***
Дверь в нужную аудиторию Гон распахнул не задумываясь (или так или он рисковал засомневаться в себе), несмотря на громкие протесты Киллуа. Зацепился взглядом за вальяжно расположившийся в заднем ряду объект своего желания и словно притягиваемый некой сторонней силой устремился прямиком к нему. Если Хисока и удивился, то виду не подал. Только ухмыльнулся как умел только он: заманчиво и со знанием. Предательское сердце Гона немедленно отозвалось на это приступом аритмии, а ладони вновь взмокли. Все или ничего, сказал он себе. Пан или пропал. Конечно, он понимал, что шансов мало. Он был всего-навсего первокурсником с зоологического факультета, дорогу в жизнь которому проложила спортивная стипендия. Хисока вот уже не первый год был одним из лучших на своем курсе, хотя, по его же собственным словам, мало интересовался профессией юриста. Что важнее (конкретно для Гона) — он выпускался уже в этом году. А еще Хисока словно бросал вызов обществу каждую минуту каждого дня. Броские наряды, яркий макияж, обувь на тонкой шпильке и явная обособленность от окружающих — все это было ожидаемо от студента факультета искусств или манекенщика, но никак не будущего юриста. Будто и этого мало — Хисока был неиссякаемым источником сплетен. Люди постоянно говорили, говорили так громко, что доходило даже до первокурсников с других факультетов. Что он встречался со старостой группы и по совместительству лучшим учеником курса Куроро Люцифером. Подкатывал к занятой Мачи. И наименее любимый Гоном слух — при всем при этом спал с Иллуми Золдиком, самым старшим из братьев Киллуа. В сухом остатке, «шлюха» — было одним из наиболее частых, а зачастую еще и мягких эпитетов в отношении Хисоки Моро. Гона все это не волновало. Кроме возможной связи с Иллуми Золдиком, пожалуй, но и то, только потому, что он считал последнего мерзейшим типом (однако это история для другого раза). Впрочем нет, не так. Волновало, но не по тем причинам, что всех остальных. Обычно уверенный и знающий себе цену, готовый на все, чтобы получить желаемое, Гон боялся показаться заурядным и неподходящим. Недостаточным. Потому что знал другую сторону Хисоки, ту, которую, как он надеялся, не знал никто другой. То была пьянка в честь поступления. Гон тогда жутко разозлился (вспомнить бы еще из-за чего) и вышел из ресторана прямиком в дождливую ночь, чтобы освежиться. Он никак не ожидал, что некто, сидевший за угловым столиком в том же ресторане, выйдет за ним следом, развернет к себе, сделает комплимент его глазам (взгляду) и без всякого предупреждения поцелует. Еще меньше Гон ожидал, что вкус у того поцелуя будет как у детской жевательной резинки вперемешку с блеском для губ. И что произошедшее затмит все прочие события вечера, и до, и после, ведь никогда прежде он не целовал и уж тем более не вожделел мужчин. Лишь через несколько недель, Гон узнает, что человек, подаривший ему поцелуй со вкусом детской жевательной резинки, учится в том же университете, и что зовут его Хисока Моро. А «тот спонтанный поцелуй с незнакомцем» превратится в традицию: сладкую, незабываемую, интимную, но намеренно или нет практически никем не замеченную. Так что теперь Гону оставалось лишь гадать, правильно ли он поступает? Значит ли он, его поцелуи и редкие почти столь же интимные беседы для Хисоки столько же, сколько Хисока для него? Или это не более чем игра, участником которой Гон стал по одной лишь прихоти? Имеет ли он право просить Хисоку о большем, хотя тот ничегошеньки ему не обещал? Но даже так, Гон слишком жаден, чтобы не рискнуть. Даже если ему откажут и высмеют на глазах у кучи народа — простая возможность получить больше, чем есть сейчас, получить всего Хисоку целиком, слишком соблазнительна и более чем того стоит. Не потому ли Гон выбрал для признания именно день всех влюбленных? Не по этой ли причине ворвался в аудиторию прямо посреди занятия? Чтобы не дать ни себе, ни Хисоке шанса отступить. Да или нет. Пан или пропал. Оставалось лишь поставить перед Хисокой огромного, ростом с Гона, плюшевого лиса, а также мешок со всевозможными сладостями (при одном лишь взгляде на которые у любого нормального человека начался бы приступ диабета) и валентинкой в виде бабочки внутри. И в абсолютной тишине: — Ты мне очень нравишься… Нет, не так. Я влюблен в тебя, будь моим парнем? И вновь в аудитории воцаряется абсолютная тишина. Мгновение тянется за мгновением. Поначалу ошалевший от чужой наглости преподаватель пытается принять меры… — Слышь, Моро, если ты не хочешь с ним встречаться, то я вполне… — Цыц, Нобунага. Не зарься на чужое. А то рискуешь ненароком лишиться чего-нибудь жизненно важного… Лучше погугли значение фразы «драматическая пауза». — Хисока..? — с нескрываемой надеждой. — Да, да. Конечно, я буду с тобой встречаться, мой сладкий фрукт. И да будет проклят тот, кто ожидал иного. Словно в довершение сказанного, Хисока отодвинул в сторону подарки, встал во весь рост и, потянувшись вперед, подарил Гону поцелуй, все такой же сладкий и незабываемый, но на сей раз видный всем желающим (и не только). За что, День святого Валентина или нет, новоиспеченную парочку немедля выгнали из аудитории.***
— Прости за это… — О, не бери в голову, до твоего появления лекция была смертельно скучной.