Eccedentesiast

      

Всё, что мне нужно – это ты и любовь, что однажды нам была дана, и ничего другого.

***

      – Слышал? Наша шлюшка Хван вчера с работы уехал на машине директора. – выбросил, будто бы случайно, один из сотрудников офиса и выкрутил кран, чтобы помыть руки.       – Половина офиса не только слышала, но и видела это. Не удивлюсь, если он уже соблазнил господина Пака. – с напускным сочувствием подхватил второй, разглядывая себя в зеркало, – Может уже вчера взял у него в рот прямо в тачке – в благодарность за то, что подвезли.       – Ну у директора член наверняка побольше будет, чем у Минхо, да и денег тоже. А что шлюхам ещё надо?       Надменный хохот прокатился по помещению, смешиваясь с шумом воды из-под крана. Альф искренне веселила обсуждаемая ситуация. Историю с расставанием руководителя отдела продаж – Ли Минхо и его ассистента – Хван Хёнджина не обсудил только ленивый.       Не смотря на разрыв, Минхо не хотел доводить ситуацию до абсурда, поэтому отклонил желание бывшего уволиться и сменить место работы. Тогда Ли, хоть и пребывал в полнейшем шоке от неожиданного расставания, выгонять профессионального сотрудника не стал, уверяя того в том, что проблемы в личных отношениях не должны мешать рабочим.       Изначально так и было. Некоторая неловкость между ними всё-таки наблюдалась, но оба относились друг к другу с уважением и продолжали качественно выполнять свою работу. Но спустя недели по офису поползли многочисленные слухи и пересуды о том, что стало причиной их расставания, из-за чего общение между бывшими стало несколько напряжённым.       Все сотрудники их отдела встали на сторону Ли, чем немало удивили его. А вот Хван стал общественным изгоем, получив «почётное» клеймо шлюхи. Основанием для такого звания послужила не низкая социальная ответственность омеги, а обычная зависть коллег. Ассистента руководителя невзлюбили уже давно, почти сразу, как он появился в отделе. Хёнджин был как бельмо на глазу не только для других омег офиса, но и для альф. Одни завидовали его красоте и успехам в работе, вторые же просто хотели его нагнуть. Когда Хван начал встречаться с руководителем Ли, все завистники ненадолго притихли, боясь негативной реакции альфы, но стоило сладкой парочке расстаться спустя год отношений, злые языки тут же развязались. И вот уже почти полгода всё новые и новые предположения о причинах чужого разрыва беспрерывно создавались зеваками и тут же обсуждались ими же в туалетах и курилках офиса.       И, как бы Минхо этого не хотел, он всё равно становился невольным свидетелем и слушателем очередных теорий заговора.       Раньше сотрудники были осторожнее, а их разговоры тише. Когда-то давно Минхо даже не знал о том, что говорят за спиной про его Хёнджина. Лишь спустя некоторое время отношений он совершенно случайно услышал оскорбления в адрес своего парня от омег из бухгалтерии. Тогда альфа не на шутку разозлился, отчитал тех болтунов и предъявил дисциплинарные взыскания к этим работникам за неэтичное поведение. А когда дома решил обговорить этот вопрос с Джинни, удивился тому, что тот, мало того, что знал об этих сплетнях, но и терпел их уже долгое время. Минхо был в шоке, предлагал поднять этот вопрос на собраниях отдела, наказать особо умных сотрудников, но получил от Джинни удивительно смиренный и даже великодушный по отношению к обидчикам ответ: «Их злые языки не остановят штрафы, а вот твой авторитет начальника пострадает. Мне плевать на то, что они говорят за моей спиной. Мне важно лишь то, что ты знаешь, какой я на самом деле.»       Минхо знал, каким был Хёнджин.        Не смотря на сногсшибательную внешность, он не был стереотипной офисной сиреной. Казалось, что он даже не знал о собственной привлекательности, потому никогда не использовал её в работе и старался обходиться только своими знаниями и профессиональными навыками.       Честно говоря, когда Минхо принимал того на должность своего помощника, некоторые сомнения насчёт чужой профпригодности беспокоили его. Были некоторые опасения о том, что красивый омега будет годен лишь для того, чтобы варить кофе. Но Хван сразу включился в работу, выполнял ту ответственно и исправно. Никаких накладок между ними не возникало, их рабочие отношения складывались, как по маслу, потому что младший быстро подобрал верные ключи к Минхо, мирясь и находя подход к чужому перфекционизму, дотошности, упрямству и консерватизму.       Хёнджин был идеальным ассистентом. Чуть позднее стал отличным другом. А потом Минхо не заметил, как начал влюбляться в этого доброго и внимательного омегу.        Они начали встречаться через два года совместной работы. Тогда Хёнджин, как партнёр, раскрылся для Минхо с неожиданной, трепетной стороны.       Мужчина понимал, что Хван – сногсшибательный омега, который за свои двадцать семь лет мог иметь множество поклонников и огромный опыт отношений. Минхо понимал и принимал это спокойно, потому что не сомневался в собственной привлекательности. Но каково же было его удивление, когда уверенный и спокойный в рабочей среде парень, оставаясь наедине с ним в неформальной и интимной обстановке, превращался в очаровательного и смущающегося котёнка. Чуть позже, после трёх месяцев ухаживаний и невинных свиданий, до того, как у них произошла первая близость, он честно признался Минхо, что почти не имел серьёзного опыта. Хёнджин оказался настоящим романтиком – он верил в искреннюю любовь, боялся разбитого сердца и очень неохотно впускал в свою жизнь новых партнёров. Его последние серьёзные отношения завершились с выпуском из института, а после он долгое время оставался один. Пока не влюбился в руководителя Ли Минхо…       Хёнджин был прелестным ангелом не только внешне, но и внутренне. От того ещё больше хотелось вырвать всем болтунам их поганые языки, которые не имели никакого права марать Джинни своим ядом.       Но так было раньше, когда Минхо знал Хёнджина.       Теперь они друг другу чужие люди. И оставался ли младший тем же прекрасным человеком, что и прежде, Ли уже не мог сказать точно.       И сейчас, находясь в одной из кабинок того же туалета, Минхо почти без эмоций слушал потоки говна, в которых полоскали его бывшего. Хотя раньше бы обязательно разукрасил рожи этих недоумков своими кулаками за такое.       Минхо всегда считал себя взрослым, умным человеком. Он умел принимать взвешенные решения, сохранять хладнокровие и непредвзятость, верил своим глазам, а не ушам. Но теперь он, сам до сих пор не знающий точной причины разрыва и отравленный ядом чужих злословий, не мог сохранять беспристрастное и уважительное отношение к своему бывшему.       И не смотря на то, что он был к Хёнджину ближе всех этих сплетников, знал, что тот был порядочным и добрым человеком, не мог побороть в себе непонятную, злую обиду, что прорастала в нём, но не по отношению к этим балаболам, а по отношению к Хвану…       Дождавшись, когда альфы покинут туалет, Минхо вышел из кабинки и, стащив с широких плеч пиджак, опустил разгорячённую негативными мыслями голову под холодную воду в раковине. Та мочила тёмные волосы, остужала кожу и неприятно заливала уши. Но всё же помогла отвлечься от сплетен.       В последнее время Минхо всё больше и больше жалел о том, что шесть месяцев назад не подписал заявление Хёнджина об увольнении. Сейчас бы всё было гораздо… гораздо проще.

***

      Мокрый и взъерошенный, под удивлённые взгляды сотрудников, Ли вернулся в кабинет. До конца рабочего дня оставалась пара часов, но лучше от этого не становилось – Минхо предстояло ещё много работы перед завтрашним совещанием.       Устало упав в кресло и зачесав назад мокрые пряди пятернёй, альфа натянул на прямой нос свои дорогие рабочие очки в узкой оправе и, оглядев кипу бумаг перед собой, задумался о том, что он уже успел проверить и подготовить, а что ещё предстояло доделать.       В подвешенном состоянии оставался сводный отчет за последний квартал, который должен был довести до ума Хёнджин. Странно, что тот не притащил его ещё утром, как делал это обычно с любыми документами, порученными ему с вечера. Он работал очень оперативно и чётко, некоторую работу, игнорируя возмущения Ли, брал даже на дом.       Поймав эту мысль, Минхо насторожился. На Хвана это не было похоже.       Через пару минут, получив уведомление о вызове, ассистент явился к нему. Он постучал и, получив разрешение, вошёл в кабинет, тут же становясь напротив руководителя Ли. Омега, не знавший причины вызова, стоял молча, обеспокоенным взглядом осматривая альфу из-за его потрёпанного вида и мокрых волос, с которых ещё стекали и шустро падали на воротник кипенно-белой рубашки мелкие капли, расползаясь на ткани тёмными пятнами влаги.       – Почему вас нет на рабочем месте, Хёнджин-ши? – недовольно бросил Минхо, почувствовав странное раздражение от такого внимательного и небезразличного взгляда, да и от самого нахождения ассистента здесь тоже. Такое необъяснимое внутреннее противоречие – сам вызвал и сам же недоволен.       Ли сегодня почти не видел Хвана. Сам приехал задолго до начала рабочего дня, потом безвылазно сидел в кабинете, подгоняя документы, а когда периодически покидал его, каждый раз не наблюдал омегу за положенным тому местом.       Разглядывая подчинённого из под очков, альфа отметил, что тот выглядел сегодня как будто бы иначе, чем обычно. Омега был очень изящным и опрятным человеком, чему соответствовал и его внешний вид – всегда идеально сидящие по фигуре рабочие костюмы, выглаженные рубашки и блузки, изысканные украшения и красивая укладка.       Видимо сегодня тот встал не с той ноги, потому сейчас его длинные, обычно ниспадающие на плечи смольные волосы были убраны в неаккуратный хвостик; на лице совсем не было косметики, которую тот частенько использовал; а одежду он наверное вообще выбирал в темноте – мятый свитер из тонкой ткани искажал хрупкую фигуру, делая ту бесформенной.       Минхо хмыкнул. В любой другой день он бы поинтересовался в чём дело, хорошо ли Хёнджин себя чувствует… Но сегодня… Сегодня он был слишком запарен документацией и выведен из равновесия новостями о том, с кем предположительно трахается его бывший.       Хёнджин виновато молчал, не торопясь оправдываться за своё отсутствие за рабочим столом. Вероятно, причина такому поведению была неоправданной, смущающей или компрометирующей.       Почему-то, глядя на чужой стыдливый румянец, Минхо сложил в своей голове своё личное «два плюс два» и грешным делом предположил, что тот пропадал в кабинете директора. Почему нет, если тот теперь так великодушно подвозит этого омегу до дома? Никакого подтверждения такой мысли не было, но и опровержения этому Минхо не имел тоже.       – Окей, не отвечайте, не хочу оправданий сейчас! – с напускным равнодушием бросил он, так и не дождавшись ответа от ассистента, – Лучше скажите мне, где сводный отчет, что я отправил вам вчера на почту? Вы подбили итоговые результаты под даты?       Минхо звучал жёстко и серьёзно и больше не глядел на омегу, что топтался перед его столом. Поэтому он совсем не заметил, как растерянно и даже напуганного распахнулись чужие кофейные глаза, а только услышал тихое и неловкое:       – Извините… Какой отчёт?       Альфа ошеломленно вскинул голову, смиряя омегу нечитаемым взглядом.       Тот же шутит сейчас?       – Сводный отчёт о продажах за прошедший квартал. – чуть громче, чем следовало, с паузами отчеканил Ли ледяным тоном.       Но даже такая тактика не сработала, потому что Хёнджин не «не расслышал» его, а вообще не знал о чём тот говорит.       Омега нервно закусил нижнюю губу, пытаясь вспомнить, где и когда ему была поручена эта работа и заодно понять, почему он проебался с её выполнением.       – Ты издеваешься сейчас, Хёнджин? – отбросив формальное обращение, также как и очки со своего носа, грозно спросил альфа.       – Минхо-ним, извините. Я не знаю, как так вышло. Видимо я не проверил почту…       Ли даже не стал слушать чужие оправдания, несдержанно перебив:       – Что за враньё? Я видел, что мои сообщения были доставлены и прочитаны!       Хёнджин отвёл взгляд в сторону, мысленно пытаясь вернуться во вчерашний день. В голове мелькали обрывки рабочей смены, куча бумаг, высланных ему на проверку и… да, тот файл… Он всё же видел тот файл, который сейчас требовал начальник.       – Минхо… – виноватым голосом просипел он, признавая свою вину.        От одной этой интонации всё внутри альфы натянулось, словно струны. Хёнджин так отчаянно, так пристыжено смотрел на него, будто бы искал поддержи. Спрятанные подальше инстинкты Минхо требовали сорваться с места, обнять стройную фигуру и успокоить своего омегу. Сказать ему, что он не виноват, что любой человек может забыть или не успеть выполнить что-то. Убедить, что неподготовленный документ – не катастрофа, и они вместе смогут быстро всё сделать, как раньше.       Но в этом то и проблема – как раньше не может быть. Потому что Хёнджин больше не его омега.       – Минхо, прости, – по старой привычке Хван тоже сорвался на неформально обращение, – Я виноват, но у меня вчера… – тонкий голос неожиданно дрогнул. Хёнджин замолчал, чуть ли не до побеления закусывая губы.       Чтобы что? Не взболтнуть лишнего?       О, Минхо знает, что у того было вчера – спасибо оперативным сотрудникам, что разносят сплетни быстрее любого новостного канала. И то, что Хёнджин теперь не мог даже придумать отмазку и только стеснительно топтался на месте, будто бы подтверждало слова тех альф. И раз он напрочь забыл об этом поручении, значит его вечер не закончился лишь одним бесплатным минетом для директора.       И Минхо не ханжа, чтобы осуждать его за это. Они бывшие и ничего друг другу не должны, поэтому Хван может трахаться с кем угодно и когда угодно, вот только про свои обязанности забывать не должен. И Ли, как его начальник, имеет право осуждать его вот за это.       – У меня… – спустя секунды вновь повторил омега, – … просто вылетело из головы. – всё, что смог сказать (придумать) он.       Всего Минхо трясло от злости. Мысль о том, что между ними теперь есть секреты неприятным червяком ковыряла его сердце. Борясь с этим ощущением, он крепко стиснул челюсть, пугая омегу выступившими желваками.       – Я всё сделаю! Прямо сейчас начну, останусь после смены и до девяти всё вышлю! – засуетился тот, дёргаясь ближе к чужому столу.       Стоило ему это сделать, как рецепторы Минхо уловили естественный запах омеги. Ли, даже если бы хотел, не мог бы его не услышать. Чувственный, сладко-терпкий аромат спелой вишни. Сейчас тот был слабым, будто бы дуновение ветра принесло аромат из далёкого сада, но всё равно очевидным.       Хёнджин забыл принять блокаторы запаха? Почему? Хочет привлечь внимание?       Подавленные эмоции достигли пика, заставляя Минхо грязной тряпкой бросить омеге в лицо то, о чём он сразу же пожалел, только сказав:       – Интересно, чем это так была занята твоя голова, что важный документ пролетел мимо, а? – язвительная насмешка читалась в его интонации. – Или правильнее будет спросить – чем был так занят твой рот? – альфа внутри Минхо больно царапался и рычал, осуждая мужчину за эти обидные слова в сторону когда-то (всё ещё) любимого омеги. Но Ли просто не мог замолчать. Не сегодня!       – Что? – Хёнджин потерянно уставился на него, надеясь на то, что ему послышалось.       Не послышалось…       – То, Хёнджин! Никто тебе не запрещает сосать вышестоящему руководству, но про прямые обязанности тоже не нужно забывать. Помнится, раньше ты неплохо справлялся и с тем, и с другим. – злая усмешка тронула вздёрнутые губы.       Хван стоял перед ним ни живой, ни мертвый. Его будто бы окатили холодной водой. От лица ушла вся кровь – омега был бледный-бледный, пухлые губы сжались в тонкую полоску, а живые глазки остекленели. Он словно превратился в айсберг, стоял неподвижно и молчал, переваривая всё то, что, не жалея его, высказал ему Минхо.       А вот внутри Ли в эти мгновения всё горело адским пламенем. Хотелось самому себе вмазать за эти ужасные, непозволительно грубые слова.       Как он мог такое сказать? Сказать Хёнджину…       Альфа внутри него буквально скулил от досады. Инстинкты приказывали упасть перед омегой на колени, плакать и просить прощения, но Минхо всеми силами подавлял их внутри себя.       Хёнджин виноват, поэтому пусть слушает правду!       Омега поднял свои глаза и столкнулся с Минхо взглядом. И там, на дне замёрзших, некогда тёплых озёр Ли увидел то, что никогда не наблюдал в глазах Хвана по отношению к себе – разочарование.       Такое горькое и такое ясное.       «Мне важно лишь то, что ты знаешь, какой я на самом деле.»       Минхо пал непозволительно низко, и теперь в глазах Хёнджина он был ничем не лучше многочисленных злословцев.       Теперь Ли был даже хуже них.       Усмешка тут же спала с мужских губ, вся спесь куда-то ушла. И тогда Хёнджин добил его тихим и совершенно беззлобным:       – Ты прав! Мне нужно работать усерднее! – один уголок его губ дрогнул в полуулыбке.       Минхо подскочил с места.       – Хёнджин, я не то… – теперь оправдания своему поведению не мог найти мужчина.       Омега спокойно отошёл от стола назад, слабо улыбаясь.       – Не надо… Я, кажется, заслужил эти слова. Поэтому я пойду… – он замолчал ненадолго, а потом, смело вглядываясь в чужое растерянное лицо, закончил:       –… займусь выполнением своих прямых обязанностей.       Парень неловко поклонился и тихо скрылся за дверью, оставляя Минхо одного тонуть в своём же яде.       А тот до окончания рабочего времени всё не мог выкинуть из головы чужой взгляд. Он всё думал и думал, и никак не мог понять, почему сказал все те невозможные вещи Хёнджину.       Из-за глупой бумажки, которую тот забыл принести?       Стоила ли она того?       Омега, как и обещал – сделал и выслал всё до девяти. Работа была выполнена, как всегда, безупречно – все даты, все суммы были приведены в порядок.       Ненависть к самому себе горячим, липким слоем грязи прилипла к коже мужчины. Эта та грязь, которой он хотел очернить своего бывшего омегу, но измарался в ней сам.       Минхо не помнил, как покинул кабинет, вышел из офиса и доехал до дома. Он очнулся лишь тогда, когда холодные струи воды безжалостно окатили его из душа, унося прошедший день в канализацию.       Ужинать он не стал и сразу отправился спать. А когда оказался в постели – заплакал. Как ребёнок. Горько и надрывно.

***

      Воздух погружённой в сумрак комнаты стал душным, тяжёлым, насквозь пропитавшись пьянящим, ярким ароматом вишни, что так правильно, так хорошо сочеталась с горько-кислым, доминантным запахом острого имбиря и сочного лимона. Эта ягодно-пряная композиция затопила каждый уголок спальни, насквозь пропитала сбитые тёмные простыни, проникла в ДНК омеги и альфы, что в это мгновение были одним целым, слившись друг с другом в бешенной страсти.       Изящный, неописуемо красивый омега доверчиво распластался под Минхо на шёлковом постельном белье. Его едва различимый в темноте образ, несмотря на всю греховность того, чему он так охотно предавался вместе с альфой, оставался необъяснимо невинным, совершенно непорочным.       Прекрасным.       Бледная кожа волшебным образом светилась во мраке, словно спасительный маяк среди непроглядного шторма подзывая альфу ближе, обещая ему покой. И Минхо, раскачиваясь меж волн – стройных бёдер любимого, не мог не идти на этот зов.        Ещё ближе, ещё теснее.       Он жадно вжался в омегу, соприкасаясь с ним не только каждой частичкой тела и кожи, но и каждой крупицей души.       От одного вида такого открытого, такого надломленного блаженной негой, такого совершенного омеги, который так ласково тёрся носом об его острую скулу, так бесстыдно стонал и скулил от каждого толчка, так искренне улыбался своей чудотворной улыбкой, и так прекрасно плакал под ним, Минхо сходил с ума в безумной любви, желая навсегда остаться в этом мгновении.        Навечно слиться с любовью всей его жизни воедино.       Это было намного выше любви, в разы крепче привязанности, в сто крат сильнее их животной сути и пресловутых инстинктов. В этом была вся жизнь, что даровал им Бог.       Они нашли друг друга, чтобы осуществить этот божественный замысел, чтобы даже после смерти встретить друг друга в других воплощениях и многочисленных измерениях.       Минхо осознавал это, так осторожно, так бережно сцеловывая дорожки драгоценных, бесценных бриллиантов с мягких раскрасневшихся щёк. Его опухшие, горящие от любви и щиплющие от соли губы мокро мазали по мякоти кожи, пробираясь с чужим, таким же опухшим, зацелованным и искусанным устам. Соль и сладость смешались меж их языками.       Минхо пил нектар с омежьих губ, думая, что кусает своими острыми клыками крупные и сочные багровые ягоды вишни, и их сахарный сок стекает по его подбородку.       Закрыв тонкое, хрустальное тело под собой жаркими широкими плечами, мужчина выпустил – напоследок огладив – мягкий бархат чужих бёдер из своей хватки, чтобы протянуть свои грубые руки выше и сплести их с мягкими, художественными руками омеги. Их пальцы, как самый крепкий замок, надёжно сцепились друг с другом, чтобы до самого конца, до самого пика не разъединяться.       Длинные ноги сомкнулись вокруг крепкой спины альфы, впуская дальше, позволяя сорваться на истинно дикий, безудержный ритм.       Горячий член глубоко вторгался в узкое, мокрое нутро, что так жадно сжималось вокруг и так приветливо втягивало ещё глубже.       Омега был неистово возбужден – напрягая, втягивая живот, он выплескивал из себя целые потоки обжигающей, сладкой смазки, что смачно хлюпала при каждом движении альфы, пачкая, затапливая собой простыни.       Хёнджин рвано хватал густой воздух носом и глухо мычал, стонал, кричал в непрекращающийся животный поцелуй.       Чувствуя чужую предоргазменную дрожь, альфа завёл сплетение их рук за голову омеги, касаясь мокрых от жара и пота чёрных волн. Те подобно нимбу окружили нежное лицо, делая то ещё более благородным. Восхитительным.       Минхо терял рассудок.       Ещё ближе! Ещё больше! Ещё сильнее!       Ещё. Ещё. Ещё.       Тонкая талия взметнулась вверх, прогибаясь почти до хруста, когда долгожданная разрядка молнией прострелила каждую клеточку тела омеги. Тот весь замер, сжался, изливаясь крупными каплями на свой мягкий живот и пачкая пресс альфы. Оторвавшись от жестоких, пытающих его губ, Хёнджин отпустил громкий, протяжный стон, который был лучше, музыкальней любой симфонии.       Если Рай есть, то он сейчас здесь – в этой спальне, в этой мягкой огромной постели, в объятиях любимого омеги, в пекле его судорожно сжимающегося лона и спасительных водах глубоких преданных глаз.       Ныряя в них с головой, Минхо отпустил себя, блаженно кончая с чужим именем на устах. Он наполнял тугую узость омеги своей спермой, вжимая того в кровать, сминая пальцы его рук своими.       Хёнджин, теряясь в ярких, острых, пронзительных ощущениях, стиснул железные бока своими слабыми, дрожащими ногами, поскуливая, вновь являя чужому взору искрящиеся кристаллы слёз.       Минхо отстранился от горячего, мокрого тела, подтянул их – до сих пор переплетённые – руки к своему лицу и оставил благодарные поцелуи на острых костяшках аристократичных пальчиков.       Не желая причинить сверхчувствительному омеге боли, альфа, торопясь до появления узла, нехотя выскользнул из влажного ануса, чем вызвал у Хёнджина, находящегося далеко за пределами пространства и времени, недовольные похныкивания из-за ощущения пустоты там, где до этого так нужно и так хорошо пульсировал жилистый член.       Дикие инстинкты накрыли альфу лавиной, стоило ему отстраниться и увидеть белоснежное, дрожащее тело омеги. Показалось, что тот, такой уязвимый в этой интимной обстановке, мог исчезнуть – раствориться подобно миражу или растаять как снежинка. Хотелось опутать, привязать, повязать его, чтобы всегда был рядом – никогда не исчезал.       Хёнджин тяжело дышал, жмурил глазки и крутил тазом от щекочущего ощущения горячей спермы, вытекающей из его натруженной дырочки.       Покорённый таким зрелищем Минхо больше не принадлежал себе, до помутнения пожирая взглядом возлюбленного, покрытого следами любви. Меж всё ещё разведённых ног зазывающее сжималось растраханное колечко мышц. Язык альфы чесался от стремления обласкать, облизать, вылизать каждый миллиметр фарфоровой кожи.       Вид лихорадочно сокращающейся, вспухшей дырочки, истекающей вязкой смесью спермы и естественного секрета омеги, вызывал у Минхо животный голод и неконтролируемый аппетит. Его рот наполнился слюной, а клыки болезненно заныли от желания съесть этот дивный десерт под собой.       Мужчина с рыком набросился на разнеженного, непорочного ангела, подхватывая его тонкие ноги, ловко умещая те на своих рельефных плечах. Хёнджин успел лишь ойкнуть и схватиться за косматые волосы альфы, когда тот подтащил его повыше и, быстро собрав губами и языком с промежности успевшие сбежать капли, голодно примкнул ртом к пылающей звёздочке ануса.       Минхо проталкивал свой язык глубже внутрь, раздвигая, вылизывая нежные стенки, вытягивая из них все остатки их любви.       Настойчивая ласка языка доводила омегу до исступления. Он сжимал свой чувствительный вход, жмурил глазки, заламывал брови и закусывал губы, задушено мычал, поджимал пальчики на ногах, в тоже время вплетая пальцы рук в короткие пряди на голове альфы, притягивая его ближе и глубже. Хёнджин тоже больше не принадлежал себе, самовольно сдавшись в плен Минхо, который любил, превозносил, боготворил его так преданно и… так глубоко.       Мужчина, ненасытным, но ласковым и нежным зверем вылизывал своего омегу, даже не думая прекращать. Слыша беспомощные, сладостные мычания, ему ещё больше хотелось заласкать, занежить, залюбить прекрасное существо в своих руках.       Когда Минхо полностью испил из омеги всю вишневую влагу, смешанную с его же семенем, его длинный язык покинул бархатный вход, тут же оставляя на нём мокрые широкие мазки. Хёнджин не выдержал дикой ласки – весь рвано дёрнулся, отпустил тяжёлый выдох с истерзанных губ и до боли стянул чужие тёмные локоны меж дрожащих пальцев, вновь изливаясь истинным наслаждением. Жемчужные капли его удовольствия манили, казалось, уже сытого альфу, заставляя того теперь дочиста вылизать и нежный розовый член, и дрожащий блестящий животик.       Минхо был голоден и истинно дик в своих желаниях. Своими поцелуями, ласками, поглаживаниями, движениями тела, рук и языка он доводил любимого до пограничного состояния с обмороком – так хорошо было Хёнджину от каждой манипуляции своего мужчины.       Снежная кожа омеги горела огнём, покрылась мурашками и сияла от пота. Ему казалось, что тысячи маленьких иголочек пронизывали его тело изводящей сладостной щекоткой. А там, где любимые губы касались его, иглы сменялись шёлковыми пёрышками – успокаивающими, залечивающими. Очень хотелось ощутить эти волшебные поцелуи на своих измученных губах. Хёнджин, почти в слепую цепляя тонкими пальчиками чужие щеки, отчаянно поманил альфу выше. Их губы столкнулись в нежном танце, благодаря друг друга за это мгновение.       Страсть в одночасье сменилась восхитительным трепетом, настоящим единением душ. Эйфория сладкой-сладкой сахарной ватой окутала возлюбленных. Так интимно, так тайно ощущался этот момент.       – Золотце? – любовно выдохнул альфа в чужие уста, прерывая поцелуй. Чёрные глаза зачарованно горели от волшебного вида алых щёк и таких же губ младшего, которыми тот продолжал мокро цеплять кожу на его лице.       Хёнджин жался к нему, не размыкая своих влажных глаз, утопая в тягучей патоке наслаждения, но его мычание дало альфе понять, что тот услышал его, и тогда Минхо продолжил:       – О чём ты мечтаешь?       Джинни лениво распахнул свои блестящие бусинки, чтобы, задрав голову, с неподдельным удивлением заглянуть в кошачьи глаза альфы над собой.       – Сначала ты скажи, а потом я! – с отдышкой зашептал он, мажа по влажным раскрытым губам Минхо своими.       Мужчина обхватил его мягкие щеки ладонями, провёл подушечками пальцев по их шёлку, и, повинуясь, ответил первым:       – Я мечтаю, – загадочно выдохнул он и чмокнул уголок расставленных маковых губ, – чтобы мы всегда были вместе. – второй поцелуй остался на другом уголке, – И очень хочу, чтобы у нас была большая-большая и дружная-дружная семья…       Занеженный Хёнджин замер и неверяще захлопал влажными ресницами.       – Честно-честно мечтаешь? – удивлённо-восхищённо спросил он, словно ребёнок, и крепко схватился за мужские плечи так, будто бы от этого зависела его жизнь.       – Конечно!       – Как такое возможно? – светясь, как лампочка, выпалил омега, с радостным шоком в глазах таращась на альфу, – Я хотел сказать точно тоже самое, Минхо!       Хёнджин умилительно запищал, набросившись на него с удушающими объятиями, а мужчина, до невозможного довольный его ответом и лучезарной улыбкой, ответно крепко сжал омегу в своих руках и оставил ласковый поцелуй где-то за его маленьким ушком. Не размыкая объятий, он перекатился на спину, теперь укладывая ластящегося котёнком возлюбленного на себя.       – Я обещаю подарить тебе много детей, Минхо. Я очень сильно тебя люблю! – проваливаясь в сон, пообещал Хёнджин, теснее прижимаясь к горячему телу.       – А я тебя ещё больше… – блаженно шептал Ли, слушая милое сопение омеги и мечтая запомнить эту ночь навсегда.

***

      Минхо кое-как выплыл из глубоких пучин сна, едва расслышав отвратительный и ненавистный звук будильника. Возвращаться в реальность ему не хотелось от слова «совсем», потому что сновидение было особенно, невозможно приятным.       Ли снилась их последняя с Хваном ночь.       На следующий день старший улетел в запланированную двухнедельную командировку в Японию, а когда вернулся назад – не обнаружил Хёнджина в своём доме.       Тогда они и расстались.       Ну как расстались? Хёнджин бросил его, заранее собрав свои вещи, покинув дом и вернувшись в свою квартиру. Когда перепуганный, взвинченный альфа оказался у него на пороге, омега спокойно попросил его всё завершить.       Что-то произошло между ними, но что именно Минхо не знал – эти две недели они постоянно были на связи, и Джинни вёл себя также, как и обычно. Ли даже в самом жутком кошмаре не смог бы вообразить этого события. Альфа сдержанно просил Хёнджина всё ему объяснить, назвать причину по которой они должны расстаться, тогда как всё внутри него ломалось от злости, обиды и страха.       Что происходит? Почему? За что?       Хёнджин перед ним будто бы больше не был собой. Минхо смотрел на него во все глаза, но не узнавал своего омегу. Тот же человек, та же фигура, те же черты лица, но глаза и то, что пряталось в их глубине не было частью его Джинни.       Тот молчал, держал дистанцию с мужчиной, вёл себя невозмутимо и до боли в груди холодно. Так, будто бы никогда не знал человека перед собой.       А Минхо задыхался от сверхсильных эмоций. Ему одновременно хотелось и кричать, и ругаться, и скулить, и плакать, и крушить всё вокруг. Хотелось схватить омегу за ссутулившиеся плечи и хорошенько встряхнуть, чтобы тот рассказал правду и перестал быть таким отстраненным. Перестал быть не собой.       Держать себя в руках было невозможно, но он смог, лишь потому, что боялся сделать всё ещё хуже. Сделать хуже своему любимому, который и так, судя по всему, был не в себе, говоря такие пугающие слова.       – «Почему?» – спросил Ли тогда дрожащим голосом, стараясь поймать взгляд родных (теперь чужих) глаз.       – «Я больше не могу. И если ты действительно любишь меня, то отпустишь, Минхо». – ровным, безразличными голосом отозвался Хёнджин.       Отпустит? Разве возможно отпустить того, кого любишь?       Минхо казалось, что его убивают. Убивает Хёнджин, нанося удар прямо сердце.       Почему он поступает так?        Старший не удержал слёз, что жгли его глаза своей солью. Они скатились блестящими дорожкам по его впалым щекам. Это была слабость. Он больше не мог оставаться сильным, умным, рассудительным мужчиной. Как можно оставаться таковым, когда самый дорогой, самый любимый, самый нужный человек гонит тебя прочь?       Минхо тогда был готов на всё: похищение, шантаж, слёзы и проклятия, только бы Хёнджин передумал, только бы дал ему шанс выжить.       Но альфа, что сидел внутри него не позволил ему этого. Как он мог поступить так со своим омегой?       Его омега просил, приказывал ему уйти, и он не мог, не имел права не сделать так, как хотел тот. Даже не смотря на то, что выполнение этой просьбы означало его верную смерть.       Хёнджин искренне извинился. Плачущий альфа немного растормошил его безразличие, но выбить своё помилование не смог. Омега сделал выбор и больше ничего не собирался говорить.       А Минхо больше и не смог у него ничего спросить. Он стёр слёзы с лица и молча покинул квартиру. Даже не оглянулся на Хёнджина – не нашёл в себе смелости для этого.       Струсил.       На автопилоте он добрался домой, но тот будто бы перестал быть им. Не теперь, когда в нём не осталось даже намёка на Хёнджина, не сохранилось даже лёгкого шлейфа родного запаха вишни.       Хван забрал, уничтожил всё то, что могло напомнить Минхо о том, что омега когда-то жил, любил и был любим в этих стенах. Он не оставил ни кружки, ни рубашки, ни серёжки, ни щётки, ни любой другой безделушки. Ничего – как обычно бывает в жизни, ведь люди часто что-то забывают. Хёнджин ничего не забыл.       Подавленные при омеге эмоции вышли из под контроля, когда альфа не нашёл ничего, что мог бы оставить на память о себе его, теперь уже, бывший парень. Гнев безумной псиной сорвался с цепи. В тот вечер Ли разворотил весь дом. Он разбил зеркало в ванной, сломал стол на кухне, порвал чистое (не пропитанное ароматом омеги) постельное белье на кровати, вывернул все шкафы и разбил всю посуду.       Выпустив ядовитые эмоции, сидя на полу спальни среди получившегося бардака, он наткнулся на бархатную коробочку, выпавшую из развороченного чемодана.       Минхо никогда и никого не любил и не желал также сильно, как Хёнджина. Альфа чувствовал, что он – тот самый.       Будь его воля, он бы сделал омегу своим сразу же после первой близости. Но Хёнджин просил его не торопиться. Омега панически боялся того, что что-то может пойти не так. Не хотел, чтобы Минхо потом жалел о поспешном решении. Альфа, хоть и не разделял таких опасений, не хотел давить на любимого, поэтому терпеливо задвинул свои горячные, собственнические мысли на попозже.       Но в последнюю их ночь он твёрдо решил сделать Хёнджину предложение. Тот ведь сказал, что мечтает о том же, что и он. Мечтает об их семье.       Минхо купил идеальное кольцо ещё в Японии, надеясь сделать младшему сюрприз по возвращении. Но кажется, сюрприз сделали ему.       Теперь красивому кольцу было самое место среди мусора. Минхо хотел выкинуть его тогда. Но не смог. Что-то не позволило. Видимо ещё живые к омеге чувства или глупая сентиментальность, ведь колечко было единственным, хоть и косвенным, напоминаем о Хване.       – Блядство… – выплыв из воспоминаний, выругался в пустоту спальни Минхо и захлопнул коробочку с тем самым кольцом, чтобы вернуть её на место – в первую полку прикроватной тумбочки.       Сон натолкнул его на такую ненужную перед совещанием ностальгию, что он просто не смог противостоять желанию (зачем-то) посмотреть на украшение, которое так и не выбросил, несмотря на то, что почти сразу после расставания он нашёл – как и хотел – другую вещь, которая оставляла приятное воспоминание о его Джинни.       Минхо знал, зачем хранил эти якоря. Он одновременно и мучил, и спасал самого себя этими вещами, воспоминаниями и эмоциями. Потому что, в отличие от Хвана, он не смог так просто стереть его из своей жизни.        Потому что до сих пор любил его.

***

      День не задался с утра. Оставалось уповать лишь на то, что рабочее время пройдёт без эксцессов.       Спешно собираясь на работу, сидя за рулём автомобиля, заходя в офис и поднимаясь в лифте, Минхо обещал самому себе выцепить Хёнджина перед совещанием и извиниться перед ним. В память о том, что было между ними и всвязи с тем, как он любил (любит) Хвана, Ли обязан попросить прощения за то, что сказал вчера.       Хёнджина снова не было за рабочим столом, хотя его сумка висела на спинке стула.       – «Ничего страшного!» – думал альфа. Совещание назначено на десять, он ещё успеет извиниться.       Он был весь, как на иголках. Собирался впопыхах, не успел позавтракать, не прогнал речь. Но всё, что его заботило в данный момент – желание поскорее объясниться с омегой.       Мысли бегали в его голове, всё валилось из рук. Его кожа горела от необъяснимого жара – пришлось стащить чёрный пиджак и понизить температуру кондиционера. Альфа, не справляясь с нервами, чуть ли не сорвался искать Хвана по всему офису. Но только он бросился к двери, в неё постучали.       Это был Хёнджин.       – Доброе утро, Минхо-ним! – добродушно, без единого намёка на скрытую обиду за вчерашнее, поприветствовал он мужчину, свежим воздухом врываясь в душный кабинет.       Сегодня Хван выглядел безупречно: идеальный бежевый костюм со свободными брюками, чёрная воздушная блуза с развязанными лентами у горловины, красивая укладка и лёгкий макияж с акцентом на глаза.       Минхо задохнулся от одного взгляда на ассистента. Хёнджин был прекрасен. Не то, чтобы он когда-то забывал об этом или хоть раз думал иначе, но все же сегодня в Ли будто бы что-то очнулось ото сна. Он давно не смотрел на Хвана так долго, последние шесть месяцев запрещая себе лишний раз бросать на того свой взгляд.       – Я принёс вам кофе и пончики с шоколадом – вы ведь наверняка не успели позавтракать. – омега потряс стаканчиком и бумажным пакетиком в руках, подходя ближе к столу. – Вот ещё текст вашего выступления. – из-под мышки показалась тонкая папочка, – Я немного подредактировал его. Если захотите прорепетировать, я готов вас послушать. Знаете, ещё…       Младший трудолюбивой птичкой звонко щебетал над Минхо, который буквально завис в пространстве.       Почему Хёнджин ведёт себя так, будто бы ничего не было?        Минхо ожидал того, что тот больше не захочет его видеть, будет злиться, игнорировать. Но этот омега снова удивил его.       Почему он всегда такой?       Такой чистый и светлый, свободный от людской злобы и зависти. Рядом с его светом Минхо чувствовал себя уродливой тенью.       – Хёнджин? – тихо позвал мужчина, перебивая ассистента, что продолжал суетиться рядом с ним, – Почему ты делаешь это? – формальное обращением вновь было отброшено.       – Что это? – светлые карие глазки внимательно уставились на него.       Минхо нервно зачесал упавшую на глаза чёрную чёлку и поднял отчаянный взгляд на подчинённого.       – Я виноват перед тобой, а ты делаешь всё это… – он неловко кивнул на папку с речью и завтрак на своём столе, – Я так оскорбил тебя вчера, а ты… Сам не знаю, что на меня нашло. Всё, что я сказал – я не думаю и никогда не думал о тебе так! Правда! Поэтому я хочу попросить у тебя…       Хёнджин не дал ему закончить, оказавшись непозволительно близко. Он стоял напротив мужчины, немного возвышаясь над ним из-за каблуков на своей обуви.       Когда в последний раз они подходили друг к другу на такое интимное расстояние?       Минхо вновь ощутил любимый запах вишни. Сегодня Хёнджин пах ещё ярче, чем вчера. Это было запрещено – он должен был пить блокаторы. А Ли, как руководитель, должен был бы сделать ему замечание на этот счёт. И сделал, если бы сам до боли не соскучился по этому аромату. Сладкий феромон омеги успокаивал и, кажется, повышал выработку серотонина в его организме. Сейчас от одного лишь запаха омеги, наполнившего лёгкие, альфа чувствовал себя намного лучше.       – Не нужно извиняться, Минхо! – Хёнджин серьёзно и искренне глядел в виноватые чёрные глаза мужчины, протягивая к нему руки. Всё внутри Ли замерло от волнения. – Я забыл о том, что случилось вчера. Забудь и ты!       Длинные пальчики подхватили краешек тёмного галстука, который был неправильно и криво затянут вокруг чужой жилистой шеи. Кадык Минхо дёрнулся и прокатился вниз по горлу, когда он почувствовал лёгкое касание к мышцам своей груди сквозь белоснежную сорочку. Хёнджин был так близко, что это казалось сном. Альфа даже дышал через раз, боясь спугнуть это чудесное видение.       Он, пользуясь тем, что Хван сосредоточился на его галстуке и опустил взгляд, теперь внимательно вглядывался в нежное лицо омеги, любуясь знакомыми мягкими чертами: широкими бровками, длинными ресницами и точкой родинки, которую раньше обязательно целовал при любой возможности.       Когда Минхо задержался на чужих глазах, украшенных серой дымкой теней и небольшими стрелками, ему показалось, что те были немного припухшими. И только он хотел озвучить мысль, что тревожной бабочкой затрепетала в его голове, Хёнджин поднял взгляд, подтягивая узел галстука выше.       – Я не злюсь на вас, Минхо-ним. – ассистент вновь перешёл на уважительное обращение, стойко выдерживая глубину агатовых омутов напротив себя. – Вы были на нервах из-за сегодняшнего совещания. Я понимаю, поэтому прошу оставить эту ситуацию в прошлом. – Хёнджин оценивающе оглядел свои труды и, удовлетворенно кивнув, отступил назад.       Минхо поспешно дотронулся до кончика галстука, глупо надеясь почувствовать на нём тепло чужих пальцев, к которым не мог прикоснуться напрямую.       – Как можно забыть? Я повёл себя непозволительно низко по отношению к тебе… – Минхо осёкся, – к вам, Хёнджин-ши.       – Никто не застрахован от ошибок. Не корите себя – я простил вас. – сдержанно успокоил омега.       – Спасибо… – хрипло отозвался Минхо. Он благодарил и за помощь с ненавистной удавкой, и за понимание, и за прощение.       Впервые за долгое время мужчина почувствовал, что лёд между ними тронулся. Хотя «ледокол» был достаточно специфичным – Минхо показал эмоции, позволил себе лишнего – Хёнджин не отдалился ещё больше, а, наоборот, почему-то вновь оказался слишком близко.       Это было приятно. Показалось, будто бы они на мгновение вернулись в те дни, когда были вместе. В груди мужчины громко застучало сердце, разнося горячую кровь по телу. Экзальтация охватила его, и он, не сдержавшись, ласково улыбнулся омеге.        Он давно не улыбался ему.       Тот слегка опешил, хлопая глазками. Но потом, заливаясь едва видимым румянцем, улыбнулся тоже.       Сердце альфы треснуло. Ему сейчас, как и когда-то давно, нежно улыбалось его «золотце».        Почему Ли забыл об этом? Забыл о том, что Хёнджин был его «золотцем» – всепрощающим, всё понимающим, ласковым и заботливым.       Если опустить то, что они больше не пара, то Хёнджин ведь ни капли не изменился. Он продолжал быть «золотцем», и его сияние продолжало освещать жизнь Ли. Без него альфа остался бы не только, как без рук, но и, как без сердца. И именно поэтому тогда – полгода назад – он уговорил омегу остаться на должности. Иначе бы просто не смог! Не справился бы без него…        И Хёнджин остался, хотя мог уйти и бросить его и здесь. А Минхо не оценил этого жеста – принял, как данность. А потом посмел обидеть своего, во всех смыслах, человека этими мерзкими домыслами, гуляющими по офису.       То, что Хёнджин разорвал их отношения, никак автоматически не делало его подонком, уродом или блядью, коей его окрестили все небезразличные. Хёнджин, если его что-то не устраивало, имел право закончить всё, как имел бы на это право любой другой человек – тот же самый Минхо. Хван рассказал обо всём честно, не стал врать. Так почему он стал плохим? Почему Минхо поделил всё на чёрное и белое, забывая о целой палитре серых оттенков?       Может виновата недосказанность?        Минхо часто ругал себя за то, что не вытряс всю правду из бывшего, но теперь – спустя долгое время – требовать разъяснений было как-то глупо. Кажется…       А вот грызть себя изнутри, позволять чужим сплетням контролировать свои мысли и делать Хёнджина единственно виноватым – не глупо совсем!       Но, может быть, тогда виновата та боль, что до сих пор мучала сердце альфы?       Она не давала ему спать по ночам, портила аппетит и настроение. Эта боль была концентрацией тоски по человеку, который перестал быть его. От неё не помогали таблетки и медитации, потому что вылечить её мог только тот человек – Хёнджин… или ненависть к нему.       А так, как Хван не собирался реанимировать его, то казалось, ненависть – это единственный способ справиться с этой не проходящей болью.       Вот только одна проблема. Хёнджина просто невозможно было возненавидеть.       Может быть, у Минхо бы получилось это, если бы Хван, например, дерзил ему, действовал против него, может быть поцеловал кого-то другого прямо у него на глазах или сделал что-то непростительное. Но омега не делал ничего из этого… Никогда!       И даже многочисленные слухи не помогли развести огонь неприязни. И вчерашняя сцена Минхо была устроена им не из-за ненависти, а от обиды.       Но если бы Хёнджин всё-таки сделал бы что-то подобное? Если бы слухи обернулись правдой? Насколько непростительным должно было быть это «что-то», чтобы Минхо люто возненавидел его? Альфа не мог найти ответа, потому что знал, что всё равно бы простил его. Точно также, как простил за расставание…        Сейчас, задумавшись об этом, он понял – не было в этой ситуации правых и виноватых. Поэтому омега не заслужил всего того, что сам Минхо и другие сотрудники надумали и наговорили на него.       Хёнджин не заслужил этого и потому всё равно остался незапятнанным и совершенным. Своей добротой и всепрощением он был выше всех «правильных и идеальных».       Глядя на доброе лицо с милыми ямочками, что улыбалось в ему, Минхо, наконец, осознал, как глуп и эгоистичен он был.

***

      После долгожданного «перемирия» альфа пришёл в некоторую норму.       Ему так казалось…       Казалось, пока в конференц-зал, в который они с ассистентом, по-привычке, пришли раньше всех, не зашёл директор вместе со своим секретарём.       – Господин директор! – омега и альфа поклонились начальнику, подскочив со своих мест в середине длинного стола.       – Хотел прийти пораньше, чтобы показать сотрудникам отличный пример пунктуальности, а вы и тут меня обскакали, руководитель Ли! – старший альфа с притворной обидой прошёл вокруг стола, пробираясь ближе к ним, – Прощаю вас лишь потому, что ассистент Хван тоже здесь! – мужчина, буквально облизывая омегу взглядом, подхватил его запястье, чтобы оставить на чужой руке свой поцелуй.       Этот жест был странным и очень неуместным. Всё спокойствие Минхо улетучилось в одно мгновение. Его просто колотило изнутри от одного присутствия господина Пака. Особенно от присутствия господина Пака рядом с Хёнджином. Минхо нервно толкнул язык за щеку, наблюдая за тем, как чужие губы слишком долго целовали белоснежную кожу омеги, и, чтобы окончательно не слететь с катушек, сжал челюсть и кулаки.       Между директором Паком и руководителем Ли никогда не было тёплых чувств.       Старый начальник компании был старшим братом нынешнего. Когда год назад здоровье стало подводить первого, он усадил на своё место своего младшего братца – страшного идиота.       И Ли, вроде бы, должен был, если не уважать, то хотя бы уважительно относиться к нему, ведь Пак Чинен был на пятнадцать лет старше его. Но Минхо просто не мог уважать того, кто в свои пятьдесят, не набрав вселенской мудрости, вёл себя как полный придурок. Может быть младший альфа и закрыл бы глаза на это, мирясь с новым начальником, если бы тот не подписал приказ о его сокращении в первую же неделю своей работы.       Все сотрудники компании оторопели от этой новости. Лучший руководитель среди всех отделов был сокращён без объяснения причин. Хотя… В скором времени гении сыска – всё те же офисные сплетники – быстро отыскали причину.       Хван Хёнджин – личный ассистент руководителя Ли.       Именно он стал камнем преткновения двух альф. С первого появления в офисе новый директор заприметил красивого омегу, однако быстро был отшит им из-за того, что тот находился в отношениях – в отношениях с Ли Минхо. Вот почему и последовал приказ о сокращении.       В конечном итоге новости об увольнении дошли до старшего господина Пака. А так как Ли состоял у того на хорошем счету, младшему господину Паку пришлось вернуть того назад через пару дней и на некоторое время забыть о желанном омеге.       Ли тогда сделал вид, будто бы разрешённая миром ситуация нисколько его не задела, однако внутри себя люто возненавидел старшего альфу.       Как тот только посмел покуситься на его Джинни?       Минхо, конечно, рано или поздно пришлось бы столкнуться с ситуацией, когда Хван нашёл бы себе нового парня. И он смог бы (нет) принять это, если бы его парой оказался достойный, умный и красивый альфа, но никак не этот.       Пак Чинен был немногим лучше свиньи в павлиньих перьях. Его молодость прошла, но он всё никак не мог это принять. Он пытался одеваться молодёжно, но красные, фиолетовые, вырвиглаз-токсично-зелёные и другие аляпистые костюмы вряд ли можно назвать таковыми. Его квадратное, поплывшее лицо с маленьким глазками и карикатурно изогнутыми бровями постоянно блестело от тоников, что он ежечасно разбрызгивал на себя. Он всеми силами пытался выглядеть хорошо, поэтому иногда шёл на крайние меры и приходил на работу с макияжем – чёрные смоки многих не оставили равнодушными.       Пак Чинен был чёртовым фриком, совсем не смыслящим в бизнесе и являвшимся лишь гением корпоративов – его пьяные выступления были очень запоминающимися. Он был последним глупцом и невежей, умеющим только трясти кошельком и хвастаться тем, что успел сделать его брат.       Такая жаба, как он не должен был и пальцем трогать, такую розу, как Хёнджин.       Но трогал – и пальцами, и своими губами.       Лицо Минхо перекосило от гнева, альфа внутри него просил отпустить цепи и наброситься на старшего.       Но Минхо не мог.       Потому что Хёнджин позволял альфе целовать свою руку. Он не был против – ничего в его взгляде или выражении лица не выдавало недовольства или отвращения. И потому Минхо пришлось проглотить это всё.       Проглотить то, как директор пригласил их ближе к своему месту, как отодвинул стул рядом с собой и усадил туда Хёнджина, как потом всячески флиртовал с ним, совершенно не стесняясь Минхо и своего секретаря.       Зал для совещаний постепенно наполнялся другими сотрудниками, но директор все равно не отлипал от Хвана.       – Как вы себя чувствуете, Хёнджин-ши? – слишком ласковым голосом спросил старший альфа.       Минхо напрягся, но внешне этого не показал.       С Хёнджином что-то случилось? Или это обычная вежливость?       Омега слегка покосился на Ли и после небольшой паузы тихонько сказал:       – Всё хорошо. Благодарю вас за беспокойство!       – Вы тогда заставили меня понервничать! – Пак рассмеялся, накрывая ладонь Хёнджина своей.       Минхо передернуло от этого жеста, благо, что омега быстро отстранился от чужого касания.       – Надеюсь, сидение удалось отмыть? – краснея щекам, спросил Хёнджин ещё тише.       А Директор вновь схватил его руку и заулыбался подбадривающе, уверяя:       – Да-да! Не переживайте – всё в полном порядке!       Минхо ошалел.       Это что ещё за двусмысленные фразы? От чего нужно было оттирать сидение?       В голове альфы галопом закружили жуткие картины того, как эта мерзкая свинья прикасалась к Хёнджину, как склонила его к сексу и воспользовалась им прямо в машине.       – Нет! – испуганно закричал Ли, вскакивая со своего места, словно ужаленный.       В помещении разом все замолчали, удивлённо поглядывая на мужчину.       – Руководитель Ли, что «нет»? – раздражённо спросил директор, недовольный тем, что Хван умыкнул от него и теперь перевёл всё внимание на второго альфу.       Хёнджин встревоженно глядел на Минхо, осторожно дёргая манжет его пиджака.       Ли растерянно захлопал глазами, понимая, что мерзкие картинки, к счастью, рассеялись. Он медленно оглядел всех присутствующих; на секунду задержался на своём ассистенте, успокаивая полуулыбкой; а после остановил взгляд на директоре и, прямо перед ним поправив средним пальцем мостик очков на своей переносице, с невозмутимым видом выдал:       – Нет сил терпеть – душно очень. Давайте начнём скорее!       По залу прокатились смешки. Собрание объявили открытым. А директор всё же потерял внимание Хёнджина и больше, всвязи с началом мероприятия, не имел возможности его вернуть.       Это не могло не радовать Минхо. Он сидел довольным собственной шалостью котом, глядя на то, как старший альфа всё никак не мог отвлечься от выступлений сотрудников и пристать к Хвану, который, в свою очередь, совсем не реагировал на него и сосредоточенно слушал коллег.       Ли весело хмыкнул. Собрание проходило куда лучше, чем он ожидал…

***

      Отдел продаж опять показал отличные результаты. Директору Паку, скрепя сердце, пришлось выразить благодарность руководителю Ли и пожать тому руку. Младшего альфу это позабавило. Пусть сплетники, посетившие собрание, обязательно обсудят то, с каким перекошенным лицом директор это делал.       После собрания Минхо удалось быстро покинуть конференц-зал и утащить с собой Хвана, пока того снова не забрал в свои сальные лапы Пак.       Оказавшись в кабинете, альфа – чтобы его никто не отвлекал своими рожами и мельтешением – опустил и расправил жалюзи на межкомнатном окне, дающим обзор на весь отдел. Это «интересное» дизайнерское решение, конечно, давало воздуху этому помещению, но создавало из него что-то подобное аквариуму или террариуму. Сам Ли никогда не выслеживал своих работников через стекло, поглядывая – заняты ли они делом или нет. А вот они, видимо скучая всё-таки от безделья, частенько с любопытством глазели на него через это окошко, как на притихшего удава.       Почему-то сам Ли не додумался, что его можно было чем-то прикрыть, зато додумался Хван. Это было весьма кстати – чуть позже, когда они уже были парой, тёмные полоски жалюзи не раз скрывали их совершенно неуместные на работе, но всё равно такие желанные голодные поцелуи и крепкие объятия в кабинете от глаз и носов «любопытных Варвар».       Видимо, теперь Минхо навсегда обречён вспоминать те тайные моменты нежности и любви каждый раз, задёргивая чёртово окошко.       Отбросив ностальгию, Минхо довольно скинул с себя пиджак, стащил обувь, очки и галстук и завалился на чёрный кожаный диван у стены – ему очень хотелось спать. Покинуть рабочее место не получится, но пару часов отдохнуть в кабинете можно, потому что после собраний большинство сотрудников офиса и так слоняется без дела, уже настроенное на вечернюю попойку. Можно спокойно лодырничать вместе с ними, не ожидая каких-либо задач и поручений «свыше» до конца дня.       Этим Минхо и занимался, а когда уже немного задремал, почувствовал невесомое касание холодных пальцев к своему лбу – те ласково разгладили тяжёлую складку меж его бровей.       Мужчина решил бы, что ему это снится, если бы не насыщенный запах вишни.       Альфа распахнул глаза и увидел нависающего над собой Хвана. Тот, встретившись с ним взглядом, весь покраснел, стушевался, и тут же отскочил, делая вид, будто бы ничего не было. Минхо оторопел, сам покраснел немало, но быстро собрался и спросил в чём дело, хотя спросить хотелось совершенно другое. Например – что вообще значит сегодняшняя неожиданная нежность и тактильность омеги? Должен ли Минхо беспокоиться о том, что те проявились после того, как он вчера обругал Хёнджина? Раньше он никогда не замечал за Хваном «любви» к драме и эмоциональным качелям. Нормально ли это?       Альфа, покачав головой, тяжело вздохнул и снова задвинул свои «личные интересы» куда подальше, готовый выслушать ассистента.       Хёнджин не заставил долго ждать, вернул себе собранность и попросил у Ли отгулы до конца недели, глядя на него большими-большими, умоляющими глазками.       Минхо удивился и, конечно, попытался разузнать, зачем те ему понадобились, но младший отвечал ему что-то невнятное: «ну там семейное», «очень важно» и так далее.       Руководитель отпустил его, но слушая эти лепетания, чувствовал неприятную возню в своей груди.       У Хёнджина есть тайны… Это, разумеется, нормально, ведь все имеют право на неприкосновенность частной жизни. Но все же… Раньше, если Джинни брал незапланированные отгулы, то всегда детально рассказывал начальнику «зачем» и «почему». Так было всегда, ещё до начала их отношений, и зачинщиком такой традиции стал сам Хван. Вскоре этот непонятный ритуал стал символом их полного доверия друг другу, как коллег и друзей, а позже – партнёров.       Однажды Ли – хотя он сразу дал отгул, не требуя доклада – пришлось целый час выслушивать слёзные объяснения омеги о том, что ему срочно нужно съездить к родителям, потому что любимая собака их семейства – Кками была сбита. Тогда Минхо, обескураженный и напуганный таким шатким эмоциональным состоянием ассистента, решил самостоятельно отвезти того домой к умирающему животному, опасаясь – как бы с самим омегой не случилось чего-нибудь неприятного по дороге.       Мужчина предупредил отдел, соврав о какой-то давно запланированной встрече с клиентом, и, схватив зарёванного Хёнджина, покинул рабочее место и быстро отправился в дом Хванов.       В тот день он впервые познакомился с родными своего ассистента. Они оказались замечательными, добрыми людьми, такими же светлыми, как и сам Джинни. Они с любовью встретили единственного сына омегу и очень радушно отнеслись к Ли, как к гостю. Напоили чаем и откормили домашними пельменями, к тому же в качестве гостиниц, не принимая отказов, надавали вкуснейших домашних закруток.       С собакой тогда, к счастью, всё оказалось в порядке. Её правда сбили, но не машина, а велосипед. И ветеринар, которого родители успели посетить до приезда Хёнджина, оказал бедняжке необходимую помощь – наложил небольшую лангетку на повреждённую лапу, тем самым спасая от «неминуемой смерти».       Джинни был очень рад, что всё обошлось. Он весь светился от восторга, нянчился с собакой и был таким лапушным со своими родителями в домашней обстановке, что альфа просто не мог отвести взгляда, впервые смотря на него иначе.       Вспомнив тот день, Минхо грустно улыбнулся. Сейчас, спустя почти два года с тех событий, он был уверен, что именно тогда влюбился в Хёнджина.

***

      Такое событие, как пропажа ассистента Хвана из отдела в середине недели, не могло остаться незамеченным, и ещё в день совещания, когда омега, отпросившись, только покинул рабочее место, Минхо услышал новые сплетни относительно него.       – Мальчики, – затянул менеджер из отдела аналитики перед своим коллегами, сидя за столом в офисной столовой, – забыл вам рассказать совсем! Вчера мне пришлось задержаться на работе, и перед тем, как уйти домой, я заглянул в туалет. И угадайте, кого я там увидел?       Другие омеги не смогли даже примерно предположить, кого загадал их коллега, потому с интересом ждали продолжения.       – Хвана! Впервые в жизни видел, как он плачет.       Ли, которого они почему-то совсем не заметили за соседним столиком, поперхнулся чаем. Он не собирался подслушивать, но упоминание ассистента не могло не заинтересовать его.       – Да ладно? – загалдели сплетники.       Минхо напрягся. Хёнджин плакал вчера вечером?       – Да, прикиньте! Рыдал, как ребёнок. – с театральной трагичностью выдал рассказчик, потягивая апельсиновый сок через трубочку, – Мне его даже жалко стало. Я к нему подсел, спросил, что случилось, а он ничего толком не смог сказать. Мычал что-то. Я хотел ему успокоительное дать, а он отказался, говорил, что ему нельзя и продолжал рыдать.       Еда комом застряла в горле у альфы. В его памяти всплыли чужие опухшие глаза, скрытые макияжем. Значит ему не показалось? Хёнджин действительно плакал? Плакал из-за того, что он ему вчера наговорил?       Минхо мысленно дал себе затрещину. Это же каким нужно быть придурком, чтобы поверить, что Джинни не обиделся на те слова? Наверное придурком уровня Ли Минхо. Это же надо было так облажаться!       Альфа тревожно задумался. Мог ли Хёнджин попросить отгулы из-за этой ситуации? Вдруг их «перемирие» было лишь затишьем перед какой-то неизвестной бурей?       Ответ на то, куда отпросился Хёнджин, нашёл Минхо в пятницу, когда омеги не было на рабочем месте уже второй день.       В лифте было тесно, множество сотрудников компании набилось в него, словно селёдки в бочку. Из-за перегруза тот завис в шахте лифта, и всем, кто находился в нём, пришлось ждать полчаса, пока мастер запустит его.       Заскучавшие омеги решили скоротать время за сплетнями. Они, насколько позволяла теснота, стали в подобие кружка (точно ведьмы) и начали тихонько шушукаться, но Минхо, наверное как и многие другие, всё равно слышал их.       – Как думаете, куда делся Хван? – зашептал один секретарь.       – Известно куда! – уверено вклинился второй и, осмотревшись в поисках нежелательных слушателей, пропустив Ли, продолжил: – У него проблемы со здоровьем!        Минхо испуганно застыл.       – Чего? Откуда ты знаешь? – неверяще заохали омеги.       – Я вчера был в медицинском центре по поводу своих гормонов и видел Хвана в отделении репродуктивного здоровья.       – Не уж то деток планирует? – выпалил кто-то удивлённо-язвительно.       – Скорее уж подхватил что-то. Или тоже проблемы с железами – от него так феромоном разило в последние дни! – омега пренебрежительно сморщил нос. – И чего блокаторы не пьёт, а?       – Видимо правда лечится от чего-то. Я сам видел, что он начал какие-то лекарства принимать. Несколько раз ловил его за этим в кафетерии и туалете.       Кучка сплетников удивлённо заохала. Разговор уходил в более интимную тему, поэтому омеги начали говорить ещё тише. Минхо, доведённый до ужаса одним предположением сплетников о проблемах со здоровьем у его ассистента, еле подавил тревожные эмоции, сдавившие горло, и продолжил слушать.       – Может быть из-за болезни или из-за этих таблеток он в последнее время так странно себя ведёт? Заметили – он поправился немного. А ещё я видела, как он буквально весь день бегал в туалет во вторник.       – Да-да. Точно говоришь! – подхватил другой секретарь, – Его тошнило тогда, да и выглядел он ужасно в тот день. Хуже бомжа пришёл!       – Так ему плохо стало ещё в понедельник. Это тогда его директор Пак вызвался подвезти. Увидел, как того тошнит и потащил к своей машине, Хёнджин тогда еле ноги переставлял.       – Да уж! – выдохнул один с неким сочувствием, – Всё-таки жаль его. Какое здоровье, когда работаешь со своим бывшим? Я бы так не смог, правда! Но вот Хван… Я думаю, что он себя так наказывает за то, что бросил руководителя Ли.       – Зачем ему это делать? – недоумевали другие.       – Видимо он чувствует какую-то вину перед ним? Может быть правда изменил и бросил, а теперь жалеет?       Все неуверенно пожали плечами, а один, видимо знающий о подобных ситуациях намного больше, сочувственно предположил:       – Или всё ещё любит его…       Эта мысль прозвучала не то, как вопрос, не то как утверждение. Никто не стал давать на неё даже предположительного ответа. Омеги впервые в жизни будто бы встали на сторону Хвана, по-своему, но пожалев того. Больше они об ассистенте не говорили.       Вскоре лифт тронулся и спустя минуту выпустил всех сотрудников на первом этаже. Все, шустрыми мальками, уплыли, кто куда, лишь руководитель Ли застыл у дальней стенки. Он дрожал и едва сдерживал слёзы.       Всё, что произошло на этой неделе, неподъёмным грузом упало ему на плечи. Пазлы, что дозированно получал Минхо, наконец, сложились в полную картину.       Пугающую картину, потому что Хёнджин был чем-то болен.       И лучше бы правдой оказались сплетни об его отношениях с директором, чем то, что, кажется, было на самом деле:       Хёнджина, болеющего неизвестной болезнью, тошнило в понедельник, поэтому он согласился, чтобы директор Пак подвёз его до дома.       В тот день омеге, вероятно, было настолько плохо, что его вывернуло прямо на сидение в машине начальника.       Из-за плохого самочувствия он совсем забыл про поручение и не сделал документ вовремя.       Наверное, его выворачивало всю ночь, из-за чего он проспал и пришёл во вторник совсем не похожим на себя.       В тот день он пропадал с рабочего места не из-за предположительных походов в кабинет директора, а потому что бегал в туалет из-за той же чёртовой рвоты.       Самое ужасное то, что Хёнджин не рассказал всё, как было, а смолчал и из-за этого вытерпел мерзкие обвинения Минхо по поводу сексуальной связи с Паком.       Ему было плохо, но он не признался и остался после работы, чтобы сделать глупый отчёт.       Минхо причинил ему боль своими словами, и он в тот же вечер рыдал в туалете от обиды. И поэтому на следующий день его глаза были опухшими.       Хёнджин два дня страдал от болезни и всё равно трудился, а в среду, превозмогая себя, пришёл на совещание. И, чтобы Минхо не завалил всё, как полный придурок, успокоил его и простил, да ещё и позаботился о нём.       И эти непонятные отгулы были выпрошены им для похода ко врачу.       Хёнджин мучился, но ни словом не обмолвился этим с Минхо. Почему он не сказал ему, что болеет? Неужели между ними совсем не осталось ни капли доверия?       Минхо безуспешно пытался дозвониться до Хвана и в пятницу, и в субботу, и в воскресение. Это было похоже на помутнение – он спамил и на служебный и на личный номер, которого уже давно не было в «контактах». Минхо, боясь собственной слабости, удалил его после расставания «от греха подальше». Это, конечно, был не самый надёжный план, ведь все цифры навсегда были сохранены в его голове, и он всегда мог набрать номер по памяти.       Что, собственно, и делал все эти дни…       Помимо звонков, он оставлял омеге кучу сообщений, но так и не получал ответа. Неизвестность пугала и изводила его. Он до ужаса переживал за Хвана и все выходные просидел, как на иголках. Психовал, опять плакал, как идиот. Он ничего не знал и потому накручивал себя до совершенно безумных мыслей. Он постоянно проверял телефон, но ответа не было.       Минхо не знал, что делать. У Хёнджина не было близких друзей, поэтому альфа не смог найти хоть кого-то, кто мог бы знать о состоянии омеги.       Родителям Хвана он побоялся звонить. Ответят ли ему вообще? Он же теперь бывший для их сына. Хотя, может быть, для них это неважно? Или, может быть, Хваны вообще не знали, что они расстались?       Ли запутался.       Папа Хёнджина, с которым у Минхо сразу сложились тёплые отношения, продолжал иногда писать ему: спрашивал о делах, присылал милые фотографии себя и супруга, Кками и своих розовых пионов, а ещё желал здоровья и успехов в работе. Все эти полгода с расставания… Это выглядело так, будто бы всё было в порядке. Будто бы родители совсем не знали, что Минхо больше не является парнем их сына.       Своим альфа признался сразу – рассказал о расставании буквально через пару дней. Не видел смысла скрывать, особенно после того, как сам приехал к ним в гости живым трупом, всем своим видом показывая, что провалился в полную задницу. Его «старики» тоже с первой встречи полюбили Джинни – он наповал очаровал их своим солнечным характером и искренностью. Потому они проели Минхо всю плешь своими «вы так подходите друг другу», «хорошо, что ты встретил такого замечательного парня», «срочно зови Джинни замуж», будто бы не видя, что он и сам постоянно думал об этом. Они приняли Хёнджина и потому, конечно же, были шокированы новостью о расставании и надеялись лишь на то, что это какая-то ошибка, что в скором времени обязательно разрешится.       Полгода прошло, но ничего не разрешилось, и, кажется, только хуже стало.       Но, если возвращаться к господину Хвану, то тот ничем не выдавал своего знания или незнания о расставании, а Минхо не мог найти слов, чтобы признаться тому, что всё кончено. Что можно удалить его номер и ничего не присылать, потому что Ли больше не имеет права видеть всё то, что предназначается парню Хёнджина, которым он теперь не является.       И, если – как кажется альфе – Хван не рассказал родителям о расставании, мог ли рассказать о своём здоровье? Мог ли предупредить? А что, если нет? Минхо напугает тех своим странным звонком, и все станет ещё хуже. Верно?       Вечера субботы и воскресенья он провёл под дверью в чужую квартиру. На его звонки в домофон и колочения по двери никто не ответил, только сосед, выскочивший на площадку, «вежливо» осведомил альфу о том, что Хёнджина уже несколько дней нет дома.       Ли оказался в ловушке. Он изнывал от свой глупости и беспомощности в данной ситуации. Когда он довёл себя до состояния, пограничного с истерикой, в мозгу всплыла спасительная мысль.        Хёнджин отпрашивался до конца недели, значит планировал в понедельник прийти на работу. Значит завтра альфа увидит его живым и здоровым на рабочем месте и уж тогда точно спросит его о том, что происходит.       Изведя себя за эти дни, Минхо, наконец-то, понял в чём была причина всех его бед – в его неспособности строить диалог. Ему всегда плохо давались глубокие личные разговоры, потому что он не умел правильно выражать все свои истинные мысли и чувства в слова, из-за чего чувствовал себя слишком глупо и уязвимо.       Минхо был человеком прямолинейным, поэтому в «картине» любого общения он мог воспринимать только чистые, точные цвета. Потому ему в разы проще было решить любую проблему с помощью прямых вопросов и предложений и конкретных дел, а не намекающее-метафоричной болтовни. Но Хёнджин, напротив, не смотря на свою открытость, всегда был человеком сложных оттенков и различных нюансов.       И почему Минхо забыл об этом, когда Джинни бросал его?        Он услышал только чужое чистое – «хочу расстаться», пропуская нюансы этого желания. Сейчас Минхо точно знал, что они были. Их просто не могло не быть!       Хёнджин говорил, что больше не может быть в этих отношениях, но почему? Минхо не стал разбираться с оттенками этого события – не стал расспрашивать, не надавил, не уговорил поговорить.       Тогда альфа был почти не в себе, чтобы сделать хоть что-то. Расставание подавило его истинную суть, заставляя сбежать от разговоров, поджав хвост. С ним впервые случалось что-то подобное, он не был готов к этому и не знал, что нужно и можно сделать. Он не стал изучать чужую палитру, боясь того, что в ходе разговоров выяснилось бы, что Джинни вообще никогда не любил его. Это знание разбило бы Минхо ещё больше, чем сам факт расставания.        Страшась этого, Ли избежал сложного диалога, но теперь рвал на себе волосы от собственной тупости и трусости. Если бы тогда он взял себя в руки и выпытал подробности, докопался до истиной причины, то сейчас не было бы этой пропасти из недомолвок и секретов между ним и Хёнджином.       Он осознал это. Хоть и запоздало, но осознал! А потому решительно настроился на то, чтобы, наконец, «расставить все точки над и» с Хёнджином, когда тот придёт завтра на работу.       Даже если эти точки окончательно разрушат всё, что между ними было раньше и оставалось по сей день.

***

      Ночью альфа почти не спал, утром наскоро собрался, опять пропустил завтрак и на всех парах полетел в офис.       Сегодня он выглядел очевидно ужасно – неуложенные, едва просохшие после холодного душа волосы, уставшее лицо с выразительными синяками под красными глазами, скрытыми очками. Минхо не нашёл в себе сил даже для того, чтобы напялить на себя идеальные для офисного клерка – коим он и был – тряпки. Белая классическая рубашка осталась дома рядом с кучей других таких же, там же остались и тупые удавки, которые всегда бесили Минхо, а сегодня ещё сильнее обычного. Мужчина выглядел так, будто бы пришёл не офис, чтобы работать, а припёрся в клуб, чтобы напиться. Снятый пиджак небрежно висел на руке, чёрная рубашка была неаккуратно закатана до локтей, её верхние пуговицы были бессовестно расстёгнуты чуть ли не до середины груди.       – Как Хван придёт – сразу отправьте его ко мне! – грозно приказал он менеджерам, что вылупились на него словно болванчики, и хлопнул дверью в свой кабинет.       Жалюзи закрыли его от удивлённых лиц и глаз.       До начала рабочего дня было ещё пятнадцать минут. Хёнджин ведь не опоздает? Он ведь придёт?       Альфа старался держать себя в руках и терпеливо ждал омегу. Но нехватка сна свалилась на него лавиной, стоило ему только сесть за рабочий стол. И как бы он не сопротивлялся, как бы не ждал Хёнджина – веки сами закрылись, налившись неподъемным свинцом.       Но сон был беспокойным и неглубоким, поэтому Минхо тут же проснулся и вскочил с места от звука открывающейся двери и сладкого вишнёвого дурмана, затопившего кабинет.       На входе показалась тёмная макушка Хвана и его виноватое лицо. Он, видя, что мужчина заметил его, тихонько прошмыгнул в помещение, закрывая за собой двери. Это выглядело так, будто бы бедная овечка отважно, но глупо сама шагнула в клетку с голодным тигром.       Хёнджин знал о том, что будет ждать его на работе. Он просто не мог не догадаться о серьёзном разговоре с руководителем Ли, увидев в своём телефоне не менее пятидесяти пропущенных за три дня.       Минхо, подскочив с кресла, спешно натянул свои очки, чтобы внимательно оглядеть омегу. Тот выглядел хорошо – опрятный внешний вид, здоровый цвет лица, отсутствие синяков под глазами и розовый румянец на яблочках щёк.       Минхо облегчённо выдохнул. Если честно, он так накрутил себя с неизвестным заболеванием Хвана, что боялся увидеть перед собой тяжело больного, умирающего омегу, пришедшего «попрощаться». Хорошо, что Джинни выглядел нормально – это немного, но успокоил альфу.       – Минхо-ним, доброе утро! – как всегда вежливо поздоровался омега, – Мне сказали, что вы ожидаете меня. Что-то случилось?       Ли, обошедший стол и медленно надвигающийся на Хвана, недовольно хмыкнул. Какую игру затеял его ассистент? Будет и дальше притворяться, что всё хорошо?       – Брось этот маскарад, Хёнджин. Какой «Минхо-ним»? Какое «доброе утро»? Зачем ты делаешь вид, что ничего не происходит между нами? – не удержав, горько выплюнул альфа.       – А что происходит? – не унимался Джинни.       Омега стоял ровно и старался вести себя непринуждённо, но его тёплые глаза нервно бегали по кабинету, а с губ сорвался странный выдох, когда Минхо прошёл мимо него и, преграждая путь к отступлению, навалился на дверь, предварительно защёлкнув на той замок. Хван прокрутился на каблуках и, обернувшись, столкнулся с потемневшим взглядом альфы.       Что-то между ними дошло до предела и оборвалось. Это почувствовали они оба. Чтобы не происходило между ними, Минхо и Хёнджин навсегда были повязаны друг с другом. А всё, что происходило с расставания и до этого момента, было притворством. Хёнджин притворялся разлюбившим, холодным и неприступным, а Минхо, зачем-то подыгрывая ему, притворялся, что ему на это всё равно.       Они оба осознавали это сейчас, не говоря ни слова, но выражая всё глазами. Минхо – пронзительными, озабоченными, преданными; Хёнджин – намокшими, небезразличными и… все ещё любящими.       Он, так же, как и Минхо, всё ещё любит.        Альфа, найдя это в чужом взгляде, едва не задохнулся от избытка эмоций. Он поражённо оттолкнулся от двери и, потеряв последние крупицы терпения, подлетел к ассистенту, чтобы достаточно резко и, в то же время, мягко схватить того за плечи.       С этим жестом с них обоих сорвались треснувшие маски, которые они так долго носили друг перед другом. Альфа больше не мог играть «просто начальника», а омега – «просто помощника».       – Ты извёл меня, Хёнджин! – чуть ли не закричал Минхо, видя таяние ледников в чужих кофейных озёрах, – Понимаешь? Извёл! Я схожу с тобой с ума! От всех этих сплетен, от секретов, от тайн и расстояния между нами. Я, блять, просто не понимаю, что происходит! Не знаю – где правда, а где ложь. Зачем ты поступаешь так со мной? Почему молчишь? Что ты скрываешь от меня? Умоляю, скажи мне, что произошло с нами тогда? Что происходит с нами сейчас? Не мучай меня больше! Ты важен мне! Нужен! И я ведь тебе тоже! Да? Скажи? Хёнджин…       Альфа был похож на отчаявшегося безумца. Его красные глаза с мольбой глядели на Хёнджина, умоляя окончить эти муки честным ответом.       – Минхо, – виновато отозвался омега, взволнованно глядя на мужчину, и маленькая слезинка, не удержавшись, скатилась по его раскрасневшейся щеке, – я не могу рассказать тебе всё. Не сейчас!       Хёнджин слабо улыбнулся сквозь слёзы и, копируя жест альфы, ухватился за его плечи, чтобы успокаивающе погладить того.       – Почему? – хрипло спросил Минхо, ослабив хватку. Он задержал дыхание и, позволив себе такой интимный для их нынешних отношений жест, осторожно стёр мокрую дорожку с мягкой кожи костяшкой указательного пальца. – Почему, Хёнджин? – сорвавшись на шёпот, повторил он.       – Как минимум потому, что у нас встреча. Ты забыл? – почему-то тоже зашептал омега, невольно подавшись головой ближе к тёплой руке.       Минхо свёл тёмные брови, задумавшись. Чёрт, из его головы совсем вылетели запланированные переговоры с директором продовольственного холдинга, владеющего контрольными пакетами акций почти всех судопроизводственных компаний. Это была важная сделка.       – Ах, да… встреча… – невесёлый смешок сорвался с сухих губ, – Ты действительно думаешь, что в моей голове есть место чему-то или кому-то, кроме тебя? – замученно признался он, печально рассматривая фарфоровое личико.       Хёнджин смутился и отвёл взгляд, тихонько возмущаясь:       – Но Минхо… Мы должны отложить личные вопросы. Это наша работа!       Альфе будто бы дали пощёчину.       – То есть, ты не собираешься объясняться со мной? – Минхо отпустил омегу и недовольно сложил руки на груди.       – Собираюсь – запротестовал Хёнджин. Он, потерявший опору в лице мужчины, сам обхватил себя за плечи и опустил мутные глаза в пол, – Я расскажу тебе… Потому что и сам хотел поговорить… Но не сейчас, прости! Пожалуйста, давай поедем на встречу, а после работы в другой обстановке всё спокойно обсудим. Пожалуйста…       Умоляющие переполненные влагой озёра уставились на Минхо.       – Хорошо… Хорошо, Хёнджин, я тебе верю! – попытался успокоить он омегу, – После работы мы поедем ко мне или к тебе и всё обсудим! Хорошо… – теперь успокаивая и себя, закончил Ли. Он отошёл от Хвана, но как заведенный продолжал повторять оптимистичное (вовсе нет) «хорошо».       Минхо не знал, почему согласился отложить диалог так быстро. Видимо нервное истощение, усталость и слабость перед умоляющим Хёнджином были сильнее его.       – «Ничего!», – думал он. – «Джинни дал слово, нужно просто немного подождать».       Минхо всегда был слишком мягок с Хваном, даже в убыток себе. Но по-другому просто не мог. Тот попросил дать ему время перед важным разговором, и Ли, хоть и горел от нетерпения, не стал давить на того и насильно выбивать правду.       Он всё узнает. Совсем скоро. Нужно лишь закончить работу.       Через двадцать минут – побыв немного наедине, успокоившись, приведя себя в порядок и захватив необходимые документы – Минхо и Хёнджин покинули офис и отправились на встречу.       Во время долгой дороги они не разговаривали, про себя обдумывая всё то, что произошло в кабинете. Хёнджин тупо смотрел в окно и, не типично для самого себя, безразлично пропускал виды за ним, хотя это всегда было его любимым занятием в любых поездках. Минхо же вновь уснул, теперь видя глубокие, но странные и пугающие сны с плачущим омегой. Они были настолько яркими и правдоподобными, что Минхо не сразу понял, что это были лишь сновидения. Из-за чего почти всю встречу пребывал в непонятном, беспространном состоянии, обдумывая свои внутренние ощущения и переживания.       Этот день с самого утра казался ему жутко неправильным, карикатурным. Если быть точным, то вся предыдущая неделя была таковой, но этот день виделся её апогеем.       Минхо кожей чувствовал непонятное волнение. Ощущение чего-то неминуемого повисло над ним дамокловым мечом, грозясь снести его уставшую, болящую голову одним ударом.       Встреча и обсуждение шли долго и туго – клиент не был доволен прогнозируемыми результатами сотрудничества, то и дело пугая Ли и Хвана речами о том, что в другой компании по рекламе ему предложили помощь за более приятную сумму. Клиент был противным, но нужным, поэтому руководителю и ассистенту приходилось чуть ли не облизывать того, обещая идеальные итоговые показатели.       Опять, как и всегда в подобных ситуациях, решающую роль сыграл омега. Все выблядки, с которыми приходилось работать Ли, пускали слюни на Хёнджина и, в конечном итоге, соглашались на всё, что тот предлагал им. Сегодня Хван, видя потерянное состояние Ли, взял всё на себя – был самой обходительностью и любезностью. Он убалтывал старого альфу, влияя на того не только внешностью и доброй улыбкой, но и своим феромоном – Хёнджин благоухал подобно весеннем саду.       Минхо, заметив голодный интерес в глазах клиента к Хвану, почувствовал неописуемую ревность. Но вместе с ней в его душе кололось и что-то другое – ещё более дурное и страшное. Какая-то интуиция тихонько шептала, что с омегой случится что-то плохое, и Минхо обязан это предотвратить.       – Что-ж, господин Ли, я согласен на этот договор. Мои помощники свяжутся с вами! – спустя три часа переговоров, наконец, услышал альфа.       Сил не осталось никаких. Занудный старикашка выпил из него все соки. Ли измученно застонал и упал лицом в стол, когда клиент покинул отдельный зал ресторана, который был арендован специально для этих переговоров.       – Минхо? – омега придвинулся ближе, осторожно касаясь плеча.       Альфа открыл глаза, снизу-вверх глядя на него. Жалобно, преданно. И с измученной улыбкой, прошептал:       – Ты умница, Хёнджин! Хорошо сработал…       Воспользовавшись лёгким смущением парня, Минхо перехватил чужую ладонь и, не видя сопротивления, подтянул ту на свою скулу, требуя ласки.       Удивительно, но Хёнджин подчинился. Его тонкие пальцы успокаивающе поглаживали колючую от лёгкой щетины щёку. Было в этом жесте что-то неимоверно нежное и тоскливо далёкое.       – Хёнджин, я прошу тебя – поехали отсюда. Нам нужно поговорить! – голос Минхо был бескрасочным.       – Нельзя! – как-то снисходительно улыбнулся Хван одними уголками губ, – Нам обязательно нужно вернуться в офис и отправить наши разработки к аналитикам, чтобы сделать дополнительный прогноз, как и попросил господин Лим. Я сделаю это, и тогда мы сможем поехать поговорить. Хорошо?

***

      Время шло – рабочий день подходил к концу, офис постепенно пустел. А Хван так и не возвращался из другого отдела. Они приехали в офис два часа назад, и омега сразу упорхнул в отдел аналитики, обещая сделать всё, как можно скорее.       В голове Минхо поселился червь сомнения. Вдруг Хёнджин обманул его и покинул офис, чтобы избежать разговоров и объяснений?       Нет! Его вещи оказались на месте. Не мог же он уйти без сумки, в которой остались телефон, кошелёк и ключи?       Странная тревога, обусловленная инстинктами, расползлась под кожей мужчины. То уродливое ощущение, что постигло Ли за переговорами, снова концентрировалось в нём. Оно дёргало его нервы, словно ниточки, и он, не выдержав, отправился в другой отдел, чтобы самому найти Хёнджина и убедиться, что с тем всё хорошо.       Но ассистента там не оказалось.       – Как ушёл? Когда? – тревожно спросил альфа у группы сотрудников, с которыми Хван должен был утвердить план работы.       – Мы закончили минут двадцать назад, и он ушёл. Нам вообще-то тоже домой пора, руководитель Ли. Можно мы пойдём?       Минхо нервно выругался себе под нос. Что за день такой? Почему всё, что он запланировал катится к чертям? И куда в итоге делся Хван?       Мужчина, покинув чужой кабинет, отправился проверять туалеты для омег по всем этажам. В голове появилась мысль о том, что Хёнджину могло снова стать плохо. Вдруг его тошнит, как на прошлой неделе? Или вдруг он плачет из-за того, что Минхо напугал его своим давлением по поводу разговора?       Туалеты в конце дня пустовали, многие сотрудники уже покинули офис. Лишь в одном из них альфа наткнулся на парочку омег и получил от них за то, что рыскал там.       Однако Хвана он так и не нашёл.       Альфа начинал закипать. Хёнджин обещал поговорить, а сам пропал. Это нормально вообще?       Когда альфа собирался спуститься в свой отдел, то встретил секретаря Кима.       – Добрый вечер, руководитель Ли! – омега поклонился мужчине, когда тот шагнул в лифт.       Минхо насторожился и глянул на свои наручные часы. Почему секретарь директора сейчас здесь? Один.       Обычно он всегда завершает свой день одновременно с господином Паком, и рабочее место покидает исключительно вместе с ним. Омега всегда был обязательной свитой для своего прямого начальника, который без него и шагу ступить не мог.       – Уже домой? – издалека начал Минхо, осматривая сотрудника рядом с собой.       Сынмин был простым и беззлобным, но болтливым человеком. Из него можно было выудить всю необходимую информацию. Конечно, если правильно спросить, чтобы это не выглядело как допрос.       – Да! – заулыбался секретарь. – Директор Пак немало удивил меня сегодня – отпустил пораньше. Давно такого не бывало! Наконец, можно провести вечер с мужем.       Минхо свёл брови. Какое-то альфье чутье неприятно ковыряло его изнутри. Поэтому он осторожно поинтересовался, прикрывая вопрос радостью за коллегу:       – О, это замечательно! Всегда бы так. Но с чем связана такая щедрость?       – А, так он пригласил к себе вашего ассистента и сказал, что моя помощь сегодня ему больше не нужна. – как ни в чём не бывало, отозвался ничего не заподозривший омега, улыбаясь сообщениям супруга в своём телефоне.       Минхо застыл, по его спине пробежался холодный пот. Что понадобилось этой свинье от Хёнджина в конце дня?       Когда лифт остановился, раскрывая двери на одном из этажей, чтобы впустить других сотрудников, спешащих домой, Минхо пулей вылетел из него, тут же бросаясь ко второму, ведущему вверх. Он лихорадочно жал на кнопку, поддаваясь странной панике, охватившей его. Глупая кнопка вызова будто бы намеренно изводила альфу ещё больше, игнорируя его хаотичные клики. Лифт не двигался, а номер этажа, горящий на табло зелёным огоньком, не изменялся.       Терпение лопнуло и Минхо скоро бросился к лестнице. Он бежал вверх, проскакивая сразу по несколько ступеней. Сердце бешено билось, а лицо раскраснелось, когда он выскочил с лестничной площадки в коридор последнего этажа фирмы, на котором располагались конференц-зал и кабинет директора.       Опасения Минхо, когда он оказался на этом этаже, усилились ещё больше, потому что по пространству коридора разлился феромон его омеги, отдающий горечью. Именной такую ноту приобретал природный аромат Хёнджина, когда он был сильно напуган.       Повинуясь инстинктам, Минхо бросился к двери за которой аромат был ещё более концентрированным, ещё более горьким. С Хёнджином что-то происходило, и он отчаянно выделял свой феромон, надеясь привлечь им того, кто сможет ему помочь.       Альфа резко схватился за ручку и дёрнул дверь на себя, но та не поддалась.       Заперто.       Минхо истерично задёргал ей, крича сквозь преграду:       – Хёнджин? Ты там? Что происходит?       За дверью послышалась какая-то возня, а затем альфа услышал странный вой.       – Сука! – хрипя, крикнул директор Пак.       Сердце рухнуло вниз.       Не контролируя себя, Ли навалился на дверь, пытаясь выбить ту с петель. Он успел дважды безуспешно влететь в неё плечом, когда замок шустро зашумел, и дверь отварилась сама, а в его объятия врезался дезориентированный и напуганный омега.       Он до боли впился своими коготками в его бицепсы через ткань рубахи, дрожа всем телом.       А через секунду, когда Минхо ответно сжал свои руки на омежьих плечах сильнее, Хёнджин пугливым воробушком дёрнулся в мужской хватке и оттолкнул того от себя, прыгая к стене. Он, ёжась, будто от мороза, вжимался в неё так сильно, словно хотел слиться с ней. Раствориться. Исчезнуть.       Минхо ошалело вылупился, теперь имея возможность разглядеть омегу.       Тот был в полном беспорядке – волосы спутаны, кремовая рубашка сбита и смята. Тонкими дрожащими пальцами Хёнджин цеплял края ткани на груди, стараясь прикрыться – верхние пуговицы были безжалостно вырваны. Лицо было мертвецки бледным. Омега плакал: его глаза опухли, грязные из-за подводки дорожки слёз испачкали его молочные щёки. Альфа пригляделся и увидел уродливые красные пятна чужих пальцев на нежной коже. А опустив взгляд ниже, он заметил смазанную за пределы губ нежно-розовую помаду.       Жуткая догадка ударила под дых.       В ушах зазвенело. Мерзкая тошнота подкатила к горлу. Сердце болезненно сжалось.       Истинная сущность Минхо заплакала вместе с разбитым омегой, что источал горчащий аромат переспелой, гниющей вишни. И вместе с тем, этот запах пробудил в мужчине его необузданного, дикого зверя.       Его омегу, его Хёнджина посмели расстроить, посмели обидеть, посмели тронуть. Альфа безумно хотел сорваться к нему – обнять, приласкать, успокоить, но ещё больше, ещё сильнее этого он желал защитить, оградить, сберечь.       Кожа горела огнём. Волк внутри Минхо жаждал разорвать, уничтожить, стереть с лица земли того, кто решил, что ему можно всё. Отомстить ему за изломанные страхом плечи. Наказать его за уничтоженный вишнёвый сад.       Зверея, отпуская контроль над собой и своими инстинктами, альфа рванул в кабинет. Там на полу он нашёл скрючившегося директора Пака. Хёнджин, защищаясь, неслабо дал тому по яйцам, воспользовавшись тем, что альфа отвлёкся на крики Минхо за дверью. Поганая свинья полулежала на полу, подтянув ноги со спущенными штанами под себя, сжимая в ладонях свой поганый член сквозь трусы.       Услышав тяжёлую, медленную поступь, старший альфа открыл глаза и безумно уставился на руководителя Ли.       Скалясь, как бешеная псина, он язвительно бросил:       – Ох, наш уважаемый руководитель Ли! Ты как всегда – испортил всё веселье! – Пак гаденько засмеялся, – Я тут решил поразвлечься с твоей бывшей шлюшкой. Надеюсь, ты не против? Если нет, то давай трахнем его вдвоём, тебя то ведь он тоже морозит.       Хищник внутри Минхо, готовившийся к броску, получил команду. Стоило последним словам сорваться с губ директора, как он, не контролируя себя, набросился на того, начав наносить хаотичные, сильные удары в чужую мерзкую рожу.       – Замолчи! Заткнись, сука! – кричал он, разбивая чужой курносый нос. – Как ты только посмел, ублюдок? Я оторву тебе твой язык, слышишь? – наслаждаясь хрипами, угрожал Ли, – Оторву все пальцы! Вырву руки! А потом с корнем выдеру твой член и заставлю тебя его жрать!       Пак Чинен не мог сопротивляться тому звериному, тому буйному и сверхмощному, что проснулось в руководителе Ли. Вначале он пытался прикрыть лицо, упирался руками, визжал, как поросёнок на скотобойне, но младший альфа во много раз превосходил его физически. Минхо, не жалея, наносил удар за ударом, превращая и без того отвратное лицо директора в кровавое месиво. Алые капли крови окрасили руки Ли и, разлетаясь в разные стороны, пачкали рубашку и стёкла очков.       – Ты не смел! Слышишь? Не смел касаться его! Не имел права делать это с ним! Ненавижу!       Минхо бил директора до тех пор, пока тот совсем не затих, потеряв сознание. Ли хотел, чтобы этот ублюдок сдох, как собака, но убить его всё же не мог. Сейчас альфа жалел только об одном – что не разбил эту рожу в тот момент, когда младший Пак только переступил порог этой фирмы, сократил его и заинтересовался Хёнджином.       Видя поражённого противника перед собой, альфа понемногу приходил в себя, если так вообще можно было выразиться в этой ситуации. Хотя первобытный гнев понемногу отпускал его, мужчину колотило от шока, а страх липким слоем покрыл кожу.       Что было бы, если бы он не успел? Если бы не стал искать Джинни?       Думать об этом было физически больно. Минхо мутило. Но Хёнджину сейчас было гораздо хуже. Альфа должен помочь ему. Защитить и сделать всё, чтобы тот пришёл в норму.       Минхо на ватных ногах вывалился в коридор. Он нашёл омегу чуть дальше от двери. Видимо, тот хотел уйти, сбежать отсюда, но сил не хватило. Парень сидел на полу в углу холодной стены, содрогаясь всем телом, зажмурившись и закрывая уши ладонями.       Минхо, разбитый на тысячи осколков от этой картины, бессильно упал рядом с ним на колени. Он хотел было протянуть свои руки к сжавшемуся комочку, но они были отвратно перепачканы кровью.       Ли показалось, что и он сам не может, не имеет никакого права трогать этого невинного омегу этими грязными руками.       За что Джинни должен переносить всё это? Почему именно он, такой добрый и хороший человек, столкнулся с ненавистью, завистью, грубостью, а теперь и насилием в свою сторону? Минхо почувствовал, как слёзы застилают его глаза. Он буквально чувствовал всю ту боль, что придавила омегу тяжёлой плитой. Сердце в груди мужчины остро кололо, а лёгкие сжимало от нехватки воздуха. Это было похоже на смерть. Минхо было также невозможно плохо, как и Джинни, но он был готов вытерпеть ещё больше, лишь бы омеге стало лучше. Альфа умер бы ради него, не задумываясь, забирая всю эту ядовитую боль себе без остатка.       – Джинни? – тихонько позвал он, всё же осторожно прикасаясь к спине.       Хёнджин тут же дёрнулся от этого касания, будто бы то обожгло его. Он поднял голову и упёр потерянный взгляд красных глаз на мужчину перед собой. Омега до сих пор был в шоке, потому не узнавал альфу.       – Не надо! Не трогайте, пожалуйста, – завопил он, вжимаясь в угол и мотая головой, – Я не хочу… Не надо!       Минхо не удержал слёз. Они серной кислотой выжгли борозды на его лице.       – Золотце? – позвал он старым милым прозвищем, надеясь успокоить омегу, – Любимый! Хороший! Это я. Минхо. Слышишь? – хлюпая носом, начал шептать он ласково, будто ребёнку. – Твой Минхо. Ты узнаешь меня? Мой голос, мой запах? Не бойся, я никогда не сделаю тебе больно.       Омега зажмурился и тяжело задышал, сдерживая слёзы. Он слушал тихий голос мужчины и немного успокаивался.       Почувствовав это, Минхо позволил себе придвинуться ближе и обнять дрожащие плечи. Хёнджин замер, но не оттолкнул. А когда Минхо осторожно прижал его к себе, доверчиво уткнулся в мужскую шею, вдыхая знакомый аромат. Тот был почти не слышен из-за подавителей, что принимал альфа, но и этого хватило на то, чтобы омега затих и перестал плакать совсем.       Тогда Ли тихонько предупредил:       – Нам нужно идти, маленький! Хорошо? Пойдём? Ты можешь встать?       Хван покачал головой, сильнее цепляя чужие плечи.       – Ничего. Я понесу тебя, только держись крепче!       Мужчина легко подхватил омегу на руки перед собой, словно тот совсем ничего не весил. Хёнджин всхлипнул и теснее вжался в крепкую грудь.       Минхо поспешно покинул этот проклятый этаж, направляясь в свой кабинет. Когда он вышел из лифта, то столкнулся с несколькими задержавшимися сотрудниками. Те с ужасом и шоком смотрели на потрёпанного, беспомощного омегу и несущего его альфу, чьи руки были сбиты и покрыты тёмный кровью.       – Руководитель Ли! – подлетел к ним один из работников, – Что с вами произошло? Что с Хёнджином?       – Немедленно вызывай скорую! – рыкнул альфа, уверенно пробираясь через зевак к своему кабинету.       Когда двери захлопнулись за мужчиной, и уснувший от эмоционального истощения Джинни оказался лежащим на диване, тот тяжело выдохнул.       Нельзя пускать эту ситуацию на самотёк! Если оставить всё, как есть, то Пак с помощью денег выйдет сухим из воды. Нужно было перекрыть эту свинью и его связи кем-то покрупнее. Минхо не любил пользоваться знакомствами, но случай был чрезвычайным.       – Минхо? – после недолгих гудков услышал альфа, набрав нужный номер.       – Да… Привет, Кристофер. Прости, что беспокою, но мне очень нужна твоя помощь.

***

      Через полчаса в здании фирмы оказались бригада скорой помощи и следственно-оперативная группа в составе следователя, судмедэксперта, нескольких полицейских и их штатного психолога.       Все эти люди были здесь не случайно. Минхо связался со своим старым другом Кристофером Баном, который в данный момент был, немного-немало, заместителем мэра Сеула по вопросам региональной безопасности и осуществления правопорядка. Он без лишних вопросов выслал своих людей, пообещав Ли полную поддержку и контроль за этим делом.       Минхо не хотел бросать Хёнджина, что спал на диване, кутаясь в плотный пиджак, которым альфа его укрыл, но следственные процедуры обязывали к этому.       Ли, Хвана и нескольких очевидцев допросили отдельно, чтобы составить чёткую картину произошедшего. Их показания, снятые с омеги побои и записи с камер говорили об одном – директор Пак собирался совершить серьёзное преступление. Покушение на насильственные действия сексуального характера тяжело каралось по закону, а с наличием таких весомых доказательств Пак Чинен просто не мог избежать ареста и суда. Поэтому с ним, уже пришедшим в себя, особо не церемонились – быстро подавив его сопротивление, альфу скрутили и, нацепив наручники, вывели из офиса, чтобы заключить под стражу.       Минхо рвано вздохнул, обхватив себя руками, наблюдая из коридора через межкомнатное окно в стене своего кабинета за тем, как осторожно и вкрадчиво психолог беседовал с Хёнджином, надеясь помочь тому справиться с первичными негативными эмоциями, вызванными насилием. Омега выглядел растерянно, не плакал, но шмыгал носом и прятался в огромный для себя пиджак.       – Руководитель Ли, – рядом оказался начальник следственной группы, – не беспокойтесь, мы обязательно докажем виновность этого урода.       Альфа был немного младше самого Минхо, но выглядел достаточно взросло и серьёзно. Видимо тяжёлая профессия оставляла на нём свой отпечаток. Между тем, было в этом человеке и что-то неуловимо приятное, вселяющее спокойствие. Может быть, добрые глаза или противоречащие общей внешности пухлые щёки.       – Спасибо, следователь Хан! Можно просто Минхо… – старший мужчина протянул тому ладонь.       – Тогда я – просто Джисон. – следователь крепко пожал чужую руку своей, второй – свободной – подбадривающе похлопывая старшего по плечу. – Всё будет хорошо! Господин Бан выделит вам своих адвокатов. Позднее, когда дело дойдёт до суда мы свяжемся с вами, а пока не будем вас беспокоить. Сейчас господин Ян закончит, и вы можете езжать домой.       Ли благодарно закивал:       – Спасибо, Джисон. Спасибо…       – Берегите себя, Минхо! – добродушно пожелал следователь напоследок, оставляя руководителя и отправляясь к закончившему оформлять официальный документ о зафиксированных травмах судмедэксперту Со.       Когда Ли вновь обернулся к стеклу, то столкнулся взглядом с психологом, крепко обнимающим вцепившегося в него Хёнджина. Рыжеволосый омега подбадривающе улыбнулся альфе и кивнул головой, извещая о завершении консультации.       Минхо облегчённо выдохнул.       Им с Джинни пора домой.

***

      Альфа затормозил у ворот и заглушил двигатель автомобиля.       У Минхо не было множества вариантов того, куда бы можно было привезти Хёнджина. Ехать к родителям омеги было опрометчиво – те бы точно сошли с ума от таких новостей. Везти и оставлять того в его съёмной квартире Минхо побоялся – мало ли что мог совершить человек в состоянии стресса, да и соседи могли разнести сплетни, которых в жизни Хвана стало и так слишком много. Самым надёжным и безопасным вариантом показался дом самого альфы. Место, в котором Хёнджин всегда мог быть собой, в котором ему всегда были рады и в котором было всё необходимое, чтобы окружить его теплом и заботой. Как минимум, у Минхо было несколько гостевых спален, в которых Хёнджин мог бы остаться наедине столько, сколько бы захотел, при этом находясь под наблюдением и защитой альфы.       Мужчина перевёл взгляд на соседнее сидение, где тихо сопел Хёнджин. После беседы с психологом, омега больше не плакал и вёл себя достаточно адекватно, если так вообще можно было выразиться.       Сердце Минхо болезненно сжалось от одного взгляда на беззащитного парня. Вина пожирала его изнутри – он чувствовал, что что-то должно было случиться, но не настоял на своём. Если бы он увёз омегу сразу после переговоров, всё было бы по-другому…       – Джинни? – тихонько позвал он, мягко касаясь холодной руки.       Омега зашевелился и сонно разлепил глазки.       – Мы приехали. Нужно идти в дом. Ты можешь?       Хёнджин слабо кивнул.       – Хорошо. Я помогу тебе! – альфа бросил ободряющую улыбку и покинул своё место, чтобы обойти машину и открыть двери для омеги.       Тот, приняв мужскую руку, медленно вылез из неё. Альфа осторожно забрал у него вещи и сумку, сразу закидывая на своё плечо, и аккуратно подхватил парня под локоть, чтобы помочь ему идти. Но длинные ноги омеги дрожали и совсем не слушались его.       – Золотце, так не пойдёт! Давай я понесу тебя. Да? – Минхо заглянул в бледное личико и, дождавшись согласия, подхватил ослабшее тело.       Дом встретил их умиротворяющей тишиной и спокойствием. Оказавшись в знакомом месте Хёнджин блаженно выдохнул и принялся осматривать то, изучая и ища изменения.       – Джинни, тебе нужно лечь спать! Пойдём сразу в гостевую комнату, я постелю тебе там. – боясь спугнуть чужое спокойствие, деликатно предложил альфа, всё ещё держа Хвана в своих сильных руках.       – Я… – хрипло начал младший, обернувшись к его лицу. – Я хочу помыться.       Минхо замер, задумавшись. Да, определённо было бы лучше, если бы омега смог смыть с себя весь этот день и сальные отпечатки Пака со своей кожи. Это бы во много раз улучшило его состояние.       – Хорошо, я отнесу тебя в ванную и уйду, ты ведь сам справишься...       Альфа осёкся, глядя на то, как воровато Хёнджин поджал губы – в таком состоянии ему нужна помощь.       Минхо часто захлопал ресницами, собираясь с мыслями.       – Хорошо… – боязливо затянул он, – Ничего страшного! Я могу помочь тебе, да? Ты не против?       Хван отрицательно покачал головой, тем самым дав альфе разрешение.       Минхо не был уверен в том, насколько правильным сейчас было это предложение. Он очень хотел помочь Хёнджину, но ведь его чуть не изнасиловали… Такие события, к сожалению, расшатывают ощущение базовой безопасности. Переживал ли Хёнджин это сейчас? Теперь любое лишнее касание могло показаться ему угрозой. Так не сделает ли Минхо своей заботой хуже? Что, если Хёнджин запаникует? Вдруг на него снова накатит истерика?       Ли очень боялся ненароком причинить Джинни новую боль, но тот, пока что, вёл себя подозрительно спокойно, доверчивым котёнком притираясь к его крепкому плечу, пока они поднимались в ванную комнату на втором этаже дома.       – Посиди тут, хорошо? Я наберу воду. – усадив омегу на стиральную машину, альфа занялся ванной.       Альфа выкрутил оба крана, настраивая горячую, но комфортную температуру. Следя за водой, он кидал мимолетные взгляды на омегу, который сидел тихонько, не шевелился и только рассматривал свои руки.       Интересно, о чём он думал сейчас? Ни одна черточка его лица не выдавала какой-то конкретной или понятной эмоции. Не было ни страха, ни злости, ни печали, ни радости. Лишь смирение и покой. Видимо его нервная система временно заглушила все яркие эмоции, чтобы омега не утонул в их переизбытке. С одной стороны это было жутко. Но, возможно, пока что, так было гораздо лучше для него.       Вода и облако пены медленно поднимались к краю белой ванны. Минхо нервно выдохнул – пора.       Когда он тихонько вернулся к омеге, тот не сразу отреагировал на него, продолжая разглядывать узоры на своих ладонях. Что он хотел увидеть? Может быть искал какую-то шершавость или неровность на линии жизни, которая могла предупредить или рассказать о чём-то очень важном?       – Джинни? – едва слышно позвал альфа, боясь нарушать чужой покой, – Ты не передумал? Всё ещё хочешь принять ванну?       Омега вскинул голову и едва заметно кивнул.       – Хорошо… Давай тогда снимем это? – Минхо взглядом указал на одежду. – Да?       Омега снова коротко кивнул, но начать раздеваться не спешил.        – Золотце, отдашь мне его? – мужчина осторожно подхватил борта своего пиджака на чужом теле.       Хёнджин поджал губы, опять согласно мотая головой.       – Так, гляди – я снимаю. Всё хорошо! – альфа бережно освободил его плечи и руки от плотной костюмной ткани.       Омега слегка поёжился. Минхо, заметивший это, взмолился о том, чтобы это была реакция на холод, а не первые признаки вновь наступающей истерики. Он замер, выжидая, но омега не изменился в лице и не оттолкнул его.       Можно продолжать.       Решив повременить с рубашкой, Минхо опустился перед омегой на колени, чтобы развязать и стянуть с него лакированные чёрные туфли. Когда обувь освободила стопы, Хёнджин поджал свои пальчики, разминая. Слабо улыбнувшись этому жесту, альфа тихонько стащил носки, почти не касаясь голой кожи под ними.       Всё ещё сидя на коленях, он поднял голову и внимательно глянул на омегу. Тот был спокоен. Кажется, Минхо делал всё правильно.       Мужчина поднялся на ноги и незаметно вытер о свои бёдра почему-то вспотевшие ладони.       – Эм, – неловко начал он, – теперь нужно снять всё остальное… Мне продолжить?       Хёнджин едва-едва мотнул головой, и Минхо показалось, что тот немного заклевал носом. Альфа даже подумал о том, чтобы отложить купание и все-таки уложить Джинни спать. Но омега, заметив паузу со стороны мужчины, невесомо ткнул его пальчиком куда-то в живот с немым вопросом в глазах.       – Извини, я задумался… Не переживай ладно? – то ли омеге, то ли себе сказал он. – Я не буду пялиться! Буду смотреть тебе в глаза, а ты смотри в мои, пока мы не закончим с этим. Хорошо?       Омега опять согласился, а Минхо досадливо поджал губы. Вот бы Хёнджин уже хоть что-то сказал, хоть что-нибудь, вместо того, чтобы поломанной куклой лишь кивать ему.       Ничего – всё будет хорошо, нужно просто пережить этот день.       Собравшись с мыслями и силами, альфа начал расстёгивать уцелевшие пуговицы на кремовой рубашке. Как и обещал, альфа неотрывно глядел Хёнджину только в глаза.       Под движением рук края шёлковой рубашки разошлись, обнажая бледную грудь и живот, а затем и острые ключицы, хрупкие плечи и изящные руки. Хёнджин, кажется, перестал дышать, пока защитные куски ткани открывали его тело. Не дышал и Минхо, готовый в любую секунду столкнуться со страхом и паникой в глазах. Но той, пока что, не было.       – Смотри, Джинни – остались только брюки и белье… Я продолжу? – сглотнув тяжёлый ком волнения, спросил альфа.       Получив очередное немое согласие, он медленно потянул руки к пуговке штанов. Сердце бешено колотилось о рёбра, когда та оказалась в его пальцах и спустя мгновение покинула петельку. Оставалось самое тяжелое…       – Я сниму всё сразу. Хорошо?       Парень в который раз кивнул, приподнявшись немного для того, чтобы Минхо было удобнее стащить ненужные вещи.       Альфа почувствовал, как тысячи мелких иголок проткнули его пальцы, когда он потянул ткань, обнажая Хёнджина. Младший доверчиво глядел в его глаза, ни одним движением или эмоцией не выдавая возможного страха. Этот взгляд успокоил взвинченного альфу – Хван его не боялся. Он доверял ему.       Свободные брюки и тонкое бельё легко стекли по длинным ногам, бесформенной кучкой падая на холодный кафель.       Омега, оставшийся полностью нагим, снова дёрнулся и обхватил себя руками, чтобы разогнать мурашки, пробежавшие по его прозрачной коже. Он отчего-то совсем не смущался, как бывало прежде и в менее волнующий ситуациях, а его щёки остались совсем бледными. Возможно виной тому было истощение нервной системы, а может быть то, что не было в этом чего-то интимно-сексуального. Минхо старался помочь ему – омега понимал это, а потому воспринимал эту ситуацию, как акт чистой, бескорыстной поддержки, не содержащей двойного смысла. Альфа не был заинтересован его телом – в чёрных глазах Хёнджин видел, что мужчина куда больше был обеспокоен его душой.       – Пойдём?       – Да… – еле слышным хрипом отразилось от покрытых плиткой стен.       Омега закрыл уставшие глаза, позволяя альфе легко подхватить себя на руки. Удивительно, но ему показалось будто бы Ли и вовсе не касался его – такими эфемерными ощущались мужские руки, бережно удерживающие его на весу. Минхо осторожно, почти не дыша, опустил Хёнджина, будто самую драгоценную реликвию, в воду.       Омега, ощущая успокаивающее тепло и тонкий пудровый аромат мыла, заметно расслабился и провалился всем телом в пушистую пену. Лишь его лилейное лицо, почти сливаясь с белыми мыльными барханами, оставалось на поверхности. Немного погодя, будто о чём-то вспомнив – может о нахождении Минхо здесь – он распахнул большие глаза и внимательно уставился на альфу, что уместился на полу у ванны на коленях.       – Можно? – неуверенно спросил тот, стараясь скрыть излишнюю обеспокоенность в своём голосе, жестах, лице и глазах, что сейчас могла показаться омеге унизительной жалостью.       Спокойный Хёнджин, как в слоумо, медленно наклонил и вновь поднял голову в знак согласия. Слыша брызги воды и ощущая мимолётные прикосновения, он позволил себе окончательно довериться и закрыл веки.       Минхо неспешно протирал мягкой мочалкой мраморную кожу с россыпью родинок, известных ему наизусть. Омега без сопротивления подставлял мужчине свои руки и выгибал спину, позволяя ему намыливать те. Потом альфа осторожно стёр засохшие слёзы с, наконец-то, показавших цвет, раскрасневшихся от жара щёк и аккуратно промыл натёртые глазки. Напоследок Минхо намылил своим мятным шампунем чёрные длинные локоны омеги, ласково пропуская те меж своих пальцев. Было в этом что-то медитативное, потому омега чуть ли не уснул прямо в ванне.       Когда вся пена и мыло были смыты с хрустального тела, Минхо легонько подтащил и усадил Хёнджина на бортик ванны, тут же пряча его в ворох огромного белоснежного полотенца.       Замотанный в махровую ткань омега был похож на мокрого котёнка. Он снова без опаски нырнул в чужие объятия и позволил вынести себя из ванной комнаты.       – Золотце, где бы тебе хотелось сегодня остаться? Может быть в южной комнате?       – Нет… – шепнул омега куда-то в шею.       – Нет? – альфа растерялся. – А куда ты хочешь?       – В нашу… – Хёнджин прикусил язык, – то есть в твою спальню… Если можно, я бы хотел туда. – с заминкой признался он.       Мужчина удивился, но тут же уверенно затараторил:       – Конечно можно, Джинни. Тебе можно всё!       Подтянув своё «золотце» повыше, Минхо быстро направился в комнату. Незапертые двери легко поддались на толчок плечом, пропуская пару внутрь. Спальня была залита голубым светом луны, и Ли не стал включать основное освещение, чтобы не встревожить им Хёнджина.       Он мягко опустил того на широкую постель, тут же присаживаясь напротив него на корточки.       – Будем сушить волосы? – предложил он, потирая длинные пряди полотенцем.       Хёнджин отрицательно замотал головой.       – Ладно... Нужно переодеться. Прости, ты не оставил у меня ни одной своей вещи. – виновато констатировал альфа, будто бы сам избавился от них, – Не против моих футболки и шорт?       Омега согласился.       Минхо поспешно подскочил к комоду с домашней одеждой.       – Как тебе эта? Нравится? – в руках альфы была широкая чёрная майка с белым котёнком.       Хёнджин внимательно осмотрел ту в сумраке комнаты и, разглядев рисунок, впервые за вечер слабо улыбнулся:       – Нравится…       У Минхо с сердца сорвался здоровенный и тяжеленный камень. Он и сам не удержал улыбки, чувствуя некоторое облегчение от проявления хоть каких-то эмоций со стороны омеги.       – Отлично! Мне помочь тебе? – альфа оказался рядом.       Хёнджин виновато кивнул. Он сам выпутался из полотенца и поднял руки вверх, позволяя мужчине натащить на себя одежду. Шорты Минхо надевал на него вслепую. Хёнджин не просил его закрывать глаза, но альфа сам решил не смущать того лишними взглядами. Когда омега был полностью одет, Ли осторожно уложил его на постель, накрывая облаком одеяла.       – Ты ляжешь со мной? – опухшие глазки пытливо уставились на него.       – Не могу… – хрипло отозвался мужчина, ласково поглаживал влажные волосы омеги.       – Почему?       – Не хочу беспокоить тебя. Тебе нужно отдохнуть…       Альфа очень хотел укрыть омегу в своих объятиях, но понимал, что это будет неуместно и даже глупо, всвязи с тем, что случилось. Джинни все ещё находился в нестабильном состоянии. Сейчас он, конечно, был спокоен и сам просил быть с ним, но что, если ночью он проснётся и испугается альфы, лежащего рядом? Минхо бы этого не хотелось.       К тому же, они с Хёнджином не официальные партнёры, а бывшие, потому мужчина всё ещё не имел никакого права нарушать личные границы омеги, иначе чем он будет лучше Чинена? Возможно и помогать омеге с водными процедурами было опрометчиво, потому что Хёнджин мог пожалеть об этом уже утром. Но это казалось вынужденной мерой… А вот спать вместе, даже не имея ввиду никакой близости, им лучше не стоило.       – Но ты ведь будешь рядом? – омега жалобно посмотрел в чужое лицо, которое было едва видно в полумраке. Его мягкая после ванны ладошка ухватила тёплую руку мужчины.       – Конечно буду! Всегда – если ты захочешь! – горячая слеза не удержалась и шустро скатилась по впалой щеке.       Хёнджин подарил мужчине благодарную полуулыбку и закрыл глаза. Он умилительно зарылся носом в мягкую подушку, глубоко вдыхая пропитавший ту аромат альфы. Свежая горечь имбиря и лимона окончательно успокоила Джинни, и он крепко уснул, всё ещё сжимая твёрдую руку Минхо.

***

      Просторная светлая комната заполнилась тёплым светом яркого июльского солнца. В пронизанном лучами воздухе медленно кружились золотые пылинки. Лёгкий ветер за окном шуршал зелёной листвой, а кучевые облака лениво плыли по лазури неба. Спальню через щель приоткрытой двери постепенно наполнял сладкий запах оладушек, доносящийся из кухни. В этом мгновении пряталась вся прелесть утра – тягучего, неспешного. В такие моменты всегда хочется как можно дольше пребывать в этом блаженном эфире, теряя связь между небом и землёй.       Оранжевый горячий луч широкой полоской мазнул светлый паркетный пол, прыгнул на большую постель и, пробираясь через волны тонкого белого одеяла, добрался до светлого личика спящего омеги. Луч, проказничая, упал на закрытые глаза и трепещущие ресницы, заставляя неясные пятна тут же замельтешить под веками, разгоняя остатки приятных сновидений.       Сладко посапывающий омега, желая ещё чуть-чуть понежится в постели, перевернулся на другой бок и натянул одеяло на самую голову, однако сон был безвозвратно потерян.       Очень жаль. Ему не хотелось просыпаться.       Хёнджин сонно повернулся на спину и раскинулся на матрасе звёздочкой. Он открыл глаза и, прощаясь с остатками приятного небытия, концентрируя мутное зрение, начал медленно осматривать комнату: хоровод пылинок в клубах света, высокий потолок и плафон люстры, шкаф, кресло, интерьерные картины на молочных стенах, широкое окно с прозрачными занавесками и виднеющийся за его стеклом резной клён.       Нет, он не забыл, где уснул. Он помнил всё, что произошло вчера. И эмоциональную сцену в кабинете Ли, и переговоры с заказчиком, и то, что произошло после.       То, как директор Пак завлёк его в свой кабинет очень срочным и неотложным разговором, касающимся руководителя Ли. Он был так убедителен, что наивный Хёнджин без лишних вопросов пошёл за ним. Вопросы появились позже, когда замок на двери ужасающе звонко закрылся, а альфа начал говорить ему что-то о своих чувствах и безумном желании. Он набросился на него, начал целовать и жадно трогать руками. Хёнджин сопротивлялся и просил прекратить, но, кажется, не до конца понимал или, правильнее сказать – не хотел понимать, что происходило тогда и что собирались с ним сделать.       Родители воспитывали его в любви и заботе, он никогда не знал грубости и жестокости, и потому вырос светлым, позитивным и открытым к миру человеком. Хёнджин ни разу в жизни не дрался; не прогуливал уроки; никогда не сплетничал; не умел ругаться матом; не воровал в магазине даже жвачки; не пробовал курить и не напивался в компании; всегда помогал старикам; переводил деньги в благотворительные фонды; не смотря на аллергию, частенько подкармливал бездомных котиков у своего дома; всегда одалживал деньги; плакал над грустными фильмами; и загадывал желание на падающую звезду. Он доверял людям и не видел зла, потому что мерил всех по себе. Конечно, с таким восприятием он постоянно был белой вороной в любом коллективе, часто обжигался, ошибался в людях, но всё равно продолжал верить в лучшее и искать в каждом человеке добро. Наверное он был слишком глуп и непозволительно наивен, потому жизнь и решила открыть ему глаза таким страшным методом.       Хёнджин понял это, когда не дождавшийся взаимности директор замахнулся и хлёстко ударил его по лицу. Его никто и никогда прежде не бил.       Альфа повалил его на холодный пол, принялся срывать с него рубашку и стаскивать с себя штаны. Хёнджина, который ни разу не сталкивался с подобным, охватила паника – он застыл от ужаса и буквально не мог пошевелиться. Он уже не ждал чуда, но оно произошло, когда в запертую дверь стали ломиться. Это был Минхо. Его появление заставило Хёнджина бороться, потому он, воспользовавшись замешательством директора, вскочил и ударил его между ног со всей силы. Тот взвыл и повалился на пол, и тогда у омеги появился шанс сбежать.       Дальше воспоминания были мутным, неясными. Они с Минхо в коридоре, потом пустой кабинет и уютный пиджак с запахом имбиря, осмотр врача и судмедэксперта, допрос.       Мысли пришли в относительную норму лишь при разговоре с психологом. Чонин – так представился врач – смог достучался до напуганного, забившегося в пучины сознания Джинни, и убедил его в том, что ему можно вернуться назад. Психолог ласково и нежно, почти как папа в далёком детстве, разогнал кошмары и помог успокоиться.       Сейчас все события вчерашнего дня казались далёкими, покрытыми пылью. Они всё ещё порождали неприятный страх в груди, но казались не больше, чем просто плохим сном.       Благодаря Минхо...       Его защита, его забота, его любовь – всё, что когда-либо было нужно омеге. Альфа спас его, помог, сокрыл от всего мира здесь – в своём доме, который казался Джинни сказочным, неприступным замком, где его не найдёт ни один монстр.       Хёнджин растерянно перевёл взгляд к краю кровати, где вчера, перед тем, как провалиться в спокойный сон, он в последний раз видел мужчину, надёжно держащего его руку в своей.       Минхо не было…       Это, разумеется, не было чем-то странным, ведь тот мог просто отлучиться куда-то в собственном доме. Но почему-то мысль об его отсутствии – вот таком временном или постоянном, как в случае расставания – пробудила в Хёнджине страшную панику.       Он не хочет быть без Минхо.       Никогда-никогда!       Зардевшиеся, опухшие после вчерашних слёз глаза жгуче защипали от новых. Солёная влага шустро затапливала узкие полоски кофейных озёр.       – Минхо? – дрожащим бульканьем тихонько заныл омега, надеясь дозваться до альфы.       А что, если тот бросил его? Нужен ли он ему теперь такой – грязный и испорченный.       – Минхо? – слёзно позвал он опять, позволяя щиплющей влаге мочить раздражённые щеки. – Минхо…       Хёнджин подорвался с постели и, путаясь ногами в складках одеяла, чуть ли не упал на пол. От резкого подъёма его голову прострелила тупая боль, а перед глазами замелькали тёмные пятна, заставляя схватиться за стену. Игнорируя головокружение и ломоту во всём теле, омега двинулся к двери, стараясь задушить в себе плач.       Ему надо к Минхо! К его Минхо…       Но тот, как по волшебству, уже оказался в комнате.       Он, находясь на кухне и готовя завтрак (судя по времени уже обед) для Хёнджина, услышал жалобный голосок омеги, что звал его. Сердце рухнуло в пятки от страха. Поэтому, живо отключив плиту, он сломя голову бросился на второй этаж в свою спальню, где утром оставил сладко спящего Джинни одного.       Чёрт! Он же обещал быть рядом. Не нужно было уходить без предупреждения.       Распахнув двери, альфа столкнулся с маленьким лохматым комочком, что медленно пробирался по стеночке к выходу из комнаты.       – Минхо! – измученно-радостно запищал Хёнджин, видя мутным от слёз взглядом испуганного Ли.       Альфа в один миг оказался рядом и подхватил лёгкое тельце на руки, будто пушинку.       – Джинни! Маленький, зачем ты встал? И чего ты плачешь, ну? Все хорошо! Я тут! Тише… – ласково шептал мужчина, возвращая вжавшегося в него омегу в мягкую постель.       Хёнджин пугающе-истерично тёрся своей мокрой щёчкой об твёрдую челюсть альфы, покрытую тёмной щетиной, и крепко сжимал его плечи.       – Я про-снулся, а тебя-бя – нет. Я так испу-гался, что ты брос-сил меня… Минхо не бросай меня, пожа-а-алуйста. Не бросай! – бессвязно бормотал он.       Глаза Минхо тоже наливались горькой влагой. Было больно видеть любимого человека таким сломленным и уязвимым. Как он сможет оставить его? Как сможет бросить?       – Никогда! Слышишь? Я не брошу тебя... И тебе не позволю уйти – я больше не отпущу тебя!       Альфа, скрипя матрасом, осторожно опустил омегу в ворох ещё тёплого одеяла и тут же лёг рядом, чтобы крепко обнять. Он так боялся напугать Хёнджина своим присутствием, а в итоге напугал, наоборот, своим отсутствием. Альфа до боли сжал зубы, борясь с эмоциями. Вечно он всё делает неправильно. Его самым большим желанием было видеть омегу довольным и улыбающимся, но никак не таким – напуганным, бледным, с жутким заломом мягких бровей и истерзанными слезами глазами.       Он притянул дрожащего омегу к своей груди, накрыл его одеялом, обнял руками и позволил Хёнджину самому охватить себя за плечи и уткнуться мокрым носом в свою шею. Мужчина бережно гладил младшего по мягким волосам и спине до тех пор, пока сильная истерика не отпустила того. Прошло наверное минут двадцать, а может и все полчаса прежде, чем Джинни заёрзал в его объятиях и поднял зарёванное личико на него.       Хёнджин открыл рот, видимо думая что-то сказать, но потом, хлопая мокрыми ресницами, внимательно уставился на него. Кажется, он потерял свою мысль, отвлёкшись. Его красные глаза сначала сощурились, а потом удивлённо раскрылись. Минхо напрягся.       Омега слегка отпрянул от него и приподнялся повыше, теперь возвышаясь над мужским лицом.       – Ты носишь их? – ошеломленно и как-то неверяще буркнул он.       Минхо сначала завис, не понимая вопроса Хёнджина, но потом, когда младший легонько коснулся дужки его очков, расплылся в глупой улыбке.       Джинни узнал свой подарок. На идеальном носу Минхо сидели «клабмастеры» в милой оправе розового цвета.       Когда-то давно, когда они все ещё были парой, одним из любимейших мест для секса у них был домашний кабинет Ли, а именно – его широкий рабочий стол. В очередной раз, когда альфа страстно втрахивал в него гибкое тело Хёнджина, тот совершенно случайно зацепил и скинул на пол его домашние очки. Те были безвозвратно разбиты, но зато у омеги появилась просто гениальная идея для подарка ко дню рождения Минхо.       Хван заказал тому точно такую же модель, но, надеясь немного подшутить над альфой, выбрал цвет оправы на свой вкус. Он не мучался муками выбора, уверенно указывая окулисту на прелестный и любимый им нежно-розовый цвет, так похожий на оттенок папиных пионов.       Минхо, хоть и принял подарок с благодарностью, остался немного недоволен его «совершенно не мужественным цветом». И потому редко носил их, предпочитая им офисные. Джинни, конечно, немного расстроился из-за этого, но не обиделся, признавая свою шалость слишком самонадеянной – консерватизм Минхо был неизлечим. Чуть позже альфа вообще куда-то запрятал эти очки, и сам Джинни окончательно про них забыл.       – Ношу! – уверенно заявил альфа, улыбаясь, и подтянул руку к чужому личику, чтобы бережно стереть подушечками пальцев влагу с мягкого красного носа.       – Но почему? Тебе же не понравился цвет, и ты никогда не носил их, пока мы были вместе… – омега мило хлюпнул носиком, восхищенно рассматривая альфу.       Мужчине даже дышать стало легче от мысли, что Джинни успокоился и отвлёкся на что-то. Минхо было так жалко его болезненно распухшие глазки и покрасневшую нежную кожу. Пусть омега поиграется со своим давним подарком и наконец забудет о всяких переживаниях.       Хорошо, что альфа сейчас был в очках.       Он всегда нравился Хёнджину таким. Когда Минхо цеплял очки на нос, его кошачья игривость и ребячество моложавого лица тут же сменялись чарующей авторитетностью и солидностью, приправленной доминантой мужской аурой и элегантной харизмой. Но когда-то давно он ничего из этого не видел в себе, пока в своё время именно омега не помог ему справиться с комплексом, навязанным с детства.       Ли всегда плохо видел, из-за чего с начальной школы таскал очки, за что альфы дразнили его, а омеги считали непривлекательным. В институте он перешёл на линзы, и, несмотря на то, что те ему жутко не нравились и мешали, продолжал носить их и позже, чтобы не быть «очкариком», а самими очками пользовался только дома.       Но однажды ему пришлось подготовить срочные документы на дому в выходные, потому Хёнджин приехал к нему и впервые увидел его в них. Альфа даже стушевался немного, почему-то смущаясь самого себя. Но омега тогда немало удивил его – Хван только и делал, что щебетал о том, как ему идёт ходить в очках: «вы такой статусный», «это очень сексуально», «очки усиливают вашу мужскую энергетику», «а можно я тоже померяю». Тогда Минхо, уже влюблённый в Джинни по уши, наконец-то решил, что пора оставить позади детские комплексы, особенно, если Хёнджин считал его привлекательным даже «четырёхглазым».       – Потому что я был дураком! Из-за цвета пренебрег твоим подарком. – альфа сделал виноватую моську, ближе подставляясь под изучающие пальчики омеги. – Я не ценил его, пока не потерял тебя. Ты ушёл и это всё, что осталось мне в память о тебе. Знаешь, как я обрадовался, когда случайно нашёл их в комоде? – альфа широко-широко улыбнулся своей лучезарной заячьей улыбкой, гладя нежную щёчку омеги и видя его удивлённые глазки, – Это теперь мои самые любимые! И цвет розовый я теперь тоже очень люблю! И тебя…       Омега и альфа синхронно замерли.       Ну?       – … всё ещё люблю! – закончил Минхо, с надеждой глядя в ошарашенное личико напротив.       Хёнджин застыл, неверяще вглядываясь в честные и преданные тёмные глаза. Спустя мгновение его пухлая нижняя губа судорожно затряслась, а в глазах опять показалась влага. Омега разразился рыданием.       Альфа подхватился и резко поднялся к нему, заключая в объятия.       – Золотце? Ну ты чего? Маленький мой. Любимый. – крепкие руки любовно обхватили хрупкое тело, подтягивая ближе. Минхо усадил омегу к себе между ног, укладывая на плечо, подобно тому, как родители укладывают детей.       Джинни всегда был таким – большим ребёнком. И почему только этот маленький ангел заслужил проливать столько слёз?       – Почему ты любишь меня? Я так хотел, чтобы ты забыл обо мне и нашёл себе другого! – омега горько рыдал, сильно сжимая зелёную футболку альфы своими руками. – Как ты можешь продолжать меня любить после всего, что я натворил и после того, что случилось вчера?       Минхо ошалел. Что за глупости говорил Джинни?       – Хёнджин! Что за ерунда? Как я могу разлюбить тебя? – альфа нервно сжимал хрупкие плечи, чувствуя чужую боль своим сердцем.       – Вот так – возьми и разлюби! Я же теперь совсем испорченный! – младший начал брыкаться в сильных руках, норовя выбраться из жарких и нежных объятий. Почему-то ему казалось, что теперь он совсем не заслуживает любви и заботы Минхо, его верных глаз и ласковых рук.       Но Минхо не выпускал его, держал ещё крепче, слёзно уговаривая:       – Что ты говоришь такое, Джинни? Какой испорченный? Ты прекрасный, чудесный, любимый!       – Испорченный! Директор Пак меня… он… – Джинни запинался от нехватки воздуха, – Я сам виноват! Я не отказал ему… был вежливым. Но я просто боялся, что он вновь попробует выгнать тебя. А он запер нас и набросился. Он сказал, что я сам соблазнил его своим феромоном… Сказал, что я специально для него не блокировал запах. Но это не так, Минхо! Мне просто нельзя было пить блокаторы. Я не специально! Я никого не пытался соблазнить! И никогда не изменял тебе! И после никого не было! Всё, что говорили – это неправда! Ты веришь мне? – омега лихорадочно тараторил, желая оправдаться перед Минхо, хотя ни в чём не был повинен.       Альфа принялся медленно раскачиваться вместе с Хёнджином, таким образом пытаясь успокоить его припадок – по-другому его состояние нельзя было и назвать. Сердце Минхо крошилось на тысячи осколков и истекало кровью. Что все эти злые люди сделали с его «золотцем» своими словами и своими поступками? Они сломали его, истоптали, измызгали… Лучше бы Джинни никогда не преступал порог их фирмы и нашёл себе другую работу, где бы его окружали такие же хорошие люди, как и он.       – Я знаю! Знаю, Джинни! Послушай меня – ничего не было! Слышишь? Ты не виноват, потому что ничего не было! Никто тебя не испортил – Пак не успел, не смог. Его руки не испортили тебя, не загрязнили! Ты всё тот же – мой Джинни, моё золотце! Ты всё такой же чистый, невинный и невиновный. Потому что никто не смел говорить гадости про тебя, никто не смел трогать тебя, даже если бы ты в течку пришёл в офис. Ты самый лучший! Самый светлый и прекрасный! Всегда – чтобы не случилось! И ты нужен мне любым! – Минхо гладил согбенную спину, целовал тёмную макушку, обнимал трепещущие плечи, стирал горькие слёзки с маковых щёк Джинни, надеясь показать тому, как сильно он нужен и важен ему.       Минхо ни за что не откажется от своего омеги. Теперь никогда. Хёнджин его!       – Даже бесплодный? – бесцветно выпалил тот.       Минхо оцепенел. Что?       – Что? – повторил он уже вслух и слегка отстранил младшего от своей груди, чтобы заглянуть тому в глаза.       – Я буду нужен тебе, если скажу, что я бесплоден? – почему-то с какой-то жуткой гримасой повторил Хёнджин. В его голосе читалось вполне ощутимое раздражение. Видя растерянный взгляд Минхо, он вновь попытался вырваться из его объятий, больно цепляя кожу своими ногтями.       Но Минхо не дал. Схватил за тонкие плечи и хорошенько встряхнул:       – Так ты из-за этого решил расстаться? – Минхо стоило больших сил контролировать себя, чтобы самому не сорваться в истерику. Так вот, что случилось с «ними»?! Хёнджин бросил его из-за своего бесплодия? Думал, что «такой» он ему не нужен?       Холодный пот пробежал по коже мужчины.        – Зачем, Джинни? Почему? Почему ты не признался мне?       Хёнджин рвано втянул воздух, вся его бравада испарилась. Он вновь растерянно замер в сильных руках, и новые порции слёз наполнили его виноватые глаза.       – Как я-я-я мог при-знаться? – голос предательски обрывался, – Я-я-я с дет-ства мечтал о-о-о семей-ном счаст-тье… мечта-а-ал встрет-тить «того самого», что зах-очет того же. В после-е-еднюю ночь т-ты призна-лся, что тоже меч-таешь о нашей семье, меч-таешь о детях. Я тогда ок-кончательно понял, что ты мо-о-оя судьба. На следу-ющий же день, как ты улетел – по-о-обежал по врачам, чтоб-бы сдать ан-ализы, про-вери-ться. Я-я-я уже видел тебя своим м-мужем, предст-авлял наших бу-дущих детей, а мне сказа-ли, что я-я-я б-бракованный. Ска-зали, что я ник-когда не смогу стать па-пой. Ска-зали, что проблемы с гор-рмонами... Что не получится даже за-а-ачать! Пони-маешь? Как я-я-я мог призн-наться тебе в этом? Ска-зать, что та-а-акому заме-чательн-ому альфе, как т-ты, достался деф-фектный омега, к-который не смо-жет тебе даже о-о-одного реб-бёнка выносить. А? Я не мог и ре-шил, что должен у-уйти. Чтоб-бы хотя бы твоя мечт-та о бо-о-ольшой семье сбылась. Пусть и не со мной… – Хёнджин задушено всхлипнул и попытался спрятать свое лицо от Минхо. Ему казалось что он ужасен, противен, ничтожен. Альфа должен был выгнать его прямо сейчас. За всё то, что он натворил. За всё то, что он скрыл.       Хёнджин даже был готов к тому, что Минхо ударит его. Почему-то после вчерашнего ему казалось, что это всё, чего он заслуживает. Если директор Пак ударил его, то и Минхо может, и вообще кто угодно…       – Боже, Джинни! – горячо сорвалось с чужих губ, а крепкие руки вместо удара, бережно обхватили и притянули назад – в жаркие, надёжные объятия, в которых омега стал маленький-маленький и нужный-нужный.       Минхо не ударил его. Не накричал. Не оскорбил.       Застывшее омежье сердечко гулко забилось.       Горькие слёзы нескончаемых потоком полились из его светло-карих глаз, пачкая майку альфы. Но тому было наплевать, он крепко-крепко держал своё сокровище, безостановочно целуя его в лохматую макушку, покрытый испариной лоб, резные ушки, мокрые солёные щеки и измученные слезами глаза.       Господи! Что заставило Джинни думать, что он испорченный? Что заставило взвалить это бремя на себя? Почему он решил, что не нужен Минхо? Почему решил, что Минхо сможет его разлюбить, отпустить, забыть и начать отношения с кем-то другим?       Этот маленький сильный омега решил справиться со всем в одиночку. Он не разлюбил и не переставал любить его. Он никогда не предавал и не изменял ему. Он всегда любил и продолжал любить, и потому решил отпустить альфу, ставя его интересы выше своих. Всё эти полгода он носил в себе этот ядовитый, разъедающий душу секрет, но продолжал улыбаться. Продолжал выполнять свою работу. Продолжал помогать. Продолжал поддерживать Минхо.       Сердце Ли окончательно разбилось. Сколько же боли вытерпел его омега, прежде чем он решил во всём разобраться. Если бы тогда – полгода назад – он нашёл в себе силы, чтобы поговорить, то ещё бы тогда узнал, почему Хёнджин решил расстаться.       – Джинни! Ты нужен мне любым, слышишь? Это ничего не меняет! Ты мой! Всё равно! Зачем мне семья без тебя? – хрипло, но уверенно говорил он, сжимая холодную ручку омеги и оставляя на внутренней стороне ладошки исцеляющие поцелуи-бабочки, – Ты должен был рассказать мне всё! Я без тебя жить не мог! Все эти полгода я искал причину, по которой ты ушёл. И даже подумать не мог о такой…       Хёнджин глухо мычал в чужую шею, хлюпая мокрым носом.       – Я люблю тебя! Люблю! Ты нужен мне! Твой диагноз – это не конец. Вместе мы найдём решение. Я разыщу лучших врачей, лучшую клинику, где занимаются этим вопросом. Я всегда буду рядом! Никогда не оставлю тебя!       Минхо и сам рыдал, как ребёнок. От жестокости этой жизни. От несправедливости, с которой столкнулся его Джинни. Его ясное солнышко.       – Мне ска-зали, что в моём слу-чае нет ник-каких шансов. – еле слышно заговорил Джинни, прижимаясь теснее. – Я-я-я ушёл, пот-тому что наде-жды не было. Но ме-сяц назад-д со мной связ-ался один врач. Он един-ствен-ный, кто вернул мне ве-ру. Он зани-мается эксп-пери-ментальным лечением бе-е-есплодия, и я-я-я согласи-лся. Мне назна-чили курс лека-рств и го-рмонов, но чтобы снизить р-риски, мне при-шлось отка-заться от других преп-паратов: подави-телей, бло-каторов, да даже про-о-остых обезболива-ющих – все они могли по-мешать лечени-ю. Поэтому я ходил по офису с отк-рытым запахом – не скры-вал его, пот-тому что боял-ся пот-терять этот шанс. По-о-отом через две не-дели приёма мне ст-тало плохо – тогда меня т-тошнило. Я свя-зался с доктором, и он нас-тоял на стацио-наре, поэт-ому я отпр-осился у тебя. – Хёнджин оторвался от чужой груди и робко поднял глаза на Минхо, – Он ска-зал, что-о уже есть пози-тивные измене-ния. Он сказал, что всё может получиться, но важно про-должать лечение…       Хёнджин нервно улыбнулся и с надеждой загнул в чужой лицо.       – Это же замечательно, Джинни! Почему же ты плачешь? Малыш? – альфа осторожно, почти невесомо обхватил мокрые щёчки своими ладонями.       – Я так обра-довался тогда. Мне сра-а-азу же захоте-лось признаться те-тебе во всём, я дума-а-ал рассказать… но боял-ся, что тебе на меня у-уже всё равно... А потом произо-шло всё во-о-от это… И зачем я та-кой нужен те-тебе? И с наде-ждой на зачатие ри-и-иски выкидышей всё равно сохра-раняются. Может быть, в коне-е-ечном итоге, до-о-олгое лечение окаже-тся недо-о-остаточным для то-того, чтобы я смог стать па-пой. – едва понятно, заикаясь почти на каждом слоге, объяснял Хёнджин. Он рвано втягивал воздух и делал паузы, хотя уже не мог плакать.       Он выглядел таким разбитым, таким слабым. Альфа внутри Минхо тихо скулил, желая забрать себе все те муки, что терзали сердце и душу его омеги.       – Мы всё сможем! Вместе. Я не оставлю тебя! Ни-ко-гда! – медленно с расстановкой говорил Минхо, преданным волком заглядывая в чужие глаза. – Я люблю тебя, Джинни! Всегда! Мне ничего не важно, кроме тебя! Я люблю, люблю, люблю тебя! Скажи, а ты меня любишь?       Мужчина с лёгкой игривостью склонил свою голову, из-под бровей глядя на омегу с полуулыбкой.       Тот весь покраснел, растрогался, но начал отнекиваться:       – Не надо, Минхо…       Но альфу теперь невозможно было переубедить.       – Джинни? – снова позвал он, – Ты любишь меня?       Его интонация была такой сладкой, такой ласковой, что омега не мог противиться ему.       – Да, Минхо… Я люблю тебя! Очень… – он судорожно закивал головой, утирая ладонью текущий пунцовый нос.       Минхо поспешно дотронулся до кончика его носика, убирая остатки влаги и с широченной кошачьей улыбкой попросил:       – Тогда закроешь глазки?       Джинни оторопел и удивлённо уставился на него.       – Не бойся. Закрывай, я рядом! – альфа целомудренно поцеловал его высокий лобик, посылая с этим поцелуем приятное расслабление и успокоение в уставшее тело омеги.       Тот доверился и послушно прикрыл опухшие глаза, продолжая рвано хватать воздух ртом. Его тонкое тело всё ещё крупно колотило от прошедшей истерики. Хёнджину хотелось всегда быть в спасительных объятиях альфы. Но он почувствовал, как Минхо отстранился от него, затем услышал скрип кровати и звук открытия тумбочки. Что-то странное затрепетало в районе груди.       Что собирался делать Минхо? Может быть открыть глаза?       – Открывай! – тихонько разрешил альфа, будто бы заранее прочитав его мысли.       Джинни, проглотив тяжёлый ком, настороженно распахнул глаза.       Минхо сидел на одном колене перед постелью, держа в руках раскрытую коробочку из красного бархата, в центре которой на маленькой подушечке лежало чудесное кольцо из белого золота с большим прямоугольным бриллиантом, что в ярких солнечных лучах переливался всеми цветами радуги.       Хёнджин замер и резко втянул носом воздух. Ему показалось, что сердце перестало биться.       – Хёнджин, я люблю тебя больше всего на свете! Это кольцо я хотел подарить тебе ещё тогда – после приезда из Японии. Я с самого начала понял, что ты моя судьба – никто не нужен мне так, как ты. Я желал сделать тебе предложение тогда и всё также сильно желаю сделать его сейчас. Послушай меня внимательно – я больше не отпущу тебя! Мы вместе найдём выход из любой ситуации. Верь мне – у нас обязательно всё будет хорошо! Я обещаю – у нас будет большая семья! Мы справимся! Только скажи мне…       Мужчина на секунду замолчал, чтобы набрать в лёгкие воздух. Хёнджин же уже не мог держать свои очередные слёзы – теперь уже от счастья.       И тогда альфа, чувствуя влагу и на своих щеках, бросил ему подбадривающую улыбку, с надеждой шепча:       – … Ты выйдешь за меня?

***

Три года спустя

      – У-а-а, – в родовой палате раздался тоненький плач новорождённого младенца. Акушер, давая всем небольшую передышку, подтянул и уложил крошечное создание на грудь родителя, что благодарно плакал и ласково улыбался своему ребёнку. А чуть позже, когда был проведён осмотр и зафиксированы данные, малышу на ручку повесили маленькую мягкую бирку.       Родитель: Ли Хёнджин       Дата/время: 15.09.27/11:55       Пол: альфа       Вес/рост: 3200/50       Имя: Феликс