Поведенческое

Цель оправдывает средства, давай Убивай, насилуй, клевещи, предавай Ради светлого, светлого, Светлого, светлого, светлого Светлого храма демократии.

Адам неприятно, даже больно впечатывается поясницей о холодный стол, из-за чего райские бумаги и прочие отчёты летят с него в разные стороны. Он слышит, как дотошно-светлый кабинет закрывается на ключ и нервно сглатывает, несвойственно себе бегая взглядом по разным сторонам. Вокруг всё такое аккуратное, чистое, пустое. Никакого уюта, и как только можно подолгу находиться в этой комнате, если без речи о том, чтобы тут тем-более работать и проводить большую часть нескончаемых райских дней? Он ёжится, жмурясь от ярких светил, которые будто бы были напичканы повсюду. Безвкусица полнейшая. А вот в его комнате всегда более приглушённый свет, насколько это вообще возможно в столь ярком месте как Рай. Сера подходит к нему неспеша, совсем расслабленно, только лицо её такое строгое, что мурашки по спине бегут. И чего она так рассердилась? Для него вообще редкость – выполнить всё правильно и отлично, если это не касается грешников. Тут, конечно, тоже была загвоздка, но… Пф, будто это первая не богоугодная выходка Адама в принципе, можно подумать! Но и не первое наказание за проступок… - Слушай.. те, мы же можем обойтись иначе, ну! – Нервно тараторит Адам поправляя себя и на миг теряя даже возможность горячо материться. – Да я.. Да я вообще в этот раз не виноват! - Не смей повышать голос, Адам. – Басит Сера, хватая его за ворот рясы. Как же её раздражала эта ряса. Стоило этому Человеку ослушаться и быть изгнанным из Райского Сада, как он самолично обернулся в этот бесформенный мешок, не выделяющий ни единого намёка на её работу, проделанную ещё в Эдеме. Сера грубо срывает с него маску, отбрасывая её в сторону. Жёлтые огоньки лагают и искрятся от удара об землю где-то в стороне, когда она наконец видит уже не такой самоуверенный взгляд двух янтарных глаз и тонкие, сухие, поджатые губы. Как же он напоминал самого себя, но ещё до изгнания из Эдема. Точнее прямо перед. Такой же испуганный и раскаивающийся в своём проступке взгляд. Это несравнимо ни с чем. Лилит полная дура, раз не раскусила фишку этого создания. Достаточно было лишь немного надавить… В следующее мгновение Адам глухо впечатывается в тот же стол уже грудью. Крылья по инерции расправляются, теряя пару перьев в воздухе, и он глухо шипит какие-то богохульства. За что и больно получает ладонью по пояснице, затихает, и уже в следующий момент ощущает почти что ласковые поглаживания на месте удара. Он поджимает крылья и снова расправляет, пытаясь найти хоть какое-то удобство в своём положении. Загнанно дышит, пытаясь выровнять пульс. Ноги обдаёт непривычным холодом, когда ряса задирается до пояса и он рефлекторно пытается подняться, в прочем тщетно. Никогда не удавалось до этого, и сейчас не удастся тем более. Адам загнанно шипит. Он чувствует зубы на своей шее уже не впервой, не в первой ощущает как его штаны спускаются до колен, ограничивая движения уже и ног. И всё равно отчаянно цепляется за стол как за спасательный круг, змеёй извивается под чужим телом, хлопает золотыми крыльями. И всё без толку. По привычке он считает про себя секунды. Раз, два, три, четыре, пять... Шестьдесят два, шестьдесят три… По подбородку течёт то ли слюна, то ли влага из глаз, когда его грубо вталкивают в уже тёплый стол, наперекор всему шепча на ухо что-то совсем мягкое и ласковое. Жаль, что он не слишком слушает, может обольстился бы ещё больше, наслушавшись комплиментов своему заду. Потом бы с пущим довольством рассказывал нежелающим того слушать окружающим как он пиздат и охуенен, прям как его член, который прямо сейчас нервозно трётся о стол, пачкая его липкой жидкостью. Он чувствует, как тонкие руки просовываются под его грудью, прощупывая рёбра сквозь кожу, особенно неприятно давя на место недостающего ребра. Ногти оставляют на коже розоватые полоски, а руки почти снимают ненавистную мантию, но останавливаются, не желая прерывать процесс только ради этого. Он издаёт невнятные звуки с каждым толчком, прогибая спину и только сильнее прижимаясь грудью к столу. Серебряный крестик на шее в такт каждому движению неприятно скребёт по столу, точно оставит там царапины. Как бы ещё за это не получить.. Только в этот момент Человеку кажется, что он ещё и безбожно печёт где-то в районе ключицы, которой и прижат к столу. Это странно, такого у ангелов быть не должно, но явно не самая главная проблема сейчас. Хотя какие проблемы? Адам убеждает себя – всё охуительно. Поднимает зад, двигается на встречу. Было бы позорно прослыть бревном в постели. Даже когда ты сам того не очень-то и хотел. Даже когда ты этого вообще не хотел. Правда, его попытки самодеятельности скоро пресекают, надавливая ему на поясницу сверху всем весом, от чего становится в разы труднее дышать. А дышит он громко, через рот, пытаясь схватить как можно больше воздуха сквозь собственный же скулёж. Рёбра ноют от воздействия стола, а ноги затекают. Большую часть времени приходится стоять на носочках, поджать их не представляется возможности от слова совсем. Скверно. Четыреста семнадцать, четыреста восемнадцать… Он чувствует, как его неприятно наполняет горячая неизвестность, и сам влажно изливается на стол, ненароком впечатываюсь в лужицу спермы животом. Из него выскользают с неприятным звуком, а он даже не пытается шевелиться, разве что, пытается восстановить дыхание. Трёт лицо руками, ладонями вытирая с него ненужною влагу, вытирает глаза. И наконец осмеливается встать на подкашивающиеся ноги, дабы поправить рясу и отыскать свою драгоценную, наверняка треснувшую от поцелуя с полом, маску. Снова поправляет одежду и припечатывает чёрное, неживое, лицо на своё. Сейчас бы только слинять по-быстрому, не глядя на вполне довольную собой Серу. А потом пойти отыгрываться на слабеньких солдатах, тренируя их до изнеможения. Да, отличный план.