. Или, например, последней... тьфу, бездна, в самом-то деле! — Теперь смотри на меня, — потребовала капитан. — А то всё самое интересное упустишь. Как ты там, живой? — Наверное, — с трудом усмехнулся Каэдэхара, искренне пытаясь не потерять сознание. — В... в смысле, пока не знаю, можно ли считать меня особо одарённым. — Потом разберёмся, — мотнула головой та, разворачивая чистый бинт. Теперь ему полагалось пропитаться загадочной жидкостью из флакона — не то летучей, не то маслянистой, не то всё вместе. Через несколько мгновений бинт уже годился для свежей повязки. От прикосновения ткани к ладони боль вернулась с новой силой, и Кадзуха застонал почти в голос. — Да тихо ты, в самом деле! — не без усмешки проворчала капитан. — Ну-ка, теперь не дёргайся...~ ~ ~
Он не сразу понял, что происходит: лишь когда лёгкое покалывание стало достаточно сильным, Кадзуха вспомнил, какой стихией судьба наделила Бэй Доу. Электро — этот таинственный элемент — просто следовал за ним по пятам. Томо и его глаз бога. Сёгун Райдэн, управляющая молнией. Теперь ещё и здесь, на «Алькоре»... но почему здесь — теплее, роднее, понятнее, чем в краю молний и гроз? «Клин клином», — пронеслось в голове. От маленьких разрядов не просто уменьшалась боль — появилось ощущение, будто ожог вот-вот начнёт окончательно затягиваться, а вскоре и совсем перестанет напоминать о себе. — Всё, — спокойно заключила Бэй Доу, едва последняя искорка растаяла в воздухе, и присела на кровать совсем рядом с Кадзухой. — С... спасибо, — ответил он, несмело прислоняясь к надёжному тёплому телу. — Надеюсь, мне поможет. — Ещё бы не помогло... И прости, если обидела, — прошептала она и нежно поцеловала его в лоб. Кадзуха замер. Сердце нелепо стукнулось куда-то в гортань, а потом пропустило удар. Было страшно, что Бэй Доу об этом догадается; но этого-то сейчас больше всего и хотелось. — Знаю же, что обидела. Не надо было так с тобой. — Наверное, ты просто испугалась за меня? — еле слышно заметил он, с трудом веря в свои же слова. — Что я из-за своего упрямства... — Именно что упрямства, — наставительно отозвалась Бэй Доу. — Говорю же: не хватало мне ещё всяких... безвременных потерь в команде! — В команде? Кадзуха с жадностью, которой и сам не ожидал от себя, поднял глаза. — А ты думал, — хищно улыбнулась капитан. — Ты ведь теперь с нами. Даже матросам стало веселее, когда у них под боком поселился такой малёк священного карпа!.. Впрочем, не такой уж и малёк... Она вновь легко поцеловала его, теперь уже в губы: почти невзначай, оставляя ему свободу ответить — или отстраниться. Кадзуха не сделал ни того, ни другого — лишь сильнее прильнул к ней. Слов, чтобы описать свои чувства, сейчас не было. Как и сил. — Ладно, так здесь и досыпай! — Бэй Доу, не спеша обняв гостя на прощанье, поднялась с кровати. — Только не вздумай трогать мои вещи. — Спасибо... капитан. — Я-то всё равно уже встала, мне тут делать нечего, — ворчала она уже себе под нос, как за нею иногда водилось. — Вот же диво дивное свалилось мне на голову!.. Несмотря на полумрак, Кадзуха отчëтливо заметил, как выразительно она пожала плечами, прежде чем выйти. Впрочем, теперь ему уже не было ни стыдно, ни страшно. Он позволил себе завернуться в её одеяло, будто укутываясь заодно в сильный, тёплый запах, и позволил себе пару-другую слëз — не позорных, происходящих от слабости, но возвышенных — от поэтического восторга. Рука в ту ночь действительно больше не болела.