I
Жану стукнуло девятнадцать, а он еще ни разу не был с женщиной. И не то чтобы он был дурен собой. Напротив. Правда, внешность у него была не роковая, а скорее — иконописная. Мало того, что он родился бледный и светло-рыжий, так у него еще и волосы завивались, как у ягненка. И если поначалу «херувимчику» все умилялись, то потом он вырос — и от него потребовалось что-то, кроме умиления. Только вот Жан оказался робким, скованным и тихим. И для полноты картины заикался. — Слава богу, — говорил король, — он младший. Старшие братья прятали ухмылки. Жан тянул на принцессу больше, чем на принца. Почти такой же нежный, как сестра. Он и водился в основном только с ней. Они прогуливались по саду, устраивали пикники на свежем воздухе, книжки читали… И от него бы отреклись, если бы после своих женских увлечений он не разбивал на тренировках всех противников, включая старших братьев, с какой-то отрешенной легкостью. Он плохо владел почти всяким оружием, за исключением разве что лука. Но хорошо владел собственным телом — и даром своей матери, ее народа. Сверхчеловеческая ловкость, сверхчеловеческая скорость… Его нельзя было задеть, поранить и схватить. Зато он мог легко воткнуть кинжал в спину. Поговаривали, «он неуловим, точно солнечный луч». И этот дар — великий дар — достался только одному. Может, чтобы спасти от унижения. Потому что это было единственным, что заставляло старших братьев с ним считаться. Считаться настолько, чтобы они, напившись как-то на пиру, пристали к нему с расспросами. Старший, Андрэ, не понял: — Что, ни разу? Средний, Ланс, со всем уважением, пытаясь не заржать, спросил: — Ваше высочество… вы девственник? И оба брата покатились со смеху. Жан сидел прямой, опустив глаза. Андрэ заметил: — Он даже почти не пьет, святоша… — Да ладно, фиг с ней, с выпивкой. Ты посмотри-ка — привередлива овечка: перед ним лучшие яства королевства, самый богатый стол на свете — и буквально, и метафорически, а он воротит нос… Андрэ спросил без шуток: — Жан, ты решил отречься от мирского и в жрецы податься? — Н-нет, я… — А я знаю, в чем дело, Андрэ, — сказал Ланс, уняв смешки. — Когда он пробует с девчонкой, она не может даже подрочить ему — ведь «он неуловим, точно солнечный луч»… Андрэ не выдержал и захохотал, сбросил маску непроницаемого достоинства. А Жан так и сидел — бледный и тихий. В ту ночь по пьяной дури братья долго выясняли: какие девочки во вкусе Жана? Знакомили, почти всерьез, с юными леди и дамами постарше. Ни на одну из них Жан не поднял глаза, а неудачливой милой графине вообще нечаянно залил платье вином… Бедняжка извинялась дольше и усерднее, чем он. Затем братья предлагали Жану перепуганных служанок. И под покровом ночи даже ворвались в придворный храм смущать благонравных жриц. Несчастный Жан, не зная, куда деться со стыда, всё лепетал иступленное «простите» — с десятью паузами на одной и той же букве. В конце концов Андрэ решил: — Парень совсем пропащий. И приказал подать карету. Переполошив всех командиров королевской стражи, трое тайно выдвинулись в самый дорогой бордель к утру — под крылом конной гвардии, каждый всадник которой был вымолен у их высочеств для их же безопасности. Когда карета тронулась с места, Ланс наклонился к Жану с шепотом: — Экзотика. Тебе понравится. Там подают на любой вкус. Всех видов и расцветок. Жан, закрыв лицо ладонями, попытался сказать: «О боги…», но получилось столько букв «г», что он сдался до того, как кончил слово.II
Увидев королевскую конную гвардию под окнами, «дом удовольствий» взбудоражился, и братья не успели ввести Жана, как их тут же окружили вежливо-услужливым гостеприимством. Встречать их вышел сам владелец заведения, человек полноватый от хорошей сытной жизни, наряженный по последнему писку моды, напудренный, при парике. Тактично замолчав «ваши высочества», он отвесил глубокий поклон достопочтенным гостям, назвался господином Мерсье, оставшись господином сутенером в их умах, и начал лепетать что-то о деликатности вопроса, и о том, что в здании аж пять черных ходов, и что гвардию можно оставить за дверями, а можно даже в комнате расположить, но если гвардейцы будут принимать участие, то это дополнительная плата… Ланс оборвал поток его мягкой и аккуратной речи: — Послушайте, мой младший брат в подобном месте первый раз. И, скажем так, ранее был не замечен в сексуальных отношениях. Мы сегодня совершенно сбились с ног, пытаясь подыскать хорошую кандидатуру, но местная красота, если вы понимаете, о чем я, не сумела его привлечь… может быть, что-то более… изысканное?.. — В-ваше в-вы-вы… — Жан отчаянно пытался перебить брата и зацепиться за его рукав, чтобы остановить. Ланс улыбнулся ласково-садистки: — Поздно, душка, мы уже приехали. Не надо поджимать свой девственный овечий хвост.III
Господин сутенер выставил, как на витрину, своих лучших девочек: несколько насквозь промокших вейл в полупрозрачных одеяниях; пару русалок (одну прямо в корыте); сказочных нимф и фей с разной степенью крылатости и обнаженности; одну валькирию и одну семихвостую лису; а также около шести красавиц с рогами, а порой и с копытами — в абсолютно непристойном кружеве; и не очень живых, но очень голодных, исхудавших и слегка потасканных вампирш в томном неглиже. — Товар лицом, — сказал господин. И, посмотрев на растерявшихся гостей, робко добавил: — Но можно и задом… Повернитесь! Жан был бледнее полотна. Ланс едва сдерживал хохот. Андрэ дернул последнего за камзол и прошептал: — После такой первой ночи можно вообще стать импотентом… Ланс почти согнулся пополам, добавив: — Вейлы хороши… — Да полно, — попросил Андрэ. — Ладно-ладно, — смилостивился Ланс и подозвал господина сутенера. — А можно что-то… менее вызывающее? Когда я говорил «изысканное», я намекал на что-то… Как бы точнее выразиться? Ближе к человеческому. Возможно, чужестранное… Господин сутенер раскланялся в глубоких сожалениях и усердно начал клясться в исправлении, извиняясь за свою глупость и черствость. Он попросили братьев покинуть комнату и пройти в зал ожидания. Но Ланс задержался на минутку, чтобы посмотреть, как будут оттаскивать корыто с русалкой… Заметив его интерес, господин сутенер с видом крайне понимающим хотел было спросить, но Ланс сказал: — Да я в целях… потешных, простите.IV
Зал ожидания для привилегированных особ выглядел так, как если бы в роскошной опочивальне организовали таверну. На барной стойке возлежала девочка, предлагая гостям выпить. Другая, прильнув к Жану, заметила, что он немного напряжен… Жан метнулся в сторону, как вспышка света, отскочив метра на два, — и тут же призвал этим взгляды. Кроме, конечно, взглядов тех двоих, что откровенно занимались друг другом в стороне, не отвлекаясь на гостей. Змеиный язык одной из них заставил младшего принца остолбенеть. Ланс поймал его за плечи, и он вздрогнул. — Тише, милый, тебе девятнадцать годиков. Пора уже приобщаться к взрослой жизни… Жан бы возразил, что он лучше умрет, чем нащупает чешую на чьей-нибудь спине, и к черту такую жизнь вообще, не только взрослую, а в принципе. Но он прекрасно понимал, что такое предложение ему не осилить — и молчал, хлопая бесцветно-грустными оленьими глазами. Господин сутенер заглянул в зал ожидания, проверяя: не расслабились ли гости? И быстро смекнул, что пора их уводить в другое помещение, где сидели, стояли и лежали девочки обычные на первый взгляд. — Из изысканного, как вы и просили, — господин сутенер посмотрел на Ланса вопросительно, — товар восточный… и экваториальный. Азиатки, негритяночки… Ланс хлопнул Жана по плечу: — Посветлее или потемнее? Жан обреченно проскользил печальным взглядом по изгибам молодых тел — и ничего ни внутри, ни снаружи у него не шевельнулось. Ланс спросил: — Всё еще слишком? Или вернемся к нимфам с феями? Чтобы ближе к привычному для тебя обществу… Ланс, конечно, намекал на их общую сестру — внебрачный трофей отца из военного похода. Жан опустил взгляд в пол, и господин сутенер пригласил его с собой: — Позвольте помочь в вашем нелегком выборе… Любезно отведя юного принца в сторону, господин нашептал ему на ушко, что среди прекрасных предложений есть одна леди с сюрпризом: она может превращаться в молодого человека… Она влетит в мешок чеканных монет, но если принц хочет скрыть свой некрасивый маленький секрет, ему лучше остановиться на ней. — С ч-ч-чег-го в-вы-вы… взяли? Господин сутенер указал на милую девушку. Она была вся тонкой — и красоты особенной, какой-то хрупкой, уязвимой, будто выточенная из мела. Господин подал ей руку, чуть сжал слабые пальцы и подвел ее к гостю. Выражение ее лица никак не вязалось с внешностью. Раскосые глаза не изучали Жана, они вонзились в него прямо, почти с вызовом. И что-то дрогнуло в его груди. Братья переглянулись и кивнули господину сутенеру. Ланс сказал: — У паренька есть вкус. Кто бы подумал… Вкус его, правда, чуть опустошил казну. Впрочем, налоги редко тратились на что-то более достойное.V
Жан уединился с дамой в покоях со светлым потолком-плафоном и, когда поднял голову, понял, что, лежа на спине, будет смотреть на нагих нимф. Отделка стен была благородного бордового, почти винного цвета. Ложе — под стать. За стенами было тихо. Никто даже не стонал. Как будто они остались одни во вселенной. Впрочем, их долго вели по коридору… Может, так и было задумано. Девушка прошла мимо, не коснувшись. Села в кресло, поставив пятку одной ноги на сидение. Черный шелк заскользил по ее телу. Она взяла со столика тонкий длинный мундштук, обхватила губами и прикурила. Погасила спичку, стряхнув с нее огонь. Вдохнула дым, указала взглядом на кровать: — Садитесь, ваше высочество. Жан сел на слабо гнущихся ногах. Он смотрел на эту чудесную девушку, как ее пухлые губы смыкаются на мундштуке, как она выпускает дым… Терпко пахло дорогим вишневым табаком, и он не знал, как ее просить: могла бы она… сменить для него пол на одну ночь?.. Он бы даже не стал ее трогать. Если бы она не захотела… Девушка изучала его взглядом. Каким-то смеющимся. Нет, насмешливым… Жан отвел глаза. Она предложила: — Хочешь выпить? Он покачал головой. И поднял взгляд на движение, когда сброшенный шелк заструился по ней, обнажая тело. Она спросила: — А что хочешь? Жан не мог произнести ни слова…VI
Мерсье шепнул своей подопечной: будь с ним чуткой, это первый раз. Но Дарел знала, что иногда за робостью люди скрывают темные и страшные секреты. Они сами их стесняются, а бывает, и боятся. И очень часто они испытывают облегчение и благодарность, если кто-то извлекает их наружу, а лучше — претворяет в жизнь. Дарел медлила. Какие секреты скрывает симпатичный юный принц? Настолько, чтобы ни с кем? Ни с девушкой, ни с парнем. Никогда. При всех его привилегиях. Дарел отложила мундштук, выдыхая дым, и поднялась навстречу. Она медленно подошла к Жану, позволяя разглядеть себя с ног до головы. Но он начал прятать глаза. — Смотрите, ваше высочество. Она сказала бы: «Смотри, ты всё это купил. Что же ты прячешь взгляд?» Но она тихо произнесла, сохраняя интимность встречи: — Я вся твоя до самого вечера. Она еще не знала, какую тактику ей выбрать. Некоторым мужчинам нравилось платить, нравилось, что она — товар, нравилось ей обладать как вещью. Она изучала: как ей быть с ним? Дарел приблизилась почти вплотную. Жан не пошевелился. Тогда она сократила расстояние еще немного, поставив колено на кровать между его ног. И запустила пальцы в кудрявые волосы. Он весь онемел. Она ласково попросила: — Скажи, как сделать тебе приятно. Ей опуститься на колени? Она могла опуститься, она уже даже почти отнялась от кровати, но он удержал. Поднял на нее взгляд. Его подбородок касался ее кожи, в месте, где сходились ее ребра. Он почти умолял ее. Пусть она перестанет мучить. Неужели она не понимает? О, она всё понимала. Она погладила его по щеке. И спросила шепотом: — У меня есть секрет. Но у тебя очень похожий, правда? Ее тело стало перестраиваться, и Жан облегченно прикрыл глаза. И чуть насмешливый, хриплый мужской голос ему сказал: — Ты даже не попытался… Жан даже не попытался притвориться, даже для себя, что ему могло бы понравиться с девушкой. Дарел в мужском обличии был выше, и гладко выбритый подбородок Жана проскользил немного вниз, спускаясь на живот. Жан уткнулся носом, втянул запах кожи. И немного отстранился, глядя вниз. И Дарел был готов поклясться: мальчишка бы взял в рот не медля. Но член Дарела был совершенно спокоен, и Жан растерялся, как будто сломалась одна из лучших его фантазий. — Что, ваше высочество? Непривычно, когда перед вами не встают по стойке смирно? Жан нервно дернул уголок губ и поднял лицо. Он казался очень… одухотворенным теперь. Не таким испуганным, как вошел. Но он чего-то ждал. Разрешения, может? И Дарел спросил: — Будешь просто смотреть? Жан бы смотрел. Исследовал бы взглядом. Что ж, Дарел мог это устроить. Он оттолкнул Жана так, что тот упал на простыни. Дарел нависал над ним, поэтому Жану пришлось приподняться на локте, чтобы видеть. Гибкое юношеское тело, тонкие угловатые пальцы, поглаживающие член. Глаза, смотрящие с таким же вызовом, как когда Жан решался… на этот выбор. Черты Дарела заострились, но волосы опускались теми же черными локонами ему на плечи и губы были всё те же… чувственные и мягкие. С легкой усмешкой. Жан попытался коснуться, но ему не позволили. Это заставило его напрячься от желания. И Дарел у него спросил: — Принцам не так уж много запрещают? Жану запрещали многое, и Дарел ошибался. Но Жан всегда делал по-своему, если очень чего-то хотел. Поэтому он снова потянулся, и снова Дарел хлопнул по его руке. — Можешь меня касаться, но только губами. Дарел увидела сразу, еще до того, как уединились, его большие голубые глаза. Потерянные и грустные. И какие-то смирившиеся. Со всем. Жан пришел не сам. Его притащили почти за шкирку, а он не выказывал никакого сопротивления. Может, ему это нравилось. Подчиняться. Дарел хотел проверить — насколько. И он снова слез с кровати, когда Жан поднялся навстречу. Поднялся и чуть не поймал рукой, но вовремя спохватился. Он зажмурился, прижимаясь губами к животу Дарела, и шумно выдохнул. Он как будто вырвался из пустыни — и начал пить с глубокой жаждой, но медля. Смакуя. Он бы и рад был потянуться руками — но тут же клал их обратно на постель. Только губами… Такой послушный мальчик… Дарел приподнял пальцами его за подбородок, чтобы открыл глаза и посмотрел снизу вверх. А затем положил ему ладонь на плечо и сказал: — На колени. Жан послушно стек с постели, как капля подплавленного воска, и уставился на налившийся кровью член. Приоткрыл губы. Да, он был готов сразу. Поэтому Дарел не вошел, а провел головкой по этим просящим губам. Жан облизался и скрыл глаза за опущенными ресницами. Сверху он выглядел так невинно и так распущенно… Он точно знал, что делать, и не знал совсем ничего, и был готов ждать, сколько прикажут, и выполнять всё, что ему велят. Его язык проскользил по уздечке, поймав Дарела на целое мгновенье. А затем с готовностью поймал пару пошлых шлепков членом. Дарел вошел в него, в горячее и влажное. Губы мягко сомкнулись, и он подался бедрами вперед, не зная, как лучше: со стоном или шумным выдохом? Не зная, как бы больше понравилось Жану. Дарел попробовал толкаться в него тихо. Так, чтобы потом уронить стон как будто нечаянно. Жан тут же вобрал его поглубже. Почти усердно. Он очень старался. Поэтому Дарел решил не баловать его звуком своего голоса. Но Жан начал постанывать сам. Ему так нравилось принимать в рот, и чем жестче и глубже, тем ему становилось приятней и невыносимей. — Себя руками ты тоже не можешь трогать. Жан открыл глаза и посмотрел обреченно. И Дарел спросил тише: — Разве тебе не нравится томиться? Жан отстранился и бессильно осел на колени. Он опустил голову и ничего не ответил. Он не знал, как заставить свой голос звучать твердо. Он не знал, как сделать так, чтобы не заикаться, и какие слова подобрать. Дарел потянулся к нему, но Жан переместился и сел на кровать. Это произошло стремительно, едва заметно. Как если бы он состоял из света — и метнулся свет. Жан похлопал рукой рядом с собой и поднял взгляд. И Дарел понял две вещи. Жан будет сверху. И он может быть чертовски быстрым. Дарел опустился на постель и немного прополз на четвереньках к подушкам. А затем закусил губу и рассмеялся — такой у Жана был зачарованный вид. Всё тело Жана напряглось — за секунду до того, как он оказался позади. Дарел думал: мальчишка будет неуклюжим в целом и в постели. Но он оказался ловким, а каждое движение, когда он ускорялся, — выверенным и точным. И Дарелу стало интересно… Не так, как бывает с любым новым клиентом, будто с головоломкой. Но так, как бывает, когда человек становится приятней в процессе диалога, с каждым последующим словом. И ничего, что собеседник оказался очень молчалив. Насмешка Дарела медленно становилась улыбкой. Жан разулся, расстегнул и снял камзол. За быстротой его движений не было нервозности. Но было нетерпение. Он не разделся до конца, снял только то, что мешало больше всего, и его ладони заскользили по телу Дарела, по бокам и бедрам. Рукой Жан опустил вниз, потянув на себя, его член и погладил. И Дарел не мог больше запрещать себя трогать. Правила игры сменились, инициатива больше ему не принадлежала. Так что он просто расставил пошире ноги и прогнулся в спине. И Жан шумно выдохнул. А затем его пальцы сомкнулись на бедрах — и он притянул к себе. Очень быстро. Дарел поймал себя на мысли, что Жан может войти так резко, что он даже не поймет, не успеет пикнуть или сжаться. Не успеет ничего. Дарел не боялся боли. Крови и повреждений тоже. Его тело могло быстро регенерировать, а он умел терпеть. Но это… это заставило его испытывать какой-то трепет. Хотя пальцы Жана касались его очень бережно. Дарел понял, что может потянуться за маслом, чтобы смягчить проникновение. Жан масло отнял, как только сообразил, что он пытается сделать. Захотел сам. Он не поскупился на смазку. Дарел почувствовал, как течет холодное между ног. Капает на постель. Это будет не больно… Дарел раскрылся еще больше, опуская лоб себе на запястье. Пальцы Жана проникли в него. Жан ощупал его внутри, все стеночки, уплотнение простаты с почти научным интересом. Наблюдая за ним: нравится или нет? И Дарел понял, что стонать надо. Чтобы указать ему направление и чтобы быть с ним ласковым в ответ. И между делом подумал: слишком хорош для принца… Как-то до наивного, по-простому хорош. Что же с ним не так?.. Что — не так? Жан подобрал нужный угол — и Дарел начал стонать. Но почти сразу пальцы покинули его тело. Может, от того, что это тело было уже подготовлено — сотнями до него. Жан спустил штаны — и вошел медленно, с едва прозвучавшим стоном облегчения. Дарел притих под ним и прислушался. Жан брал его аккуратно. Гладил рукой его спину, толкаясь. И Дарел понял по тому, как он замедлялся… часто останавливался, стискивал пальцами… Он понял, что мальчишка просто боится быстрее — потому что может спустить в любую минуту. И Дарел с усмешкой сжался. Снова и снова. И заставил ускориться… и какие-то несколько секунд Жан скользил внутри так быстро и так хорошо… что, когда он кончил и перестал, Дарел разочарованно выдохнул. А потом обернулся… с готовностью наброситься. Потому что теперь, когда Жан размяк и расслабился, Дарел хотел испортить, вытворить что-нибудь грязное. Подрочить прямо на него, перепачкать его печальное ангельское лицо. И он уже забрался на Жана, а тот вдруг припечатал спиной к кровати. Опустился, начал целовать… шею, грудь, живот… Он опять взял в рот. Его пальцы вошли внутрь, запомнив, в какой точке им быть, чтобы Дарел стонал… И Дарел послушно застонал. Ему так отчаянно хотели доставить удовольствие. Он отдавался изо всех сил, почти искренне. Хотя бы для того, чтобы эта пытка — самая страшная пытка в его жизни — завершилась, чтобы этот дурашливый принц перестал быть таким нежным и отзывчивым любовником, чтобы он вообще, сволочь такая, перестал. Дарел отстранил его и всё-таки залил ему лицо, руиня себе оргазм. И отбил его руку, прежде чем он успел бы захватить и немного исправить. Жан ничего не исправит. Не вылечит. Не исцелит. Зачем он пришел со всем этим в бордель? Мог бы найти себе приличного мальчика и наградить своей королевской любовью. Дарел поднялся, оставил Жана вот так... и прошел в ванную комнату. Им нагрели воду. Всё будет в лучшем виде, здесь отработают каждую золотую монету. Жан лежал на постели и смотрел в потолок на нимф. — Ваше высочество? Не изволите умыться? Изволит. Жан поднялся. Он оказался рядом быстрее, чем Дарел обернулся. Но умылся он медленно, задержавшись рядом. Дарел коснулся пальцами его плеча и попытался развязать тесемки на воздушной, отороченной кружевом рубашке. — Хочешь, я поухаживаю? Разденет, помоет, будет ласков — так же, как были с ним. Жан сжал пальцы Дарела, отнимая от себя, и поцеловал ему кисть, словно благородной леди. А затем вернулся обратно в комнату. Дарел прислушивалась к нему, обратившись слабой и хрупкой девушкой. Которая, собравшись с силами, зашла за Жаном и спешно забрала свой шелковый халат с кресла. Облачилась в него, скрывая наготу. Она наблюдала, как собирается Жан, с тревогой. — Вы оплатили до вечера. Жан поднял на нее голубые грустные глаза. И мягко улыбнулся. Он не был рассерженным или расстроенным клиентом. Он бы хотел сказать: «Всё оставшееся время ваше» или «Отдыхайте», но пришлось бы просить прощение за то, как страшно он заикается. У двери он задержался на секунду. Обернулся, кивнул ей и вышел. Дарел осела в кресло… с жуткой мыслью — еще более жуткой, чем наказание за то, что он так рано ушел и ей было нечем его удержать: он вернется. Она надеялась, что нет. Она была готова умолять, чтобы нет… Он будет худшим из ее клиентов. Он будет ее наказывать… этим телом, от которого она отреклась много лет назад, и любовью к этому телу, которую ни одно из ее обличий не заслуживало вообще. Дарел залезла с ногами в кресло и закурила. В ожидании, когда ворвется Мерсье и начнет молча бить. Уж на своих девочек он никогда не растрачивал слов… Но никто не явился, и до самого вечера она могла делать что хочет: греться в теплой ванне, валяться в постели. Бесконечно смотреть на нимф на потолке, бесконечно курить, бесконечно себя ненавидеть.VII
Через день ей доставили цветы из королевского сада. Без всякой записки. Букетов пятьдесят. И она холодно распорядилась: — Делайте с ними что хотите, господин Мерсье. Для обстановки… — Выше нос, красотка, у тебя появился постоянный клиент. Дарел надеялась, что нет. Она хотела бы, чтобы это был прощальный подарок. Но она знала: мужчины не вкладываются в тех, с кем хотят попрощаться. И это знание ей не нравилось.