Немного о просьбах.

Болит недостаточно сильно. У нее всегда болело недостаточно сильно. Она должна была бить, уничтожать и подчиняться. А хотелось до одури простого ‘полюбить’. И она просила их. Она знает, как о ней думают все вокруг. Понимает, что не выглядит как тот, кто просит. Но не то чтобы ее волновали чужие разговоры. Цель — выжить. Сначала она просила отца — пощадить сестру, не вырезать город беспомощных и жалких существ за городом, поверить в ее силу и преданность. Просила Небулу — и чуть было не начала молиться человеческому богу, лишь бы кто-нибудь или что-нибудь ей помогло — довериться и присоединиться. А потом просила его. И тогда он стал всем. Причиной злости, незнакомых и пугающих мыслей в голове и сердце. Током, который проходил по коже при коротком прикосновении. Космическими блестками в глазах, не заметной для остальных дрожью в голосе и галактикой, которую она поклялась защищать. А она ведь просила. Как жалко и как стыдно. Она сама не заметила, когда просьбы из чисто инстинктивных, нужных для выживания и выгоды, преобразились в такие человеческие. Ей нельзя было так много чувствовать и, совершенно точно, не следовало позволять отвратительно приятной любви растекаться под ребрами, где-то слева. Она ее желала и стыдилась. Он был ужасно глупым. До невозможности простым. Импульсивным, громким, действующим на нервы, кажется, любому существу из любой вселенной. Самое жуткое, он был человеком. А она нет. И все равно она просила. Будто бы научилась быть человеком, предположим, на четверть своей сути. Отвратительно. При мысли, что отец узнает, что — что — она позволила себе почувствовать, кончики пальцев начинало болезненно покалывать воспоминаниями и страхом. И то, и другое хотелось спрятать поглубже, чтобы никто не увидел. Никто и не видел. Кроме него. Как же бесит. Чертов Квилл. Безмолвно она взвывала полюбить — согреть — смотреть — глупить — танцевать — слушать. Вслух она тихо попросила убить. Теперь цель — умереть. Как много всего изменилось. Та малышка с только-только приобретенным клинком с красными самоцветами ни за что бы не поверила, что сможет так поменяться. А сейчас ей было даже смешно. Он дал ей все неозвученное, интимное и истинное, но не смог подарить убийственное спасение. Она не злилась, что он не исполнил клятву. Только скучала по ощущению шершавых рук на своей коже, вспоминала каждое слово, которое он ей говорил и, кажется, улыбалась. Она не сможет точно сказать. Он стал всем. Причиной жить и причиной умереть. Упованием, желанием и целью. Она уже хотела закрыть глаза — молча и недвижимо, слишком по-человечески, плакать — как заметила ясное напряжение в плечах отца. Вдалеке показался Вормир.