Aime-moi/Люби меня

      — Nicolas, — прозвучал материнский голос за дверью кабинета, — могу я к тебе пригласить Петра Степановича? — Николай не успел ответить, из-за также знакомого голоса… он не был рад его слышать…       — Конечно можно, — распахнул двери наглый нигилист, — Николай Всеволодович, как приятно вас видеть! У нас есть важные дела, — Пьер убедился, что помещица удалилась, а после запер дверь на щеколду.       — Взаимно, — с неким сарказмом начал Николя. Пьер не среагировал на это, а просто подошёл и уселся на стол перед своим идолом. Ставрогин счел это за наглость, — не много ль себе позволяете, Пётр Степанович? — но голубоглазик проигнорировал слова перед ним сидящего и стал осматривать его рабочий стол. Сначала задержал свой взгляд на бабочках, прибитых в доске.       — Бабочками увлеклись, не так ли? Люди вам осточертели? — эта ехидная улыбка не сходила с его губ. Это выглядело вызывающе. Вскоре его взгляд уже зацепила довольно странная картинка, нарисованая любительскими руками, на ней была женщина в странных тонах, — бесами увлеклись? — эта усмешка Николая всё больше и больше докучала, но он по-прежнему держал себя в руках.       — Слишком уже вы много болтаете, вам так не кажется? — нигилист положил свою руку на плечо Николая, всё также улыбаясь.       Николай всегда симпатизировал этому ублюдку, но всегда держал это в секрете. Такую странность никто бы не понял. Однажды он уже совершил ошибку… это было весьма не простительный поступок… Что, если Ставрогин вновь совершит ошибку? Как потом от этого отмыться? И вот сейчас этот бесстыдник сидит у него на столе, словно хочет что-то этим сказать… довести до греха…       — Ставрогин, какой же вы всё-таки красавец, — вывел из раздумий этот хитрый лис, — думаете, я не знаю, что вам нравятся Дарья и Елизавета? Я вижу вас насквозь, — его голос был таким сладостным…       Ставрогину было сложно сдерживаться. Он осмотрел своего собеседника с ног до головы «Как он прекрасен… так, стоп… что?»       — Выбери меня, Коленька, — до Николая не сразу дошли слова Петра. Это не сон? Может это действительно взаимно, а не на один раз? — ну чего же вы? — Ставрогин не отвечал, ему хотелось любоваться этим мудаком. Но желание взяло верх.       Николай встал и подошёл к другу вплотную. Пьер от такого чуть не упал, но успел ухватиться за шею идола и скрестить ноги у него за спиной. Они слились в поцелуе. Верховенский делал это не так умело, как его товарищ. У обоих горели щеки, сердца бились в такт, как одно, а дыхание сбивалось всё чаще и чаще… поцелуй углублялся, становился более страстным. Стоит заметить, что Ставрогину это нравилось. Он и кто-либо другой в таком положении и виде нигилиста ещё не заставал, теперь Коленьку можно считать, судя по всему, «счастливчиком». Но что-либо однажды кончается, даже поцелуй. Наступило неловкое молчание, в этой гробовой тишине были слышны лишь сбившееся дыхание и биение сердец.       — Николай Всеволодович…       — Ни слова больше, Пётр… я вас тоже люблю, — он обнял своего возлюбленного. Время словно замерло. Всё, что сейчас было — только они вдвоём, опьянённые любовью. Больше ничего. Теперь они понимали: в словах нет нужды, всё итак понятно.

      Более днём они не виделись.