***
С Марлин МакКиннон у них не заладилось с самого первого курса. Они вместе поступили в Гриффиндор, вместе ненавидели Темные искусства и были сильными волшебниками, насколько это вообще возможно в начале учебы. А еще они с Марлин по какому-то негласному правилу были соперниками — примерно с того момента, как на первом в их жизни пире в честь нового учебного года оказались за одним столом. По-другому, наверное, и быть не могло. Марлин, издевательски хохоча, нарушала все возможные школьные правила, прямо как Сириус с Джеймсом, но присоединяться к ним не спешила. Это было что-то вроде игры под названием «кто натворит больше бед», и побеждали они по очереди. Сириус до третьего курса подозревал, что Марлин — тоже мальчишка, только почему-то в юбке. Марлин МакКиннон прекрасно дралась — как заклинаниями, так и кулаками, и оба этих способа Сириус не раз испытывал на себе. Марлин МакКиннон мастерски играла в квиддич, и когда она держала в руках свою биту загонщика, ее побаивались даже старшекурсники. Марлин МакКиннон… Она могла любого заткнуть за пояс и обычными словами, без драки, но с Сириусом у нее никогда не получалось. Их перепалки по поводу и без всегда перерастали в размахивание палочками и выкрикивание самых безумных заклинаний. Марлин всегда была не прочь огреть Сириуса битой, а он почему-то никогда не мог ответить тем же, хотя Марлин была, пожалуй, единственной девчонкой, ударить которую в ответ было бы не совестно — хотя бы потому, что она сильнее почти всех парней на их курсе. Щитовые чары Сириус выучил уже в четырнадцать лет. С каждым годом Марлин МакКиннон становилась все невыносимее и раздражала Сириуса еще больше. Вместе с друзьями он трудился над Картой мародеров, идею для которой придумал Джеймс, не жалея сил: его грела мысль о том, что с картой он сможет обходить стороной все места в замке, где находится Марлин. Это было бы лучшим вариантом, чтобы он не сорвался и не прибил ее ненароком. Хотя, если честно, их шансы были равны. К сожалению, на уроках и в гостиной Гриффиндора от нее было никуда не деться. Самая беда состояла в том, что Марлин, в общем-то, став старше, неплохо общалась и с Джеймсом, и с Римусом, да и Питер находил ее интересным собеседником. На пятом курсе она наконец перестала так отчаянно лезть в драку: может быть, потому, что Сириус в то лето вымахал на добрый фут в высоту и теперь выглядел гораздо внушительнее. Сириус почти смирился с тем, что эта невозможная МакКиннон может сидеть в кресле, закинув ногу за ногу, и запросто болтать на любые темы — от квиддича до потайных ходов Хогвартса, и оставалось только подивиться, откуда она про них так хорошо знает. Но Марлин все равно раздражала его до зубовного скрежета, теперь — даже когда ее не было поблизости. Устроившись в кресле со стаканом огненного виски, который Джеймс купил у промышлявших его продажей семикурсников, Марлин время от времени бросала на Сириуса недобрые взгляды. Огонь от камина отражался в ее глазах каким-то кровавым блеском, и, если бы Сириус не знал эту девчонку раньше, подумал бы, что к нему примеряется сама смерть. Как и всегда, Сириус не запомнил, о чем они начали спорить в тот вечер. Забыв про изначальный повод, Марлин очень быстро переходила на личности, и перед стадией рукоприкладства умудрялась ввернуть еще пару-тройку новых слов. Друзья, тихо посмеиваясь, о чем-то еще переговаривались, когда Марлин вскочила с места. — Ты придурок, Блэк! — А ты психованная! — не остался в долгу Сириус. — Конченый идиот! — Истеричка! Сириус и не заметил, как гостиная опустела. Марлин уже занесла руку — хвала Мерлину, на этот раз без своей любимой биты — но впервые Сириус ее перехватил. Обычно он просто уворачивался или выставлял щит, но палочка лежала на столике, рядом с его стаканом, а места для маневра между креслами не оказалось. Может, это все были просто отговорки — с тех пор прошло двадцать лет, а он так и не смог понять — но держать маленькую руку Марлин в своей ладони оказалось вдруг единственным, что имеет хоть какое-то значение. Следующим утром они долго спорили, кто кого поцеловал — Сириус думал, что Марлин, а она уверяла, что Сириус. Наверное, все-таки он, потому что за первым поцелуем последовала звонкая пощечина, но не успел Сириус на это отреагировать, как Марлин МакКиннон, эта невыносимая Марлин, сама прильнула к его губам. До самого конца школы Сириус так и не разобрался, что между ними. Он любил Марлин, конечно же, любил, но иногда был готов убить ее собственными руками и готов был поклясться, что она испытывала абсолютно то же самое. Их чувства были похожи на Адское пламя, сжигающее все на своем пути. Заразительный смех и ночные прогулки сменялись ссорами с проклятиями и бурными примирениями, и Сириус знал, что им всегда будет друг друга чертовски мало. За каждое мгновение вместе он без раздумий отдал бы жизнь. Выпускной 1978-го года, несмотря на радость окончания школы, был насквозь пропитан отчаянием. Когда семь лет назад они одиннадцатилетними впервые переступили порог школы, Волан-де-Морт заявил о себе в открытую. Теперь же, когда впереди их всех должна была ждать долгая и счастливая жизнь, Темный Лорд был на пике своего могущества, и вчерашние школьники отправлялись из светлого и беззаботного Хогвартса прямиком в огромный и полный опасностей мир, где вовсю гремела Первая магическая война. Тогда ее, конечно, никто не называл первой — никто ведь и не мог преполагать, что когда-нибудь случится вторая. Да и эта война имела все шансы закончиться поражением для всех, кто так отчаянно сопротивлялся Волан-де-Морту, но по венам Сириуса вместе с кровью гриффиндорца текла непреложная истина: сражаться до последнего. Они вступили в Орден Феникса, основанный Дамблдором, сразу после рассвета, они все: Сириус и Джеймс, и Римус, и Питер, Лили и Марлин. Еще не успели отгреметь все праздничные фейерверки, а они, вчерашние школьники, даже не переодели парадных мантий, но уже четко видели свой путь. Этот путь был освещен патронусами и победами, бесценными минутами с друзьями и с Марлин. Он состоял из борьбы и тяжелой ежедневной работы, из множества разных миссий и заданий, из улыбок и слез. После нескольких вылазок старшие члены Ордена перестали ворчать о том, что мародеры — еще совсем дети. Они терпели и поражения, на их глазах погибали товарищи, но Сириус был слишком окрылен, чтобы задумываться об этом. У него были лучшие в мире друзья, замечательный маленький крестник и невыносимо прекрасная Марлин МакКиннон. В их отношениях со временем ничего не поменялось. В юности каждый считает себя богом и уверен, что каждый новый день — для него. Каждый новый рассвет был для него и для Марлин — вместе, и никто из них не задумывался о завтрашнем, если сегодня они живы и бесконечно счастливы. Кое-что они все-таки сделали: написали друг другу прощальные письма, как это было принято среди членов Ордена — на случай, если кто-нибудь из них погибнет. Сириус думал о том, как через много лет после их победы, в глубокой старости, они с Марлин будут сидеть у камина, окруженные внуками, и откроют свои письма друг другу, чтобы прочитать их вместе. То, которое написал он, так и осталось с Марлин, нераспечатанным. Известие о том, что все семейство МакКиннонов убито, дошло до него не сразу. Сириус вернулся с очередного задания, чудом оставшись в живых: избавлялся от Пожирателей смерти на хвосте и задержался на трое суток. Ужасно вымотанный, он ввалился в штаб-квартиру Ордена, которая всегда, даже по ночам, кипела жизнью. Было странно, что никто его не встречает — неужели Марлин не получила говорящего патронуса утром? Ответ стал понятен без слов, когда Римус молча положил перед другом помятый, чуть заляпанный кровью конверт.***
Фамильное безумие Блэков Сириус старательно подкреплял алкоголем. Сириус Блэк ненавидел трезветь, потому что в такие моменты неизменно приходила она. Спал он тоже мало и редко, потому что за пятнадцать лет, двенадцать из которых Сириус провел в Азкабане, не было ни разу, чтобы он, закрыв глаза, не сталкивался взглядом с Марлин. Он был рад, всегда бесконечно рад ее видеть, но всегда после этого приходило другое чувство, и это было в сотни раз больнее заклятия Круциатус. Мертва. Сколько раз они клялись друг друга убить? Он уже и не вспомнит. Кажется, по несколько раз на дню. Едва ли кто-то из них думал всерьез, что они могут погибнуть: молодым ведь свойственна вера в собственное бессмертие. Их прощальные письма были написаны совсем не для того, чтобы читать по назначению: Сириус считал их скорее приветами в будущее, чтобы в старости, под мягким клетчатым пледом, вспоминать об этих временах. Он был уверен, Марлин думала точно так же. Она ему верила. А он — не уберег. В своем письме Марлин МакКиннон рассказывала их историю с самого начала, постоянно чередуя «я люблю тебя» и «как же я тебя ненавижу». Это вызывало улыбку даже теперь. «Когда мы станем дряхлыми стариками, то и половины из этого не вспомним, ты-то уж точно совсем пришибленный. Но я уверена, что огонь между нами останется точно тем же, что и всегда». Дальше текст обрывался: пятно крови в конце письма скрывало последние слова. Когда Сириус впервые распечатал конверт, он мог бы очистить пергамент одним заклинанием, но мысль о том, что эта кровь — ее, заставила его вчитываться в написанное до рези в глазах, чтобы разобрать. С тех пор, как он вернулся в ненавистный родительский дом на площади Гриммо, не было ни дня, чтобы он не рассматривал неровный почерк и не проводил пальцами по жесткому бурому уголку, пропитанному кровью. Там не было скрыто никаких страшных секретов — только коротенькая незамысловатая подпись — но Сириусу Блэку она была дороже всех мировых тайн. «С любовью, Марлин».