Мобильник трещит от вибрации уведомлений. Арон не спешит его отключать — уснет еще на посту, и вычтут в конце месяца пол зарплаты. Один раз пробовал так покемарить, на следующий день-час- «это точно было утром, а не в четыре ночи?» без зазрения совести его столкнули с нагретого стула в регистратуре пара латексных кувалд, отчитав, как мама или учителя себе ни разу не позволяли. Даже отец на него при жизни не повышал голос — а этот конч- докторишка подземной клиники, видом напоминающий слепленного криво-косо Джекила с Хайдом и манерой Радио-Демона из мульта для взрослых, втаптывал остатки гордости и демонстративно вытирал об него обувь, пыль и кровь вперемешку с чьими-то кусками внутренностей. Буквально и фигурально.
«Лютик» и рад бы уволиться, послав нелегальное подполье и работу локального могильщика на известный всем манер, но без должного высшего образования эмигранту с Польши не шибко разгуляться по А-М-Е-Р-И-К-Е. К тому же, Северной.
Торговля наркотой дело опасное; от стрельбы у него гипертензия; в закусочные со смазливым лицом рядом с бензоколонками, у станций, брать не стали — посчитали «дохляком, не способным в самооборону: нас тут грабят через день, тебя пнут разок и сразу сляжешь». В «ночных красавцев» не взяли из-за глупого тату жирафа на спине, мятной окраски волос и фригидности; раздавать флаеры — «нехватка терпения»; зазывала из него хуже балетного артиста.
Множество отмазок разбиваются о несобранность парня, едва закончившего одиннадцатый класс.
Отец, царство ему небесное, проработал учителем математики и вовремя ушел на пенсию; мать на ферме доит коров ежесуточно; сестра демонстративно смылась в Варшаву, к парню, и кружит, точно сорвавшая куш мышка в сырном царстве бистро.
Ян — пустой стакан из дешевого продуктового с оторванным дном и сломанной ручкой — чахнет на подвально-нижнем, втором-минус-первом по счету, этаже в компании ворчливой медсестры, всем видом кричащей о своей натуре сладкоежки и воздушности, которая пропадает в тетрисе на телефоне и отжимает зарядку. В ночные смены, два на два.
«Лютика» привела сюда жажда легких денег и щебетание Бутчера о трудовом стаже: «будешь медбратом, держать язык за зубами и вовремя выносить му-сор, приглядывая за нашими постояльцами — буду платить ежечасно по триста долларов».
Масакрик, мягко сказать, приукрасил вранье, а парень, будучи полным растяпой, повелся, не принуждая поинтересоваться, откуда бы хирургу с трупным видом иметь столько денег. Рыжий гном не походил на шутера или шестерку мафии, — больно астеничен, — одевался как попало, по нему полиция моды плачет кровавыми фонтанами; в других клиниках, кроме этой, не обитал и не работал. Дипломы о повышении квалификации у него покоятся в мусорном ведре, вместе с рамками и устаревшими предметами быта: ржавыми пилами, изогнутыми ножницами, неисправным оборудованием, хирургическими приборами, заляпанными в крови халатами.
К боссу Ян не заходит из-за смердящего запаха и отсутствия стерильности — оксюморон общепринятого понятия «врач».
Шестое чувство подвело «Лютика» в выборе профессии, не заставив ждать в амурных делах.
С Пинки они «дружат» полгода, как он сюда устроился; именно Мисс Строу проводила экскурсии по обшарпанному подвальному помещению, с запахом медикаментов и сырости.
В кабинете рентгена они ублажали свои вкусовые рецепторы и втихую притаскивали фастфуд с бутылками «Chocolate Bunny». Итог — штраф в сто баксов с каждого, потому что у дока везде расставлены камеры и «Big Brother is Watching You».
В кардиологическом впервые предались грешному поцелую на сломанной кушетке.
В остальных от силы болтали на отвлеченные темы: книги, матчи, погода, покатушки, хроника слитых звонков в 9-1-1 на ютубе, блоки по криминалистике, позы в Камасутре и — данную тему Ян осуждает — непристойное поведение доктора Масакрика и все, что с ним связано.
Пинки подобна одержимой гарпии: ненасытна, упряма, криклива и больно впивается клювом в нос при контраргументе «ты достойна лучшего, че все зациклена на стремыше этом» на ее «этот мудила не видит очешуенную меня дальше своей ассистентки по мытью полов, проведения операций и смены у «пациентов» подгузников».
Арон знает: Пинки вкурсе об отбитости дока и не влюблена до беспамятства. Просто докторишка задел ее э-г-о и ч-с-в, вот и бесится с его отказов «уединиться».
Строу как-то сама признала с брезгливостью:
— Он весь состоит из цианоза, понимаешь? Не только лицо. Это… противно, — по-детски высовывает язык, глотая снежинки пыли и откашливаясь. — Будь я трижды пьяна — ни за что бы не полезла к нему и… Ну, ты понял.
Иногда Пинки невинно порхает ресницами и выкидывает образ стервы: лучше состроить нетакусю, чем признавать количество половых партнеров. Вслух. Она и в фильмографии жизненной, с посаженной печенью, не станет перечислять всех — лишь топ двадцать, со скепсисом и заниженными ожиданиями.
«Лютик» не окажется в ее списке, и его нисколько не смущает и не расстраивает сей расклад. Томных лобызаний в ординаторской, куда не суется Бутчер, ему хватает с лихвой, а мигающие камеры добавляют пикантности интимным моментам.
Через три месяца после их утренних прогулок «по домам» — кто-куда, а парень в хостел — Ян переезжает к бешеной Строу. Разговоров ни о чем становится больше, мигрень подступает с каждым эмоциональным всплеском, срывы медсестры вызывают замешательство и риторический вопрос:
«Почему она не может быть нормальной, как все?»
Голос, отвечающий за озвучку мыслей, замолкает спешно, сменяясь душераздирающим хохотом под писки Масакрика — скрежет гвоздя по стеклу, приглушенный шипением техники.
История Пинки напоминает скитания Яна по Техасу в поисках работы, за исключением одной важной детали: её умной головке пришла мысль в свое время прихватить необходимые документы при побеге из дома в поисках сказочной жизни и держать их при себе. Выбор у нее был обширнее, но она предпочла сие безобразие, потому что работа с социумом и ее разгульный образ роковой девицы в черепушке не совмещались.
Масакрик дал ей выбор — и она его сделала. Не в пользу его бывшей ассистентки, чьей могилой послужили пески в Чиуауа.
С каждой подробностью «баек» от Пинки, аля «практика в мединституте» Ян подумывал об ускорении возвращения на родину, нервно сглатывая комки спазмов.
Строу, при виде естественного озеленения кожи, спаивала его бокальчиком Folio Bardolino, «для профилактики», и давала прикурить.
«Медсестра-суккуб совращает «богом помилованного», смотреть онлайн и без регистрации», — глупая голова генерирует идеи сверхновой, вспыхивает непристойными образами, отгоняя паническую атаку на доли — в прикуску апельсиновым — секунд.
Взгляд цепляется в сорванный у подъезда постер о пропавшей девушке восемнадцати лет.
«Венди Шип».
Сидит на черно-белом снимке в шапке ягненка, глаза соответствуют стереотипам и стандартам аниме-тянок с низкой графикой стиля девяностых.
— А ты… никогда не?.. — Арон осторожно подбирает слова, подносит фотографию подростка и разворачивает к ней лицом.
— Не настолько отбитая, нет. У меня принципы, — Пинки прерывает словесный поток, уложив макушку на тощие ноги парня. — Кто угодно, только не дети и тинейджеры.
Продолжают разговор уже в больнице.
— Первое время попадались бомжи и нарики — он их чем-то пичкал, а мне указывал места, где проще хоронить и куда копы сунутся лет через двадцать, — Строу посасывает чупа-чупс, задумчиво причмокивая. — Потом были какие-то типы из мафии или гангстеры, хрен разберешь. После проститутки, и только, — хрустит леденцом о моляры, — хм, за пару дней до твоего прихода решил поиграть в добродетеля. Сначала ухаживаем, в конце — разбираем на части и с умным видом изучаем анатомию на испытуемых.
— И ты не думала после всего… увиденного и пережитого сменить деятельность? — прижимает кулак к щеке, сонно моргая. — Ни разу? В плане, у тебя явно больше шансов найти работу, чем у меня.
Пинки проглатывает остатки карамельной сласти, поправляет методично чепчик и челку.
— Лень накатывает. Тут хоть и стремно, — иногда думаю, знаешь, о его… кончине? как пробиваю ему башку молотком? внезапном эпилептическом припадке? или как он задохнется от угарного газа… понимаешь? — ищет в глазах собеседника поддержку, от легкого кивка кривит лицо, — но… привычно, что ли. Стабильно, типа. Платит норм — на хату съемную хватает. А там… Весь мир открыт, а ты маленькая божья тварь. Еще потеряюсь где-нить. И как ты будешь меня искать?
Вопрос с подвохом: Строу вытягивает губы в оскале, по-рысьи прищурившись.
— Буду ходить с мегафоном и просить помочь найти самую очаровательную девушку на планете? — Пинки хихикает, толкая логтем вбок.
— Дурак ты. Имя зачем-то сменил, скрытничал, — синхронно встают с табуреток, разминая кости, и идут обходить палаты на наличие новых лиц. — Признайся уже, что шпион, и накажу тебя, — подмигивает, точно сова, впервые повстречав человека в лесу.
— Еще спроси, какая моя фамилия, раз собираешься надеть на меня кольцо.
Давит лыбу, как только медсестра в прыжке дает затрещину.
— У тебя на бейдже написано, Джа-ски-ер, — поддразнивает: ее фырк схож с кошачьим, только не оставляет после следов от когтей.
— Яскер, — деловито поправляет, гордо задрав нос. — У вас, кстати, переводили персонажа как «Дандэлиан».
— А, точно. «Лютик», — Пинки протягивает беззлобно. — Так что, «Лю-тик», может, поведаешь мне наконец причину визита своего в наши края?
«Не то, чтобы ты спрашивала».
— Да давно хотел побывать здесь, — Арон высвечивает фонарем таблички — с трех до четырех вырубали свет на всем этаже — и широко зевнул в пустоту коридора. — Копил-копил… Только как приехал — не обдумал отложить на «обратно». Вот и, считай, «сбежал».
— А документы где? — допытывает медсестра.
— Потерял на автовокзале, в Нью-Джерси — опоздал на автобус, пока отходил в туалет, а доки оставил там.
— И тебе не вернули? Могли бы и позвонить…
Ян обреченно-мученически вздыхает. Пинки вопросительно заглядывает в глаза.
— Телефон тоже остался там, в рюкзаке.
— Звучит как-то… — «Клубничка» подбирает ассоциативные выражения не для оскорбления «друга».
— Тупо? — издает смешок. — Знаю. Я ждал двое суток. А потом мне сообщили, что водителя автобуса застрелили на границе, автобус подожгли. От моей ноши ничего не осталось.
— И что в полиции сказали?
— «Пишите заявление, пусть родственники оплачивают билет обратно», — цитирует сквозь сжатые зубы Арон. — У них и денег таких нет, в лучшем случае за пять лет соберут.
— И ты решил… остаться здесь и накопить для отъезда? — догадывается Строу.
— Да. Офигенный план, скажи.
Пинки взрывается от смеха, пристыженно отворачивается к полупустой палате. Дверь по какой-то причине распахнута еще до них.
— Звиняй, — наперекор словам глумливо усмехается. — Ты плюнул в ящик с пожертвованиями, что ли?
— Нет, — устало протягивает, с раздражением втягивая воздух.
— Ты — живое воплощение «Синдрома Ионы» от парапсихологов? — луч, упавший на щеки Пинки, разрезал носовой контур на до и после — за тенью вторую половину проглатывает грифельной палитрой.
— Да. Лох по жизни — мое второе имя.
— Мои бывшие были и похуже тебя, уж поверь, — Строу приобнимает со спины. — Ты, скорее, невезунчик.
Фонарь в руках «Лютика» плавно обводит комнату, мазнув по девичьей фигуре — единственной пациентке в палате. Недоумение плавно сменяется тихим матом — объективы камер охватывали и голос. «Клубничка» выглядывает за его спиной незнакомку, привстав на носочки.
— Важная персона какая-то? — отшучивается медсестра. — Чего завис-то?
Окрашенные дешевой краской синие локоны обрамляют тонкий овал лица; «бабочки» воткнуты в руки небрежно и хаотично, отчего на тонкопалых кистях образовались гематомы; капиляры лопнуты, взгляд затравлен и умоляюще-тошнотворный; на макушке красуется шапка-пикси с выступающими заячьими ушами. Одежда висит на худом стане небрежно, ноги — Ян опускает фонарь ниже — согнуты неестественно, со множеством шрамов, порезов и вывернутыми лодыжками.
Строу заходит в палату беспардонно, снимает головной убор и вешает на самую дальнюю камеру. Подобное проделывает с двумя «скрытыми», случайно роняя платок на одну и влажную салфетку на другую.
Арон не видит лица Пинки — ему и не нужно: он считывает ее злость в сжатых до побеления кулаках; по скрюченной спине и дерганной походке — как не хочет сесть за пособничество в похищении, в судорожных вдохах угадывая попытки сдержать самообладание.
«Лютик» прислоняется к косяку двери, то и дело бросая «стрелы» в сторону девушки с MP. «Клубничка» монотонно стучит ногтем, отзеркалив волнение.
— Бери ее на руки и относи в машину, — приказной тон не сочетается с пустым взглядом.
— Ага, щас, — Яскер готов биться головой о стену и выть белугой — его жизнь не готовила к подставным сюрпризам. — А с
этим что будем делать?
— Я разберусь с ним, — полушепотом отвечает медсестра, сворачивая к лестничному пролету и пресекая любые попытки отговорить.
Арон неловко пожимает плечами, подходит к девушке осторожно, присаживаясь на край кровати, и подносит указательный палец к губам, подмигивая.
«Икемен по-польски — эстетично, необычно и этнично», — Ян разряжает обстановку и бардак в котелке тупыми шутками в попытках убрать дрожь с рук. Получается с натяжкой.
— Давай вернем тебя домой, Венди.
***
Мисс Шип — в амбулаторной карте док заменил ей имя на «Талию Рэббит Иа» — закутана в одеяло и лежит на заднем сидении, спит чутко, но притворяется хорошо: жмурится, отворачивается, насколько способна, на другой бок и выдыхает через раз, будто сопит.
Арон не трогает ее лишний раз: у Венди явный признак ПТСР или чего-то такого — он не силен в толковании заболеваний психики. Крутит руль, наполняя желудок энергетиком, и трясет головой в попытках отогнать дрему. Пинки умудряется то впадать в полифазный сон, то журит его и указывает направление, куда ехать и не сворачивать с трассы.
В багажнике что-то скрипит и издает мычание. Раз в час бьется о железный гроб задней части и скулит.
По тону напоминает-
«Лютик» не отвлекается от дороги, исступленно жуя слизистую щеки. Испарины катятся со лба и ныряют в ворот белой формы медбрата.
Задавать вопросы, а тем более вмешиваться, парень не рискнет. Страх сдерживает и отрезвляет сильнее интереса.
***
Ян инстинктивно отворачивается от скованного в веревки Масакрика — от избитого пахнет смертью и предчувствием нависающей угрозы.
Пинки спокойно швыряет тело Бутчера в песчаную могилу, пока Яскер докапывает яму. Неглубокую, но чтобы не сразу нашли.
Строу сосредоточенно обливает тело врача бензином, поджигает спичку. Фосфор искрится, падает в чужие объятия, обдавая пламенем «Доктора Франкенштейна».
Запах горелой плоти будет преследовать его всю оставшуюся жизнь.
Арона рвет остатками энергетика — Пинки услужливо протягивает платок, загнанным в угол зверьком тащит на себя, прижимаясь к чужому боку в защите. Медленно кладет пальцы на подбородок, разворачивая к себе.
— Что теперь будет? Мы убили… — с надрывом произносит, шатаясь на месте.
— Да,
убили, — «Клубничка» стягивает латексные перчатки, сбрасывая с себя кожу и ответственность единолично. — За тяжкое преступление, будь ты просто истуканом, за непреднамеренное дадут полный срок. Тебя это смущает? Перспектива остаться здесь и гнить в тюрьме за правильный поступок?
— Но ведь-
Раздается хлопок. «Лютик» держится за щеку, потупив взор.
Пощечина не резкая, кожу не жжет, и не на эмоциях — решает он — значит, приводила в чувства.
Пинки и саму трясет не хуже — Арон замечает постукивания ногой и шумные выдохи.
— Мы не знаем никакого доктора. Просто нашли пропавшую девушку в заброшенном «хосписе» и отвезли в полицейский участок, — подыгрывает, от стресса непроизвольно стучат зубы. — Ошивались недалеко, услышали крики, прибежали… и нашли ее там.
— Умничка.
Пинки одаривает касанием губ место удара.
— Прости, что… — Строу осекается. — В общем, главное сейчас — не запинайся в своей истории, иначе сочтут подозрительным, — они садятся в машину, разворачиваются к городу, меняясь — он в качестве пассажира, она — за водительское.
— Отвезем ее в участок, а что потом? — Ян обеспокоенно трет переносицу. Ботинки покрыты сажей и малиновыми брызгами.
Пинки щелкает пузырем жвачки.
— Придумаем что-нить, — неопределенно жмет плечами. — Устроимся в кафе, подзаработаем, свалим отсюда к твоим, откроем блог о кулинарии… Вариантов куча.
— Почему с едой?
— Ну, ты ж упоминал о сырной бистро сестры, — загадочно хмыкает. Блики рассвета отражаются в ее волосах ярким пламенем. — Или она там просто работает… Короче, неважно, как, но мы найдем себя. И, надеюсь, вместе. Мне как-то стремно одной теперь. Ну, ты понял.
Ему дурно от осознания причастности к убийству человека, каким бы мерзким Бутчер ни казался.
Потом прокручивает, что не один так-то запятнал репутацию. Не только ему сейчас тяжело.
Ян мягко кладет руку на костлявое плечо Строу.
— Да. Справимся вместе.
Пинки изображает подобие улыбки, выдавливая вишневый блеск губ на бледном лике и смаргивая подступающие слезы.
