тихие сны

встает он не с той ноги, это можно сказать точно. причем ежедневно. вставал ли он хоть раз с той, с которой нужно, ему неизвестно, потому что воспоминания больше похожи на осколки разбитого зеркала. иногда он натыкается на них случайно, и кровь течет по его ладоням часы после. иногда он натыкается на них специально, и кафка шепчет ему утешения, больше похожие на приказы - так уж работает ее шепот. каждый день он встает и сталкивается с миром, и каждый день он желает лишь никогда больше не просыпаться, даже если сны его тревожные и темные, сжимают его плечи тонкими, знакомыми пальцами. кафка, кафка, чем я заслужил это, - хочется пожаловаться ему, но он молчит. от жалоб нет особой пользы. они давно уже не приносят облегчения. как и молитвы. он взывал к эонам, к эманаторам, ко всем, кто мог бы услышать, когда цзинлю убивала его раз за разом, но это не давало никакого результата. никто не ответил. и он молчит. он прижимается холодными губами к горячим рукам кафки и молчит, а что еще ему остается. ему нечего сказать, нечего предложить миру. он лишь тело, оскверненное бессмертием. его личность - осколки того, что было раньше. или, по крайней мере, если убеждать себя в этом, то боль становится понятнее. оправданнее. ему так больно лишь потому, что он не человек. потому, что он превысил пределы своего тела. потому, что когда-то давно он предал все родное и осквернил все святое. вовсе не потому, что байхэн мертва. вовсе не потому, что дань фэн переродился. вовсе не потому, что цзинлю отравлена марой. вовсе не потому, что инсин превратился в чудовище. все, что было дорого ему, рассыпалось пеплом. а к тому, что осталось, он не позволит себе прикоснуться. и он целует кафке костяшки рук, в коротком порыве нежности к той, с кем свел его бесконечный, мучительный путь. элио обещает ему покой. кафка дает его. на мгновения, раскрашенные приглушенной фуксией, алый под его веками исчезает. кафка делает больно, кафка же лечит его раны. подавляет его мару десятком различных способов, выбирая те, что поприятнее. сны, навлеченные ее голосом, мягкие, абсурдные и светлые. человеческие. она нежная и печальная, его кафка. она игривая и беспощадная. хаотичная и непреклонная. она тратит все свои деньги на пальто, а еще на подарки, потому что обожает их дарить. награда за ее голову растет каждую неделю. она пьет кофе с молоком и смеется над фильмами ужасов. кафка, кафка, кафка. как много он мог сказать бы ей, будь он инсином. но он всего лишь блэйд. и он молчит и жмется к ее ладони, а она улыбается ему с нежностью: - что будем смотреть сегодня, блэйди? ты ведь свободен вечером? волчонок тоже присоединится. сэм, кажется, вернется с миссии только на следующей неделе... и она продолжает говорить, посвящая его в свои планы и на сэма, и на ту самую следующую неделю, и на все фильмы, которые она отложила на конец месяца. голос ее плывет по комнате, как песня, и, прикрывая глаза, блэйд не думает ни о смерти, ни о маре, ни об искуплении. он не думает ни о чем, и присутствие кафки укутывает его, как тяжелое одеяло. это приятная тяжесть. в самые хорошие дни (в такие, как этот) он облегченно вздыхает, вслушиваясь в ее слова. все замолкает, кроме голоса кафки. блэйд следует за ним, как за огоньком, тянущим его прочь из тьмы. и ничего в нем больше не кровоточит, не рушится и не болит.