Не верю

Звук мерцания люминисцентной лампы резал слух. Впрочем, вся больница была оснащена такими вдоль и поперек, и, поскольку Мидория почти живëт в больнице, он привык. Как и к ослепительно, тошнотворно белым стенам и полу, которые, он уверен, могут поспособствовать обострению психических расстройств, если кто-то с подобным диагнозом забредëт в это место. Единственное, что радует — наличие окон. Да, вот такая малость, банальность, но здесь даже мелочь заставляет чувствовать себя живым и причастным к цивилизации. Вот так и выглядит примерно, каждый кабинет. Вообще-то, Мидория уже собирается выписываться. Он здесь неделю без дела проболтался, и это он считает только дни с момента «пробуждения». А сколько его бессознательная тушка давила подушки до этого, он не хочет даже гадать. Вероятно, не слишком долго, раз он не потерял в мышечной массе слишком много, ну, на первый взгляд. Эй, он как будто бы даже подрос, хотя и звучит такое странно, Изуку буквально просто лежал. Хотя, говорят, что дети растут именно во сне. Может в этом всë и дело? Впрочем, не суть. Вот так он и стоит в очередной полупустой комнате, такой же, как и все остальные. Но кое-что здесь всë-таки отличается. Здесь палата, где находится Каччан. И разве это не ужасно? Каччан в коме. До сих пор. Тихий писк кардиомонитора пробуждает желание зарядить во что-нибудь кулаком, ведь Каччан должен быть где угодно, но не здесь, рядом с этим несчастным устройством. Но в то же время, Изуку чуть не устроил сеанс объятий роботу, ведь именно этот писк обозначает, что сердце Каччана всë ещё бьëтся. Впрочем, нет, расположение его духа достигает отрицательных значений. Кома, глубокая кома — такой диагноз поставили врачи. Вероятность очнуться меньше десяти процентов, «слишком большая единоразовая потеря крови, плюс ожоги тридцати процентов тела, да ещё и в целом количество механических травм оставляет мало шансов. В довесок, внутричерепная травма. Хотите узнать моë честное мнение? Он не проснëтся.» — вот что заявил терапевт со стажем, некий авторитет среди персонала, пять минут назад, на просьбу Мидории не приукрашивать ни-че-го. Зачем отдельно просить об откровенности? О, ну, что ж, все посчитали разумным скрывать от него состояние Бакуго вплоть до сегодняшнего дня. И то, правда вскрылась, потому что Мидорию перестали пичкать опиойдами и он, мысля теперь ясно, легко пришëл к логическому заключению, что его очень грамотно нае... Обманули. Конкретней, умолчали. «Не беспокойся, проблемный ребенок, Бакуго жив, дышит и он не, как ты выразился, похоронен заживо под кучей камней» — сказал ему три дня назад Айзава. Ну технически, не соврал, но это была ужасная недомолвка. Впрочем, может ли Изуку винить кого-либо? Судя по тому, как на него сейчас во все глаза смотрят сенсей и Всемогущий, они боятся, что Изуку вот-вот на части развалится. Ну да, новость не из приятных. Как там доктор сказал? «Без шансов?» «Труп?» Он это о Бакуго Кацуки? О боге смертоносных взрывов, Динамите? О мистере «Я стану номер один»? Монитор продолжал пищать, а мысли в голове Изуку всë крутились, крутились вокруг одного человека перед ним. Он отказывается жить с мыслью, что Каччан ушëл. Просто нет. Он же даже не умер! Зачем хоронить его до смерти?! Это Каччан. Он обязан справиться. Всегда справлялся. Если даже такой жалкий Деку как он не сдох в этом дурдоме! Каччан проснëтся, очень скоро, и будет живее всех живых. И во что-либо другое Изуку верить отказывается. Потому что он прав, таковы правила, это факт, судьба, константа! Если это не парадигма, если не таков закон мира, то Мидория — безнадëжно психически больной. Всë-таки Каччан проснëтся. Обязательно. Иначе нахрена были эти шесть месяцев ада? Нет. Жизнь берëт — и жизнь отдаëт по заслугам терпеливым. Дайте блондину время, это всë, что ему нужно. Кто вообще мог подумать, что Каччан погибнет? Бред. — Юный Мидория... — Голос Всемогущего звучит тихо, потерянно. Он не уверен, что сказать. Не знает, какое слово станет последней каплей. Потому что юный Бакуго в глубокой коме, и это ужасно. Отвратительно, недопустимо, что недавно ещё ребенок, так пострадал, выполняя обязаннности ушедших с поста про-героев. И этот идиот-терапевт просто взял и вывалил свои доводы на другого ребëнка, его лучшего друга, пока он стоит и смотрит, молча. Зачем? Зачем юному Мидории была эта информация? Неужели нельзя было лучше понять ситуацию, подобрать слова получше, освятить тот факт, что на пробуждение шанс всë-таки есть и ненулевой?! Мидория так ничего и не сказал, и это пугающе. Он в шоке? Не может принять, не верит? В отчаянии? В какой момент Изуку рухнет на пол, в слезах, ободрав коленки, хотя ему с ног только недавно сняли гипс? Господи, он уже может видеть, как Изуку истошно бьëтся головой об кафель, хотя не хотелось бы, но... Кто знает, какова будет реакция? Потому что сейчас Мидория всë ещё молчит. Ну да. Вот так вот. Яги, чëрт подери, боится. В другом конце комнаты, едва заметно дëрнулся Шота, прошипев под нос: «идиот». Яги — кретин. Идти вот так напролом, когда проблемный ребëнок явно в шоке, ужасная стратегия. Что ж, ущерб уже нанесëн, так что логичней будет продолжить этот сценарий: — Мидория, не паникуй. Может всë звучит плохо, да и есть плохо, но пока шансы не потеряны и паниковать рано. Проблемный ребенок, наконец, оторвал взгляд от Бакуго и повернулся в их сторону. Айзава был готов ко всему: от слëзной истерики до обморока. От отрицания до, даже, гнева. И такое стоит предусмотреть, вполне логично злиться от последних новостей, тем более былое спокойствие Мидория, наверняка, растратил за всë это смутное время. Ну, да, Мидория определенно злился. Он может чувствовать флюиды, напряжение в воздухе. Но что стало сюрпризом... Это ухмылка на лице парня. И не такая, которую люди натягивают, когда хотят притвориться, что с ними всë в порядке. Это улыбка хищника, тонкая, острая, как лезвие бритаы и такая же слепяще белая, как отделка больницы. Эта ухмылка один в один совпадает с манерой улыбаться... Кацуки. — «Не паникуй»? Я похож на того, кто стал бы? — Зачем-то, совсем не в тему, спросил студент. И Всемогущий, и Шота внутренне моментально для себя согласились: определенно, похож. Но сказал вслух только второй: — Было бы вполне нормальной реакцией на такую потенциальную проблему. — Айзава говорил всë ещё осторожно, стараясь подбирать слова, ведь Изуку может сорваться в любую секунду. Чëрт, сам герой, когда узнал, был на грани нервного срыва. А ведь он — Айзава Шота, взрослый герой подполья, повидавший столько дерьма, холодный и обычно совсем не эмоциональный. Совсем не Мидория, старшеклассник, с добрым сердцем, с огромным спектром чувств и способностью утопить здание слезами при желании. — Что ж, нет причин для паники, потому что Каччан очнëтся. Он, блять, очнëтся, лучше бы ему это сделать, потому что иначе я приду за его бошку в рай лично и откручу еë. И Яги, и Айзава чуть не поперхнулись. Дело не только в том, что, чëрт возьми, сейчас сказал Мидория, святейший в мире ребенок. Дело и в том, как. Приглушённый тон и певучая насмешка на последних словах совсем сбили с толку героев. — Юный Мидория... Ну во-первых, не сквернословь, а во-вторых, конечно, твой оптимизм похвален, но не стоит угрожать юному Бакуго, даже если он не может слышать. — Что? Мне не пять лет, ладно? У меня есть некоторое право на эмоциональность в такой ситуации, нет? И это не «оптимизм»! Это просто здравый смысл. Каччан — это Каччан, и он не умрëт в больнице от рук этого ебану—! — Мидория, язык. — Честно говоря, Айзава согласен с Изуку, что острые слова не причина для замечаний сейчас, но сам он, минуту назад, говорил, что не паникует. Плюс, именно из уст проблемного ребенка это слышать гораздо более дезориентирующе, чем от кого-либо. — Айзава-сенсей. Посмотрите мне в глаза и скажите, что «ебанутый» — не идеальное описание и что вы называете его исключительно культурно в своих мыслях. Я имею ввиду... Этот ублюдок сотворил это дерьмо с Каччаном! — Ладно, парень, это правда. — Шота разочарованно вздохнул, ладонь его сразу устремилась к переносице. Всемогущий не комментировал, но честно? Как же он готов расписаться под каждым словом... Как бы это не было странно. Эй, они всë ещё в палате Бакуго, который в коме. У них была задача смягчить последствия информирования Мидории и Яги без понятия, как всë обернулось в эту сторону. — Я понимаю, вы ждëте реакции. Но это всë. Еë не будет. Потому что я просто знаю, что Каччан очнëтся. Обратное не имеет смысла. Меня не волнует, что говорят какие-то проценты. Я не собираюсь просто принять, что мы эти полгода отмучались, выстрадали, буквально вырвали из лап злодеев победу, чтобы что? Чтобы я хоронил Каччана? В жизни такому не быть. Это не имеет смысла, если судьба заберет только его, а не меня. И за что тогда отдал жизнь Меткий Стрелок?! Каччан выживет, и больше нечего тут говорить. Не было похоже, что Мидория собирается реагировать как-то ещё. Что ж, он не в истерике, не убивается от горя, не разрушил больницу. Это плюс. Минус? Это всë ещё нездоровая реакция. Самообман. Принятие желаемого за действительное. Шансы Бакуго малы, он может и не выйти из комы, и Мидория это должен осознавать. Как там говорят, четыре стадии принятия? Первая точно начиналась с отрицания. Никто из двух героев не считает, что давить на их подопечного, убеждая в том, что Бакуго всë-таки может умереть —хорошая идея. Нет, чертовски плохая. Особенно прямо сейчас. Посмотрим, что будет дальше. — Тогда, полагаю, нам стоит идти, юный Мидория, Айзава. Врачи не зря ограничили время посещения, иммунитет юного Бакуго нет смысла подвергать дополнительному риску. Айзава только кивнул, Мидория закатил глаза, и прежде чем быстрым шагом покинуть комнату, атмосфера которой начинала всерьëз его бесить, он обратился к бессознательному телу друга: — Поправляйся, Каччан. Не переживай, пока ты здесь, я не дам остальным статистам унывать из-за тебя и всë такое. Буду держать в тонусе вместо тебя. И так, обогнав двух взрослых, которые хоть и хотели уйти, но почему-то снова мялись и бормотали о чëм-то между собой, Мидория ушëл, хлопнув дверью. Взгляды Всемогущего и Айзавы ненадолго скользнули в ту сторону, но скоро снова встретились. Яги продолжил, обеспокоенно: — Айзава, я волнуюсь о юношах. О Бакуго, по очевидным причинам, и о Мидории. Его реакция очень странная, просто не похоже на него. Мне интересно, есть ли у тебя какие-то мысли? Шота еле сдержался, чтобы не хмыкнуть. — Яги, ты знаешь Мидорию лучше, чем я. Но... М-м. Это, безусловно, совсем не то, чего ждал я. Он резко стал грубым и... Как-будто слишком самоуверенным? Плюс, эта святая вера. Похоже, что Мидория настолько хочет верить в выздоровление Бакуго, что его мозг просто отказывается рассмотреть возможность другого исхода. Вмдимо, одна даже мысль о таком варианте...может разрушить его. И поэтому психике не осталось ничего другого, как включить эдакий защитный механизм, в виде полного отрицания и более того, подражания. Он, осознанно или нет, подражает Бакуго, компенсируя его отсутствие. Всемогущий слушал очень внимательно. Когда Айзава замолчал, прошла долгая половина минуты, сопровождаемая писком кардиомонитора и тихим бухтением других аппаратов, а так же неуловимым, почти призрачным, хриплым дыханием бессознательного Кацуки. Наконец, Тошинори заключил: — Это довольно глубокий анализ. — Всë ещё просто моë предположение, стоит проконсультироваться с Гончим псом, но мне кажется, что я прав. — И это значит...? — подтолкнул Яги. — Что если, не дай святой Ками, прогноз терапевта сбудется... Яги, мы потеряем их обоих. Ещё и этого Мидория не выдержит. Нам с тобой остаëтся только молиться. Всемогущий молча кивнул, внутренне уже перебрав все проклятья. Единственное, о чем он мог думать, ненароком засматриваясь на виды подбитых улиц из окна: «Подростки никогда не должны были проходить через подобное»