Преданный инструмент

С появлением скоростного транспорта в личном пользовании у камерамена появилось больше свободного времени. При этом он стал замечать, что поток его мыслей не только не сокращается, но, наоборот, становится всё гуще. Скорость, мощь... Это не могло не возбуждать. Камерамен думал, вспоминал, строил планы, набирал очки и играл в эти переживания, забыв про другие свои занятия. В некоторые моменты сжимаемое в руке древко родного вантуза становится значимее скибидиста впереди. Переживания становились ярче и яростнее, а со временем камерамен стал испытывать чувство сродни экстазу. Всё благодаря выбранному оружию. Сейчас он расправляется с очередным врагом и улетает прочь, куда подальше, в укромное место. Там его не увидят чужие глаза, объективы, динамики или экраны. Только он и его вантуз. Как это прекрасно. Верный друг отличается от остальных инструментов для очистки от засоров. У него ужасно удобная пластмассовая ручка, гладкая, которая приятно лежит в руке. За один приём можно поменять угол атаки. Не болит рука. Ничего тяжелее и жуть как приятно пахнет смазкой, когда камерамен, как сейчас, обмазывает ручку гелем из тюбика. Тюбик совершенно обычный, с первого взгляда не цепляет какой-то слащавой пошлостью, потому что её и нет. На нём также нет вызывающих надписей, провокационного названия или логотипа известного производителя. Только фиолетовый фон и изображение клубники в бокале шампанского. Ниже надпись для особо непонятливых: «Аромат клубники с шампанским». Ещё ниже, совсем мелко, что приходится зумить, поясняется таинственное содержимое тюбика: «гель смазка». Сама надпись чёрного цвета. Хмм. Символично, чёрт возьми. Вкупе с фиолетовым фоном, отсылающимся на производителей, выглядит действительно интимно и эротично. Эх, если занюхать гель очень удобно, то попробовать не представляется возможным – рта нету, одни сенсоры запаха. Камерамен впечатывает вантуз в пол своего убежища, пока присоска не распластается, прочно прикрепившись. Древко маняще блестит. Он ещё питает симпатию, после стольких раз. Камерамен начинает раздеваться. Руки у него уже чешутся, да и не только они. Это глупо, тело горит ожиданием победы. Брюки, давно не элегантные, спущены по колени. Рубашку можно было бы и оставить, но ведь всё вокруг только для него. В чудом уцелевшей комнате камерамен один - он часто повторяет это себе, когда с желанием вести себя развязно уже нельзя бороться. Под рубашкой на теле напряжённые соски. Он не любитель играться с ними, да и относит эту часть, перенесённую с человеческого тела, к глупостям. Выделитель смазки в анальном проходе куда лучше, однако он сломан. Зато когда камерамен стаскивает трусы, воздух холодит сухую кожу, а не влажную, что было бы неприятнее. Застонав от нетерпения, пошло, совершенно глупо и забавно, камерамен опускает ноги на бетон, садясь на колени. Принести бы сюда подушку, а то пол немного натирает даже с защитой в виде брюк. Но тогда надо быть совсем обнажённым, а камерамен и рубашку снимать не привык. Так что приходится терпеть до первых фрикций, когда телу будет теплее. Он начинает присаживаться на ручку вантуза. Куда сложней было в первые разы, однако сейчас камерамен куда опытнее. Скользкая палка утыкается в отверстие, ему не терпится. И вот ручка уже внутри, и так отчётливо трепещет большой член, прямой и гладкий, изнывает. В те же первые разы камерамен не мог обойтись без более традиционной дрочки. Удобно, приятно. Да и потом проще. Сейчас не нужна рука на члене, которая бы мягко оглаживала его, поднимаясь снизу вверх, до головки. При мастурбации пальцы не сразу касались её, останавливались и потом дотрагивались невесомо и осторожно, почти щекоча, вызывая больше приятной тяжести внизу от идущего по телу тока. Камерамена уже неудержимо несёт вперёд – вернее, тянет вниз. Тянет насаживаться, пока аккуратно. К твёрдой ручке, как оказалось, можно было не только привыкнуть, но и полюбить её. В самый первый раз было страшно, что будет больно. Он помнит, как почти с раздражением смотрел на подаренный тюбик смазки; со смущением, как будто камерамен был перед реальным партнёром, переводил взгляд на выбранный вантуз. Что уж говорить про кого-то из коллег, если он стеснялся близкого оружия. Но вантуз словно питал взаимные чувства к своему хозяину и не вредил. Минутой позже первого оргазма и первого сексуального опыта с инструментом для прочистки труб камерамен корил себя за глупые мысли, место которым было в бульварном эротическом романе, а не в голове знаменитого героя. Такие вещи можно простить. Сексуальное раздвоение мнений и эмоций. Хватало и этого, чтобы градус возбуждения пришёл в норму. В последующие игры камерамен даже вовсю веселился, мысленно олицетворяя вантуз. Понадобилась только практика и волнение за сохранность своих внутренних компонентов. Запихивал в себя ручку вантуза, медленно, чётко выявляя грань, на которой начинали трястись ноги – 20 сантиметров, – но даже тогда он продолжил. На 36-ом сантиметре в нём что-то слабо натянулось – древко вошло до упора, да и камерамен уже чуть ли не на полу сидел, ограждённый от него только резиновой присоской. О, они подходили друг другу идеально! Прямо как в домике. Сейчас-то он конечно приноровился, да и насаживался едва на половину - этого было вполне достаточно. Ноги у камерамена сильные, хорошо держат его на весу и без проблем сгибаются и разгибаются, опуская и поднимая тело. В древности так спаривались бедняги цирковые акробаты – вдвоём, подымая вверх ноги, раскачиваясь из стороны в сторону и держа ноги одной рукой. Конечно, во времена кино они не нуждались в дополнительной опоре. Но сердце своей нелепостью было в таком коротком инкубаторе – ему просто было тесно в его собственном теле, как стакану в бутылке. Но поделать с ним было уже ничего нельзя. Скоро он выдохся, ведь ногам пока ещё было тяжело. Камерамен вынужденно вернулся из мыслей и воспоминаний. Интересно, что ему пришлось вспомнить, зачем он вообще в этот вечер решился заняться сексом с оружием. Думать о чём-то странном и пугающем. А если кто-то заметит? В любой момент не так уж и далеко могло послышаться адское пение, или он мог внезапно понадобиться телеголовым. Ни те, ни другие не удосуживались должным предупреждением о своём прибытии. Очень досаждала незапертая на ночь дверь из пустой комнаты. Однако же в заброшенном здании нет смысла закрываться, так ещё и дверь не сможет по-настоящему защитить. Это была требуемая острота. Любовно прижавшись к древку, он несколько минут не двигался, а потом выпустил его, поднявшись, и некоторое время стоял неподвижно, не меняя позы. Вот он, легенда камер, постыдно наслаждается собой и вантузом. Как будто в нём нет размаха и силы. Так и было, по правде. На секунду камерамен повернулся, покачавшись немного, устроился. До чего удобно и приятно, настоящее наслаждение, когда похотливые мысли затмевают вообще всё. Увидят – и пусть. Пусть видят, пусть застынут в неприличной стадии шока. Страшной была бы его слава – камерамен, мастурбировавший сам себя. Ведь с древком, словно с тортиком. Он покрывал себя там, где раньше замышлял пойти к жене. Два, три и даже четыре раза. Неподвижно стоять больше невозможно, да и ноги уже отдохнули. Холодно. Можно сделать метафоричный шаг назад, насаживаясь обратно. Нет, совсем не страшно, но долгожданно, очень. Теперь надо будет на него сесть. Камерамен выполнил то, чего он не делал раньше, зафиксировав в своей памяти весь этот случай на записи. Механизмы, использующиеся в особо продвинутых секс-игрушках, люди добавили и сервисно-боевым роботам. Анальный проход сжимается, подобно сокращениям реальных мышц, ощупывает закруглённый конец древка и легко пропускает в себя, чтобы оставшаяся внутри смазка перестала щекотливо вытекать и капать. Хочется ещё и ещё чуть-чуть. Но это только распирает, пока сдерживаешься – невыразимо. Почему бы не немного спустить? Колени сгибаются, опуская зад. Прикосновения чуть ли не везде внутри отдавались сигналами в разы мощнее поощрительных, используемых для обучения ИИ. Ничего, во всём надо знать меру. Люди постарались, чтобы роботы использовали удовольствие от половых актов. ‪"Эрекция" стабилизирует позу и мешает естественному позыву к расслаблению "мышц". В этот момент нужно не прерывать контакт. Так сказать, увеличить и стимулировать. Эта естественность и контроль. Именно теперь хороший момент – завлекающий и убедительный.‬‬ От движений по внутренностям камерамена скользит ток. Пальцы, привыкшие что-нибудь держать, сжимают ляжки. Лаская зону, захватывают и отпускают и дальше. Приятные ощущения сглаживаются в размер и концентрацию. Ручка вантуза отлично давит изнутри, а его владелец оглаживает инструмент самим собой. Сладость невыраженно распределяется от своего тела, зато привычно и приятно. Логично, к примеру, есть жест от обратного, которое скользнёт на инструмент. Очень приятно, никто ничего не скажет. О таком партнёре не нужно заботиться, переживать, что он скажет. Эгоизмом камерамен не страдает, не в сексе уж точно. Просто сам он считает секс настолько интимным действием, что в него может вовлечь только себя. Это время, когда есть только он – один и сам. Один для счастья. И получает по-своему, знает, как себе нравится. Он и верное оружие. Садится ниже, смотрит на ноги и гордо стоящий член. Погружает древко неспешно. Стимуляция передаёт электрическое движение откуда-то изнутри по плавно поднимающейся линии прямо до головки. Пенис, а по факту искусный фаллоимитатор, требовал внимания. Форма фантазирует, где присесть, специально, тянет ниже. Камерамен нетерпеливо стучит пальцами по собственным ногам. Это был редкий момент, когда ему нужно набраться смелости. Вроде бы кажется, будто он не может совершить такое. Но всё тело качается, чтобы скользнуть в удовольствие, сбросить с ног и рухнуть. Его спина выпрямилась, как по команде на построении, настолько же резко, насколько быстро рухнула шаткая поза. Вся ручка, прочная, в такие моменты очень большая, проникла вся и разом. Внутри всё дрожит, дёргается, почти бесконтрольно сжимается и разжимается; камерамену приходится плотно сжать пальцами колени, чтобы контролировать это. Рабочая сторона ума понимает, что надо торопиться, но он сдерживается, чтоб остаться в состоянии растянутого удовольствия. Возбуждение пытается разжаться и быть, ему нравится, потому и шевелит, треплет, хоть и оргазм приближается и приближается с удовлетворённостью ещё и ещё, и вот он начинает. Надо успеть. Сидя на коленях, много не подвигаешься, а он пытается. С места, отсоединяется от происходящего, встаёт. Он уже стонет, раз за разом в такт долбит себя древком. Быстрее, быстрее, громче и громче. Всё стало невыносимым. Настраивается медленно и заставляет встать опять. Толчок за толчком. Камерамен съезжает вниз, от жара словно задыхаясь. Хочется и кончить, и продолжать двигаться в предоргазмическом наслаждении вечно. Сколько можно это терпеть? Нет, он душит, распирается, не вдавливая надрачивается. Последний толчок. Мощно. Сейчас. И орёт как зверь, сильно так, победно, слишком долго. Смазывающе-сексуальные жидкости не выделяются вообще, канальчики в члене пробирает дрожь, которая, по идее, должна была помочь с выплеском искусственной спермы. Роботический фаллос ничего не выпускает, и эрекция плавно проходит, заставляя тот опуститься. Контроль отпустил. Полная победа, победа над внутри-или сверхсознательно подавляемая. Камерамен осторожно привстал с вантуза. Одной рукой он опёрся об пол, другой отлепил от пола присоску. Теперь, когда получилось нагнуться, он медленно достаёт пластиковую ручку из себя. Вслед за ней тянется, вытекает густыми каплями смазка. По возвращении на базу надо уловить момент, когда в общей душевой никого не будет, и вымыться, если только не придётся ждать так долго, что она вытечет вся сама по себе, незримо для остальных намочив нижнее бельё. Чёрт, некрасиво покажется. В общем, дело почти сделано. Боец провёл рукой по древку, стряхивая гель хоть с него, и оставил вантуз высыхать. Он оделся, отряхнулся, размялся. Подхватив любимое орудие, камерамен вышел на улицу к личному транспорту. Конец. Глянул на весь остаток дня позади. Дальнейший путь в город, наверно, одним глазом фиксируя даже себя самого, свой опыт и мелкий обслюнявленный прибор.